Kitobni o'qish: «Тихий омут»
Предисловие от Рики Романовской
«Трагедия «Старого Замка»… Что ж, по-моему, сугубо личному мнению, не осталось ни одного человека, который бы не слышал о тех печальных событиях, произошедшие в декабре 20… года, в отеле «Старый Замок», расположенного в горах Восточной Европы. А именно в месте, которое разве что ленивый не связывает с мистикой – в Трансильвании.
Суеверные жители приписали трагедии такую чертовщину, что достопочтенному графу Дракуле впору удавиться от зависти. Дескать, всё случившееся происки разгневанных духов, жаждущих отмщения.
Я же, будучи свидетелем той жутковатой истории, решила рассказать свою версию, которая за неимением мистической подоплёки, возможно, покажется скучной, но оттого не менее трагичной.
Р.S. Ранее я уже писала о преступлениях, связанных с именем семьи Ларанских, и те, кто прочитал первую книгу, знают, что для меня неразделимы два понятия: внешние обстоятельства и личная жизнь. А потому пусть не удивляет тот факт, что детектив внезапно превращается в любовный роман, а в любовном романе неожиданно появляются трупы и злодей, который стоит за преступлениями.
Всегда ваша, Рика Романовская».
Глава 1. Отель «Старый замок»
Робкий стук в дверь пробился сквозь сонную негу. Я скривилась и поплотнее зарылась в одеяло, оставив небольшую щель, чтобы не задохнуться. «К чёрту всех!» – промелькнувшая мысль канула в бессвязную серую пучину. – «Потом открою…»
Стук повторился. На сей раз требовательнее и громче.
Я чертыхнулась и, потирая глаза, села на краю кровати. Спросонья не сообразила, где нахожусь и растерянно огляделась. Место не имело ничего общего с новой квартирой в Адрианополисе, где воздух пропитался тонким ароматом сандаловых свечей, а обстановка спальни навевала мысли о Стране восходящего солнца.
Потом, правда, пришло осознание: это номер в отеле «Старый Замок», где я остановилась около недели назад. Утреннее солнце, пробившийся сквозь низко нависшие облака, дрожало на полированном комоде из красного дерева. Высокие потолки с лепниной, огромная кровать с балдахином, гобелены с изображением античных мифов невольно навевали воспоминания о готических романах.
Мраморные часы на каминной полке показывали половину одиннадцатого утра. Я отстранённо подумала, что впервые за неделю пропустила завтрак, и теперь придётся просить администратора вызвать такси, чтобы доехать до близлежащего городка Гауске и перекусить в местном кафе.
Зевнув, я сунула ноги в прохладные мягкие тапочки и подошла к двери.
На пороге стояла горничная, одетая в платье средневековой служанки. Она выглядела комично, учитывая, что в каждом номере имелся телефон и доступ к интернету.
Приветливо улыбнувшись, девушка протянула огромный прозрачный короб. Под пластиковым куполом дрожали крошечные белые лепестки дикой орхидеи.
Я растерянно нахмурилась и вопросительно посмотрела на девушку.
– От кого?
Она пожала плечами и затараторила на румынском языке. Мозг впал в оцепенение: понять иностранную речь после сна представлялось невозможным. Видимо, на моем лице отразилась жалобная мольба о помощи, так как девушка показала на крошечную карточку, привязанную внизу короба.
Я вежливо улыбнулась, забрала цветы и плотно прикрыла за собой дверь. Потом поставила короб на кофейный столик, а сама направилась в ванную приводить себя в порядок.
Обычно тёплая вода почему-то показалось неприятно прохладной. Наскоро умывшись, я покосилась на отражение: покрасневшие от недосыпания глаза, залёгшие под ними синие круги и опущенные уголки губ. Казалось, даже кожа потускнела и приобрела сероватый оттенок.
– Негоже в день рождения выглядеть как на похоронах, – пробормотала я зеркалу и растянула губы в улыбке.
Получилась жутковатая гримаса. С таким лицом только на первую полосу «Их разыскивает полиция» в раздел «Маньяки».
Вздохнув, я вышла из ванной и принялась одеваться.
Я не любила праздники. Во-первых, я про них всегда забывала. Во-вторых, с возрастом становилось всё труднее придумывать искренние поздравления и дарить подарки.
Но больше всего ненавидела собственный день рождения. Он будто напоминал: прошёл ещё год жизни и ничего не изменилось. Хотя, конечно, это неправда. Например, я впервые встречала день рождения не на крохотной кухне общежития, а в шикарном номере отеля, и за окном были не унылые многоэтажки, потемневшие и блестящие от мелкой мороси, а завораживающий пейзаж заснеженных гор Восточной Европы.
Грустно усмехнувшись, я перевела взгляд на прозрачный короб.
Дикая орхидея… Только один человек мог подарить дикую орхидею, но его я не видела почти полгода. С тех пор как села в вагон поезда «Город Грёз – Адрианополис». Рыжие волосы, разноцветные глаза, смотрящие то с насмешливым прищуром, то с прохладной отстранённостью, ироническая полуулыбка… Сердце тоскливо защемило при воспоминании о Ларанском.
Болезненная тяга к художнику была удивительна и непонятна. По сути, нас ничего не связывало, кроме коротких невнятных отношений. Мы даже толком не разговаривали. Общение всегда касалось каких-то дел, и почти никогда – чувств.
В голове сразу всплыли воспоминания о подозрительной смерти Эдмунда Ларанского, двоюродного брата Дана, убийствах Эриха Степлмайера и Милоша Вучича, к которым приложила руку вдова Эдмунда Кристин. Что ж, в калейдоскопе тех трагических событий не было места чувствам. Я считала, что поступила правильно, покинув Город Грёз, а вместе с ним и Дана.
Хоть я теперь жила в Адрианополисе – денег, которые перечислил Ларанский, хватило на квартиру в элитном районе курортного города – и занималась любимым делом, я себя чувствовала разбитой, как старое бабушкино зеркало, что пылится на чердаке в тёмном углу. Не было ни дня, чтобы меня не терзала мысль: правильность не равно счастью. Иногда правильные поступки отравляют жизнь едва ли не сильнее, чем стрихнин в чашке с чаем. Тоска изводила меня, и чтобы отвлечься, я взялась за любовный роман. С таким же успехом я могла бы писать книгу в любом другом городе. Но тайная надежда, что Ларанский снова объявится в моей жизни, удерживали меня в одном месте.
Но Дан не появился.
Первые несколько месяцев, я пыталась наладить свою жизнь. Искала поводы, чтобы с кем-нибудь познакомиться, посещала театры, музеи, местные клубы. Общалась с людьми так, будто никогда в жизни их не видела. Пока однажды не проснулась утром и не поняла, что просто занимаюсь самообманом, пытаясь заглушить разъедающую боль.
Так наступил период серой апатии, который так хорошо знаком многим пережившим любовную утрату.
Я практически перестала интересоваться людьми и тем, что происходит вокруг, и с головой ушла в личные переживания и работу. Одним словом, я жила в своём собственном мире, и проявления окружающего мира, будь то звонки от друзей или беспечная болтовня соседей, воспринималось, как вражеское вторжение.
А потом случилось то, что позднее я назвала «пинком судьбы»: одно светское интернет-издание писало о благотворительном аукционе в Италии и краже двадцати бриллиантов, которые предоставила амстердамская алмазная фабрика для аукциона. Общая стоимость похищенного оценивалась в сто миллионов долларов. Издание уже успело окрестить преступление одним из самых громких за последние пятьдесят лет: бриллианты украли перед началом аукциона.
Но не кража бриллиантов привлекло внимание и заставило прочитать статью два раза.
На главной фотографии был запечатлён Ларанский под руку с высокой блондинкой. Журналист, писавший о «громком преступлении», обмолвился в двух предложениях о бурном романе между всемирно известным художником и Эмили Джонсон, дочерью американского медиа-магната.
Всего два предложения, но мне вдруг показалось, будто из груди вырвали сердце, оставив болезненно пульсирующую пустоту. Что ж, всё верно. Люди сходятся с равными себе. Подобное тянется к подобному – таков закон жизни.
Через неделю я стояла на вокзале и сжимала в руках загранпаспорт с билетом. Путешествие – это, пожалуй, единственное развлечение, способное исцелить не только разум, но и душу. Жизнь продолжается, и глупо тратить драгоценное время на неоправдавшиеся ожидания. Куда вернее наполнить её тем, что приносит радость…
…И вот мне принесли цветы. Белую дикую орхидею.
Я присела на край кресла и осторожно оторвала открытку от серебряной нити. Рассмотрев её повнимательнее, я невольно ахнула – точная копия «Незнакомки», нарисованная от руки. Внутри изящным почерком вилась одна фраза: «Dun spiro, amo atque credo» – «Пока дышу, люблю и верю».
Я с интересом скользнула взглядом по открытке. Она показалась мне странной: ни подписи, ни даты. Странной, но отнюдь не удивительной. Когда у мужчины есть невеста, он постарается скрыть жест внимания к другой женщине.
Отбросив открытку, я встала и подошла к маленькому холодильнику, стоя́щему под баром. Несколько плиток шоколада, пара зерновых батончиков и три стеклянных бутылки пива. Негусто. До обеда оставалось менее часа. Однако идею выбраться в город и совместить поздний завтрак в кафе с прогулкой по зимним улочкам вытеснила мысль о работе.
На мониторе ноутбука высветилась приветственная надпись, и через пятнадцать минут я полностью погрузилась в работу над книгой.
Любовный роман выходи́л скверным. Пять трупов, харизматичный детектив с тёмным прошлым, абсолютно не приспособленная к жизни писательница-романтик и полнейшее отсутствие симпатии между главными героями. Это можно назвать чем угодно, но только не любовным романом. Я перечитала первые пять глав и вцепилась пальцами в волосы. Сюжет вырисовывался мутным, героиня бесила перепадами настроения, а, главное, я не понимала, как любовный роман вдруг превратился в бульварный детектив – один из тех, который покупают в газетном киоске в ожидании поезда или самолёта. Как будто персонажи проживали свою жизнь, а мне из-за угла показывали фигу: «Вот тебе! Живи сама по своим дурацким сюжетам».
Я проскролила напечатанный текст еще раз. Если творчество встало, то не имеет смысла выжимать из себя все силы. Знаменитые писатели говорят, что не существует вдохновение: есть только дисциплина и упорство. К знаменитым писателям я не относилась, а потому могла совершенно спокойно плюнуть и на дисциплину, и на упорство. В конце концов, каждая книга найдёт своего читателя, даже если писатель – безответственный балбес.
Попытки вернуть сюжет в русло романа казались бесплодными. Ради чего я стараюсь? Да кто вообще это читать будет? Помнится, Редерик Гензе, друг Дана и хозяин издательского дома, тепло отзывался о моём творчестве. Иногда я задавалась вопросом: ему действительно нравилось, что я пишу или это всего лишь дань уважения Ларанскому, который нас познакомил.
– Прости, Редерик, но, боюсь, ты ошибся в моём таланте, – пробурчала я себе под нос, захлопнула ноутбук и вышла из номера.
***
Обед подавали ровно в двенадцать. В столовой оказалось пусто, хотя к этому времени всегда собирались постояльцы отеля. Профессор Раду Тома и его супруга Алексия предпочитали столик возле окна. Ассистент профессора Алекс Полерецкий составлял им компанию. Угловой столик занимал мрачный тип, которого я про себя окрестила Призраком из-за специфической внешности: он был высок и невероятно худ. Призрак ни с кем не разговаривал, довольствуясь одиночеством.
За столиком возле стены сидела девушка, которую я приняла за итальянку, после того как перемолвились парой фраз на ломанном английском. На этом наше общение закончилось. Итальянка предпочитала смартфон и просто обожала фотографировать еду. Подобное мне казалось глупым: ну кого может интересовать чей-то обед или ужин?
Впрочем, модные штуки не обязаны быть логичными. Например, в конце девятнадцатого века люди фотографировались с покойниками. А в двадцатом начался настоящий бум на спиритические сеансы. Целая индустрия загробного мира, приносящая огромные доходы шарлатанам всех мастей!
Несмотря на единичных гостей, повар отеля старался от души. Стоило сесть за стол, как официант поставил передо мной тарелку с золотистым супом. От бульона поднимался такой аромат, что я выбросила из головы экстрасенсов, магов и прочую мистическую чушь и принялась за обед.
– Рика! Добрый день!
Напротив меня сел Алекс. Точнее бухнулся на стул с такой силой, что я невольно испугалась, как бы Полерецкий разломал его.
– Я сегодня собираюсь в город, – затараторил Алекс, едва я неуклюже ответила ему: – Составишь компанию? Мне было бы очень приятно.
В Алексе всё было «слишком» – слишком высокий, слишком нелепый, слишком лопоухий. Даже его весёлость казалась «слишком». Такие люди вызывали у меня подозрения. Тем не менее у нас завязалась своеобразная дружба. Во-первых, он жил через номер от меня, а во-вторых, говорил на том же языке, что и я. Кроме него, я общалась с Алексией и её мужем. Но профессор Тома являлся тем редким собеседником, с которыми предпочитаешь не разговаривать. А вот с Алексом находились общие темы.
Весёлость Полерецкого вызвала прилив уныния.
– Боюсь, я практически не владею здешним языком, – отозвалась я.
Он хохотнул, театрально отмахнувшись.
– Да брось! Я знаю язык. Метеорологи предсказывают небывалый снегопад на следующей неделе, так что успеем насидеться в четырёх стенах, – и чуть наклонившись заговорщицки добавил: – А ещё там есть магазинчики со всякой чертовщиной. Ну согласись, приехать в Трансильванию и не увезти на память магнитик с Дракулой, просто преступление.
– Ну возможно. Всё же сегодня мне бы хотелось побыть в тишине и спокойствии. Хотя бы этот день.
– А что с ним?
– У меня день рождения, – я пожала плечами и вернулась к супу. – А теперь, если позволишь, я бы хотела пообедать. Я и так проспала завтрак.
Алекс кивнул и жестом подозвал к себе официанта.
Вскоре в столовой появились супруги Тома. Заметив нас, Алексия приветственно улыбнулась.
– Добрый день, Рика! Искренне рада вас видеть. Вы не против, если мы присоединимся к вам?
Алексия передвигалась на инвалидном кресле после аварии. Но несмотря на травму, она обладала удивительным обаянием и умением видеть радость в мелочах.
– Добрый день, Алексия, – я улыбнулась в ответ. – Разумеется, не против. Как ваше настроение?
– Слушала Раду о местных правителях, – сказала Алексия. – Несомненно, мой муж много знает об истории, но слушать утром научный доклад о династии Басарабов не так уж и романтично.
Губы Алекса дёрнулись едва уловимой усмешке.
– Вы знаете, что этот замок, – проговорил Раду Тома, обведя всех взглядом, – некогда принадлежал одному из валашских господарей, которые правили с начала четырнадцатого века вплоть до середины девятнадцатого, когда произошло соединение княжеств Валахии и Молдавии? А именно Владу Второму Дракуле.
Тома говорил с едва уловимым акцентом уроженца Восточной Европы. Я поймала себя на мысли, что профессор внушает мне скорее омерзение, чем уважение. Низенький, пухлый, с крупным носом и постоянно красным лицом, он напоминал на неопрятного торгаша с базара. Хотя имел учёную степень и был одет в дорого́й костюм.
– О Господи! Раду! – воскликнула Алексия и демонстративно закатила глаза. – Пожалуйста, только не за столом. Давай на мгновение оставим разговоры о Дракулах и просто поедим.
Полерецкий хмыкнул и лукаво подмигнул мне.
Вкусная еда и разговоры ни о чём подействовали умиротворяюще. Вскоре я почувствовала, как утреннее уныние отступает. Мелькнула мысль, что прогуляться с Алексом не такая уж и плохая идея. В конце концов, если всё время лелеять душевные раны, то когда жить?
После обеда подали чай и десерт. Профессор, которому официант принёс бокал с коньяком, крякнул и покосился на жену. Но Алексия, казалось, не заметила его взгляда. Тома хитро прищурился, покачал бокал и, поднеся его к носу, с шумом втянул воздух.
– Хороший коньяк похож на зрелую женщину, которая знает себе цену – такой же выдержанный и так же сильно горячит кровь, – блёклые глаза с тяжёлыми веками зажмурились, а на удивительно толстых губах заиграла удовлетворённая улыбка.
– Возможно, – задумчиво произнесла я, заглянув в чашку. – Вы говорили, что замок принадлежал отцу Влада Цепеша… Должно быть, отель окутан мистической историей.
Алексия с укором покосилась на меня, но промолчала.
– О, несомненно! – Тома бесшумно отхлебнул коньяк и открыл глаза. – Как и любой средневековый замок в Европе. Четырнадцатый – пятнадцатый века – самый расцвет инквизиции. Истории о ведьмах, ворующих детей и насылающих мор на скотину, о демонах, искушающих простых христиан и вселяющихся в них. Зло видели во всём, будь то чёрная кошка или красивая женщина. Всё, что считалось греховным, подлежало немедленному уничтожению. Дабы не навлечь на себя гнев Божий.
Я фыркнула и скривилась.
– Чем больше узнаю́ о Боге, тем больше подозрений, что Он психопатический шутник. Во всяком случае, именно таким его изображают люди.
– Осторожнее со словами, Рика, – засмеялся Алекс. – Не говори подобное вслух при верующих. Иначе предадут анафеме и сожгут, как еретичку. Хотя мы живём век торжества научной мысли и научились клонировать животных, однако религиозные предрассудки по-прежнему сильны.
– Чем невежественнее человек, тем сильнее предрассудки, – произнесла Алексия и, поставив чашку на блюдце, скрестила руки на груди.
Профессор задумчиво кивнул и продолжил:
– Человеку свойственно искать потустороннее вмешательство там, где его нет. Особенно если оно связана со злом. Мистика притягивает внимание и будоражит воображение. Добавьте перекладывание ответственности за свою жизнь, и вы получите гремучую смесь, которую с удовольствием проглотит любой обыватель. И не просто съест, но и добавки попросит.
– Что вы имеете в виду, профессор? – быстро спросила я.
Тома пожал плечами и задумчиво поднес бокал к глазам.
– Муж изменяет жене. Или отвергнутая женщина отравляет бывшего любовника. Реально, но как-то скучно. Таких историй много, но все они быстро забываются. Но добавьте к этому мистику. Например, бес попутал или дьявол вселился, – и вот история уже вызывает неподдельный интерес.
– Ну, допустим. Но при чём здесь перекладывание ответственности?
– Никто не хочет считать себя плохим, – принялся объяснять Полерецкий, жестикулируя так, словно находился на сцене театра. – В тридцатые годы полицейские подстрелили одного гангстера, Кроули «Два Пистолета». В предсмертном письме он написал: «В моей груди бьётся усталое, но доброе сердце, которое никому не причиняло зла». Трудно представить, но незадолго до этого он расстрелял в упор полицейского, который попросил предъявить водительские права. Просто так. Взял, – и расстрелял человека. Если преступники не способны увидеть зло в своих собственных поступках, то что говорить о простых людях?
– Поэтому люди стараются приплести чертовщину, – профессор поднял палец вверх. – Вспомнить хотя бы убийство в Амитивилле, которое произошло в ноябре тысяча девятьсот семьдесят четвёртого года. Молодой человек по имени Рональд Дефео-младший расстрелял ночью свою семью: мать, отца, двоих братьев и двоих сестёр. Ужасно, правда? Судебные психиатры сообщили о психическом заболевании Дефео, которое, впрочем, не подтвердилось. Как не подтвердилось и наличие запрещённых веществ в крови на момент убийства. Но случай запомнился не массовым убийством семьи, а тем, что Рональд стал говорить, что в него вселился злой дух, который заставил убить его родных. Отсутствие внятного мотива и множество несостыковок в расследовании породили мифы. Джей Энсон написал книгу «Ужас Амитивилля», ставшую бестселлером, а после было снято несколько фильмов. Хотя прошло уже почти сорок лет, история Амитивилля до сих пор у всех на слуху. А теперь уберите из этой истории дьявола, и что получится? Скучнейшее повествование о сумасшедшем, которое в скором времени просто забудется людьми.
В столовой стало тихо. Алексия и Алекс давно привыкли к монологам профессора Тома, в которых смешивались история и таинственность. Я же задумалась о том, что людям свойственно приписывать злу потустороннее влияние.
Профессор всплеснул руками, будто внезапная тишина смутила его:
– Иногда я говорю слишком пространно, но вы же поняли о чём я?
Мы согласились с Тома, что все поняли.
***
После обеда я поспешно покинула столовую, пока Алекс не потащил меня играть в шахматы или не напомнил о поездке в город. Мне ужасно хотелось побыть в одиночестве, чтобы обдумать слова профессора о зле и мистике.
Я прокручивала в голове разговор, пытаясь выцепить, какая фраза спровоцировала приступ зудящего вдохновения, знакомый всем писателям. Мысли путались, слова сплетались в пока ничего незначащие предложения и отрывки, а в голове уже зрела основная сцена. Но, главное, вырисовывался образ центрального злодея – харизматичного, утончённого и очень жестокого.
Мне вдруг подумалось: в литературе и кино негодяи почему-то вызывают больше симпатии, чем добродетельные герои. Иной раз они им сочувствуешь, когда узнаешь трудное прошлое, которое обязательно наполнено лишениями и несправедливостью. И вот происходит что-то, и хороший парень вдруг превращает в плохого, который терроризирует других людей. На фоне такого харизматичного злодея главный герой смотрится блёкло и уныло со своей хорошестью.
Добро же порой выглядит искусственно, притянутым за уши. Даже если герой проходит все круги ада, он получается какой-то нелепый с своей верой в лучшее. Ему, герою, обязательно (по законам литературного и кинематографического жанра) воздастся за все страдания и лишения, и он, пройдя трудный путь, обретет свое счастье, каким бы оно ни было.
В этом плане злодеи выглядят более честными. У них нет ни наивности, ни слепой веры во вселенскую справедливость, а потому они действуют по обстоятельствам и в соответствии со своим внутренним кодексом. А вот добрые герои выглядят глупцами, которые порой не могут за себя постоять и вляпываются в нелепые ситуации. Но при этом добро побеждает зло.
Но так бывает лишь в фильмах. Или в книгах. В реальности зло иногда всё же побеждает, а добро остаётся лишь идеалом, к которому все стремятся. Как сказал Алекс: «Никто не хочет считать себя плохим». Никто не хочет осознавать себя разрушителем своей и чужих жизней. Оставаться добрым стоит колоссальных усилий, а вот оскотиниться не составляет труда. Однако порой бывает так, что подчас невозможно отличить добро от зла.
Я остановилась и непонимающе уставилась на высокую лакированную дверь библиотеки отеля. Как я здесь очутилась? Толкнула дверь и заглянула внутрь. Тяжёлые полированные шкафы с пёстрыми корешками книг и уютными кожаными диванами – настоящая тихая гавань для тех, кто любит атмосферу уединения и неспешности.
Я потопталась перед дверью и развернулась, чтобы уйти.
Погруженная в собственные мысли, я не услышала шаги за своей спиной и очень испугалась, когда чьи-то костлявые пальцы цепко схватили меня за запястье и резко потянули в сторону. Спина ударилась о твёрдую грудь. Влажная ладонь, пропахшая табаком, запечатала рот. Я рванулась вперёд, но в ту же секунду почувствовала прикосновение лезвия к горлу и замерла.
– Будь умницей, и ничего не произойдёт, – ласково прошипел за спиной незнакомый голос. – Ты Рика Романовская?
Я шумно втянула воздух и инстинктивно задрала подбородок как можно выше.
Незнакомец разочарованно цокнул. Лезвие с силой вжалось в шею. Одно неловкое движение, – и кожа расползётся под ним.
– Ты Рика Романовская?
Я всхлипнула и едва кивнула.
– Так-то лучше, – негодяй удовлетворённо хмыкнул. – Передай Ларанскому: если не вернёт то, что ему не принадлежит, он получит тебя. По частям, – и, понизив голос, добавил: – У тебя есть семь дней. Если попытаешься покинуть отель, я тебя найду. Кивни, если поняла.
Я снова затрясла головой.
Нож соскользнул вниз. Послышался треск ткани, и я заорала от боли. Но в следующее мгновение мир растворился во тьме.
