Kitobni o'qish: «Третье поколение»
Авторская редакция
Беляевский фонд поддержки и развития литературы
⁂
Пролог
Год 77-й полета. 14 сентября по условному календарю корабля. Палуба E
Адриан Гор по прозвищу Кошмар таился в засаде и ждал. Самое трудное во время контрафактного перехода с палубы на палубу – это ожидание, тягучее и пресное, как желе на десерт в промке. Почти полная темнота, вязкий тепловатый воздух и протяжные скрежещущие звуки, будто корабль стонал от тянущих болей в переборках и жаловался Гору на свою незавидную участь.
Узкие ремонтные мостки, куда заполз Гор в ожидании грузового лифта, покачивались, леерное ограждение с одной стороны скалилось острыми зубьями обломков. За полгода, что миновали с предыдущей попытки прорыва, здесь ничего не изменилось, разве что сильнее стала сочиться вода. А еще кто-то говорит, что старое корыто прослужит тысячу лет! Да его и на сотню не хватит!
Когда ты заперт на своей палубе – учишься, работаешь, космишь с друзьями, тебя не покидает чувство тесноты. Но пробравшись в технологические помещения корабля, внезапно осознаешь, как огромен космический левиафан, как сложен и почти непостижим, а ты просто вредный жучок, ползущий под корой огромного древа. Адриан помнил, как умирала большая сосна в главном холле их палубы. Говорят, саженец посадил еще Первый Командор. А спилили ее во время первой отлучки Гора. Уходил – дерево еще пыталось жить. Вернулся – и взгляд уткнулся в незнакомую пустоту.
Надя говорила, что корабль похож на слоеный пирог, который положили на блюдо, а когда снимали со стола, к донышку прилип кусок непропеченного теста. Женское сравнение, но именно так на голограммах левиафан и выглядел – слои-палубы одна над другой, базис-платформа как блюдо, и под нею уродливый пузырь трюма. Верх и низ, конечно же, условные, как и всё на корабле.
Лежать было неудобно – острые ребра настила впивались в тощее тело, Адриан выпустил перчатку из обшлага комбеза, чтобы не исцарапать ладонь. Сверху капала тепловатая вонючая вода, прямо на плечо, рукав пропитался насквозь, капли то и дело срывались с согнутого локтя вниз. Воздух здесь был мутен и пропитан пылью. В полутьме можно было угадать черные стойки застывшего в нелепом поклоне крана, заросшие столетней грязью переборки, на фоне которых кишка транспортного туннеля напоминала огромного прозрачного червя, излучающего мутный свет. Поверх слоя грязи топорщились кустики сероватых лишайников – жизнь, какой бы она ни была, скорчив гримасу превосходства, одолевала мертвечину.
«Дно тебя ждет!» – начертал неизвестный размашистыми синими буквами на плите, что уже не первый час маячила у Гора перед глазами. Буквы еще немного светились, и, если приглядеться, можно было угадать абрис белого черепа вместо подписи. Плита уходила вверх, в темноту, откуда свешивались истрепанные кабели транспортного лифта. Скорее всего, картинку оставил нарушитель, дерзнувший, как и Гор, пренебречь запретом на переход с одной палубы на другую.
Для Адриана ожидание было невыносимым вдвойне, вся его лихорадочная, верткая, взрывная натура противилась неподвижности. Он гримасничал, строил в темноту коридора рожи и старался думать о том, что его ждет на палубе C, куда он теперь стремился. Согласно схеме корабля там располагались научная база биотехнологов, опытные оранжереи и лицей для третичников. По своему опыту Кошмар знал, что старые схемы лгут. 77 лет – долгий срок. Корабль латали, ремонтировали, перекраивали. Оставалась надежда, что именно с сишной палубы, как прежде, должен существовать выход в надбиблиотеку, а это означало – доступ к архиву информпакетов, присланных вдогонку кораблю с Земли. Что там, в библиотеке, – трудно даже представить, от одного предвкушения кружилась голова. Но без надбиблиотеки невозможно понять, как ускорить полет ковчега. Кошмар раздумывал над возможностью прыжка чуть ли не с самого рождения, во всяком случае, с той минуты, как узнал, что он родился и умрет на космическом корабле. Кое-что удалось откопать в корабельной Сети. Но не хватало данных, и все дерзкие проекты оставались только картинками в его жалком планшете. Иногда ему снилось, что он очутился в библиотеке, просматривает архив и находит подсказки, и он в самом деле находил их во сне, как будто в грезах сумел миновать перекрытия палуб и ступить в священное хранилище научных знаний. Там было просторно, светло и льдисто-холодно.
А мысли упрямо возвращались к нетерпеливому, включенному на повтор заклинанию: ну когда же, когда же, когда же спустится этот чердырный лифт!
Прошло уже часа три по корабельному времени, а транспортная платформа наверху все так же оставалась неподвижной. Второй лифт лязгал где-то внизу, переправляя грузы из промки на палубу E, а вот верхняя платформа категорически не желала двигаться. Гор поднял голову и посмотрел на блеклую кишку туннеля. Судя по сигнальным огням, грузов для отправки на высшие палубы не поступало. Вот же непруха!
Кошмарный путь Кошмара. Гор уже не помнил, когда получил это прозвище. Может быть, после того, как прорвался на палубу G вместе с толпой ребятни, и они с радостными воплями бегали по коридорам в надежде узреть невиданные чудеса. Или после того, как выстрелил в живот бандиту, когда взрослые мужики боязливо жались к переборкам? Или когда накинулся на префекта с кулаками, требуя отыскать и вернуть похищенных во время налета? Он принял это прозвище как второе имя, и даже подумывал сделать татушку на руке. Но на самый примитивный рис нужны доны, с нулевым счетом в салон не сунешься, а донатов Кошмар не получал уже давно.
Внизу под ребристыми мостками, на которых растянулся Гор, грузчики точно так же, как он, маялись в нудном ожидании. Голограмма мигала красным – груз с промки где-то застрял, и двое в маслянисто поблескивающих комбезах обменивались ментальными пузырями. Те лопались при прочтении, рассыпаясь мелкими синими или желтыми искрами, парни радостно гоготали и сыпали отрывочными ругательствами.
– Зац, чо сук пуск.
– Не фони.
– Упер.
– Капец.
– Не круто.
Их разговоров Гор не понимал, да и не стремился понять. Плавная длиннословная речь осталась где-то на верхних палубах, отрезанных, будто щитом, щелястой эмблемой пограничной страты E. Промки обменивались словами, как тычками: чтобы двигать рычаги и чинить механизмы, нет надобности вести дискуссии. Но эти двое могли дать фору любой промке, даже в холдере не изъяснялись так убого и безмысленно. Хуже ожидания донимали Гора примитивные образы, что швыряли друг другу его соседи под мостками.
А голограмма все мигала и мигала красным, и груз все не хотел прибывать.
На палубу C Гор пытался пробиться уже в третий раз. В первый – сорвался с залитой чем-то осклизлым металлической лестницы, упал, сломал руку, разбил в кровь колено, а бедро превратилось в один черный синяк – хорошо, тогда кость уцелела. То хрипя от боли, то скуля, кое-как подвязав изувеченную руку ремнем от страховочной обвязки, сполз он до подсобной палубы, куда нашел дорогу в обход прочих промышленных уровней. Лечили в подсобке без обезболивания, зато без вопросов. Никто не доставал: что случилось, и где тебя так угораздило навернуться. Подсобники – люди равнодушные. Каждый – в своем боксе-клетке, мелкое злобное насекомое, ненавидящее прочих, но слишком слабое, чтобы нападать открыто. Жалят исподтишка – Адриан Гор изучил их за годы скитаний, когда раз за разом возвращался в корабельную подсобку отсиживаться и искать новые пути наверх. Свободных боксов там полно, карту на гарантийку не выдают, но по заявке можно прикрепиться к одной из столовок и получать положенный минимум.
Во второй раз его поймали сишники, когда Кошмар вообразил, что миновал охрану. Это было третье его строгое предупреждение, а поскольку 31 августа по корабельному календарю ему исполнилось шестнадцать, то теперь в случае поимки его могут прикончить по закону высших палуб. Внизу, в промке, такой строгости не блюдут, смерть грозит только за умышленку, то есть за умышленное убийство, за всё прочее, в том числе и за самовольный переход, – порка, порой символическая – в два-три удара, порой зверская – в сотню, но боль можно вытерпеть, шкура заживет, вопрос тут в другом – какая радость менять один промышленный уровень на другой? Иногда особо рьяных нарушителей ссылают в холдер, но это тех, кому исполнилось двадцать – в трюме показатели защиты ниже, потому детей и подростков туда не пакуют.
После поимки сишники выпороли нарушителя и принудительно отправили на палубу H, в зону приписки, но по дороге Кошмар сбежал и затаился у подсобников. Здесь Гор полгода отсиживался, роясь в архивах и схемах корабля, прокладывая новый путь на недоступный уровень, изучая все, что мог найти про защитные зонды и создание конструкторских программ. В информации было много пробелов, одни разделы не стыковались с другими, и здравый смысл утекал в разрывы инфы, как воздух в пробоины корпуса корабля.
В ночные часы по условному времени Гор выползал из грязной каморки и брел проверять свои догадки в закуток, который оборудовал под временную мастерскую.
Подсобная палуба лежала ниже промки, последняя пульсирующая жила корабля на плюсовом уровне, а под нею – ангарная палуба промышленной зоны и еще ниже – базис-платформа, сберегающая жизнь всему живому на всех уровнях – дающая гравитацию и защитное поле.
Под гравитационной платформой находился холдер, огромное корабельное брюхо, вместилище припасов, запасных блоков, тяжелого оборудования, топливных танкеров, дублирующих систем регенерации воздуха и воды, аварийных запасов. В общем, всего-всего, потребного на корабле поколений. Иногда холдер именовали мини-планетой. И в самом деле – трюм был под завязку набит дарами, которыми матушка Земля снабдила обитателей ковчега, отправляя их в дальнее путешествие в составе конвоя к Новой Земле. Слово «конвой» отсылало к далекой истории, к земному холодному бушующему морю, злобному ветру и транспортам, беззащитным перед смертельной опасностью в глубине. Родившийся на корабле Кошмар видел море лишь на голограммном видео, а ветер представлял потоком воздуха из огромного вентилятора, но Гор поклялся себе, что увидит море в будущем – на Новой Земле.
И вот спустя полгода он снова двинулся от промышленных палуб к палубам научным, заранее предчувствуя на губах солоноватый вкус крови, как вкус опасного приключения. О том, что в случае неудачи его ждет смерть, он старался не думать, но мысль об опасности лежала где-то на задворках сознания, заставляя руки дрожать, а кожу – покрываться холодной испариной. Он тряс головой, переводил дыхание и прятал страх подальше, как запрещенную дурь в потайной карман.
Внезапно голограмма перестала мигать красным, лифт наверху дернулся и поехал. Еще несколько минут, и Адриан Гор устремится наверх, к научным палубам, все ближе к мозгу корабля – таинственному и недоступному Мостику.
⁂
«Самое страшное – старт!»
Часть первая
Самое страшное – старт!
Глава 1
Год 81-й полета. 11 апреля по условному календарю корабля. Палуба H.
Когда раздалось знакомое тарахтенье тележки в коридоре, Эдгар улыбнулся и понял, что ждал с самого утра этого звука. Раздвижная дверь была открыта, и висевшая на самодельных веревочках вывеска «аппаратная» колебалась, следуя потокам воздуха, что гуляли в центральном коридоре. Воздух был с примесью дезинфекции, которая, впрочем, не могла перебить затхлый запах. Смрад этот появлялся всякий раз, когда во вспомогательных отсеках травили сопутствующую фауну корабля.
Эдгар свернул гибкую клаву, освобождая место на старом, покрытом пятнами столе. Надо всего-то получить в кладовой спрей и сделать новое покрытие, но донаты, потребные на такие прияшки, все вышли. К тому же обидно тратить личные доны на лакировку рабочей норы. Так и работал Эдгар в боксе с темными потеками на переборках и протертым до дыр напылением под ногами.
Принтер, хрипя от натуги, печатал объявления префекта: 12 апреля – традиционный праздничный ужин, в меню грибы (настоящие, не синт) и тыквенный пирог, а после пиршества – голограммное видео и дискотека для третичников, а еще в трех боксах откроют временные бары. Расслабуха на всю катушку, «для юнитов донаты вносить не требуется». Легковесное словечко «юнит» давно прижилось в сленге третьего поколения, было в нем что-то от игры и безответственности. А вот воинами безопасников никто и никогда не называл.
12 апреля – святой день. Эдгар от себя добавил в объявление классическое изображение Юргара в светящемся шлеме, но на рыхлой бумаге оно расплылось серым пятном.
Тарахтящий звук тем временем замер, и в аппаратную втиснулся Тэп – сухощавый темнолицый человек с седыми висками и обильной лысиной, делавшей и без того высокий лоб карикатурно-огромным. Стандартный сине-серый комбинезон, спеченный на автомате на два размера в плюс, болтался мешком, стянутый на талии не страховочным ремнем, а обрывком махристой веревки. Тэп принадлежал ко второму поколению, но вечерами ошивался в молодежном клубе «Лира», как раз в центре кластера третичников. Тэпа не гнали. Никто не знал его настоящего имени, а себя вторичник напыщенно именовал Тибериусом Эпиктетом, остальные кликали Тэп, будто подзывали пса. На промке предпочитали короткие клички, как удар по клаве, как голограммы-смайлики, что сыпались десятками из ментальных пузырей, в дополнение к любой послашке. «Все должно быть функционально!» – девиз промки, вросший в мозг каждого юнита, повторялся присказкой к любому наставлению.
– Держи! – Тэп выложил перед Эдгаром пачку рыхлой серой бумаги. Пачка была стянута полосами широкого пластика, от которых на дрянной бумаге остались заломы по краям.
Эдгар провел пальцами по махристой поверхности.
– С каждым разом бумага все хуже, – заметил он. – Ее, может, даже принтер не схавает.
– Не переживай, друг, скоро от руки переписывать будешь, – хмыкнул Тэп. Он неожиданно уперся руками в стол, склонился к самому уху Эдгара и шепнул: – Гоу со мной, пора изумляться.
Как курьер Тэп с утра до вечера путешествовал по коридорам H-палубы, время от времени спускаясь на уровень или два ниже, до самой подсобки – межстратовый пропуск у него имелся. Не проходило и недели, чтобы он не притаскивал с собой гостинца. Возможно, он даже проникал в запретную зону, но точно этого никто не знал: в ответ на все вопросы Тэп пожимал плечами и загадочно улыбался.
Находки волновали и пугали Эдгара. Обычно это были осколки прежней жизни – старые, уже ни на что не годные вещи, оставленные вторым или даже первым поколением. Первое поколение – предков – Эдгар видел в самом далеком детстве. Рассказывали, что сейчас последние старожилы обретаются на высших палубах, но в промке так долго не живут. Эд старался не задумываться о длине жизни, тем более что завершиться она должна была на корабле: полет, рассчитанный на полторы сотни лет по собственному времени для конвоя при старте, для их ковчега теперь растянется на тысячелетие.
– И что ты нашел? Под порку не угодим? – понизил голос Эдгар.
– Гоу, гоу, никакой запретки, мой осторожный друг, – заверил Тэп.
Если честно, Эдгару совсем не хотелось отправляться в дальнее путешествие, но почему-то Тэп выбрал юного клерка в друзья и поверял ему свои маленькие тайны, которые манили и пугали. Тэп был напорист, Эдгар подчинялся, но зачастую находил возможность улизнуть.
Они вышли в коридор, Эдгар вытянул раздвижную дверь и запер на простенький механический замок – электронным он перестал пользоваться уже давно. Для вора взломать такой замок – плевое дело, но в центральных коридорах днем полно народу, при людях дверь курочить не станут, а на ночь Эд опускал самодельные жалюзи. Одно время, когда воровство приобрело характер эпидемии, он спал на палубе в аппаратной, придвинув к двери стол для блокировки. Воровали в основном краску – ее и сейчас Эдгар прятал в самодельном шкафу с кодовым замком, заказал у Джи за пару донатов. Сейчас это бедствие несколько поутихло после того, как префект устроил повальные рейды и всех пойманных с ворованным секли и клеймили. Тогда Пик, друг Эдгара, буквально с пеленок – потому как они и в одном ясельном боксе провели первые годы, а затем на уроках в школе торчали рядом – пойман был с ворохом краденого, в том числе вещей из аппаратной. Но уличенный и выпоротый, при встрече Пик радостно улыбался, тянул руку для пожатия и лез с разговорами, как будто ничего не произошло. Эд вынужден был терпеть его, потому что не умел дать отпор. А вот бабушка (Эдгар помнил ее очень смутно, она уже двенадцать лет как отправилась в Утку), рассказывала, что среди первого поколения воров поначалу вообще не было.
– Привет, Эрг! – окликнула клерка девушка в сине-зеленом трико и широкой белой футболке. Через плечо у нее висела сумка с инструментами.
Смуглокожая, гибкая, с тонкими чертами лица, с мелкими завитками медных волос – наследство африканской крови, она заставляла Эда цепенеть взглядом зеленоватых глаз, чьи радужки напоминали ему фотографии далеких газовых туманностей.
Почти все девушки третьего поколения игнорили форму. Лишь упертые карьеристки, воображавшие, что их возьмут на верхние палубы, если они будут следовать уставу и спать с начальством по первой предложке, все еще заказывали себе комбезы с эмблемами корабля.
– Привет, – отозвался Эдгар. Девушку звали Джи – то есть она так себя называла. На самом деле полное имя ее было Джессика. Они иногда встречались на камбузе, а еще пару раз на палубных космишках, когда практически все обитатели боксов вываливались в просторный холл, где из вентиляции сладко дышало мутящими разум парами.
– Где новый приказ префекта по нашей палубе? Опять принтер сгорел? – спросила Джи.
– Зайди часа через два, – предложил Эд. – Бумагу сегодня привезли дерьмовую, придется помучить принтер. И потом у меня дела.
– Отсчет пошел, два часа, – отозвалась Джи. И уже миновав друзей, подняла руку и повертела ладонью из стороны в сторону – мол, пока-пока.
– Твоя девчонка? – спросил Тэп.
– Нет, ну что ты, – смутился Эдгар.
– А почему нет?
Эдгар скорчил недоуменную гримасу – мол, не знаю, и не пытался даже.
– Так дерзни, мой робкий друг!
Эдгар невольно сморщился. Быть дерзким – плохо, этому учили с детства. И разницы между дерзать и дерзить не видели. Надо всех слушаться, сидеть тихо, говорить только когда разрешат, не бегать, не кричать. Если бегаешь и дерзишь, тебя запирают вместо перемены в карцер.
– Эй, чего замер? Столбняк напал? Или медитируешь? – Тэп подхватил тележку, и они двинулись по коридору. Пустая тележка дребезжала раза в три громче, чем прежде груженая.
Впереди робот-уборщик драил стену – вниз-вверх, вниз-вверх. Движения неровные, дерганые, губка вставлена в единственную пластиковую руку вместо механической кисти. Вода подавалась из тонкого шланга толчками, но слишком обильно – за железным работягой тянулся влажный след, то и дело превращаясь в лужицы желтоватой технической воды. Вода ощутимо отдавала хлоркой. Сейчас стены переборки совершенно голые, если не считать прорезей дверей и технологических лючков. А когда-то – рассказывали – их украшали голограммы первых астронавтов и космонавтов и улыбчивые портреты высших офицеров корабля. Но после гибели Первого Командора голограммы исчезли.
Для командиров корабля звание стало именем, как «Цезарь» у властелинов Древнего Рима. А еще их называли Первый, Второй и Третий, будто королей на Старой Земле. Все эти подробности Эду сообщил Эпиктет – он много чего знал.
– Когда библиотеку откроют? – Перед товарищем Эд старался выглядеть интеллектуалом. На самом деле проблемы с библиотекой ему были до звезд.
– На собрании уверяли: через неделю.
– Неделя уже прошла. Даже больше, – напомнил Эдгар.
– Может, снова собрать людей?
– А толку? С палубы D от научников к нам опять никого не пришлют. И от ремонтников в прошлый раз никто не спустился. Архивариус как был ломаный, ломаным и останется. Поглазеем друг на друга, примем решение и разлетимся.
– Выход прост: выбить дверь и самим открыть библиотеку, – предложил Тэп.
– Хочешь, чтобы тебя поймали и клеймили? Ну-ну.
– Трусость – «самый страшный порок», – Тэп обозначил голосом кавычки неизвестной цитаты. – Но тут ты прав, без архивариуса архив бесполезен. Ограничимся тем, что летает в Сети.
– Мы все время чем-то ограничены, – осмелился раздражиться Эдгар. – Нам даже с палубы на палубу переходить запретно.
– Не всем, не всем, у меня есть пропуск, – приосанился Тэп. Хотя он именовал себя философом, но мелкими подачками гордился.
– Только вниз. А вверх – ни-ни, – уязвил Эдгар.
В детстве, кажется лет с семи, их подрастающая шайка всеми силами пыталась расширить пределы бытия, они часами ошивались в боковых коридорах, отыскивая закрытые лестницы, чтобы прорваться на палубу выше. Однажды им это удалось. Кошмар взломал замок аварийной лестницы, и ребятня толпой ломанула наверх. С лестницы изнутри дверь открывалась свободно, и они, радостно гомоня, выскочили на палубу G в ожидании чудес. И что увидели? Точно такой же грязноватый коридор, ряды дверей, все тех же унылых взрослых, малышей, обряженных в оранжевое. Тот же запах с примесью хлорки, гул генераторов в техническом блоке, стеклянные двери в оранжерею. Разве что небольшой холл с броской табличкой «Зона рекреации», на палубе H совершенно пустой, здесь был заставлен горшками с буйными растениями, сладко и незнакомо пахнущими. Под сенью зелени выставлялись крутыми бочками скамейки для отдыха, манила присесть тахта в виде большой раковины, в прозрачном шкафчике теснились капсулы с музыкой и книгами. И еще здесь висело светящееся табло, на котором значилось время полета: «69 лет, 2 месяца, 12 дней. Время собственное». Чуть ниже второе табло отсчитывало часы, минуты, секунды.
Здесь, в зоне рекреации, их всех и повязали безопасники и тут же спустили палубой ниже, к месту приписки. Поскольку детей на корабле не клеймили, то наказание ограничилось поркой, весьма в этот раз болезненной. Но миновала неделя, поджили рубцы, и Кошмар вновь полез искать пути наверх, кляня себя за то, что подался на промпалубу G, тогда как можно было подняться выше, хотя бы до таинственной и загадочной C, где, как утверждал Кошмар, велись поиски новых биоматериалов. «Новая пастила вместо мерзких синтов!» – размечталась Джи. «Си» почему-то особо манила Кошмара. Куда только не совался он в своих новых экспедициях – тощий и мелкий, ловкий и изворотливый, будто змея, он пробивался в вентиляционные отсеки, спускался в канализацию, и там однажды чуть не застрял навсегда, но, освободившись каким-то чудом, тут же попытался в пустом контейнере на транспортере добраться до грузового лифта.
Поначалу самые отчаянные следовали за ним, но с каждой новой поркой спутников у него убавлялось, пока Кошмар наконец не остался один. Его упорство не могла перешибить ни одна плетка. Время от времени он исчезал, чтобы вернуться с потрясающими рассказами о своих открытиях. Во-первых, он сумел побывать на балконе, который был закрыт давным-давно, во всяком случае, красная запретная табличка горела на двери балконного шлюза, сколько Эдгар себя помнил. С балкона Кошмар обозревал открывшийся ему вид и даже сделал несколько изок на свой планшет. Столпившись вокруг гордого путешественника, «банда» рассматривала звезды и засыпала Кошмара вопросами. «А где же “Джеймс Кук”?» – «Здесь, впереди», – уверенно указывал Кошмар на одну из звездочек. – «Вот бы добраться туда», – шептала Джи мечтательно, и все остальные кивали – Эдгар, Пик, Ташка. Потом Кошмар отыскал задраенный технологический колодец и по нему переползал с одной страты промки на другую, пока им не овладела новая страсть: он стал искать доступ на ангарную палубу – к шаттлам, чтобы добраться до «Джеймса Кука» и поглядеть, как там все устроено.
Последний визит шаттла с «Кука» состоялся очень давно – Эдгару тогда исполнилось семь, это был как раз его день рождения, и внезапный визит затмил все радости детской днюхи – торт с желто-синим кремом, фейерверки и шипучий лимонад. По информканалу Сети на больших голограммных экранах в зоне рекреации и в столовой транслировали прибытие шаттла и встречу экипажа с научной группой на палубе D. Потом куковский шаттл улетел, и следом отправились еще два их собственных челнока с Мостика. Но назад они не вернулись. Не вернулся и Кошмар – он где-то сгинул в своей последней экспедиции. Время от времени вспоминая о нем, Эдгар робко надеялся, что Кошмар добрался до ангарной палубы, угнал шаттл и достиг загадочного «Джеймса Кука», прежде чем случилась авария, и их кораблю пришлось сбросить скорость до сотки от световой, чтобы не быть размазанным на атомы первым попавшимся на пути метеоритом.
– А ты знаешь, что Джеймса Кука убили на Гавайских островах? – Тэп решил блеснуть эрудицией, чтобы сгладить неприятный осадок от насмешки младшего друга.
Эдгар очнулся от раздумий, зачем-то кивнул, хотя этого факта не знал, к тому же ему было совершенно все равно, как погиб Кук.
– Возможно, Кошмар застрял между палубами, – сказал он, резюмируя нахлынувшие воспоминания.
Но Тибериус на его слова не отреагировал.
– Надо же, чистюль не всех еще истребили! – удивился философ и указал на адсорбирующий шар.
Шар прилепился к стене под самым потолком, из проколотого брюха биотеха тянулась липкая густая нить. Вообще-то это была чрезвычайно полезная штука, способная вытянуть из воздуха и рассортировать по капсулам всякую вредную хрень, но школята, всякий раз завидев адсорбик, устраивали на него охоту: те, кто поменьше и полегче, взбирались на плечи высокорослым, и с гиканьем и визгом метали в шар все, что могло сойти за копье или дротик. Это называлось «конной атакой», и ребятне было до звезд, что из пробитого резервуара чистильщика им на голову лилась и сыпалась отрава.
Сейчас, завидев сморщенный шар, Эдгар весь подобрался, как будто собирался прыгнуть и, оттолкнувшись от стены, рвануть к потолку, чтобы прикончить несчастный адсорбик. Тибериус заметил его странную собранность, глянул наверх и тут же наградил довольно сильным тычком в спину. Эдгар мотнул головой, передернулся и спешно свернул в боковой коридор.
Чем дальше от центральной зоны палубы, чем ближе к корме, тем реже попадались обитаемые боксы. Мертвые ячейки без людей, опутанные синими сетками примитивной защиты, тянулись на десятки метров, лишь изредка сменяясь желтыми окошками, за которыми мелькали людские тени – намек на жизнь, на упрямое копошение. С каждым годом людей в жилых боксах становилось все меньше, а с Мостика не поступало приказа на генерацию четвертого поколения. Третье давно выросло, и на корабле сейчас почти не осталось детей. Поговаривали, что время от времени кто-то рожает, но Эдгар в этом году видел маленького ребенка лишь один раз – в каюте префекта палубы.
⁂
«Гея-2 подобна Старой Земле».
⁂
Они свернули из главного коридора в короткую боковую ветку. В торце чернели двери аварийного шлюза – металлические, давно не чищенные сомкнутые челюсти. Эдгар пожалел, что не взял в их маленькое путешествие маску, такая здесь стояла вонь. Стены боковухи были сплошь изрисованы, многие надписи шли уже вторым слоем, сюда механические маляры не заглядывали месяцами. Первое поколение боролось с этим бедствием, второе – махнуло рукой. От надписей сберегали только главный коридор, а в боковухах резвились все, кому не лень. Вернее, все, кто мог добыть дорогую краску.
«Роботы не ставят подписи», – прочел Эдгар огромные буквы черным. Обрывок старого плаката был замазан сверху серой краской. «Мы можем видеть звезды», – вывел кто-то старательно и мелко-мелко. «Напейся и стремись!» – размашисто и криво намалевал страдающий манией величия художник от одного шлюза до другого. – «Голдовых драконов никому не победить во веки вечные!» Ну, с последним лозунгом все понятно – в «Золотых драконов» на корабле играли уже лет пять. Каждый год программисты с палубы D ставили обновление игры, и популярность ее все росла. Особо преданные поклонники нарочно выпускали в коридоры голограммы драконов, и сверкающие золотом миракли летали под потолком или таились по углам, пугая припозднившихся гуляк. Обычно игроки пользовались вирт-шлемами и перчатками, но встречались продвинутые, кто тратил накопленные доны, чтобы вшить себе нейрошунт. Тогда игровое поле теряло границы, ты уже не в крошечном боксе, и даже не на корабле, а на новой планете. Не надо лететь на Гею-2, чудный мир уже в твой: леса, долины, реки, драконы и боевые носороги, выбирай будущее на любой вкус. Спецкостюм покрывает каждый квадратный миллиметр твоего тела, ты бог или тролль – тот, кем изъявил желание стать; можешь махать мечом, бежать, обгоняя ветер, заниматься любовью. Но в Сети Иск-ин дарует обитателям промки лишь час бесплатной игры в «Драконов», за каждую следующую минуту надо сыпать доны. А с донатами у большинства третичников глухо. Одних это заставляет заняться воровством и мелким жульничеством, других – искать дурь вроде «Черной материи».
«Время игре! Дайте больше времени!» – написал отчаявшийся игрок.
Кто-то выбросил в боковуху мешки с мусором, причем совсем недавно, а кто-то другой рылся в них, распотрошил и разбросал содержимое. На прошлой неделе Тэп (по совместительству добровольный уборщик) выволакивал отсюда мусорные мешки. Почему люди не могут дотащить пакеты до приёмников утилизатора подле каждого десятого бокса в главном коридоре – великая тайна. Может быть, все дело в сломанной камере наблюдения в боковухе – вывернутая из своей ячейки, она висела на единственном проводе, уставившись незрячим глазом в пол. Ну а дроны охраны после взрыва в этот коридор не заглядывали, будто у механических псов имелся особый инстинкт самосохранения. Впрочем, отсутствие камер сейчас путешественникам на руку.
Коридор был короткий – шлюз после аварии заблокировали навсегда, на стальных дверях висела табличка: «СТОЙ! Зона взрыва». От шлюза по стенам тянулись щупальца черной копоти, что просочилась каким-то образом сквозь задраенные двери. За много лет, миновавших со времени взрыва, никто не пробовал ее отмыть.
День, когда случился взрыв, Эд помнил очень хорошо. Помнил, как корабль содрогнулся всем корпусом, как мигнул и погас свет, потом включились аварийные лампы. Взвыла сирена, училка замерла на месте за столом, не зная что делать.
– Наверняка учебная, – пробормотала она.
– Скафы! Надеваем скафы! – крикнул Кошмар, вскакивая. – Быстрее!
Ребята кинулись к личным шкафчикам. Сирена все выла, пока они одевались, пока прилаживали баллоны с кислородом, пока задраивали шлемы. Потом они сидели, сгрудившись на полу, и ждали. Сирена наконец смолкла, но спокойнее от этого не стало.
