Kitobni o'qish: «Жертва первой ошибки»

Мария Воронова

Shrift:

⁂

– С книгами надо обращаться аккуратно, – сказала Егору Гортензия Андреевна.

Сын застыл на пороге, прижимая к груди пухлый потрепанный том.

– Читай, но помни, что книги мы берем только чистыми руками, а если хотим отметить, где остановились, то пользуемся для этого специальной закладочкой. Страницы загибать нельзя.

– Береги книгу, источник знаний, – пробормотал Виктор, не открывая глаз.

Ирина улыбнулась:

– Иди читай, сынок.

Егор побежал к краю участка, где Кирилл, муж Ирины, повесил гамак между удачно растущими рядом старыми соснами, дававшими широкую, но не густую тень.

Ирина и сама собиралась в редкие часы досуга полеживать в этом гамаке с книжечкой, однако толстые белые веревки впивались в тело даже сквозь несколько слоев байкового одеяла, а потому пришлось отказаться от этой идеи. А вот сыну эти мелочи были нипочем. Во-первых, он в три раза меньше весил, а во‐вторых, погружаясь в текст, совершенно выпадал из реальности.

Наступило сонное послеполуденное время, когда жара приятна, только если ничего не делать, и все расположились на лужайке под сенью старого клена. Гортензия Андреевна вязала в шезлонге, Ирина с маленьким Володей сидели на старом ватном одеяле, гость Виктор лежал на раскладушке, угрожающе просевшей под его мощной фигурой. Ирина улыбнулась. Раскладушка была ржавая, брезент ее побелел и истрепался, как старый парус, если сейчас прорвется, то появится хоть законный повод выкинуть этот хлам.

Гортензия Андреевна вдруг энергично тряхнула головой:

– Господи, что ж я… Егор, деточка, читай спокойно, не обращай на меня внимания.

– Спасибо, Гортензия Андреевна, – донеслось с гамака.

– Вы уж меня останавливайте, Ирочка… – явно смущаясь, проговорила старая учительница, – ведь это не я придираюсь к вашему сыну, а мой профессиональный условный рефлекс.

Виктор фыркнул и уронил монографию, которую пытался читать, себе на лицо, да так и оставил. Получилось что-то вроде домика.

– Видишь ребенка – сделай замечание, – продолжала Гортензия Андреевна, – не знаю, как долго бедный мальчик выдержит мой напор.

– Все в порядке, Гортензия Андреевна, – снова попыталась успокоить ее Ирина.

Гортензия Андреевна вздохнула:

– Ох, не знаю, насколько приятной гостьей я окажусь в вашей семье, ведь, кажется, у педагогов профессиональная деформация еще хуже, чем у работников правоохранительных органов.

Ирина пожала плечами:

– Трудно сказать. У всех, наверное, так, кто вкладывает в свой труд душу. Взять хоть врачей… А, Виктор?

– Аюшки? – из-под домика книжного переплета показался круглый глаз цвета весеннего льда.

– Как у вас с профессиональной деформацией?

– У нас нет.

– Вообще?

– Ни крошечки.

– Правда?

– Чесслово… – Виктор широко улыбнулся и сел, а Ирина замерла, ожидая треска рвущегося брезента, но в этот раз обошлось.

– Невозможно поверить…

– Ни малейшей деформации, – повторил Виктор, – просто через десять лет работы человек превращается в животное, умеющее лечить людей, и все. И нема проблем.

Гортензия Андреевна и Ирина с удивлением закивали.

В знойной тишине послышался шелест велосипедных колес по гравию. Ирина обернулась. В открытую калитку технично въезжал Кирилл, руля тяжелым великом одной рукой. В другой он на отлете держал трехлитровый бидон белой эмали с маленьким черным сколом возле донышка.

– Ни капли не пролил, – отрапортовал Кирилл Виктору, с неожиданной бодростью ринувшемуся ему навстречу. Книга упала в траву, взмахнув тонкими сероватыми страницами.

– Вот, пожалуйста, пример аккуратного обращения с книгами, – буркнула Ирина, поднимая томик. «Психиатрия», учебник для медицинских вузов. Не поздновато ли взялся за него адъюнкт Виктор Зейда? Давно пора читать не буквари, а серьезные монографии.

Передав бидон Виктору и поставив велик возле забора, Кирилл извлек из кармана брюк плоский газетный сверток, и тонкий аромат раннего лета тут же исчез под натиском рыбной вони.

– Я тоже, пожалуй, выпью стаканчик пива, – сказала Гортензия Андреевна, отложив вязание, – и все же мне кажется, молодой человек, что вы клевещете на себя и на свою профессию.

– Не-а! Мы на самом деле становимся как коты. Ложимся на больное место – и проходит.

Виктор проверил, устойчиво ли установил маленький плетеный столик, и радостно засмеялся.

– Хотя бы умные коты?

– Иногда и так бывает.

Кирилл развернул газетку, вызвав такую волну рыбного смрада таранки, что Ирина вскочила и подхватила Володю на руки.

– Коты такое точно есть не станут.

– Что, Ирочка?

– Я говорю, если вы сожрете эту падаль, то я больше никогда никаких кулинарных претензий на свой счет не принимаю, – сказала она сварливо.

Кирилл деловито постучал рыбиной по краю Витиной раскладушки и заметил, что это самый деликатес.

Ирина пожала плечами и вместе с младшим сыном отступила в тень. Жаркая июньская суббота – самое время рабочему человеку выпить пивка в мужской компании. Расслабиться, поговорить о таких вещах, которые глупые бабы не понимают, да и не должны понимать. Бессмысленно перебрать железки в гараже, обхаять тещу, всласть поматериться – все это нужно человеку для разрядки, и обычно Ирина сама гнала Кирилла тусоваться с друзьями прежде, чем он успевал с нею заскучать. Но теперь ситуация изменилась: она живет с детьми на даче, а Кирилл в городе, и так будет все лето, потому что отпуск он отгулял, если так можно назвать его вахту с детьми, пока Ирина выходила на работу по производственной необходимости.

Целых три месяца они будут видеться только по выходным, и то если падкий на работу Кирилл не возьмет сверхурочные или халтуру, и, честно говоря, хотелось бы проводить это время вместе, без посторонних. Ирина предполагала, что семейной идиллии будет мешать Гортензия Андреевна, приглашенная на весь отпуск, но старушка оказалась сама деликатность, а беда, как водится, пришла совсем с другой стороны.

В конце мая, еще до отъезда из Ленинграда на дачу, с Ириной связался профессор психиатрии, который не только выступал экспертом на ее процессах, но и довольно ретиво ухаживал за ней на нескольких официальных банкетах, когда она была еще не замужем. Любовниками они не стали, друзьями тоже, но зародилась между ними того рода симпатия, когда люди не видятся годами, но знают, что оба будут рады встретиться и помочь друг другу при необходимости.

Ирина сразу предупредила, что сидит в декрете, но воодушевленный профессор заявил, что так даже лучше. Больше времени останется у дорогой Ирины Андреевны размышлять над интереснейшим проектом.

Положив трубку, дорогая Ирина Андреевна задумалась, на какой вообще планете живут эти люди – мужчины, если к шестидесяти годам, имея множество детей и внуков, остаются при убеждении, что декретный отпуск – лучшая пора для научных размышлений в жизни женщины.

Готовясь принять у себя профессора с соратниками, Ирина твердо решила, что дело ограничится одной встречей. Выслушает, подскажет, сведет с компетентным человеком – и все, до свидания. В конце концов, у нее своя научная работа есть, настолько заброшенная, что Ирина уже почти забыла, что учится в заочной аспирантуре.

Профессор пришел в компании мужчины средних лет с мясистым носом и сочными губами и огромного парня, похожего на гранитный монумент. Старшие гости галантно припали к ручке, а парень хмуро стоял на пороге, зажав под мышкой большую коробку конфет. Пучок анемичных тюльпанов казался совсем хилым в его могучей руке.

Ирина весь день вылизывала квартиру и готовила парадный ужин, чтобы не ударить в грязь лицом перед новыми знакомыми, сильно устала, и поэтому гости сначала вызвали у нее раздражение.

Парень показался туповатым, а Михаил Семенович Башмачников, как представил профессор своего товарища, понравился еще меньше. Рот, решила Ирина, слишком уж чувственный для пожилого человека, а такой пронизывающий взгляд, может, и необходим для усмирения психов, но в дружеской компании лучше его выключать.

Однако мало-помалу завязалась приятная беседа, и Ирине стало стыдно за свою реакцию поломойки, без разбору ненавидящей всех, для кого ей приходится наводить порядок.

Михаил Семенович с чувством похвалил ее пирог, молодой товарищ ничего не сказал, зато с аппетитом съел три больших куска, и раздражение Ирины совершенно улетучилось, тем более что доктора пришли с действительно интересной идеей.

Проблема маньяков или серийных убийц гораздо более актуальна, чем это готова признать советская наука. Пока даже западным исследователям точно не известно, что именно служит причиной появления маньяков: наследственность, воспитание, бытовые условия или что-то еще, но ясно одно – число их растет и будет увеличиваться дальше.

За рубежом давно ведется активная научно-исследовательская работа по этой теме, специалисты пытаются понять, не только откуда берутся эти выродки, но и кем они являются. Насколько возможно считать их нормальными и вменяемыми, какое наказание допустимо к ним применять. Темы интереснейшие, но поведение маньяков настолько дико, что не укладывается в марксистско-ленинские рамки, следовательно, попадает в слепое поле советской науки. Тему могут и утвердить, почему нет, только какими бы ни оказались результаты, из них придется сделать единственно верный вывод: патологические убийцы – явление сугубо спорадическое, рудимент и атавизм, который с развитием социалистического общества будет сходить на нет, а к победе коммунизма уже совершенно отомрет.

Впрочем, Михаила Семеновича интересовала не чистая наука, а прикладной аспект. Каким-то образом он выяснил, как обстоит дело в США, которые лидируют по числу серийных убийц на душу населения, а тупиковый путь развития, по которому движется эта страна, не позволяет надеяться, что торжество коммунизма искоренит данную проблему вместе с множеством других. Поэтому бедным капиталистам приходится бить по хвостам и поправлять свои дела менее радикальными способами, в частности, создать институт так называемых профайлеров, уникальных специалистов, изучающих психологию серийных убийц, закономерности их поведения, чтобы потом по картине преступлений составить представление о личности убийцы и подсказать следователям, где и кого искать.

Как рассказал далее Михаил Семенович, он, поразмыслив, решил, что эта практика, хоть и буржуазная, может оказаться полезной и для нас.

К сожалению, обычные методы розыска часто оказываются неэффективны для поимки маньяка. Хорошо, если удается схватить его на месте преступления, или находятся свидетели, запомнившие какую-то значимую примету, но подобная удача выпадает редко. Маньяки обладают звериной осторожностью и чутьем, наносят удар и растворяются в темноте, и попробуй найди их в многомиллионном городе, ведь они не принадлежат к кругу общения своих жертв.

Психологический портрет тоже, конечно, не отпечатки пальцев и не номер машины, но сыщики бывают рады любой зацепке.

Так почему бы не попробовать? Тем более как раз поступил на кафедру новый адъюнкт, который пока еще не определил сферу своих научных интересов. Официально занятия начнутся только осенью, так что есть целое лето изучить вопрос и понять, есть ли перспектива и в каком направлении двигаться. Идея дерзкая, опасная, зато у парня появляется шанс стать уникальным, единственным в своем роде специалистом, а может, и основателем целого научного направления.

Ирина покосилась на молодого человека. Будущий корифей и основоположник так увлеченно болтал с Кириллом на другом конце стола, что, кажется, забыл, зачем сюда пришел. От улыбки его лицо с крупными чертами сделалось совсем простым и даже глуповатым. Похоже, парень пороху не выдумает, но в целом замысел Михаила Семеновича показался любопытным, и, по мнению психиатров, Ирина могла существенно помочь им в реализации этой новаторской идеи, ибо проявила себя не только грамотным судьей, но и человеком с мощным аналитическим мышлением и развитым психологическим чутьем. Все были уверены, что подсудимые – убийцы, а Ирина усомнилась и не ошиблась. Более того – в одном случае истинный маньяк был изобличен только благодаря ее блестящей догадке.

Быстро взглянув на мужа, Ирина кашлянула. Кирилл – человек уравновешенный, но не нужно лишний раз напоминать ему тот кошмар. Михаил Семенович намек понял.

– Мы отчаянно нуждаемся сейчас в людях с нестандартным мышлением, – воскликнул Башмачников, – ведь мы ступаем на неизведанную территорию, не имея при себе, образно говоря, ни карт, ни компаса!

– А как же наработки американских коллег?

– Так разве нам кто даст с ними ознакомиться? Об этом смешно даже мечтать…

Ирина вздохнула. Железный занавес, может, от чего и защищает, но сколько забирает времени и сил у людей, вынужденных изобретать велосипед в отдельно взятой стране! А сколько создается неловких ситуаций, когда научный прорыв совершается почти одновременно и там, и тут – и попробуй установи истинного первооткрывателя! Ну и плагиаторов полно, не без этого, конечно.

Понятно, что вся оборонка должна быть засекречена, но почему нельзя поделиться опытом в таком важном и нужном деле, как поимка маньяков? Кому от этого станет хуже, кроме самих маньяков?

– Слишком уж все по-партизански, – вздохнула Ирина.

– А все великие открытия начинались в подвале на коленке, дорогая вы моя, – профессор саркастически засмеялся, – и, как правило, людьми, понятия не имеющими, куда их это заведет. Нельзя совершить прорыв, заранее зная, чем все кончится.

– Наука, как революция, – вздохнул Михаил Семенович, – замышляют гении, осуществляют фанатики…

– А пользуются плодами проходимцы, – заключил профессор с горькой улыбкой.

Ирина раньше не слышала этого афоризма, но постеснялась спросить, кто его автор. Не хотелось разрушать образ мудрой и на редкость культурной женщины.

Михаил Семенович продолжал восхвалять ее ум и способности, так что Ирина невольно приосанилась, хотя и понимала, что он расточает комплименты, не потому что впечатлен, а просто без помощи сотрудника правоохранительных органов докторам никак не обойтись.

Психиатры крайне редко признают маньяков-убийц невменяемыми. Хорошо это или плохо, верно или нет – не Ирине судить, важен сам факт: в специализированных психиатрических больницах находится дай бог если десятая часть от всех пойманных преступников этого рода, и бог знает, какой ничтожный процент от истинного их количества. Выборка, прямо скажем, не репрезентативная. Есть и другое соображение – хоть среди культурных людей принято презирать советскую психиатрию, представители которой, цепные псы режима в белых халатах, только тем и заняты, что утрамбовывают инакомыслящих в сумасшедшие дома, но это скорее миф, чем истина, по крайней мере, сейчас. Может, двадцать лет назад было иначе, но Ирине казалось, что истории о карательной психиатрии, эти хиты кухонных бесед, сродни детским страшилкам про гроб на колесиках и черную руку. Границы всегда расплывчаты, в природе, пожалуй, не встретишь ни одного резкого перехода, всегда есть промежуточное звено. Грибы, например, объединяют в себе свойства и животных, и растений, между мужскими и женскими особями иногда появляются гермафродиты, точно так же нет четкого водораздела между нормой и патологией. Как определить, кто этот неугомонный румяный дядечка, бомбардирующий все инстанции жалобами на двадцати листах и нелепыми судебными исками? Больной человек или просто сволочь? Как с ним обойтись, терпеливо отказывать в возбуждении дела или направить за медицинской помощью? Не всегда бывает просто это решить, особенно если человек сходит с ума на почве прекрасной и близкой народу идеи. До последнего будешь верить, что он пламенный борец с режимом, а не шизофреник. Так, например, у патологического ревнивца жена рано или поздно догадается, что ее спутник жизни слегка повредился умом, а мама останется непоколебимо убеждена, что с «сыночкой» все в порядке, это змея-невестка гуляет направо и налево. Каждый верит в то, во что хочется.

Наверное, бывали случаи, когда психиатры в такой неясной, пограничной ситуации решали в пользу болезни, а в массовом сознании это закрепилось в форме мифов и легенд, как совершенно здоровые люди попадали в психиатрические застенки, где их таблетками быстро доводили до полного ничтожества.

Возможно, гражданский долг культурного человека велел верить этим сплетням, но Ирина часто вынуждена была заслушивать экспертные заключения психиатров в суде и пришла к выводу, что это умные, компетентные и ответственные люди, разбирающиеся в нюансах человеческой души, и завет Гиппократа «не навреди» для них не пустой звук.

Наверняка они признавали одних маньяков вменяемыми, а других – нет не методом научного тыка и не только по соображениям конъюнктурного плана. Хотя без блата у нас, конечно, никуда, но далеко не у всех убийц есть высокопоставленные родственники, маньяки скорее порождение низших слоев общества.

В общем, надо понимать, что убийцы, признанные невменяемыми, – это обычные шизофреники, которых на преступления толкали голоса в голове, императив, которому больной не в силах сопротивляться без медицинской помощи. Как ни кощунственно это звучит, но преступный путь этих несчастных – всего лишь симптом болезни, тяжелой, но хорошо изученной. Шизофреники себя не контролируют, поэтому попадаются довольно быстро и большого интереса для исследования Михаила Семеновича не представляют.

А вот вменяемые маньяки – совсем другое дело. Их к убийству побуждает что-то совсем другое, какая-то темная жажда, ужас которой они осознают, но все равно не могут ей сопротивляться. Это особая категория преступников, которые не вписываются ни в сообщество нормальных людей, ни в пестрый мир душевнобольных.

Закономерности их поведения надо изучать, только как, если все они либо еще не изобличены, либо расстреляны? Остались, конечно, истории болезни после стационарных судебно-психиатрических экспертиз, но это совсем не то.

Надо поднимать уголовные дела, искать по всей стране маньяков, которых еще не успели осудить и казнить, разговаривать с ними, а в идеале – участвовать в текущих расследованиях дел такого рода. Грандиозная задача, особенно если учесть, что тема диссертации не только не утверждена, но даже и не сформулирована, и все неофициально. Если завтра поймают маньяка, допустим, в Актюбинске, кто оплатит энтузиастам туда дорогу? Ладно, один раз за свой счет сгоняют, а следующий злодей объявится во Владивостоке, тогда как?

В принципе, при большом желании денежные вопросы всегда можно решить, но как быть с полномочиями? Без звонка сверху в следственный изолятор не пустят, и ни один здравомыслящий следователь не позволит частному лицу путаться у себя под ногами.

Скорее всего, гостям нужен не столько ее аналитический ум и невероятная интуиция, сколько административные возможности судьи городского суда.

Ирина и правда за годы работы обросла множеством полезных знакомств, но никогда ими не злоупотребляла и даже ради великой цели не хотела начинать. Принимать на себя груз обязательств перед людьми ради чужих научных достижений – сомнительная доблесть, так что она предпочла не понять, что гости от нее хотят, а восхитилась их научной дерзостью и прозорливостью и заварила свежего чайку.

Пару недель все было тихо, наверное, давешние визитеры поняли, какую сложную задачу поставили перед собой, слегка охолонули и отказались от роли первопроходцев. Вот и слава богу, решила Ирина, совесть которой периодически вскидывала голову и заявляла, что, когда люди делают важное и нужное дело, долг порядочного человека всячески им содействовать, а не оставаться в стороне.

Несколько дней она еще вздрагивала от телефонных звонков, а потом успокоилась, погрузилась в семейные дела и забыла о психиатрах, как вдруг, вернувшись с вечерней прогулки, обнаружила на своей кухне не кого иного, как Витю Зейду, невозмутимо попивающего коньячок в компании Кирилла. Пол-литровая бутылка казалась в его могучей руке глазной пипеткой, так что Ирина не стала ругать мужчин за пьянство, а молча опустилась на табурет.

Кирилл объяснил, что Витя тоже бывший подводник, как и он, стало быть братишка, и ничего тут не попишешь.

Понимая, что для мужиков боевое братство выше всех божеских и человеческих законов, Ирина нарезала лимончик, открыла банку шпрот и занялась ужином, попросив докончить бутылку прежде, чем Егор выйдет к столу.

– Нема пытання, – заверил Витя, наполняя рюмки.

– А я раньше думала, что в подводники только маленьких берут, – улыбнулась Ирина, – а вы вон какие.

– Та да, – Зейда рассмеялся и, подняв рюмку, галантно привстал, – Кирюха еще терпимо, а мне РБ из двух комплектов шили, а когда я по трапу поднимался, у командира уши закладывало. Шо робити…

Замахнув рюмку, адъюнкт продолжил костерить своего научного руководителя, который дюже богато о себе понимает, выдумал бред, а бедному Вите теперь расхлебывай.

– Тема действительно непростая, – заметила Ирина, взяв для гостя на четыре картошины больше обычной нормы. Подумала и добавила еще одну.

– А я о чем? – воскликнул гость. – Надо как-то утвердить, согласовать, но нет, зачем, если можно Витю сразу под танки кинуть?

– Участь наша такая, аспирантская, – вздохнула Ирина, – вы, Витя, изучите пока литературу, какая есть, поднимите уголовные дела, не привлекая к себе лишнего внимания, а там потихонечку поймете, стоит оно того или нет. Вдруг пока не прорисовывается никаких закономерностей в поведении маньяков? С чем вам тогда идти к следователям? Зачем встречаться с преступниками, если вы не знаете, что хотите доказать? Мне кажется, не стоит торопиться на полевую работу.

Витя разлил остатки коньяка:

– Якби не мой дурень, то и я б смеялся, – хмурясь, сказал он. – Семенычу все разом подавай, будто пригорает у него. Беги туда, беги сюда, налаживай контакты. На все один ответ: «Если больного лечишь, то он поправляется!» И зырит мудро, будто оно и в самом деле так.

Ирина улыбнулась. Негодование Вити было ей понятно. Парень предвкушал еще три года беззаботного студенчества, только с меньшим количеством экзаменов и зачетов, а тут вдруг научный руководитель, злыдень, требует интенсивной работы, безобразие какое.

Только Михаил Семенович прав. Если они хотят продавить тему в научном сообществе, нужно предъявить этому сообществу гораздо больше, чем туманное утверждение, что маньяки – это явление природы, следовательно, имеют свои закономерности, которые надо изучить. Нет, практическая значимость Витиной работы должна очевидно превосходить ее идеологическую шаткость, только тогда появится хоть какая-то гарантия, что дерзких соискателей… Ну хотя бы не смешают с дерьмом, и на том спасибо.

– Мы же поможем, Ирочка? – улыбнулся Кирилл.

Она замялась. Возникло сильное подозрение, что Витя вовсе не так прост, как хочет казаться, и весь его сиротский образ служит к одному – чтобы Ирине захотелось взвалить на себя часть его работы. Самой шуршать в архивах, искать подходящие дела, обобщать и преподносить на блюдечке идеи, которые должны родиться в Витиной собственной голове. Наживка закинута грамотно, не придерешься. Сначала подкормил комплиментами, добавил сопричастности к великой цели, а теперь косит под дурачка – ах, без вас, Ирина Андреевна, прямо не знаю, что и делать. Но и она не вчера родилась и способна победить врага его же оружием. Тоже, слава богу, умеет дурочку включать не хуже прочих.

Отрегулировав газ под картошкой, Ирина обернулась.

Муж смотрел на нее с надеждой, Витя, жмурясь от удовольствия, доедал вчерашний суп, который она утром хотела вылить, но пожалела. Бутылка была убрана, рюмки помыты и спрятаны в сервант, одним словом, придраться не к чему.

Пришлось звонить Севе, оперативнику и мужу лучшей подруги, и просить, если вдруг появится что-то похожее на патологическое убийство, сообщить об этом известному психиатру Виктору Зейде, уникальному специалисту по маньякам.

…Почему-то больше всего думаешь именно о том, что больше всего хочется выкинуть из мыслей. Ирина с удовольствием бы сосредоточилась на простых заботах кормящей матери, но вместо этого без конца гоняла в голове информацию про всех известных ей маньяков, пытаясь найти хоть какую-нибудь закономерность в их поведении.

Ничего не вырисовывалось. Основная проблема, что в контексте исследования Башмачникова и Зейды нужно выявить не особенности характера, а внешние стигмы, которые не скрыть так называемой маской нормальности, и для этого необходимо собрать огромный массив данных, случаи со всей страны, а в идеале – со всего мира.

Лично ей хорошо известны два преступника, еще о троих рассказывали коллеги. Кажется, новый прокурор города обязан своей головокружительной карьерой тому, что вычислил маньяка, много лет наводившего ужас на небольшой промышленный городок.

По пальцам одной руки можно пересчитать, а нужны сотни случаев. Нет, пожалуй, надо посоветовать Вите не валять дурака, а написать стандартную диссертацию, крепкую, серую и бесполезную, как придорожный валун.

Но советы не деньги, ими нужно делиться, только когда тебя десять раз попросят.

Зейда больше не вовлекал Ирину в свои научные проекты, но все время крутился на дальней орбите ее жизни. То жена Севы позвонит, отругает, зачем отправила к ней в семью этого посла алкоголизма, то Кирилл придет среди ночи, сравнительно трезвый, но элегически задумчивый, расчувствовавшись от воспоминаний по боевой юности, то Егор примчится вне себя от радости, что дядя Витя и папа ходили с ним на настоящий боевой корабль, и ему даже позволили подержаться за штурвал.

А теперь Зейда вдруг приехал вместе с Кириллом на выходные, якобы обсудить с мудрой женщиной интересный случай, но под приветливым июньским солнышком быстро забыл о своих планах.

Как увидел покосившийся угол бани, сразу руки зачесались, и все утро мужчины занимались ремонтными работами.

Ирина сначала напряглась и даже хотела запретить, потому что обрушение бани представлялось ей самым благоприятным исходом из всех возможных. А если сами покалечатся?

Она уже рот открыла, уже почти сказала, что не надо лезть, куда не знаешь, но Гортензия Андреевна так многозначительно посмотрела, что Ирина заткнулась.

Затаив дыхание, она приготовилась к худшему, но Витя оказался настоящим гением строительства. Дело спорилось, и Ирине оставалось только восхищаться и приготовить обед, достойный настоящих мужиков.

Ну а после трудового дня как пива не выпить? Муж жмурился на солнышке как кот, Витя благоговейно втягивал в себя пену, шапкой поднявшуюся над стаканом, а Гортензия Андреевна делала маленькие глоточки с суровым видом эксперта.

Интересно, вспомнит ли Витя до отъезда про грустный повод, который его сюда привел? Похоже, что нет.

У любого хорошего специалиста с опытом развивается чутье. Врач иногда не может объяснить, почему поставил именно этот диагноз, хотя симптомы указывали на другое, педагог способен разглядеть талант под маской злостного хулигана, повар снимет блюдо с огня за пять минут до предписанного времени, а оперативник способен почуять маньяка даже без логичных предпосылок.

Два дня назад нашли тело девушки. Несчастная была задушена, и особых оснований считать, что тут поработал маньяк, не просматривалось. Не было ни сексуального насилия, ни избыточной жестокости, ни ритуальных действий, и преступлений с аналогичным почерком в последнее время тоже не наблюдалось, так что наиболее перспективной выглядела версия убийства по личным мотивам. Севе возразить на это было, по сути, нечего, но беспокойная интуиция заставила его, пока коллеги отрабатывали окружение жертвы, поднять сводки на предмет похожих преступлений и на всякий случай неофициально вызвать крупного специалиста по маньякам Витю Зейду.

Тот послушал, сделал умный вид, насколько мог, и поехал к Ирине советоваться, правда, в электричке половина подробностей вылетела у него из головы.

Ирина усмехнулась. Общение с оперативниками не факт что обогатит Витю первосортным материалом, зато усыпит бдительность его научного руководителя. Ученик добросовестно собирает данные, варится в самой гуще событий, а не просто просиживает штаны в библиотеках. Аспирант мечты, как такого ругать и нагружать всякими скучными поручениями? Вите жизненно необходимо закрепиться у оперов, только балласт никому не нужен, даже такой симпатичный. Зейде нужно принести Севе хоть крошечную пользу, чтобы стать своим, сделать хоть малюсенький вклад в расследование, но надежды на это, откровенно говоря, мало.

– А малому-то поощрение? – вдруг спросил Витя. – То работали все вместе, а теперь мы пиво пьем, а бедное дитя книжечку читает.

– Чтение, Виктор, не для всех является наказанием, – заметила Гортензия Андреевна, – но, по сути, вы правы.

Кирилл вздохнул:

– Да уж, непедагогично получилось. Я хотел мороженого взять, но оно бы растаяло по дороге.

Ирина поднялась:

– Ладно, схожу с детьми на станцию. Там поедим.

Усадив Володю в коляску и дав ему любимого замурзанного медведя, Ирина двинулась в путь. Егор побежал за ней. Он действительно все утро строил вместе с мужиками, Ирина сначала боялась, но вскоре увидела, что Витя с Кириллом поручают ему безопасные задания, а Витя даже успевает обучать разным секретам мастерства. И все как-то у них выходило весело, в охотку, дружно, хоть у Егора, интеллигентного городского ребенка, не все получалось с первого раза. Никто не орал: «не умеешь – не берись!», «руки-крюки», не обзывал Егора неумехой, в общем, воспитательный процесс был на нуле. Витя только посмеивался: «Доки ни впрiти, доти ни вмiти» – что означало: не вспотеешь – не научишься.

Ирина улыбнулась.

Гравий приятно шелестел под колесами, и осколки гранита сверкали под лучами солнца ярко, как бриллианты. Полуденный зной ушел, но на горизонте еще чуть зыбился, дрожал горячий воздух. В сплошной майской зелени пробивались яркие лоскутки цветов, упоительно пахло сиренью, а из маленькой придорожной лужицы вдруг выпрыгнула лягушка, напугав Ирину.

Внезапно она подумала о неизвестной девушке, которая еще три дня назад тоже наслаждалась ранним летом. Тоже щурилась на солнце, высматривала пятилистный цветочек в сирени, и как знать, может, и нашла. Жила так же, как Ирина, но по чьей-то злой воле ушла в небытие. Этот прекрасный мир перестал для нее существовать.

На Ирину вдруг нахлынула тоска, такая сильная, что она даже удивилась. Она ведь никогда не видела этой девушки, почему так расчувствовалась? Профессиональная деформация отступила от долгого сидения в декрете? Когда по долгу службы имеешь дело со смертями, то перестаешь воспринимать их как исход чьей-то жизни, не менее важной, чем твоя собственная. Наступает состояние, наиболее точно выражаемое фразой «всех не переборешь». Да, жалко, но я тут при чем?