Kitobni o'qish: «Солнце садится на Западе»

От автора

Я решила написать эту историю сейчас. Пока я могу еще ее чувствовать. Я считаю, она достойна того, чтоб ее рассказали. Я писала ее «внутри» почти четыре года. Писала отрывками в дневниках, стихами, глупыми постами в социальных сетях. Но сейчас пришло время, и она как будто уходит. Позже краски потухнут. Чувства сгладятся. И от нее останутся одни лишь обрывки воспоминаний. Но мне очень и очень не хочется, чтобы она ушла насовсем и осталась в итоге лишь куском моей памяти, яркой вспышкой потухшего света, такой бессмысленной, но такой важной главой моей жизни. Я хочу, чтоб она оставалась подольше живой и жила бы здесь, в Кембридже. Где я решила записать ее. Может быть, кто-то, прочитав ее, улыбнется, кто-то задумается, а кто-то, возможно, узнает себя.

P.S. Все события, описанные ниже, – абсолютная правда. Можете верить, можете – нет. Но все было так. И именно так. Только некоторые особенно личные моменты я хотела бы оставить нерассказанными. Пусть они останутся со мной и сохранятся только в моей памяти. Почти все имена намеренно изменены.

* * *

Давным-давно, а может, и не очень давно, это смотря как посчитать, где-то в далекой стране жила-была принцесса. Жила она, как и полагается принцессе, в замке. Но замок тот был, честно сказать, как-то не очень. Был он очень старый, серый и угрюмый. И жилось там принцессе грустно-прегрустно. Но не только в самом замке было дело. Злая ведьма наложила заклятье на замок и на мать принцессы. Мать ее вообще-то была добрая, милая женщина. Ну… должна была по всем правилам сюжета быть такой где-то глубоко в душе… Но под заклятьем становилась хуже самой злющей мачехи. И поскольку никто не знал, что проблема вся в заклятье, приходилось принцессе мириться с предложенными обстоятельствами. Жизнь принцессы была тоскливая и печальная. Никуда она почти не ходила. Никакой social life. Друзей у бедной принцессы почти не было. Личная жизнь тоже не ладилась. Что неудивительно, так как страшный дефицит принцев наблюдался в той далекой стране.

Перспектив никаких впереди не виделось. И стала принцесса много-много болеть.

Долго-долго болела принцесса. И ни конца ни края этому не виделось.

Грустно было принцессе. Разбиралась она однажды в шкафу и нашла там одну интересную книжку…

Книга была тоненькая, но оказалась очень полезной и содержательной. Если очень кратко – в ней говорилось о том, что человек на самом деле может все. Такая своеобразная инструкция по выживанию, если твоя жизнь – полнейший… привет. Даже оказавшись в очень затруднительном положении, гласила книга – к примеру, в депрессивном замке с заколдованной матерью и кучей странных болезней – все равно, если очень этого захотеть, то можно найти и выход, и принца, ну вообще все, что захочешь, можно найти. В общем, главное – это захотеть!

И название у книжки было очень подходящее – «Иллюзии» Ричарда Баха.

Принцессе книжка очень понравилась. Она читала ее и читала. От начала до конца, от конца к началу. И постепенно стала выздоравливать…

Когда, наконец, решила она, что уже достаточно выздоровела, купила она себе глобус, ткнула пальцем в первую попавшуюся точку. Ну, может, не совсем в первую. Да и не так это важно.

В общем, собрала она в один день свои вещи и уехала. Правда, совсем ненадолго, всего на несколько недель. Так как уехать надолго из грустного-грустного замка не представлялось возможным. Визовый режим вносил свои коррективы. Но об этом уже чуть позже…

А пока уехала принцесса на несколько недель в другую страну. Поучить язык. Отдохнуть. Ну и подумать…

И кто же тогда мог знать, что эти недели почти на четыре года перевернут ее жизнь.

Начало. Самолет. Бинт

…Вот, примерно так все и было.

Я летела в Англию. Помню, как в самолете красиво светило солнце в иллюминатор. Такое яркое и приветливое. Как плыли внизу облака. Мое внимание привлек сидевший рядом мужчина с перевязанной рукой. Я не поверила глазам. Сердце екнуло и застучало.

Накануне я как раз смотрела шоу с Цезарем Меланом – «Переводчик с собачьего» на Animal Planet.

В детстве я очень хотела иметь собаку, но мама не позволяла ее заводить. Пытаясь возместить отсутствие настоящей собаки, я покупала книжки о собаководстве, читала журналы, смотрела разные телешоу про собак. Потому в скучные дни моего постоянного боления «Переводчик с собачьего» было лучшим развлечением и отвлечением для меня. Мне нравился Цезарь, такой – мужчина мечты. И втайне я мечтала когда-нибудь встретиться с ним. Насколько было мне известно, недавно у него состоялся тур по Англии. И совсем скоро ожидался следующий. Я представляла, как зайду в самолет, и вдруг он неожиданно появится передо мной. Как я зальюсь краской и от счастья забуду все известные мне английские слова. А потом мы будем говорить, говорить, говорить… Я расскажу ему, как мне всегда хотелось иметь собаку. Можно, наверное, будет поговорить и о чем-нибудь еще. Вот такие вот детские мечташки. Но меня эти мысли очень радовали. Понимая всю их абсурдность, я все-таки решила кое-что испробовать.

В моей волшебной книге, под названием «Иллюзии» Ричарда Баха, говорилось: «Если хочешь, чтобы в твоей жизни что-то появилось, вообрази, что оно уже здесь».

И поскольку свободного времени у меня было много, я стала воображать день за днем, все ярче и ярче во всех деталях и красках нашу будущую встречу с моим кумиром.

В последнем виденном мной перед отъездом выпуске шоу Цезарь повредил себе правую руку, пытаясь воспитать какого-то питбуля. И всю неделю после я старалась как можно четче представить себе, как мы с ним, по чистой случайности, окажемся соседями в предстоящем полете. А для большей четкости, чтобы волшебное провидение уж никак не смогло ошибиться, я представляла его себе с забинтованной рукой. Эта важная деталь дорисовывала картину самым ярким фломастером, предавала моим фантазиям больше реалистичности. Главное – ярко представить и отпустить. Представь то, что хочешь получить, как будто оно уже есть, и отпусти картинку. А дальше позволь Вселенной самой решить все задачи за тебя. Так вот…

Каково же было мое удивление, когда, отвернув голову от иллюминатора, я увидела руку. Руку, обмотанную бинтом. Внутри все замерло и похолодело. Было как-то жутко и одновременно волнительно поднимать голову. А вдруг это он!

Вдруг все правда – Вселенная слышит меня. Желания – сбываются. Мысль – на самом деле материальна.

И вот, я подняла голову. Мужчина, сидевший на соседнем сидении, посмотрел на меня и приветливо улыбнулся. Он был крупный, небольшого роста, на вид лет сорока, с перевязанной рукой и приятной улыбкой. Но это был не Он. Не мой Цезарь Мелан. Не Он. Волшебство не сработало. Или это просто я так неправильно представляла. Ну да, так и есть. Все правильно. Книга работает. Все хорошо. Все как надо. Чудеса начинаются, подумала я.

Долетели быстро. В аэропорту меня встретил водитель. Так начиналось мое путешествие в Кембридж.

* * *

Кембридж – это маленький город на востоке Англии. Кембридж – всем известное слово, знаменитый на весь мир университет. Кембридж – мой маленький личный мир, которому суждено было стать для меня всем… Но не будем забегать так далеко вперед.

По дороге мелькали только поля и поля. Вот она, какая Англия, думала я… Через час мы были уже на месте.

Маленькие домики, зеленая трава в декабре, непривычно, не по-московски тепло. Все так мило и странно, странно и еще очень ново для меня.

Такие разные-разные люди ходят по улицам, одетые кто во что. Кто в плащ, кто в платье, некоторые, особенно выделяющиеся, даже в шортах. И это в плюс десять на улице. Странные. Разве это вообще зима? Это больше весна или ранняя осень. Вечный сентябрь, может быть. Как-то так.

Зима в моей жизни в тот момент закончилась. И речь тут совсем не о климате.

Дом, где я должна была жить, был двухэтажный. Это было общежитие для студентов языковой школы, в которой мне предстояло учиться.

Меня поселили на втором этаже. В комнату номер 2. К комнате также прилагалась соседка. Честно сказать, она была весьма неплохим приложением. Таким огромным лучезарным комком счастья, и от этого счастья сама вся светившаяся. В общем, она мне понравилась. Помимо нее в доме жили еще люди. Но не так, наверное, важно здесь тратить время на их описание. А важно было то, что я наконец была свободна. Принадлежала сама себе. И от этой свободы звенело в ушах, стучало в груди и екало в животе. Казалось, счастье здесь. Оно рядом, очень близко. Я почти дошла до него.

Настала ночь, дом уснул. И я вместе с ним. Накануне, еще дома, мне снился сон. Старый город, узкие улицы, низкие домики, люди, церкви. Я брожу в центре по узким переулкам, вокруг площади, брожу, брожу. Я потерялась. Все хожу по кругу и никак не могу найти выход… Сон был очень яркий и запомнился во всех деталях.

С первого предчувствия тебя

Любовь с первого взгляда. Бывает ли она? Моя была даже не с первого. Она началась с первого ощущения, предчувствия его. Бывает, впервые видишь человека, а кажется, как будто знаешь его всю жизнь. С ним было даже не так.

Я чувствовала что-то в этот день. Как когда должно случиться что-то особенное.

Трехэтажный маленький домик в центре. Я несколько раз терялась по дороге. Бродила по кругу, сбивалась с пути, как во сне. Но все-таки нашла его. На листке было написано – Classroom number 5 (класс номер 5). В двери было стеклянное окошко. Я заглянула. Класс был пустой. Никого еще не было. Только один человек сидел за столом в этом классе. Сидел и читал газету. Внутри что-то екнуло. Я несколько секунд смотрела на него сквозь стекло. Потом отошла от двери и подумала: «А вдруг, это не мой класс? Вдруг я ошиблась?». Почему-то я жутко растерялась. Он казался мне таким знакомым, этот человек, одиноко сидевший там. Он как будто бы ждал меня. Где я могла его раньше видеть? Ведь не могла нигде. А может, он тоже мне снился в том сне, где я так долго бродила по городу, ища выход, как из лабиринта. Может, он, правда, приснился мне тогда, а я просто забыла. Но знать его я не могу. Не могла точно видеть раньше. Он мог быть, конечно, на кого-нибудь похож. Только я никак не могла понять, на кого.

Было рано. Я стояла у двери, а он сидел там за ней, продолжая читать свою газету. И я от чего-то страшно стеснялась зайти.

Возраст его было сложно определить. Выглядел он достаточно молодо, и сначала я решила, что он, возможно, тоже студент, как и я. Он был в очках. Одетый в майку поло. Светловолосый. Симпатичный. Не сказать, что красавец. Но лицо его было довольно открытым, очень каким-то своим. Стоять у двери весь день, глазея в окошко, было нельзя, и, чуть поколебавшись, я решилась наконец войти.

Я постучала – и вошла в класс.

– Вы Мария? – спросил человек, оторвавшись от газеты.

– Да, – ответила я. И в тот же момент почувствовала смущение.

– Откуда вы к нам приехали? – спросил он, возвращаясь глазами к газете, на самом деле не проявляя никакого особенного интереса ко мне.

– Из России, – ответила я.

– И чем вы занимаетесь в России, вы – студентка? На кого вы учитесь?

– На менеджера, – сказала я и засмущалась еще больше.

Он мне так нравился, почему-то уже так нравился. Нравился, наверное, с той самой секунды, как я только увидела его в то маленькое окошко в двери. Разве так может быть, чтобы человек понравился за секунду?

Мой скудный английский предательски подводил меня. Но мне хотелось говорить с ним, и я добавила, так откровенно и как-то по-детски:

– I’m manager but I don’t like it (я училась на менеджера, но мне эта специальность не нравится).

– You’re manager, and you don’t like it (т. е. ты менеджер, и тебе это не нравится), – рассмеялся мой собеседник, подняв глаза из-за газеты.

Разговор получался немного нескладный, и мои щеки уже пылали от смущения.

– А почему вы решили учить английский? – продолжал он.

– I wanted to change something in my life (Я хотела изменить что-нибудь в своей жизни), – сказала я уже тихо, опустив глаза в пол и окончательно смутившись, замолчала.

А мой новый знакомый, видимо, удовлетворившись ответом, преспокойно вернулся обратно к чтению, которое, как видно было, занимало его гораздо больше, чем беседа со мной.

В класс стали заходить первые ученики. В глазах прямо пестрело от разнообразия. Китайцы, испанцы, мексиканцы, арабы, французы. Я никогда раньше не видела столько людей разных национальностей вместе. Было немного странно, и я с интересом их всех рассматривала. Пытаясь как можно более незаметно, хоть на лишнюю секунду, задерживать взгляд и на нем.

Он был учитель. Не студент. В этом теперь не возникало сомнений.

Когда все студенты уже собрались в классе, урок начался. Звали его Джейк Смит.

С первых минут урока я поняла, какой роковой ошибкой было войти в этот класс. Так как десять минут спустя он мне уже не просто нравился. А пятнадцати минут его дурацкой болтовни хватило, для того чтобы мой уставший, измученный разум перестал адекватно функционировать и улетел в далекие, далекие дали страны влюбленности. «Остановись!! – говорила я себе. – Что ты делаешь! Ты, с ума сошла!? Зачем тебе это! Посмотри на него! Только посмотри. Он же обычный, рядовой нервотрепатель. Ты видела таких и раньше. И никогда не позволяла себе к таким ничего испытывать. Никогда. Да, они забавные, как щенки. А потом такой товарищ растопчет твою душу и выбросит, как только ее заполучит». Но сердце не слушало. Ему было хорошо. Хорошо слишком. Оно уже не реагировало на доводы рассудка: «Остановись! Остановись! Одумайся, если ты позволишь себе это чувство, то что ты потом будешь со всем этим делать? Даже если вдруг, как в сказке, все сложится хорошо. У тебя виза. Как больно тебе будет отсюда уезжать».

Уезжать… Но думать об этом мне сейчас хотелось меньше всего.

Подумай, а вдруг твое чувство будет не взаимно. Боролся рассудок из остатка сил. А вдруг он не свободен? А вдруг женат?..

Но голова уже проиграла и не хотела знать ничего лишнего. Ничего вообще. Ах, какое у него сумасшедшее чувство юмора. Он, конечно, внешне не мой идеал, не красавец. Но какой же он потрясающий! Он говорит и смотрит тебе прямо в глаза. А ты умираешь от смущения. Он улыбается во весь свой белоснежный рот, а ты просто таешь. Ах, это чувство, которое испытываешь только в двенадцать-тринадцать лет, впервые влюбляясь. Ах, эти сумасшедшие, глупые эмоции, которым не хочешь да и не можешь сопротивляться. Как человек может так вскружить голову за пятнадцать минут.

Пятнадцать минут. Именно столько прошло с начала урока, когда я окончательно и бесповоротно влюбилась в Джейка.

Урок пролетел как мгновение. В перерыве, когда все вышли на улицу, он курил в толпе ребят. А я ощущала себя настолько глупо, насколько можно ощущать себя в шестом классе, когда не знаешь, как подойти к понравившемуся мальчику. Ну почему же я не курю! Впервые в жизни, наверное, я об этом пожалела. Он галантно открыл передо мной дверь в класс, когда мы возвращались с перерыва. Мое сердце растворялось в нем, как сахарок в чае, а разум глох. Я не хотела и не могла остановиться.

Все мои мысли вечером теперь занимали вопросы: а вдруг он не свободен; а вдруг ему не понравлюсь я… и т.д. и т.п. Ну как это обычно бывает в таких случаях.

* * *

На следующий урок к Джейку я также постаралась прийти пораньше. В расписании он чередовался с другим учителем. Так что видеть его каждый день, к моему сожалению, не получалось.

Темой этого урока была свадьба. Мы обсуждали традиции Великобритании. Как здесь принято жениться. Какие есть обычаи, чья семья платит за свадьбу и т.д. Мой прекрасный учитель активно вещал на весь класс, эмоционально жестикулируя. Он в красках рассказывал про свадьбу своей сестры. Добавляя во все шутки, только в ему одному доступной манере. Он играл как актер на сцене. Ни на секунду не отпуская зал. Зрители смеялись и плакали, плакали и смеялись. Он был лучшим. Даже жутко становилось от того, как хорош он был в своем амплуа.

До чего же он органичен. До чего же талантлив. Он не учитель. Он актер. Актер настолько естественный и самобытный, что в борьбе за Оскар легко обошел бы Мерил Стрип, Джека Николсона, Сандру Баллок и Джонни Деппа вместе взятых; да простят меня читатели за такие громкие сравнения. Ведь, как известно, наши возлюбленные всегда идеальны в наших глазах. И в тот момент для меня он был идеалом. Самым ярким, самым талантливым, самым прекрасным. Но и сейчас, стараясь быть объективной, могу сказать, что отчасти именно таким он и был.

Я сидела, открыв рот, и наслаждалась концертом. Как было комфортно в этом классе, как хорошо! Просто быть здесь, рядом с ним. Не важно, что он говорит. Не важно, что трети я даже не понимаю. Просто быть здесь и сейчас. Как тепло сейчас моей исстрадавшейся душе. Как спокойно. Я могла бы провести вечность рядом с ним… Остановись, дурочка! Хватит! Подумай, а вдруг он не свободен, вдруг он женат, вдруг он гей или просто псих!? Да кто его знает вообще. Ты ведь видишь его второй раз в жизни. Остановись!!

И тут, по какому-то странному вселенскому закону, как будто бы кто-то сверху прочел мои мысли – один парень из класса нагло и совершенно не к месту спросил: «Джейк, а ты, случайно, не женат?»

У меня внутри все замерло. Вот он, момент истины. Сейчас все решится. И я пойму, наконец, что мне, как всегда, не повезло. Что мой прекрасный принц десять лет как занят. Растит пятерых детей и очень счастлив в браке. А мне стоит подобрать слюни и бегом сваливать в другой класс от греха подальше. Пока мои эмоции совсем не превратили меня в желе.

Я, не дыша, ожидала ответа.

Джейк, как мне показалось, на мгновение замялся. Но виду не подал. И глядя парню прямо в глаза, сморщив презрительно нос, прямо и без запинки ответил: «Нет. Не женат и никогда не был».

Ох… я выдохнула. Табун радостных розовых пони пробежал по моему животу. Он свободен! И больше я знать ничего вообще не желала. Хватит, разум! Я тебя отпускаю. Я хочу это прекрасное чувство в своей жизни, хочу. Такого со мной никогда еще не было. Я больше не могу ему сопротивляться. Последняя преграда была сметена. Меня больше уже ничего не держало. И с этого самого момента я целиком и полностью отдала себя любви к Джейку. Чувству, такому глупому и наивному. Такому огромному и глубокому. Такому чистому и порочному. Пламени, которое подобно костру в лесу способно согреть заплутавшего путника. …Но при неосторожном обращении способно безжалостно спалить все вокруг…

Недели шли. Уроки с ним были праздниками. Росло чувство. Крепло. И все глубже въедалось в душу. Я уже не видела ничего. Был только он. Как подойти к нему? Как понравиться? Как сделать первый шаг, когда колени предательски дрожат, а язык подводит? Когда английского едва хватает на примитивнейший разговор. Когда все, чего хочется, – это просто быть рядом с ним. А времени предательски страшно мало.

Так влюбляются в тринадцать лет, не в двадцать четыре, в тринадцать, когда любовь – это такое всеобъемлющее, всепоглощающее цунами, которое захватывает тебя в свой водоворот и уже не отпускает. А ты и не думаешь сопротивляться. Ты просто идешь на поводу у всех своих инстинктов, не зная еще, что любовь бывает и другой. Ни минуты не думая, что чувства способны вдруг обмануть. Твоя любовь – твое все – твоя жизнь, твой мир, твой воздух. И, может быть, только так и никак иначе. И так и должно быть. И это нормально. Но только в тринадцать. Не в двадцать четыре, нет…

Но шли недели, а я ни о чем не думала. И не хотела. Я себе это все разрешила. Разрешила сходить по нему с ума. Разрешила мечтать, разрешила им бредить. Разрешила, потому что устала. Устала от болезней, проблем и боли. Устала от того, что ранит и калечит. Устала от неразрешимых ситуаций, которые мешают жить. А он был отдыхом, отпуском, счастьем. Самым лучшим лекарством для моей зареванной души. Он был лучшим. Лучшим успокоительным, антидепрессантом. Он улыбался, смотрел в упор. И я тонула в его зеленых глазах, в его словах, в его дурацких шутках. В его присутствии. В нем самом.

Он был добр ко мне. И, честно сказать, мало, кто был до него. Этого было не много, но вполне достаточно, чтобы раствориться в нем. Так по-девичьи наивно.

Вечность рядом с ним. Это все, о чем можно мечтать. И не нужно ничего. Ничего. Ни денег, ни карьеры, ни достижений, ни мечтаний, ничего больше. Только он. Он сам стал миром. Стал всем. Стал самым важным для меня.

И тут… все вдруг кончилось. Просто так взяло и кончилось.

Прошли три недели. Пролетели как один миг. И, как это было ни грустно, пора было ехать домой.

Нужно было что-то делать, чтоб вернуться. Что-то придумать и очень быстро. Какая теперь разница, что дальше, если его рядом не будет. Какое значение имеет все остальное?

Но я нашла выход, он был очевиден. Позвонив папе, я уговаривала его, что три недели – это мало для языка. Мало для школы. Мало для меня… Что мне здесь очень нравится. Что Англия – это хорошо. И хорошо бы было мне сюда еще раз… и поскорее… вернуться. Я выложилась на отлично. И папа, к моему облегчению, согласился. Но все же, ждать предстояло несколько месяцев. До лета. Несколько мучительных месяцев. Ну ничего. Я терпеливая. Я умею ждать, подумала я. Это будут хорошие месяцы. Потому что со мной будет он. Каждый день, каждую минуту, каждую секунду. В моих мыслях, в моих мечтах, в моем сердце.

Я помню, как похолодало в последние дни. Мы попрощались у школы. Он махал мне, уходя. Мол – не грусти, – все будет хорошо. И я знала, что будет, потому что я обязательно продержусь до лета.

* * *

…И вот уже Москва. Аэропорт. Больше не слышно английской речи вокруг. Все растворилось, будто и не было. Все осталось позади. Три часа полета. Что это? Если задуматься, то в масштабах мира и Вселенной совсем ничего. Виза, чтоб вернуться, – что это, глупая картинка в паспорте, или пропасть, зияющая между нами. Пропасть между двумя жизнями. Между двумя мирами. Между любовью и разлукой. Между свободой и клеткой. Между счастьем и болью.

Я понимаю, что многие вопросы ставились, ставятся и стоят гораздо выше чувств и жизни одного маленького человека. Но визы – это боль. Люди, которые придумали визы, самые злые люди на свете! Для многих, разлученных со своими семьями, со своими родными, со своими любимыми. Для меня же эта самая виза стала многометровой ширины стеной, отделявшей меня от жизни, счастья, свободы и душевного комфорта. И в моем случае, в отличие от многих других людей, речь шла совсем не о стране.

Принцесса вернулась в замок. И единственное, что пока грело, это надежда, что не навсегда.

Немного о веселом… всем страдающим от страдающих ОКР^[1] посвящается

Возвращаясь к началу моего повествования, хотелось бы уделить немного внимания моей маме.

Я прилетала в Москву в конце февраля. Везде еще лежал снег. На улице грязь и холод. Потому выходить из дома часто мне не хотелось. Весной в городе даже не пахло. Единственным моим другом в то время стал компьютер. Я не вылезала со страницы Джейка. Несмотря на то что он не отвечал мне слишком часто, любое хоть малейшее общение было радостью, каждый ответ счастьем и отдушиной.

Но вернемся к маме. Бывают такие особенные люди, живущие в каком-то своем мире, по четко отмеренным в своей голове правилам, не признающие и не желающие знать никаких изменений, и интересов других людей тоже. Больные ОКР могут быть вполне себе милыми, приятными в общении, добрыми людьми, но при близком приближении вся их жизнь оказывается невероятно зацикленной на себе.

И все это можно вполне понять, можно относиться к такому человеку и его странностям с сочувствием. Но когда на болезнь накладывается еще и невероятно тяжелый характер, и человек вместо того, чтобы тихо себе болеть, превращает твою жизнь в ад, без выходов и компромиссов, то тут никакого терпения ни у кого не хватит. В общем, моя ситуация, мягко говоря, была не очень. Мамин день начинался с мытья чего-либо и мытьем же заканчивался. Все в ее пространстве являлось для нее либо уже грязным, либо могло неожиданно испачкаться в любую минуту. Постоянное мытье рук: после мобильного телефона, после входной двери, после открытия окон, после их закрытия (все вещи, побывавшие на улице, также считались грязными).

Перед тем как залезть в шкаф с одеждой, после того как достал забытый платок из сумки… да и сам платок в таком случае тоже не помешает выстирать. Представьте себе, что вся ваша жизнь – череда правил и ритуалов, следовать которым необходимо неизменно. И попробуйте только не соблюдать их или хотя бы на малейший шаг от них отступиться, и это сразу приведет к истерике или большому скандалу. Маму было жалко. Но еще больше жалко было себя. Бежать было некуда, да и сил на это особенно не было. Нельзя было лишний раз выходить из дома, общаться с не нравившимися ей людьми. Нельзя было никого приглашать. Нельзя было (простите за интимную подробность) иногда мыться душем, так как ей иногда казалось, что я и его пачкаю. Проблемно было готовить. Проблемно стирать. По большому счету все в этом доме было тяжело и проблемно. Сейчас я думаю, что не заболей я тогда так тяжело, я бы сумела что-нибудь придумать, чтоб оттуда убежать. Но я заболела в двадцать один. А потом последовали почти четыре года кошмара. На плохое физическое состояние наложилось психологическое, и все это вместе вылилось в очень неприятные вещи. Я знала, что вернусь к Джейку. Папа обещал заплатить. Это было счастьем после времени необращания на меня и мои проблемы внимания. Родители давно были в разводе. И жизнь каждого только в небольшой мере интересовала другого. В основном они друг с другом просто скандалили. А я, как обычно бывает в такой ситуации, была громоотводом, всегда находящимся посередине. Таким нужным и таким неодушевленным. Ну в принципе логично, кто вообще может предположить, что громоотвод может быть живой. Только возвращение в Кембридж грело и держало меня. Нужно было лишь продержаться. Немножко подождать. Я ждала столько лет. Что по сравнению с этим несколько месяцев совсем не должны были мне ничего стоить.

Вообще, самое лучшее, что я могла сделать в такой ситуации – это быть терпимой и незаметной.

И именно так я и делала. Честно сказать, я большую часть жизни как раз так себя и чувствовала – незаметной – как будто меня вообще нет. Нет совсем. Так шло время. А с ним и моя жизнь.

Днем я могла долго бродить между домов. Мне было грустно. Больше всего от того, что даже гулять нормально я не могла. Я жила как на палубе, вечно плывущего куда-то корабля. Земля под ногами как будто качалась. Было так почти всегда. Гулять было тяжело. Но после прогулки становилось лучше. Я это заметила. И потому ходила. Ходила через силу, как бы всему назло. Это помогало. А дома начинался снова привычный ад.

«Не наступай, не наступай на ковер!», – вопила мама в коридоре. Не наступать на него было сложно. Но я не наступала. Правда, не наступала. А ей казалось, что наступала. Ковровая дорожка в нашем крошечном коридоре у двери была обмотала целлофаном. Сходить с целлофана, раздеваясь, было настрого нельзя. Но чтобы повесить одежду, или того хуже, посмотреть в зеркало, не сойти с него было невозможно. Я давно приспособилась, и, выполняя в этом коридоре немыслимые акробатические финты, я на ковер не наступала. Но мама орала все равно. Я была с сумкой. По дороге зашла в магазин. Продукты она забрала. Раздевшись под ее визги, я пошла на кухню мыть руки. «Не трогай ничего! Помой краны! Не забудь!» – продолжала мама свой истерический концерт. Я не трогала. Я все тысячу раз знала. И что краны после мытья рук тоже нужно мыть, и что воду потом лучше не выключать. И что мобильный телефон после помещения его в специальную подставку не нужно трогать, а если потрогал, то снова вымыть руки, и все по новой и т.д. и т.п. Я знала все. Но каждый раз она повторяла одно и то же. И каждый раз невозможно было описать комок боли и раздражения, возникавший при этом у меня внутри. Выполнив все ритуалы, я села за стол. Мама принялась мыть принесенные мной йогурты и пересыпать печенье из «грязных» магазинных пакетов в чистые. Я с грустью смотрела в окно. Было видно железную дорогу. Она была через мост. Прямо как в Кембридже на Хилз Роуд. Я представила себе это и улыбнулась. Мама закончила мыть. Я налила чаю. Это был обычный день. Самый обычный день нашей не вполне обычной жизни. У меня не было друзей, не было работы, я с трудом гуляла из-за своих головокружений. Мне запрещено было открывать форточки без спроса, запрещено брать свои вещи из шкафа, запрещено приглашать кого-то домой (если бы даже было кого приглашать).

Каждый вечер перед сном я брала телефон и уходила в другую комнату. Чтоб спрятаться от мамы, мира и реальности хоть на время. Хотя бы в мыслях попасть снова в Кембридж, попасть к нему. Я сидела так до ночи, пока совсем уже не падала, и глаза не начинали болеть так, что невозможно было уже набирать текст на клавиатуре. А потом, положив телефон на специальную, только для него предназначенную подставку, приползала в свою кровать.

А мама не спала пока я не приходила, и все время взволнованно спрашивала: «Ты помыла руки?»

Я отвечала «да». И Боже упаси ей было подумать в тот момент, что руки я не помыла…

Я ложилась в постель, доставала из-под подушки фотографию Джейка. Поворачивалась к стене, клала ее между подушкой и спинкой дивана, так чтобы она была не заметна. Смотрела на него и засыпала. Мне казалось, что он со мной. Он мой принц, моя радость, мое счастье. И все очень скоро будет очень хорошо.

Человек, живущий в моем телефоне

Одиночество – страшная вещь, что ни говори и как ее ни поворачивай. Оно, как голодный зверь, грызет и мучает тебя изнутри, пока ты не найдешь ему достойное утешение. Ожидание Джейка давалось мне тяжело. Все мое сознание, все мысли, все мечты, были поглощены только им. Но его было мало. Он редко общался со мной, если это вообще можно было назвать общением. Я списывала все на его стеснительность, на природную скромность, боязнь выражать свои чувства, возможно, скрытность. И каждым моим действием, каждым вдохом мне хотелось быть ближе, насколько это было возможно, к нему. В соцсетях я старалась общаться только с людьми из Кембриджа. Только с теми, кто хоть как-то имел отношение к этому месту. С теми, кто хоть как-то напоминал мне, куда я иду. И общение это радовало. Вдохновляло. Было, как бы частью моего корабля. Выполняло роль палубы, позволяющей держаться на плаву.

«Весна, весна на улице, весенние деньки, как птицы заливаются трамвайные звонки, шумная веселая, весенняя Москва. Еще не запыленная зеленая листва… и т.д.», – написала я под фотографией его заснеженного мартовского двора.