Kitobni o'qish: «Колечко со змеей»
Глава 1
– Ничего не понимаю! Люська, я тебя умоляю, ну что можно украсть у Веры?
Да если бы кто-то решился вынести часть содержимого Веркиногой квартиры…
– Ты же знаешь, что оно оскорбляет мои эстетические чувства!
– Что оскорбляет? – не поняла Люська.
– Да содержимое Веркиного гардероба оскорбляет мои эстетические чувства, что же еще! Это я просто мысль вслух закончила.
– Мыслить будешь после, а сейчас слушай меня! А то здесь уже посадку объявили, так что у меня времени в обрез и денег на телефоне тоже мало.
Люська улетала в Египет и звонила мне из аэропорта. Честно говоря, у меня не было никакого желания с утра пораньше вникать в проблему с Веркиным ограблением. Я и проблемы-то никакой не видела.
Раньше была такая профессия – старьевщик. Не знаю зачем, но эти люди скупали за копейки всякое барахло. Вот старьевщика содержимое Веркиной квартиры, несомненно, могло осчастливить. А больше – никого. На антиквариат ее имущество не тянуло. Оно не было достаточно древним и не представляло художественной ценности. Материальной ценности оно тоже не представляло.
Два старых черно-белых телевизора и один цветной, но очень маленький, стояли друг на дружке в комнате. Причем, показывали все три одинаково плохо. Две газовых плиты, от которых прежние хозяева избавились после ремонта, занимали половину крошечной кухни. Две стиральных машины в хорошем состоянии, но «активаторного» типа, загромождали совмещенный санузел.
Стены в комнате украшали больших размеров репродукции в рамах. Одна, напротив входа, представляла «Неизвестную» Крамского, на другой, прикрывавшей пятно на обоях над сервантом, резвились мишки. Видимо, «Утро в сосновом лесу» художника Шишкина должно было способствовать созданию утреннего настроения. Так как это было первое, что видела Верка с утра, открывая глаза. «Неизвестная» в карете, по-моему, должна была символизировать пожелание «Доброго пути». Насколько я помню, Верка долго ломала голову над тем, куда повесить картины, приобретенные по случаю ликвидации книжного магазина. Она очень гордилась тем, что нашла им такие символические места. На стене напротив окна висел синтетический ковер кричащей расцветки. Почти такой же лежал на полу.
Люська с Веркой вместе учились в институте, там и подружились. Временами в их отношениях пробегала черная кошка, не без этого. Вот, например, еще во время учебы в институте Верка прикупила уцененные босоножки всего за два рубля и очень этим гордилась. Босоножки к тому времени лет пять-шесть, как вышли из моды. Они были жуткого зеленовато-бурого цвета на высоченной платформе из вечного пластика, которому еще лет сто сносу не будет. Верка всегда была девушкой «в теле», от ее тяжелой походки и так-то стены содрогались. А уж когда она спешила в своих «двухрублевых»… Однажды она так разогналась, что не смогла вовремя затормозить и наступила Люське на ногу. Дело было перед самым выпускным вечером. Люське наложили гипс, и ей пришлось скакать за дипломом на костылях. Тем более обидно, что как раз к выпускному вечеру Люська и один ее неженатый однокурсник подали заявление в ЗАГС. Сделали они это исключительно с целью прибрахлиться в салоне для новобрачных. И Люська отхватила там умопомрачительные венгерские туфли из золотистой кожи.
А совсем недавно Люська, будучи у Верки в гостях, рухнула с хозяйского кресла, потому что оно под ней развалилось. Люська как раз выкупила путевку в Египет. Мы сидели у Верки и обмывали предстоящую поездку. Тут Люська и грохнулась, да так сильно, что даже было подозрение на перелом копчика. Подозрение, к счастью, не подтвердилось. Но после этого Людмила при свидетелях поклялась, что собственноручно выкинет из Веркиного дома весь хлам.
Возможно, не одна Люська пострадала подобным образом. Да что там – возможно! Конечно – не одна.
Лично на меня как-то с антресолей свалилась перина, доставшаяся Верке в наследство от тетки. То есть перина досталась Веркиной двоюродной сестре. Но та не знала, как избавиться от объемного наследства и, оправдавшись аллергией, передарила ее Верке. Перина была мягкая и не причинила мне вреда. Если не считать того, что вся одежда и волосы оказались в пуху. На этот случай у Верки в хозяйстве как раз был маленький автомобильный пылесос, который она уже года три как приобрела по случаю за полцены, и до сих пор не имела возможности испробовать. Верка выкопала его в кладовке из-под кучи коробок. На удивление, пылесос оказался в рабочем состоянии и довольно мощным. Верка с энтузиазмом принялась очищать меня от пуха и перьев. Она так увлеклась, что нечаянно засосала в него мои бусы и волосы. Хорошо, что в это время вернулся домой Веркин сынок. Увидав, как его мамочка душит тетю Раю при помощи жутко гудящего аппарата, он очень удивился и даже испугался. Но, к счастью, смышленый мальчик быстро сориентировался и выдернул из розетки провод от адской машинки.
Своим утренним звонком Люська добилась одного – я окончательно проснулась. Позавтракала и решила не расслабляться, а раз уж день начался так рано, провести с пользой отнятое у сна время. И принялась за уборку. Протерла пыль, пропылесосила ковры и мебель, вымыла полы.
После этого, с чувством выполненного долга, присела с чашечкой кофе на диван, что бы полюбоваться на результаты своего труда. Обожаю этот момент. Все на своих местах, везде чисто, даже дышится как-то легче.
И тут мой взгляд упал на одиноко стоящий в углу торшер. Вещь совершенно бесполезная. Как источник освещения он мне не нужен, в интерьер никак не вписывается. Приобрела случайно во времена всеобщего дефицита. Давно пора было от него избавиться, да все руки не доходили. Куда его пристроить? Предложу Верке. У нее в комнате висит похожая люстра, может, согласится взять в комплект торшер? Правда, они разных цветов, но Верку подобные мелочи никогда не смущали. Не откладывая дела в долгий ящик, я достала отвертку и принялась разбирать осветительный прибор. Сложила его по частям в пакеты и только тогда набрала Веркин номер. Она, вроде, в отпуске, должна быть дома. Телефонная трубка отозвалась короткими гудками. Значит, точно дома. Я переоделась, еще раз позвонила Верке. На этот раз отозвался автоответчик.
– Вера, я знаю, что ты дома! Возьми трубку!
Верка тут же откликнулась.
– Раиска! Я тебя жду!
– Уже еду.
Я посмотрела на часы. В одиннадцать у меня встреча с заказчиком на другом конце города. Времени в обрез. Захватила пакеты с торшером – закину по дороге, и выскочила из дому.
Оказывается, среди бела дня проехать по нашему городу так же сложно, как в час пик. Я застряла в пробке. Опоздала на встречу с заказчиком, к Верке, конечно, не заехала. Хорошо, хоть заказчик отнесся с пониманием.
Мы обсудили детали. Это заняло около часа. Центр города немного освободился от транспорта, и скоро я все-таки стояла перед Веркиной дверью с пакетами в руках. Руки были заняты, до звонка не дотянуться, и я попыталась постучать локтем. Дверь распахнулась.
Нет, «распахнулась» – это, конечно, громко сказано. Просто она не была заперта и от толчка приоткрылась. Распахнуться ей что-то мешало. Щель была маловата, но одну руку с пакетом я все-таки смогла просунуть внутрь. Поставила пакет на что-то за дверью и освободившейся рукой нажала, наконец, дверной звонок.
– Раиска! Ура! Спасительница пришла! Никитка, радость-то, какая! – и счастливая Веркина голова скрылась внутри.
Послышавшиеся за тем звуки говорили о том, что с другой стороны пытаются передвинуть что-то тяжелое. Наверное, это было что-то очень тяжелое, потому что ждать мне пришлось довольно долго. Наконец дверь открылась настолько, что я смогла протиснуться в тесную и темноватую прихожую.
– Наконец-то! Я тут с ума схожу, – Верка пыхтела, пытаясь отодвинуть от двери какую-то бесформенную кучу.
– Пробки. А что у тебя за разгром?
– То есть, как это – что за разгром? Разве Люська ничего тебе не сказала? Она же обещала…
– Ой, извини, совсем из головы вылетело! Тебя что, правда, ограбили?
– Неужели не видно!?
– Да нет. Прости, но, по-моему, барахла только прибыло.
Я бросила взгляд в комнату. Помещение было практически непроходимым. Квартира, и в мирное время представлявшая трудности для передвижения, сейчас напоминала пострадавший от урагана склад забытых вещей. В эпицентре разгрома Никитка, Веркин сынок, сматывал пленку из поврежденной видеокассеты, восседая на куче постельных принадлежностей.
– Это ужасно, ужасно! Всё, я больше не могу! Что теперь будет?
– Верунчик, что ужасно-то? Я не в курсе.
– Как, не в курсе? А Люська обещала, что все тебе объяснит!
– У нее не было на это времени, и денег.
– О-о-о!
– Что еще?
– У меня тоже времени нет, я же на работу опаздываю!
– Ты же вроде как в отпуске?
– Да, на халтуру. Оформиться надо.
И Верка метнулась в комнату к гардеробу, потом в кладовку.
– Знаешь, Любашину подругу, Женю?
– Нет, по-моему, не знаю.
– Я тебе про нее рассказывала, – отозвалась Верка откуда-то из недр кладовой. – Она еще страшненькая такая была, тощая, ужас! А в старших классах пошла учиться в школу моделей. Мы еще удивлялись, как такую уродину туда взяли. А она стала делать успехи, ее заметили, после школы она подписала какой-то контракт и уехала во Францию.
– Да, что-то припоминаю.
– Конечно, ты должна помнить! Это жуткая история! Она же там вышла замуж и родила ребенка. Представляешь, какой кошмар! А теперь хочет развестись! Представляешь, как это все бывает! До какой судьбы могут довести эти контракты и заграницы!
– Пока не вижу ничего ужасного. История вполне обычная. Практически, как у тебя.
– Да что ты сравниваешь!
Верка, наконец, выбралась в прихожую, на ходу застегивая мешковатый пиджак грязно-мышиного цвета, одно из последних своих приобретений. Судя по ватным плечам, пиджачок ждал очереди на распродажу с пятидесятых годов прошлого века.
– В общем, мне некогда. Сейчас Любаша придет, все объяснит. Побудь пока с Никиткой. У ребенка стресс, такой ужас пережить…
И Верка с грохотом понеслась вниз по лестнице.
Я заглянула в комнату, признаков пережитого стресса у ребенка не заметила. Он с увлечением изучал содержимое старого лампового телевизора, задняя крышка которого валялась рядом. Я тоже полюбовалась на переплетение цветных проводков и, убедившись, что включить агрегат в сеть все равно не удастся, потому что ни одной розетки поблизости нет, пробралась на кухню.
Любаша – младшая Веркина сестра. И если родные сестры могут быть совершенно не похожи друг на друга, то это – как раз тот случай. Тоненькая, как тростинка, изящная белокурая Любаша обладала безупречным вкусом. Она не прочь была погулять вместе с Веркой по «Секонд Хендам» и распродажам. Только, в отличие от Верки, Любаша умудрялась нарыть там таких эксклюзивных нарядов, что мы только диву давались.
Если Верка всю жизнь работала на трех работах и при этом вечно сидела без денег, постоянно занимала и перезанимала, что бы отдать долги, то Любаша никогда из кожи вон не лезла, подрабатывала только по основной специальности – инженером по технике безопасности. Верка же, с целью дополнительного заработка несколько раз в неделю мыла полы в школе и еще в какой-то конторе. С мужьями обе сестренки давно развелись. У обеих на руках осталось по ребенку. У Верки – десятилетний Никитка, у Любаши – семилетняя Надюшка. Если Верка в настоящем и будущем видела одни проблемы, то Любаша по жизни всегда была оптимисткой. Сестренки всегда относились друг к дружке с большой нежностью. Естественно, Верка осуждала легкомысленное отношение младшей сестры к жизни. Но, в любой сложной жизненной ситуации, Любаша могла опереться о мощное плечо старшей сестры.
– Никита, может, ты мне расскажешь, что случилось? – опасаясь усилить у ребенка стресс, все-таки спросила я.
– Я не знаю. Я сегодня у бабушки ночевал, – отозвался ребенок из комнаты.
Голос его звучал твердо, последствия якобы перенесенного потрясения не слышались. Интересно, где ночевала Верка? Неужели у нее, наконец, появилась личная жизнь? Но, не могу же я уточнять это у ребенка.
Ладно, подождем.
Любаша, в легком шифоновом платьице цвета весеннего неба, влетела, как свежий ветерок.
– Привет, – тряхнула она золотистыми кудряшками. – Как поживаешь?
– Нормально. А ты?
– Спасибо, хорошо.
– А это? – я махнула рукой в сторону окружающей разрухи.
– Такого я, признаться, не ожидала, – коротко вздохнула Любаша. – Но Верка сказала, что ты поможешь.
– Если вы о том, что я помогу навести здесь порядок – фигушки!
– Нет, что ты! Просто надо кое-что найти.
– Здесь, в этом бардаке?!
– Нет. Здесь Верка уже порылась.
– Вот это теперь называется «порылась»? – я еще раз обвела взглядом окружающий разгром.
– Честно говоря, я и сама не знаю, как тут все выглядело с утра. А потом Верка должна была здесь кое-что поискать.
– А что у нее пропало?
– У нее, кажется, ничего.
– А жаль.
– Жаль, – согласилась Любаша. – Ты бы что хотела, чтобы в первую очередь украли?
– Тот жуткий мышастый пиджак с ватными плечами. Но, к сожалению, она ушла в нем на работу.
– А у нее есть еще такой же, только синий.
– О, ужас!
– Ага. Она их сразу два купила, по дешевке.
– Давай хоть от одного избавимся.
– Давай.
Мы с Любашей пробрались в комнату к гардеробу. Искомый предмет висел на плечиках. Пиджачок был темно-синий, когда-то из такой ткани шили школьную форму для мальчиков. Любаша тут же затолкала его в обширный мусорный мешок, предусмотрительно захваченный с кухни.
– Ого, а тут к нему еще и юбка!
– Давай сюда!
И огромная бесформенная юбка тоже оказалась в мешке. Туда же последовала пара синтетических джемперов леопардовой расцветки, потом – несколько блузок из дешевого искусственного шелка цвета «вырви глаз», плиссированная юбка девичьего фасона, но Веркиного размера.
– Это барахло даже на половые тряпки не сгодится. Оно же насквозь синтетическое, – сокрушенно покачала головой Любаша, развернув очередной шедевр китайского ширпотреба.
Мы немного поколебались над довольно приличным, но очень большим платьем. Верка всегда имела солидную комплекцию, но в последнее время стала особенно быстро набирать вес, оправдываясь стрессами и нарушением обмена веществ. Свой все возрастающий аппетит она критиковать не позволяла. Платьице, видимо, прикупила «на вырост».
– В мешок! – скомандовала Любаша. – Что бы у нее не было стимула поправляться.
– Может, один коврик вынесем?
– Он тяжелый, – Любаша почесала в затылке. – А, ладно, давай! Вдвоем дотащим.
Вещички мы аккуратно развесили на заборе около мусорных баков. Может, кому сгодятся.
В квартиру вернулись усталые, но довольные и присели на кухне выпить чаю.
– Верка новую подработку нашла.
Любаша шарила на кухонной полке в поисках заварки.
– Что на этот раз?
– Ночным сторожем у себя в институте. Сегодня была ее первая ночь. Ну, а утром она застала в квартире вот это.
– И ничего не украли?
– У нее ничего.
– В милицию сообщили?
– Нет.
– Почему?
– А о чем сообщать? Пропажи нет. Даже замок на двери не повредили. А Верке времени жалко на протоколы там всякие… Ну и я просила шума не поднимать. Не хочу привлекать внимание.
– К чему?
– Вот это и есть самое главное. Помнишь мою подругу Женю?
– Вообще-то мы не были знакомы.
– Вот-вот, и Верка с ней тоже почти не была знакома. И когда Женя попросила взять кое-что на хранение и спрятать так, чтобы никто не догадался, где искать, лучшего места, чем эта квартира, я и придумать не могла. Фамилии у нас с Веркой разные, по бывшим мужьям. В течение последних нескольких лет мы не раз сменили адреса. Я-то думала, что нашла идеальный тайник. Что никому не удастся установить связь между Женей и Веркиной хатой. И вот, папка пропала.
– Что-то важное?
– Да! Кое для кого, даже жизненно важное.
Любаша, наконец, нашла упаковку чайных пакетиков. Нормальный чай в этом доме не водился.
– Не могу пить эту синтетическую гадость, – поморщилась Любаша.
В самом деле, замоченный пакетик издавал сильный химический запах, обозначенный на этикетке, как «аромат лесных ягод».
– А пойдем в блинную. Там подают отличный чай. Хочешь – черный, хочешь – зеленый. Заодно и ребенка накормим.
Уже через десять минут Никитка с аппетитом наворачивал блинчики с вареньем в кафешке на первом этаже Веркиного дома. А мы с Любашей наслаждались свежезаваренным зеленым чаем.
– Женя не напрасно с тринадцати лет вкалывала в школе моделей. Ее заметили, и сразу после окончания школы Женя по контракту с модельным агентством укатила в Париж, – продолжила Любаша свой рассказ. – Адский труд, я тебе скажу. Я тоже занималась в этой школе. Но долго не выдержала. Мало того что там физические нагрузки ого какие, контроль за весом, так еще и моральная обстановка… брр, серпентарий, по-другому не назовешь. У них на пути к успеху все методы годятся. Да и роста у меня не хватало, сантиметра два-три. Сначала думала – вырасту, не получилось. Оно и к лучшему. Но Женя там быстро освоилась. Она зубами и когтями боролась за место под солнцем и добилась своего. Подписала контракт на вполне приличных условиях. Но в Париже она себя работой изнурять не стала.
– Потратить столько сил, что бы попасть в столицу моды, и, добившись своего, опустить лапки? Не понимаю.
– Да нет. Это как раз понятно. Если хочешь чего-то добиться, надо вкалывать день и ночь без выходных и праздников. Век модели недолог, а подорванное здоровье такая трудовая деятельность обеспечит. У Жени была другая цель. Она хотела устроить личную жизнь. И устроила. Уже через годик она вышла замуж за француза, сразу забеременела. То есть нет, не так. Она забеременела и сразу вышла замуж. Но, к сожалению, малыш погиб. Несколько лет назад Женя родила еще ребеночка. Ну, а теперь разводится.
– Почему?
– Чувства остыли. А еще она узнала, что он, скотина, любовницу имеет, и бросать ее не собирается.
– Кого не собирается бросать, жену или любовницу?
– Да ни ту, ни другую. Проблема в том, что у них такие законы, из-за которых она в случае развода не сможет увезти с собой ребенка. Ребенок должен остаться с французским отцом. Если, конечно, отец сам не согласится, что бы бывшая супруга забрала младенца на свою историческую родину. А он ни за что не согласится. Во-первых, он в Жан-Мишеле души не чает, во-вторых, его любовница детей иметь не может. Поэтому он на ней и не женился в свое время. Хотя у них были отношения еще до Жени.
– Подлец! И что, никакого выхода?
– Ты не знаешь Женю! Она найдет выход из любой ситуации! Ее супруг – состоятельный бизнесмен, может быть, поэтому она так скоропалительно выскочила за него. Но после свадьбы проявилась его патологическая скупость. Вполне возможно, что это и стало основной причиной развода, а вовсе не любовница. Вот это Женя и решила использовать. Она взяла какие-то важные документы. Ну, вроде как шантажировать мужа. Он же жадный. Женя надеется, что в обмен на документы он согласится оставить ребенка с ней. Они сейчас все втроем гостят у Жениной мамы.
– Гостят у Жениной мамы? Я так поняла, что они разводятся. Чего ради он к теще притащился?
– Так потому и притащился, что разводятся. Он опасается, как бы жена с тещей тут чего не сотворили, ребенка куда-нибудь ни спрятали. Глаз с них не спускает. Папку с документами Женя тайком привезла с собой и передала мне, что бы я их схоронила до поры до времени. Потеря грозит Жану-Мишелю старшему большими убытками, и Женя собирается шантажировать супруга. Она верит, что это поможет ей оставить ребенка себе.
– А это ничего, что мы при Никитке все обсуждаем?
– Ничего, во-первых, когда он ест, он глух и нем. А, во-вторых, папка-то все равно пропала. И по-французски Никитка не очень понимает, а Жан-Мишель старший на русском только «пошел ты» может сказать. Так что ребенок нас не заложит. Правда, ребенок?
– Когда я ем, я глух и нем.
– Ого!
– Да просто Верка блины не умеет жарить, ты же знаешь.
– А Жан-Мишель видел, как Женя передавала тебе документы?
– Я думала, что не заметил. Мы с Женей целую операцию провернули. Она мне батничек привезла в подарок, так мы с ней закрылись в комнате померить. И пока я громким визгом выражала якобы восторги, Женька мне на ухо давала пояснения.
– Да вы просто гении конспирации. А почему «якобы восторги»?
– Да потому что этот скупердяй не дал ей денег на нормальную вещь. А та тряпка, что я примеряла, никак не могла вызвать восторга, который я так старательно изображала. Думаю, он что-то заподозрил. Не такие уж мы и гении конспирации, как видишь.
– А куда ты спрятала документы?
– Да я их особенно и не прятала. Сунула в секретер за книжки.
– И когда это было?
– Да дней пять уже.
– А папка не могла пропасть раньше?
– Нет. Верка все последние дни безвылазно торчала дома. У нее на всех работах отпуск. Она и расслаблялась по-полной. Спала до упора. Потом на диване с книжкой лежала или телевизор смотрела.
– А поесть?
– В магазин Никитка бегал. Один раз мама с пирожками приезжала. Она потом долго ругалась на то, что Верка так обленилась. Лежит на диване, посуда не мытая, квартира не убрана. Ну, Верке-то это все как с гуся вода. Я, говорит, на трех работах вкалываю, имею право отдыхать, как хочу. И никто ей тут не указ. Мамуля наша обиделась и уехала. А вчера вечером Верка к ней сама прикатила, Никитку привезла. Узнала, что у них на работе сторожу срочно надо по семейным обстоятельствам уехать на несколько дней. Она за него подежурит. А то из отпуска выйдет – без денег, отпускные она к тому времени проест, а тут какая-никакая, а зарплата набежит.
– Все как обычно.
– Ага. А утром после смены она Никитку забрала, поехала домой. Ну и застала это…
– А как проникли в квартиру?
– Наверное, ключ подобрали. Следов взлома нет. А дверь, когда они пришли, не была заперта. Правда, еще и окно открыто.
Забраться в Веркину квартиру через окно было проще простого. На расстоянии вытянутой руки проходила пожарная лестница. Верка не раз говорила о том, что надо бы поставить решетку на окно гостиной. Но у нее вечно не было на это денег. Учитывая отсутствие в квартире ценных вещей, никто не собирался одалживать ей денег на установку решеток. А зря. Но нас тоже можно было понять. Дашь ей в долг, а когда подойдет время возвращать, она опять будет на мели и опять перезаймет у кого-нибудь из нас. И так до бесконечности.
– А у кого были ключи от двери?
– Пока ни у кого, дверь-то только поставили. Она даже нам с мамой ключи не дала. Собиралась привезти вчера вечером вместе с Никиткой, да забыла.
– О! Вы здесь! И я с вами перекушу! – довольная Верка плюхнулась за наш столик. – Как сегодня блины, нормальные? Девушка, мне, пожалуйста, двойные со сгущенкой и вареньем! И с курицей! – прокричала Верка со своего места. – Вы уже поели? Нет? Ничего, я быстро догоню.
И склонившись над тарелкой, Верка принялась энергично поглощать еду. Аппетит у нее всегда был отменный.
– Мам, я наелся, пойду домой, – Никитка встал из-за стола.
– Иди, сынок, иди. А тарелку оставьте, я доем, – это Верка обращалась уже к расторопной официантке.
Мы с Любашей только переглянулись. А что нам оставалось делать? Все внушения о том, что надо уже остановиться и начать контролировать свой вес, Верка с возмущением пресекала. И чем больше становился вес, тем яростнее возмущение. Нам с Любашей только и оставалось, что смотреть на Верку с молчаливым укором.
Вдруг, за какую-то долю секунды молчаливый укор на Любашином лице сменился выражением неподдельного ужаса. Конечно, Любаша – существо эмоциональное, но не до такой же степени. Я проследила за ее взглядом. В дверь, к которой Верка сидела спиной, только что вошло семейство. Мама, длинная и худая, как вязальная спица, папа и мальчик лет пяти. Ничего особенного. Кроме того, что папа был шоколадного цвета, негр, в общем. И мальчик тоже такой шоколадненький, только посветлее. Сытая Верка как раз вытирала губы салфеткой.
– Верунь, доешь, пожалуйста, мои блинчики, что-то я больше не хочу, – и Любаша быстро сунула Верке под нос свою тарелку.
Верка от еды никогда не отказывалась. Она снова склонилась над блинами. Я же принялась изучать цветное семейство. Всё пыталась понять причину Любашиного ужаса. Тощая и злобная мамаша несколько раз гавкнула на ребенка и теперь, видимо посчитав свои родительские обязанности исполненными, брезгливо морщилась, изучая меню. Ребенок мне тоже не понравился. То есть, он, конечно, был очень симпатичный. Этакий кудрявый херувим цвета молочного шоколада. Но как он себя вел! Не успели они присесть за столик, как он с громким криком сбросил на пол все, что там было – солонку, перечницу, салфетки, вазочку с цветком. Хорошо, хоть вазочка не разбилась. Попытался сдернуть фартук с подбежавшей официантки. Хорошо, что она была в джинсах. Юбку бы он точно сорвал. Блины им принесли очень быстро. Так маленький негодник тут же принялся возить блином по столу. При этом он постоянно пронзительно кричал. Слов я не понимала, но тон был недовольный и требовательный. Маленькое чудовище! Матери, похоже, было все равно. Отложив меню, она принялась вяло ковырять вилкой свою порцию. Только отец пытался вразумить дитятко. Он увещевал его, пытался отвлечь. Все бесполезно. Более действенные меры он, как культурный человек, в людном месте использовать не мог. Я прониклась сочувствием к незадачливому папаше и ненадолго оторвалась от еды. За что тут же и поплатилась.
– Верунь, Раиска тоже все съесть не может. Очень уж тут порции большие.
И моя тарелка отправилась вслед за Любашиной. Я ухватилась за чашку с чаем. Хоть чай-то я сама допью! Верка этот напиток все равно не ценит. Бедолажное семейство, между тем, второпях покидало кафе. Ребенок с громким воплем выбежал на улицу. Что-то за окном привлекло его внимание. Родители, естественно, поспешили за ним. Официантка пыталась их задержать, поясняя, что еду можно упаковать с собой, но папа уже выскочил за ребенком в дверь, а мама не удостоила девушку вниманием.
Верка, наконец, опустошила последнюю тарелку, и мы отправились домой. Любаша приобрела свой обычный беззаботно-легкомысленный вид.
– Что это на тебя нашло? – я кивнула в сторону кафе.
– Где?
– Не включай «дурочку»! Некоторые на нервной почве начинают объедаться. А ты с перепугу обкормила сестру блинами! Что это было?
– Не что, а кто. Женя с семьей.
– Эта зубочистка?
Любаша кивнула.
– А почему у нее муж – негр? Я думала, она замужем за французом.
– Он и есть француз. Только черный. Там таких много. Я побоялась, что он меня увидит в Веркином обществе. Придется их знакомить, и вся конспирация полетит к чертям. Пока мы сидели, он меня из-за Веркиной спины не замечал. А вот если бы пошли к выходу… Да еще Верка! Она бы непременно бросилась к Жене с объятьями.
– А как же конспирация? Да и потом, как я поняла, они мало знакомы?
– Ты же знаешь, что во время еды моя сестра сильно глупеет. Да сама посмотри!
Действительно, Верка только что вспомнила, что отпустила ребенка одного в недавно подвергшуюся налету квартиру. Теперь она, согнувшись под углом почти в девяносто градусов, видимо, чтобы уменьшить сопротивление воздуха, на максимально возможной скорости маршировала к своему подъезду и, задыхаясь на ходу, выкрикивала:
– Никита! Сынок! Не бойся! Я уже иду! Мама идет к тебе!
– О, боже! – а что еще я могла сказать?
