Kitobni o'qish: «Историчка»
Преподавателям и выпускникам родного и любимого
Чистопольского педагогического училища…
Глава 1. Безысходность
Осень в Сибири короткая, но ясная, щедро балующая солнечным светом и богатством золотой листвы. Уже в начале сентября ночами случаются заморозки, однако, полуденное солнце прогревает воздух до такой степени, что сибиряки скидывают с себя пальто и куртки, поспешно надетые утром.
Елена Алексеевна Соколова, учитель истории общеобразовательной школы №8, медленно шагала по знакомой с детства аллее, покрытой золотым шуршащим ковром. Занятия закончились, но ей вовсе не хотелось идти домой. Осеннее солнце не радовало, как уже ничего не приносило счастья в этой жизни. Через месяц Елене Алексеевне должно было исполниться сорок три года. Это была грузная некрасивая женщина, совершенно неухоженная и к столь солидному возрасту ничего не достигшая ни в карьере, ни в личной жизни. Школа, где она работала, казалась несчастной адом. Дети не любили учительницу истории и посмеивались над ее неуклюжей походкой, рваной и абсолютно не подходящей к типу лица стрижкой и немодной одеждой, купленной на распродаже. Да и учителя относились к своей коллеге с плохо скрываемым пренебрежением. Особенно Елене Алексеевне доставалось от красивой и ухоженной литераторши, сохранившей девичью стройность, несмотря на рождение двоих детей. Подкалывал историчку и Виктор Петрович, физрук. Будучи простым парнем и не претендуя на звание интеллигента, он не стеснялся в выражениях и часто отпускал непристойности в виде пошлых шуточек касательно секса, точнее, его полного отсутствия в жизни Соколовой. Поддерживала и любила Елену Алексеевну лишь Ольга Ивановна ― завуч по воспитательной работе, душевная женщина пенсионного возраста.
Елена Алексеевна вовсе не страдала из-за своего внешнего вида: ее больше расстраивал недостаток любви. Да и матушка, будучи деспотичной и авторитарной женщиной, постоянно упрекала дочь за отсутствие личной жизни. Учительница уже опустила руки, не надеясь, что однажды счастье любить и быть любимой улыбнется и ей. До сорока лет она старалась выходить в люди: посещала кафе, театры и даже ездила в туристические походы к озеру Байкал. Но окружающие мужчины совершенно не замечали Елену Алексеевну, словно смотрели сквозь нее и не видели в ней женщины. Подруги детства и бывшие одноклассницы выходили замуж, рожали детей, разводились и снова влюблялись, Соколова же продолжала жить с родителями в старой хрущевке, видевшей свой последний ремонт в аккурат за год до начала августовского путча.
Типовая двушка хрущевского проекта, в которой ютилась семья Соколовых, располагалась на четвертом этаже старенькой пятиэтажки. Окна квартиры выходили на север, поэтому солнце здесь было крайне редким гостем. Ремонт, как уже ранее упоминалось, практически отсутствовал. Дверь в жилище была обтянута дерматином, порядком облезшим от старости. В тесной прихожей возле входа висели огромные оленьи рога, как бы символизирующие недавнее прошлое главы семейства. Пол был покрыт советским линолеумом, кое-где подклеенным строительным скотчем. Слева от входной двери находился санузел, объединенный с ванной комнатой. Еще левее ― небольшая кухонька со старой плитой и газовой колонкой с двумя рычагами, торчащими в разные стороны. Подобная планировка была достаточно неудобной, ибо все ароматы, наполняющие туалет, тотчас же переносились на кухню, отравляя аппетит принимающим пищу.
Пройдя по узкому темному коридору, ведущему из прихожей в зал, гости оказывались в настоящем ковровом царстве. Шедевры текстильной промышленности 80-х красовались повсюду: на полу и на стенах. Складывалось ощущение, что если бы существовала возможность повесить ковер на потолок, то хозяева квартиры обязательно бы ею воспользовались. Но главным предметом гордости Соколовых была румынская стенка, до отказа набитая хрусталем. Посередине соотечественницы Дракулы, произведенной неутомимыми руками братьев по соцлагерю, стоял кубический телевизор, неоднократно ремонтированный. Пульт от него был давно утерян, включался аппарат путем нажатия на круглую кнопку, расположенную под экраном. Казалось, совершишь сие несложное движение ― и в телевизоре появится Борис Николаевич со своим монументальным: «Понимаешь!».
Елена Алексеевна неспешно отперла дверь ключом и вошла в квартиру. В нос учительницы ударил запах жареной рыбы, смешанный с гарью, что выделяла старая сковородка, на которой когда-то готовила бабушка, ушедшая в мир иной лет пятнадцать назад. «Пришла, бездельница!» ― донесся сверлящий голос из кухни. Елена Алексеевна сняла с ног стоптанные туфли огромного размера, сбросила с плеч и повесила на вешалку дешевенький плащ, приобретенный на недавней распродаже. Мать предлагала купить однотонное пальто, но дочь была непреклонна и выбрала именно эту вещь. Мало того, что сей многострадальный предмет верхней одежды имел ядовито-желтый цвет, так еще и во всю его спину были напечатаны непонятные изображения. Стоит ли рассказывать, насколько нелепо выглядела историчка в этом плаще?! Когда Елена Алексеевна впервые возникла в обновке на пороге учительской, педагоги кое-как удержались, чтобы не рассмеяться, а красавица-литераторша даже отпустила едкую шутку, что неплохо было бы прикупить подобную вещицу и себе.
Мать сковырнула деревянной лопаткой пригоревшую рыбу и положила ее на тарелку, бросила пару картофелин, пучок зелени и поставила еду перед дочерью. Затем пожилая женщина уселась напротив и пристально уставилась на младшую Соколову.
– Ходила сегодня на рынок, ― женщина отхлебнула чай из железной кружки. ― Видела Люську Беляеву. Говорит, в прошлую субботу внучку свою замуж отдали. До тридцати лет в девках сидела. Эх! Только я тебя скинуть не могу, как говно с лопаты…
– Мама, прошу тебя…
– Что, мама? Я уже сорок с лишним лет тебе мама! Даже беляевскую внучку, что жирна, как свиноматка, замуж взяли! Даже ее! Только на тебя никак жених не найдется! ― мать семейства оглядела дочь с ног до головы. ― Конечно, и ты не балерина, но ведь могла же хоть кого-нибудь себе найти. И не стыдно мне было бы в глаза соседям смотреть!…
Елена Алексеевна почувствовала, что вот-вот расплачется. С противоположной стороны стола раздался неуверенный голос отца:
– Нина, хватит, пожалуйста! Видишь, у Леночки нашей слезы…
– Хватит! ― слова мужа еще больше распалили женщину. ― Это все ты виноват! Вырастил принцессу, перебирает женихов, все принца ждет. Ассоль-переросток! Довыбиралась до пятого десятка! Теперь и грузчика надо на коленях уговаривать, чтобы подобрал.
Елена Алексеевна выскочила из-за стола и побежала в свою комнату. Слова матери ранили ее в самое сердце. И ведь права была мама: ни один мужчина уже давно не оказывал несчастной никаких знаков внимания. Учительница заперла дверь спальни на крючок, чтобы никто не смог ее побеспокоить, упала на кровать и горько разрыдалась.
Комната Елены Алексеевны наилучшим образом отражала печальную жизнь своей хозяйки. Это было довольно тесное пространство прямоугольной формы с небольшим деревянным окном, в которое практически не заглядывало солнце. На стенах красовались зеленые обои, поклеенные еще в советское время, порядком состарившиеся и местами почерневшие. В углу, противоположном от окна, стоял старенький шкаф. Вещей в нем было немного: женщина имела крайне скудный гардероб. В самой глубине шкафа пылилось заботливо припрятанное главное сокровище Елены Алексеевны ― коробка с итальянскими туфельками. Стоила эта обувь, как две учительских зарплаты, и бедная историчка никогда не смогла бы позволить себе такие внушительные траты. Но, как мы уже упоминали ранее, Соколова обладала огромным размером ноги, более характерным для здорового мужчины, чем даже для столь корпулентной женщины. Последняя пара туфель стояла на витрине до тех пор, пока продавцу не пришло в голову сделать на нее скидку, такую же громадную, как стопа старой девы. В тот день Елена Алексеевна как раз получила зарплату и просто не смогла пройти мимо новенькой сверкающей кожи. Конечно же, дома ее ждал очередной нагоняй от матери, но женщине было все равно. Стоит отметить, что она так ни разу и не надела обновку ― просто не было повода: в рестораны и театры учительница давно не ходила, а на свадьбы и юбилеи ее попросту не приглашали. Часто, оставаясь дома одна, она доставала заветную коробку, примеряла туфельки и кружила в них по квартире, представляя себя настоящей Золушкой ― героиней ее любимой сказки. Реальная же жизнь Елены Алексеевны, к сожалению, больше напоминала тыкву.
Справа от окна находился небольшой письменный стол, купленный отцом за неделю до того, как маленькая Леночка пошла в первый класс. Над столом висела книжная полка, на ней стояли фотографии, изображающие разные периоды жизни Соколовой-младшей. С фотоснимков смотрела то маленькая милая девочка с белым бантиком, то юная улыбчивая девушка в спортивной бейсболке. При взгляде на эти жизнерадостные фото никто не смог бы и предположить, во что превратится данная особа всего через пару десятков лет.
Единственным предметом в комнате, свидетельствующим о наступлении 21-го века, был ноутбук. Он же служил для Елены Алексеевны настоящей отдушиной и окном в большой мир. Мать долго противилась дорогостоящей покупке, но дочь потратила много времени и сил на уговоры, объясняя, что компьютерная техника жизненно необходима для работы. Наконец, старая женщина сдалась, и Елена Алексеевна оформила кредит. Теперь все свое свободное время она просиживала на различных сайтах и в социальных сетях, где, общаясь с такими же возрастными невостребованными женщинами, чувствовала себя настоящей звездой, блистая псевдоинтеллектуальными репликами. Что касается более молодой интернет-аудитории, то ее представители просто посмеивались над выражениями Соколовой, считая ее поехавшей от одиночества теткой.
Подруги по чатам, сочувствуя Елене Алексеевне, советовали ей зарегистрироваться на сайтах знакомств. Но женщина не верила ни в свою привлекательность, ни в тот факт, что ее вообще можно полюбить. Познала ли она любовь за те сорок с небольшим лет, что прожила на этом свете? Да. Только ничего хорошего из этого не вышло, как, собственно, и из всего, за что бралась Елена Соколова.
Глава 2. Первая любовь
В год тридцатилетия Елены Алексеевны сентябрь выдался холодным и дождливым. Небо настолько щедро поливало Сибирь потоками воды, что не помогал никакой зонт. В то серое утро учительница истории, как обычно, бежала в школу, чтобы скорее скинуть промокший плащ и согреться чашкой горячего чая с малиновым вареньем. Вытерев обувь куском старой мешковины, лежащей возле входа, и поздоровавшись с уборщицей бабой Нюрой, Елена Алексеевна бодро побежала по лестнице на второй этаж. Женщина спешила в учительскую, но, проходя мимо класса музыки, неожиданно остановилась. До ее ушей донесся невероятно чистый и красивый тенор, гордо выбивающийся из хора фальшивых детских голосов. Осторожно, чтобы не быть замеченной, Соколова приоткрыла дверь кабинета. В крохотную щелочку она увидела молодого мужчину, сидящего за фортепиано в окружении учеников, прекрасного до такой степени, что у женщины перехватило дух. Незнакомец обладал огромными черными глазами и идеально гладкой фарфоровой кожей. Казалось, это был принц, сошедший со страниц волшебной сказки. Но настоящая магия таилась в его волосах черно-вороного цвета, нетипичных для столь светлого лица. Длинные пальцы резво ударяли по клавишам, извлекая ритмичные звуки. Красавец никак не вписывался в формат общеобразовательной школы спального района сибирского областного центра, и не шел ни в какое сравнение ни с быдловатым физруком ― обладателем красной ряхи и носа-картошки, ни с трудовиком, источающим перегар, смешанный с запахом пота и мазута.
Войдя в учительскую, Елена Алексеевна застала там лишь завуча. Ольга Ивановна сидела за столом и составляла расписание уроков. Увидев молодую коллегу, она отложила работу и встала, чтобы поставить чайник.
– Леночка, ― мило улыбалась пожилая женщина, расставляя чашки на столе. ― Да ты вся продрогла! Сейчас выпьешь чайку, согреешься. А уж какие вкусные пряники я сегодня купила!..
Но Соколову не интересовали ни пряники, ни фирменный чай Ольги Ивановны, заваренный по рецепту ее покойной бабушки ― известной сибирской травницы.
– Ольга Ивановна, ― заговорила историчка шепотом, словно боясь быть услышанной. ― А кто это в кабинете музыки? Что за парнишка?
– Это Гия Арчилович, ― бойко ответила завуч. ― Наш новый учитель. Красавец!
– Гия? ― переспросила Елена Алексеевна. ― Странное имя…
– Он ― грузин, ― поспешила объяснить Ольга Ивановна. ― Но родился и вырос у нас в Сибири. Его родители поженились сразу после института и уехали из Грузии во времена перестройки. А потом так и остались. Гия Арчилович в этом году окончил консерваторию, его приглашали в филармонию, но он всегда мечтал работать с детьми, поэтому выбрал школу.
Гия!.. Непривычное для русского слуха имя разливалось в ушах Елены Алексеевны сладкой музыкой. Учительница отметила, что никогда прежде не испытывала столь волнующего чувства. Как бы ей хотелось смотреть в его бездонные темные глаза и проводить рукой по иссиня-черным волосам, играя с неуловимыми солнечными бликами! Но Гия неприкасаем, по крайней мере, для нее.
Красавец-грузин был на целых семь лет моложе Соколовой. Одевался Гия Арчилович с иголочки, в отличие от исторички, вынужденной обновлять гардероб в секонд-хендах и на распродажах. Когда он проходил по школьному коридору, все старшеклассницы сворачивали головы и шептались между собой. С появлением учителя музыки их юбки стали короче, а белые блузки, словно сговорившись, перестали застегиваться на верхние пуговицы. Между девочками шло негласное соревнование за внимание молодого педагога, который, в свою очередь, не проявлял к ним никакого интереса, кроме профессионального.
Елена Алексеевна шла по лестнице с огромной стопкой книг в руках. От напряжения ее лицо покраснело, отчего казалось еще более смешным и нелепым. Путь ей предстоял нелегкий: библиотека располагалась на первом этаже, а кабинет истории ― на третьем. Конечности женщины просто изнывали от тяжести, казалось, еще немного, и она уронит свою ношу к великой радости наблюдающих школьников, готовых в любой момент осмеять нелюбимую учительницу.
Неожиданно Соколова почувствовала облегчение, словно кто-то бережно схватил ее под руки. Сначала женщина подумала, что физкультурник крайне обнаглел и, решив не ограничиваться сальными шуточками, перешел к действиям. Историчка повернула голову и замерла… Гия Арчилович! Несчастная не могла произнести ни слова и была готова провалиться сквозь землю, но молодой коллега спас ситуацию:
– Вам помочь?
– Не помешало бы, ― робко ответила Елена Алексеевна.
Гия Арчилович забрал у женщины книги и, одарив коллегу ослепительной улыбкой, спросил:
– Куда отнести?
– В кабинет истории… Ой, ― спохватилась Соколова. ― Вы же у нас недавно, всего не знаете. На третий этаж, направо от лестницы.
Дорога продолжительностью в два этажа показалась учительнице вечностью. Книги были достаточно весомые, поэтому Гия Арчилович молчал, но, когда коллеги очутились перед дверью кабинета, музыкант заговорил:
– У вас сегодня сколько уроков?
– Пять, ― прошептала женщина, и щеки ее залились стыдливым румянцем.
– Отлично. У меня тоже, ― молодой человек снова улыбнулся, а Елена Алексеевна смущенно опустила глаза. ― Мы могли бы прогуляться после работы и поболтать. Как вы знаете, я здесь недавно, и мне хочется как можно больше узнать о жизни школы.
Историчка утвердительно кивнула. Слов у нее не было.
С тех пор Елена Алексеевна и Гия Арчилович часто гуляли вместе после уроков. Он провожал ее до дома и крепко пожимал на прощание руку, словно верному товарищу. Так прошел месяц. Безусловно, она мечтала о большем, но понимала, что такой утонченный красавец никогда не удостоит вниманием неприметную женщину с бесцветными глазами, редкими волосами и огромными мужицкими стопами. Соколова была благодарна судьбе даже за эти прогулки: так она имела возможность любоваться одним из прекраснейших сыновей грузинского народа и ловить жадным взглядом отблески солнца, беснующиеся в его черных волосах.
В один из дней, подходя вместе с Гией Арчиловичем к родной хрущевке, Елена Алексеевна заметила свою мать, выходящую из подъезда, и не на шутку перепугалась. Но отступать было некуда: пенсионерка тоже увидела дочь и от удивления чуть не выронила из рук старую хозяйственную сумку. Соколова-старшая никак не ожидала увидеть свою наследницу в компании мужчины, а уж тем более столь молодого и красивого!
– Мама, познакомься, это мой коллега, Гия Арчилович, ― пролепетала учительница, сравнявшись с матерью.
– Очень приятно, ― сухо сказала женщина и пошла по своим делам, даже не остановившись.
– Похоже, она не в духе, ― заметил грузин, когда матушка его спутницы скрылась между домами.
Вечером Елену Алексеевну ждал очередной скандал. Мать размахивала руками и кричала так, что в недрах румынской стенки дребезжал хрусталь.
– Ишь чего удумала! ― корила дочь пожилая женщина. ― Еще бы в детском саду себе жениха искала! Помоложе не нашлось?
– Но мама, ему уже двадцать три… ― робко оправдывалась историчка. ― И он не жених… Он… просто… просто коллега…
– А тебе уже тридцать, старая дева, не забывай! ― старуха вытерла полотенцем взмокший лоб. ― Коллега! Видела я, как ты на него смотрела! Это ты для него ― коллега! Ишь губу раскатала, не про твою честь жених.
Елена Алексеевна отвела в сторону глаза, полные слез. Она знала, что мама права, и ей не стоит надеяться на взаимность Гии Арчиловича. Женщина обреченно поплелась в свою комнату, там она села за письменный стол, включила ноутбук и надела наушники. И растворилось ее бескрайнее горе в нежной и грустной музыке, исцеляющей душу и наполняющей пространство вокруг себя, как если бы свет мог найти свое воплощение в звуках.
