Kitobni o'qish: «Новая жизнь Нефертити»
Пролог
«Самое место для мумий», – проворчал про себя Роберт Лембит и, подняв воротник пальто, вышел из машины в промозглый холод. В предрассветных сумерках толпились у дороги полицейские автомобили. Зевак не было, никого не тянуло в слякоть строительной площадки, окружённой тоскливыми жёлтыми лентами. Жандармы сосредоточенно ежились от ветра и мечтали о кофе.
Лембит показал им удостоверение и прошёл между двумя экскаваторами, застывшими рыжими пятнами в синеве мартовских сумерек на самой окраине Парижа. Болезненно бледный бедняга трясся под одеялом из фольги и отбивал рэп зубами о картонный стаканчик. «Тот самый сторож», – догадался Лембит и подошёл к снулому инспектору в небрежно запахнутой поверх униформы куртке.
Лембит поздоровался.
– Вы кто такой? – поморщился инспектор.
– Роберт Лембит, – буркнул он, снова ткнув документом в нос. – Звонили?
– Звонил, как не позвонить, если вы уже нам всю плешь проели с этими древностями! Обнаружили пару фигурок из пропавшей коллекции.
– Лично я не ел. Где экспонаты? Где мумия?
⁂
Обжигая ладони холодом алюминиевой лестницы, Лембит спустился вслед за инспектором в яму, в запах гнили и сырости. Сюда, в часть заброшенных катакомб часом раньше так не вовремя провалился охранник, споткнувшись о ковш экскаватора. В свете пары прожекторов стоял бетонный саркофаг без крышки, над ним суетились криминалисты.
По распоряжению инспектора блондинка с впалыми щеками протянула Лембиту упакованные в полиэтилен улики. Лембит надел перчатки, включил фонарик для верности и тщательно рассмотрел статуэтки. Затем кивнул вопросительно глядящему инспектору:
– Да, это они. Исида и Нефтида, статуэтки древнеегипетских богинь.
– Они что-то значат? – спросила блондинка.
– День и ночь, жизнь и смерть, – ответил Лембит. – Я хочу посмотреть на мумию. Возможно, тоже из украденных с территории Египта?
– Нет, – мотнул головой инспектор, – это свежачок.
– В каком смысле? – удивился Лембит.
– Смотрите сами, – посторонился инспектор.
Лембит приблизился к саркофагу и внутренне содрогнулся: в районе груди мумии коричневой коркой на пеленах запеклась кровь. Некачественно перебинтованная посеревшими от сырости бинтами мёртвая женская рука сжимала мобильный телефон с белым ушастым символом последней Олимпиады, странным русским зверем – Чебурашкой.
Глава 1
Полгода спустя
Не пропустят, точно не пропустят!
Пульс стучал в моих ушах. Перед глазами медленно редела очередь к окошечку таможни в сонном аэропорту Орли. За ним двери в Париж! Я стиснула ручку сумки и представила, как строгие люди в униформе разворачивают меня и отводят в сторону, захлопывая эти двери перед самым носом.
По спине прокатилась капля ледяного пота. Подумалось: «Как они отправят меня в Россию? Обратный билет только через две недели, причем невозвратный! Прокачусь задаром? Йуху!»
Позитивно мыслить не помогло. Это всё нервы – сложный выдался период, и слишком тяжело с самого начала давалась эта поездка: бюрократы тянули с визой, сто раз проверяли приглашение от Франсуа, начальник не хотел отпускать в отпуск, сломалась ручка на чемодане. Ну и деньги, как обычно, – мои мечты разбивались о них.
Видимо, надо или мечтать меньше, или тратить.
Я переступила с ноги на ногу, стараясь не смотреть на суровую мадам в форме в трёх метрах справа. Голова слегка закружилась, я не спала ни секунды во время ночного рейса. Попытки понять, что говорит стюардесса алжирских авиалиний, – тоже стресс. Видимо, я учила другой язык.
Или всё из-за ступора, который начался ещё в Москве в момент, когда дородная таможенница с лицом прапорщика и кокетливо завитыми золотыми локонами задала вопрос: «Где ваше приглашение?» Я похолодела. Приглашение от моего нового французского друга Франсуа покоилось дома, в папке между фотографиями и анкетой на получение визы. Если виза проставлена зелёным штампом на розовой странице загранпаспорта, зачем что-то ещё? Таможенница пожала плечом, пообещав проблемы, и пропустила в зал ожидания.
В моей голове забила барабанная дробь. До окошечка осталось всего два человека: долговязый студент с нечесаными вихрами и усталая дама в розовом платке, обмотанном вокруг шеи поверх блузки, один край касался широких бёдер, обтянутых летними брюками, и свисал ниже, как элегантный хвост. На голове художественная небрежность. А я наверняка выгляжу, словно мятая шарлатанка после задержки рейса и томления в Шереметьево.
Дама прошла к заветному окошку, я напряглась до предела.
Мне никогда ничего не давалось легко, но я упрямая. Золотая медаль в выпускном классе. Красный диплом историка. Год работы в школе. Одиночество. Казалось, парней в нашем городке выпускали на конвейере, и ум в настройках не предполагался, что доказывали скучные свидания с разговорами о футболе, машинах, рыбалке. Девчонки говорили мне: «Планку ставь пониже, принцев не бывает». Но я хочу настоящего! И на всю жизнь.
Хотя от одиночества уже крутит, как от гриппа. Год назад вслед за дедушкой умер от сердечного приступа мой скромный, интеллигентный папа, обычный инженер немного не от мира сего, любивший Низами, суфийских поэтов и сказки о Ходже Насреддине. В доме на окраине Аксая стало совсем невыносимо. Их смерть будто жирным шрифтом выделила факт: времени нам выделяется не так уж много.
Проплакав три месяца, я почувствовала жадность. К жизни! Мне уже двадцать три. Надо успеть! Почему кто-то живёт на Бали, в Париже, Лондоне, в Москве, а я – с муравьями, пожирающими рыхлые от времени ставни; с подвалом, который заливает весной; с соседями-алкоголиками на улице, где проезжими бывают только рытвины? Неужели судьба пропечатана в ДНК, как адрес в прописке? Нет! Мне только двадцать три!
Я уволилась из школы, нашла более оплачиваемую работу в мегаполисе, возле которого наш городок ютился сателлитом, как дворняжка на привязи. Записалась на языковые курсы, оформила загранпаспорт и начала откладывать на поездку. У меня появилась цель – увидеть мир. А работать ради этого не страшно, и учиться я люблю.
Расширять горизонт и получать языковую практику, общаясь с настоящим французом, оказалось не так легко, как говорили девочки в языковой школе, но я попробовала. Кажется, даже немного жалею об этом, потому что ничего хорошего из таких знакомств выйти не может, но… У других же получается! – возражала я себе и чувствовала душевное неудобство.
Передумать не получилось, внезапно приехал из далёкого села папин младший брат.
С важностью султана смуглый дядя Тимур обосновался в нашем доме, часть которого, как выяснилось, была оставлена ему в наследство дедушкой, и тихие, спокойные комнаты заполнились голосами четверых двоюродных братьев и трёх сестёр; тёти Раисы и тёти Сабины, запахами плова, тушёной баранины, чужими вещами, привычками и неловкостью.
Под навесом на газетах сушилась курага и чернослив, толпились у входа посторонние туфли, тапки со стоптанными задниками, раскоряченные мешки с пыльной утварью. На протянутых по двору верёвках прописались простыни, халаты, наволочки и тряпки. В сарае с беспардонностью захватчиков пыжились сетки с картошкой, коробки с яблоками, баклажанами, фасоль и перец; упаковки абрикос, персиков, слив и помидоров – дядя Тимур занялся бизнесом, развозя на купленном за три копейки старом Соболе по овощным ларькам товар. В ожившей летней кухне тётя Раиса варила на продажу кукурузу, а тётя Сабина лущила грецкие орехи.
Первые недели я радовалась: не одна. Меня кормили после работы кутабами с зеленью, рассыпчатым курабье или чак-чаком. Потом без лишней деликатности родственники заняли всё пространство, включая и моё личное. Тёти с методичностью бензопилы твердили о том, что девушку не красят джинсы, намекали о платке и скромности. Дядя объявил, что он старший в семье и отвечает за меня, а я позорю их, ибо воспитана не правильно мягким отцом и русской матерью. Пришлось отстаивать границы. Но конфликты я не люблю, так что чаще стала задерживаться на работе и учить язык с ещё большим остервенением.
За день до моего отъезда в Париж дядя Тимур известил меня о женихе из своих мест, как о факте решённом. Я подскочила в гневе, а тёти накрыли пир горой и полезли обниматься с поздравлениями, братья просто ели и баловались, и только кузина-подросток, откуда-то пронюхав про поездку, прошептала мне у двери в мою комнату: «Езжай, Дамира, езжай! Будет, где в Европе остановиться, если что. Я тоже поеду!»
Так что я чувствовала себя не Колумбом, отправляясь ночью в аэропорт, я бежала из Шоушенка со страхом неудачи и искристой надеждой на лучшее.
⁂
Увидев, как студент, счастливый обладатель штампа в паспорте, удаляется от окошечка навстречу Парижу, я сделала три шага вперёд и дрожащей рукой протянула загранпаспорт.
Сердце отбило чечётку, дыхание затаилось.
– Quel est le but de votre visite1? – подозрительно дружелюбно улыбнулась чернокожая девушка в тёмной форме.
– Туризм, – от ошеломления ответила я по-русски.
Та пропечатала штампом страницу в моём паспорте и вовсе не стала пожирать моё сердце, как страшное чудовище Аммат за ложь грешника в египетском Царстве Мёртвых… Я поспешно забрала паспорт, подхватила чемодан и бросилась бежать, не веря, что это случилось!
Меня пропустили в Париж! О, Боже!
Сегодня я встречусь с Франсуа и, надеюсь, в реале вспыхнет та химия, о которой все говорят, потому что без химии я ни на что не согласна.
На выходе в город я наткнулась на рекламный баннер, на котором над египетскими пирамидам и знаменитым бюстом Нефертити летел красивый авиалайнер. Хороший знак!
Я пошла прямо на него, а когда поравнялась с огромным изображением, африканец с дредами присвистнул и странно на меня посмотрел. Наверное, мы все для них на одно лицо…
Глава 2
Пять часов спустя я шагала по гулким коридорам Лувра, спасаясь бегством от напора иностранца, испорченного в колыбели моды и цивилизации. Вот и встретились… Как он мог мне такое предложить?! Или он предлагал и раньше, просто я не понимала нюансов языка? Кошмар!
Паркет разлетался перед глазами, сливаясь в одно смазанное пятно. Нет, я не плачу, я сильная, и ком в горле не при чём. Просто хотелось сказки, а не…
Скабрезный шёпот Франсуа повторялся гонгом в моих ушах, вызывая тошноту и перебивая мысли, шумящие громче зазывал на восточном базаре. Я содрогалась. Этот француз казался таким милым в переписке, а сейчас будто грязью облил. Как он посмел? И Моны Лизы не постеснялся…
Обогнув очередную толпу с гидом, я притормозила и перевела дух. Куда я бегу? «Подальше от Франсуа», – подсказал разум. Я уставилась на табличку над лаконичными фигурками в юбке и штанах. Закрыто. А здесь можно было бы спастись от взглядов и картин, от помпезного искусства и неприглядной реальности в простоте белой кабинки.
Я не привыкла проявлять эмоции на публике, достоинство – это красиво! Но его-то и попытались растоптать… Хотелось выдохнуть и расплакаться, разве это не полный дефолт: сделать рывок на последние деньги, чтобы всё изменить и не прогибаться под родственников, и получить взамен предложение о грязных игрищах в красной комнате, жирные губы и пошлые руки? Нет…
С дрожью внутри я подошла к служащей в сером платье и спросила на своём скудном французском, где найти другой туалет. Та протараторила, словно соревновалась с кем-то на скорость. В смеси иностранных звуков показалось, что меня посылают на девяносто первый этаж, в портал, где приземляются инопланетные корабли. Мда…
⁂
Я всё-таки его нашла. Заперлась, выплакалась, подправила глаза карандашом. Вышла, по-прежнему растерянная. Что теперь?
Кафель под ногами, как путь пешки по шахматной доске. Над головой невероятные потолки резной роскоши, вдох полной грудью музейного воска, раскрытая дверь, помнящая королей, Лувр. Я взглянула на вывеску: «Египетский зал», и сквозь тучу отчаяния пробился проблеск тепла. Египет – ещё одна моя несбывшаяся мечта. Сюда я просто обязана заглянуть, хоть что-то хорошее. Только ради этого стоило оказаться в Париже…
Отделанный красным деревом с позолотой зал встретил меня внушительной фигурой фараона из чёрного камня. Сердце замерло от того, что невероятная красота древности оказалась так близко. Медленно обходя витрины, я залипла взглядом на утонченной фигурке богини Исиды с выставленными перед глазами ладонями. К счастью, мне не нужен был французский на табличках, я сама могу рассказать о многом, я – историк по образованию. Я люблю всё это, но предала…
Взгляд наткнулся на миниатюрные алебастровые статуэтки Нефертити и Эхнатона. Снова волна тепла в груди – ностальгия. Всегда хотелось разгадать тайну этой пары реформаторов. Чего только не говорят о нём: еретик, гений, просветлённый пророк; она – его богиня. Как было на самом деле? Я бы хотела разобраться, но великого археолога из меня не получилось. Чтобы ездить на раскопки в край пирамид, учиться надо было в Москве и оплачивать поездки самой, а папа говорил: деньги – не главное.
Ладно, не будем о грустном, здесь и сейчас всё было пропитано Египтом. Потушенный разочарованиями интерес, как лис с носом по ветру, постепенно разбудил в душе забытое чувство студенческой жадности, когда хочется побольше впитать, узнать, присвоить, пусть это будет лишь унция воздуха, коснувшегося тысячелетних шедевров.
Я остановилась у головки юной царевны Меритатон2. В блике стеклянной витрины отразилось моё лицо. Как раз перед поездкой я перекрасила волосы в смоляной. В коротком льняном платье, в босоножках с тонкой перепонкой, с легко ложащимся на кожу загаром и подведёнными стрелками глазами я неплохо смотрелась среди статуй, вот только смартфон в руке выбивался из антуража. Я снова поймала на себе недоуменный взгляд двух пахнущих, как булочки, старушек.
Взглянула на телефон и обнаружила десять пропущенных от Франсуа. Вспыхнув, я стёрла контакт и, спрятав гаджет в сумочку, принялась рассматривать артефакты амарнского периода3. Какое невероятное богатство! Лучшее место, чтобы забыть о гадах.
Время проглотили яркие саркофаги, расписанные цитатами из Книги Мёртвых, – ни одного лишнего знака, изображения, хотя непосвященный скажет: затейливые картинки. А я их читаю… С трудом, если честно. Медленно расшифровывая забытые иероглифы, я затихла с мыслью о том, что древние специально так тщательно провожали мёртвых, чтобы потом мы, живые, узнавали с надгробных памятников настоящую историю.
При виде мумии, тщательно перебинтованной серыми тканями, стало не по себе. Я отвернулась и заметила фреску. Любопытство потянуло к выставленным под стеклом вырубленным археологами плитам из царской гробницы, – в неприметный и не вызывающий особого интереса уголок за резными колоннами и величественными статуями. Древний камень экранировал людской гул. Здесь было очень тихо.
Рука сама потянулась к цветным, рельефным письменам и крошечному анкху, который соколиноголовый бог подносил к губам усопшего фараона. Я наткнулась на стекло и отдёрнула пальцы, устыдившись собственного порыва. И услышала совсем рядом на родном русском:
– Так вы говорите, что египтяне использовали в основном струнные инструменты? Разве нельзя сделать такие же?
– Можно, но что вы предлагаете на них играть? Египтяне не писали нот. Предлагаете подобрать на систрах4 «Подмосковные вечера»? – с усмешкой произнёс бархатный, отчего-то знакомый баритон почти за моей спиной и вдруг совсем другим тоном заметил: – Вы обратили внимание, как сидят каменные фараоны? А их лица? Скульпторы ваяли статуи, чтобы раскрасить жизнь фараонов в царстве мёртвых, но больше постарались для живых. Для нас…
– Интересная идея, – причмокнув, ответил собеседник. – А вы читали Книгу Мёртвых?
Баритон не ответил.
Захотелось увидеть, кто же произносил мои собственные мысли вслух. Двое мужчин стояли прямо за колонной: один полный, с потеющей шеей и кудрявыми, подернутыми проседью волосами ниже ушей, очки и смачные, жирные губы; второй – высокий, стройный и, подумалось, гибкий – так красиво сужался его торс, обтянутый чёрным трикотажем, от широких плеч к талии.
Очарованная голосом и силуэтом, я вытянула шею и немного склонилась. Ключ из моего кармана выпал на пол. Мужчины обернулись.
Вдох…
И я с размаху, будто в пропасть, полетела в его глаза. На мгновение тёмные, они оказались зелёными, цвета вечерней листвы тенистого сада. Слишком выразительные, будто подведённые ресницами нижнего века, они смотрели на меня пристально, с удивлением, как на упавшую с головы сфинкса кошку.
Во мне что-то проснулось. Тёплое. Где я видела это лицо, немного удлинённое, с чётко очерченными скулами, очень мужским подбородком, прямым носом, аккуратными линиями бровей, с чувственными губами, продуманной небритостью и такой стильной стрижкой? И вдруг я осознала, что смотрю на звезду нашего шоу-бизнеса Макса Финна.
О… Он интересуется Древним Египтом? Сто баллов в карму, несмотря на репертуар.
Всё это пронеслось в голове за мгновение. Я смутилась, подняла ключ и ретировалась, чувствуя плечами его взгляд.
Толстяк сказал что-то ещё. Финн не ответил. Смотрел мне вслед?
Захотелось обернуться, но я погнала себя дальше. Куда мне? В дамскую комнату? Это служебная? Тоже сойдёт. Я захлопнула за собой дверь, в груди стало тесно, как если бы я пробежала стометровку. Отчего я волнуюсь?! Из-за взгляда незнакомца? Глупости!
Однако сердце шумело, как заведённая после зимнего сезона карусель в первый день весны. В животе горячо, в ногах слабость, по щекам жар. Они подумали, что я подглядываю? Неловко вышло.
Я тут же себя оборвала: почему неловко? Я так протестую против серой жизни и одновременно боюсь просто посмотреть на мужчину, который понравился мне, а не родственникам? Глупость! Мрак! Подумаешь, звезда? А я ищу яркости. Я сильная. Цельная. И… красивая. Да, я это знаю.
Я толкнула дверь своего укрытия к подсветке застеклённых ниш, за сфинкса с лицом упитанного завхоза египетских палат.
Финн никуда не ушёл. Он стоял и смотрел в проход, будто ждал меня. Наши глаза встретились снова. Мои щёки залились жаром и, наверное, румянцем, но я не отвернулась.
«Очень красивый, – подумала я, на автомате продвигаясь вперёд, – и если бы не пел то, что поёт, я б сказала, аристократ».
Глядя на него, я подошла почти вплотную и проследовала дальше, не сворачивая с курса, как ледокол. Финн, будто забыв о спутнике, пошёл со мной рядом. Всего пару шагов из уголка за колоннами в большой зал. Толстяк поплёлся за певцом. Финн вдруг остановился и сказал мне, поднимая глаза к древнему своду над головой:
– Эта арка точно сделана для свиданий, вы не думаете?
– Возможно, – осипшим голосом ответила я.
– Точно. Завтра утром, – подмигнул Финн.
Моё сердце подскочило к горлу от изумления. Я в самом деле это слышу от того, кто не сходит с экранов и прыгает из шоу в шоу?
– Вряд ли египтяне ходили на свидания в нашем с вами понимании. Недавно снятый сериал про Тутанхамона – полная историческая туфта и невежество, – встрял толстяк. – Эх, друг мой, только не говорите, что вы бы повесили сюда омелу для поцелуев.
– Омела в пустыне не растёт… – вырвалось у меня.
– Именно! Зато там пропасть папирусов, если свернуть ближе к Нилу, – рассмеялся Финн и обласкал меня взглядом, от которого стало совсем жарко.
Мы оба сделали шаг вперёд под аркой. Возникло до странности знакомое чувство, как дежавю. Смятение от желания прикоснуться. И толпа. Она метнулась к нам, точнее, к нему, уйма стильных мужчин и женщин.
– Макс, где вы ходите? Мы вас потеряли! Скорее, у нас мало времени. Фотограф ждёт, это сумасшедший дом. Бешеный тайминг сегодня! – говорили все разом мгновенно выпавшему из контакта со мной Финну.
Какие-то девушки с придыханием произнесли его имя. Очередь выставленных вверх камер мобильных телефонов. Я отошла в сторону – вот и реальность. Но сердце продолжало неистово колотиться, словно я только что прикоснулась к чему-то настоящему. Странное всё-таки имя: Макс Финн.
⁂
Когда я вышла из египетского зала, ещё один представитель искажённой реальности, француз по имени Франсуа, рванул ко мне навстречу. Такой же милый на вид, как и на фото в Тиндере, с ямочками на щеках, в джинсах, красных кедах и с мятым рюкзаком. Даром, что извращенец.
– Эй, Дамира! Ты куда сбежала? Ищу тебя по всему Лувру! Пойдём ко мне?
Гневное чувство вернулось. Но сейчас я почувствовала себя сильной, словно Египетский зал вернул меня себе. И я просто сказала, как смогла, на английском:
– Больше ко мне не приближайся. Никогда. Рука у меня тяжёлая.
Франсуа опешил. Для меня он остался позади, как и его фразы в спину:
– Погоди, мы ещё встретимся!
«Нет», – мотнула я головой и направилась к выходу из Лувра.
Ничем не хотелось разбавлять впечатления после Египта. Я увидела то, что хотела!
Три ступеньки вниз, и вдруг рядом послышался мужской голос:
– Прошу прощения, мадемуазель, можно сделать вам предложение?
Деловой, солидный мужчина с проседью в каштановых волосах, в серой пиджачной паре обогнул меня и встал на лестнице, преградив дорогу.
– Предложение? – опешила я, только теперь понимая, что разговор мы ведем по-русски. Уже облегчение.
– Да. Вы модель?
– Нет.
– Не пугайтесь, я не маньяк и не проходимец. Ваш типаж идеально подходит для нашего проекта, – заявил пиджачный господин и протянул визитку.
На ней значилось:
«Дмитрий Макаров,
исполнительный продюсер
компания «СинемаДжоуль»»
Что ему от меня нужно? В голове мелькнула мысль о фильмах для взрослых… и омерзение.
– Вы ошиблись, – резче чем нужно ответила я. – Я не модель и не актриса, какая бы то ни было… Я историк.
– Историк? Прекрасно! Так даже лучше, – ответил господин Макаров и кивнул мне за плечо. – В Египетском зале я вас и заметил. Посмотрите на досуге в сети, что мы снимаем. Вот здесь указан сайт, инстаграм-аккаунт. Вы красивая девушка и типаж отличный. Для вас это возможность получить новый опыт и чистый заработок.
Складно звучало, но возможности на голову не падают, если они не кирпичи…
– Я не модель, – повторила я.
Он добавил:
– Мы снимаем клип для Макса Финна на тему Египта.
– Для Финна?
– Про Египет. Завтра в одиннадцать, – подтвердил тот. – Перед собеседованием позвоните.
Он сунул мне в руку визитку и ушёл без лишних слов. Я обернулась. В толпе замаячил Франсуа. Злой, как призрак Лувра.
Облизнув губы, я пустилась вниз по лестнице и на воздух. Поистине странный сегодня день. Не удивлюсь, если там, над облаками развернулся Парад планет, и Сириус, которому поклонялись египтяне, решил выйти из сумрака.
