Kitobni o'qish: «Отравители»

Предисловие

В 1676 году в Париже за убийство отца, двух братьев и сестры была казнена мадам де Бренвилье. Неведомый яд для совершения этих убийств она достала, как выяснилось, через посредничество некоего Сент – Круа, а тот в свою очередь получил его от итальянца Экзили, с которым познакомился в Бастилии, где оба этих негодяя отбывали наказание за более мелкие преступления.

Дело об отравлениях получило в Париже большую огласку, но считалось закрытым после смерти маркизы де Бренвилье. Стоило этому монстру в обличии женщины, как ее называли, искупить вин у, как интерес публики ослаб и расследование прекратилось.

Однако вскоре после казни мадам де Бренвилье священники из Нотр-Дама, самой великосветской церкви Парижа, уведомили полицию, что «огромное число» их прихожанок признаются на исповеди в отравлении собственных мужей. Деятельный и умный шеф полиции месье де ла Рейни отказался придавать этим сведениям какое – либо значение, полагая, что женщин настолько потрясло дело Бренвилье, что они поддались истерии и их помешательство лучше оставить без внимания.

В то время французская монархия была в зените славы. Людовику XIV сопутствовал успех – как в мирных делах, так и на поле боя, и вся Европа склонялась перед его дипломатией и оружием. Более блистательного двора мир не знал со времен византийских императоров: искусства процветали под щедрым королевским покровительством и во всех сферах общественной жизни Париж был законодателем моды, вкуса и манер. Безжалостное честолюбие Людовика вызывало в Европе ненависть и страх, однако его влияние на свою эпоху было неоспоримым. В 1676 году ему не было еще и сорока лет, но он уже не только назывался Великим, но и украсил себя атрибутами божества и был известен как «король-солнце».

Этот великолепный монарх пятнадцать лет был связан крепкими, хотя и предосудительными узами с маркизой де Монтеспан, знатной дамой, обладавшей деспотическим характером и замечательной красотой, которая считала себя почти столь же благородного происхождения, что и ее царственный любовник, и полностью властвовала над ним. Впрочем, положения «истинной королевы Франции» она добилась с большим трудом: Людовику не нравились женщины ее склада – сильные, прямолинейные и острые на язык, к тому же ей надо было сначала отвлечь его от искренней любви к нежной Луизе де Лавальер. Однако когда ей удалось пленить ко роля, она стала всемогущей. Она не только совершенно отвратила Людовика от его жены Марии Терезии, но и сумела заставить этого от природы непостоянного и влюбчивого мужчину оставаться верным, изгоняя из его окружения любую возможную соперницу. У нее было много детей от короля, все они были узаконены и получили титулы и почти королевские почести.

Примерно в одно время со скандалом вокруг Бренвилье позиция мадам де Монтеспан, как будто неуязвимая, оказалась под угрозой из – за внезапного увлечения короля мадемуазель Фонтанж, женщиной не очень умной, но «прекрасной, как ангел» и с такой мягкой, нежной и утонченной красотой, которую Людовик особенно любил.

Могущественная фаворитка сумела отпугнуть и эту соперницу, и никто не верил, что ее влияние на любовника может ослабнуть, настолько долгим и полным было ее правление. Короля к ней влекло нечто большее, чем любовь, он был во власти дурной привычки.

Такова была обстановка в Париже в конце 1678 года, когда началась эта история.

Дело, во Франции известное как l’affaire des poisons, дело о ядах, шеф полиции умышленно замял, повинуясь королевскому приказу. Мелких преступников принесли в жертву, а крупным позволили ускользнуть. Большая часть допросов и судов проходили тайно, на некоторых присутствовали только король, месье де ла Рейни и месье де Лувуа или другие министры. Было сделано всё, приняты все возможные меры для предотвращения чудовищного скандала вокруг знатнейших фамилий Франции, вплоть до того, что король приказал полностью уничтожить многотомные отчеты, освещающие все аспекты этого дела, и сжечь все досье.

Долгое время эту историю окутывала полная неизвестность, пока наконец в 1789 году во время взятия Бастилии парижской толпой не были обнаружены секретные архивы тюрьмы-крепости. Они были, по словам первых исследователей, «в состоянии ужасного хаоса», но постепенно за годы терпеливого труда из сваленных в кучу кип бумаги ученые восстановили отчеты парижской полиции за 1655–1744 годы. Тогда и выяснилось, что большое количество досье, относящихся к делу о ядах, сохранилось, хотя и с многочисленными лакунами. Некоторые важные документы были испорчены или почти уничтожены вследствие небрежения, другие разорваны или частично сожжены, многие отсутствовали вовсе, и тем не менее ученые с неутомимым усердием приступили к работе, и их старания и добросовестность позволили пролить свет на эту знаменитую в истории тайну.

Она была раскрыта благодаря долгому и кропотливому труду месье Франсуа Равессона, который скрупулезно и тщательно сортировал, разбирал, каталогизировал, снабжал аннотациями и пояснял великое множество документов, найденных в архивах Бастилии. Пробелы в материале этот замечательный исследователь по возможности дополнял сведениями из других источников, доступных во Франции.

Он сумел воссоздать не только ценную с исторической точки зрения подробную картину жизни в прошлом, дающую объяснение тайне, интересовавшей не одно поколение, но и неистовую, зловещую историю любви и колдовства, которая сделала бы честь воображению любого романиста и предоставила богатый материал для того, что сейчас именуется «детективом» или «триллером».

Следует вспомнить, что французская полиция была тогда самой передовой в Европе и работала очень эффективно, особенно если учесть, какому злу она противостояла и какие скромные средства были в ее распоряжении. Англия не знала ничего подобного еще примерно два столетия. Британская любовь к свободе восставала против тайного надзора, настолько, что даже учрежденные Пилем «бобби» и частные детективы вызвали негодование общественности как «иностранное влияние». Такое предубеждение не приводило ни к чему хорошему, как показывает практика любого английского суда того времени. Национальная любовь к справедливости была бессильна перед случайным характером приговоров, вытекающим из нехватки подготовленных следователей, любительских методов сбора и анализа улик и показаний.

Месье де ла Рейни, во время расследования этого странного и ужасного дела о ядах занимавший должность генерал-лейтенанта полиции Парижа, был честен, квалифицирован и усерден. Но он жил при абсолютной монархии и по королевскому приказу был вынужден скрыть или уничтожить многие улики, позволить уйти многим выслеженным им преступникам и в довершение всего предать забвению дело, которому отдал столько труда. Однако со временем справедливость восторжествовала, и обнаруженные архивы поведали о его добросовестности, мужестве и трудолюбии, а также о его истинно галльском изворотливом, ясном и логичном уме и невозмутимости в принятии жизни и всех ее сложных проявлений.

Действительно, только характеры ла Рейни и его коллег придали здравость и реальность этой истории, которая иначе казалась бы лишь фантастическим калейдоскопом немыслимых происшествий с участием самых невероятных людей.

В этом романе в художественной форме изложены во всех подробностях реальные события, воссозданные месье Равессоном на основании отчетов ла Рейни.

Марджори Боуэн

Часть I. Шарль Дегре начинает расследование

1. Девушка в карете

Когда из – за поворота улицы внезапно вылетела карета, молодой человек загородил собою спутницу и попытался заслонить ее полой плаща, но тщетно: колеса экипажа, тяжело покачивающегося на кожаных ремнях, хлюпнули по разбитой мостовой и обдали голубое с серебром камлотовое платье девушки ливнем жидкой грязи.

– Мое праздничное платье! – в растерянности воскликнула она. – И твой новый плащ, Шарль!

Пассажирка кареты все видела и, высунув голову в окно, приказала кучеру остановиться. Впрочем, пока он смог, натянув поводья, сдержать горячих лошадей, карета успела проехать немного вперед, и когда она наконец встала, молодая пара уже снова была в добром расположении духа.

Расстроившись сперва из-за испорченного наряда, купленного с трудом и не без существенного самоограничения, девушка затем решила, что все же лучше посмеяться над лёгкой неприятностью, чем позволить мужу вступить в унизительную и опасную перепалку с человеком, стоящим выше него по социальной лестнице.

– Это пустяк, – сказала она, положив ладонь на его руку. – Платье можно обтереть. Давай просто уйдем. И твой плащ тоже можно почистить щёткой.

– Чего ты испугалась? – добродушно улыбнулся он. – В карете только одна женщина. Смотри, она машет нам, чтобы мы подошли, ей жаль, что так получилось.

Соланж Дегре по-прежнему склонялась к тому, чтобы уйти, но муж крепко взял ее под руку и повел к карете, красиво позолоченной и раскрашенной, с массивными гербами на дверцах. Кучер и стоящие на запятках выездные лакеи в бордовых с золотом ливреях бесстрастно смотрели прямо перед собой, а их госпожа, выглянув из окна, заговорила с двумя людьми в забрызганных грязью одеждах:

– Извините, мадам, и вы тоже, месье. Мы так быстро ехали и так резко повернули. Я и не подумала, что здесь кто-то может быть. Ваше красивое платье, оно испорчено!

И она умолкла, в смущении прикусив полную нижнюю губку. Это была совсем молодая девушка, и было очевидно, что она не знает, как ей поступить. В карете кроме нее сидела еще пожилая женщина, заботливо придерживая на бархатной шафранного цвета подушке тощенькую обезьянку, но она почти дремала и не предложила никакой помощи.

Шарль Дегре с веселым любопытством ждал, держа шляпу в руке. Его жена смущенно пыталась поскорее утянуть его прочь, однако, как ни желала она проявить вежливость и отступить, пассажирка кареты вызвала интерес и у нее. «Аристократка, одна из придворных дам», – думала Соланж, внимательно рассматривая, во что эта девушка, примерно ее возраста, одета и как выглядит.

Облик девушки был исключительно обворожительным, хотя она едва ли была красивой. Ее черты были настолько мягкими, кожа настолько бледной, а волосы настолько светлыми, что создавалось впечатление крайней, почти раздражающей слабости. Назвать ее хорошенькой мешали также робкое и глуповатое выражение лица и некоторая нечеткость его линий, из – за которой она слегка напоминала восковую куклу, оставленную перед огнем и уже начинающую оплывать. Впрочем, ее нежность и искренность таили известную привлекательность, и она обладала изящной фигурой. На ней было пурпурное бархатное платье и украшенный атласной лентой шейный платок, и этот наряд казался слишком мрачным и тяжеловесным для девушки ее возраста, ведь ей едва ли было более восемнадцати или двадцати лет.

– Что же мне делать? – вздохнула она, обращаясь больше к себе. – Как же мне поступить?

Шарль Дегре улыбнулся еще шире. Он догадывался, о чем думает дама. Она понимала, что, поскольку они притязают на аристократизм, им нельзя предлагать деньги. Понимала она и то, что они настолько бедны, что испорченная одежда станет для них заметной потерей.

Не обращая внимания ни на ее замешательство, ни на шепот жены, просящей его прекратить неловкую сцену, проницательный молодой француз спокойно стоял и ждал – вежливо, но твердо.

– Я же так опоздаю, – проговорила наконец дама и, отстегнув с легкой перчатки из оленьей кожи нить сапфиров, с умоляющим видом вручила ее мадам Дегре. – Пожалуйста, примите, не в качестве платы, конечно, но в виде дружеского подарка.

– Нет, мадам, право же, не стоит, – начала было Соланж, но дама уже велела кучеру трогать. Пробормотав еще несколько слов извинений, она кивнула молодой паре и исчезла в глубине кареты, богато обитой изнутри небесно – голубым бархатом и украшенной бантами из оранжевой тесьмы.

Соланж, отойдя от дороги к массивному порталу у входа в темную церковь, протянула мужу нить синих камней и с упреком посмотрела на него.

– Тебе не следовало позволять мне их брать. Они очень дорогие. Наверное, стоят больше, чем мои платье и накидка и твой плащ вместе взятые.

– Думаю, что так оно и есть, – сухо ответил месье Дегре, – но эта дама без сожаления рассталась с ними, а ты, дорогая, не можешь себе позволить лишиться платья. Сама знаешь, как долго ты на него копила.

– Надеюсь, она об этом не догадалась, – опасливо заметила Соланж.

– Нет, она не думает о таких вещах. Она попыталась поступить изящно и учтиво.

– О, да, – тепло согласилась Соланж. – Конечно, мне и самой кажется, что она просто хотела совершить добрый поступок. Но мне не нравится принимать столь ценные подарки. Смотри, какая прелесть: квадратные индийские сапфиры, соединенные маленькими бриллиантиками.

И она отдала украшение мужу, который рассмотрел его с деловым видом.

– Да, думаю, оно дорогое, Соланж. На него можно купить одно или два платья или, может, еще что-нибудь из мебели в гостиную. Или, если хочешь, можешь его носить. Такое украшение я сам был бы рад подарить тебе, – признался он с грубоватой нежностью.

– Я бы не хотела такое, даже если бы ты смог подарить его мне, Шарль, – быстро ответила молодая жена.

– Боюсь, тебе долго придется ждать, пока я смогу делать тебе подобные подарки, – его тонкие губы тронула суровая улыбка. – Да, мне хотелось бы видеть на тебе это украшение, Соланж. Мне хотелось бы видеть тебя в такой карете, с тремя слугами в ливреях и пожилой компаньонкой с ручной мартышкой или любой другой глупостью, которую ты могла бы пожелать.

– Тише, Шарль. Ты сглазишь наше счастье. Поблагодарим Господа за то, что имеем. Если ты знаешь, кто эта дама, думаю, нам нужно вернуть ей браслет. Вдруг он принадлежит ее отцу или мужу, они заметят пропажу и станут бранить ее.

– Да, я знаю, кто эта дама, – ответил месье Дегре. – Она не замужем. Это мадемуазель де Фонтанж, одна из фрейлин королевы, – он замолчал на секунду и цинично добавил, – и одна из королевских…

– О, нет, – перебила его Соланж. – Это неправда!

– Ты заступаешься за нее из-за дорогого подарка и любезного обхождения! – засмеялся месье Дегре. – Ну ладно, может, это и неправда. Пойдем, дорогая, начинается гроза.

Они ненадолго задержались на извилистой улочке в полумраке церковного портала, пока молодой человек аккуратно убирал драгоценность во внутренний карман мундира. Стояла зима, и грязь на дороге сковывал тонкий ледок. Темные мрачные фасады отелей с коваными воротами и домиками привратников нависали над узкой мостовой, а над церковным порталом устремлялись в серое небо с быстро проносящимися черными тучами фигуры суровых святых. Прохожих было мало, да и те спешили, закутав лица и наклонив головы от яростных порывов ветра.

Соланж, одетая в серую накидку поверх только что забрызганного голубого с серебром платья, была обута в туфельки из тонкой кожи и деревянные сабо. Ее темный шелковый капор был туго завязан под подбородком, а с шеи на шнуре свисала грубая муфта из козьей шкуры для защиты рук от непогоды.

Молодой муж снова окинул взглядом все эти свидетельства их бедности, мысленно сравнивая жену с женщиной, давшей им браслет, и его душа наполнилась горьким сожалением и досадой. Он прищурил светло-серые глаза, от чего его лицо с тонкими чертами стало жестче. Будучи лейтенантом городской полиции, или стражи, он не располагал иными средствами помимо жалования.

Соланж была дочерью чиновника городского управления из Кана, и ее небольшого приданого хватило лишь на то, чтобы очень скромно обставить две комнаты, в которых они жили. Шарль Дегре знал, что его жена могла бы сделать лучшую партию, но она покинула родной город, семью, друзей юности, свой дом и все возможности, лежавшие перед молодой, хорошенькой и многими любимой женщиной, чтобы стать спутницей его жизни в Париже. Контраст между ее улыбчивой, терпеливой любовью и его собственными ограниченными, жалкими и незавидными перспективами уязвлял его гордость и возбуждал честолюбие. Жена дотронулась до его руки, отвлекая от этих мыслей.

– Пойдем, наверняка скоро будет гроза – произнесла она, дрожа, и вздохнула, почти испуганно взглянув на иссиня-черные тучи:

– Каким темным и ужасным бывает Париж в такие дни!

– Ты тоскуешь по Нормандии? – спросил ее муж, крепче беря под руку и быстро ведя по булыжной мостовой вдоль грязной замусоренной канавы, вышедшей из берегов после недавних дождей.

– Нет, Шарль, вовсе нет. Но Париж словно подавляет меня, он такой странный и зловещий.

– Отчего же, ведь ты его совсем не знаешь, дорогая. Знала бы ты его с той стороны, с какой его знаю я!

– Париж – это место, где происходят ужасные вещи, – прошептала она, сильнее прижимаясь к нему. – Раньше часто происходили. Я рада, что это уже в прошлом.

– Что уже в прошлом, Соланж?

– Я думала о мадам де Бренвилье, – ответила молодая жена. – Знаешь, хотя она и была проклятой женщиной и отравила стольких людей, я рада, что меня не было в городе, когда ее казнили.

– Она была монстром, – быстро произнес молодой офицер полиции. – Но ее казнили, и конец истории. Сейчас в Париже уже нет таких преступников.

– Ты как будто почти сожалеешь об этом, Шарль!

– Может, и сожалею. Если бы я смог раскрыть подобное преступление, выследить такого преступника, то я, наверное, смог бы купить для тебя карету, пару лошадей и троих слуг в ливреях, и множество нарядов, и сапфировый браслет, Соланж.

– Не надо, Шарль. Мне бы не хотелось, чтобы у тебя появилась такая возможность, ведь эта работа, должно быть, трудна и опасна.

– Ты не хочешь, чтобы я занимался трудными и опасными делами, Соланж? Хочешь, чтобы я был доволен и спокоен? Мне всего двадцать пять, и я твой муж.

Она молча сжала его руку. Ей совсем не хотелось, чтобы он был другим, она гордилась тем, что он такой честолюбивый и решительный. Все же она была счастлива, поскольку любила его, и никогда не сожалела, что ей пришлось оставить славный маленький Кан ради странного, удивительного и чужого Парижа. Даже несмотря на то что служебные обязанности так часто задерживали ее мужа вдали от дома и она подолгу оставалась в одиночестве, Соланж была довольна.

Чувство удовлетворенности согревало ее изнутри, пока они шли по мрачным улицам Парижа, и позволяло не замечать ни нахмуренного неба, ни набирающих силу порывов ветра, ни подступающей тьмы.

2. Предсказательница

Они направлялись в небольшой домик рядом с Нотр-Дамом, где проживал некий мэтр Перрен, мелкий клерк Парижского парламента и один из немногих друзей, приобретенных Дегре за два года жизни в Париже. У этого добродушного холостяка была отличная экономка, и он организовал для молодой четы небольшой праздник по случаю дня рождения Соланж.

Соланж Дегре была замужем всего лишь три месяца, и ее веселый и приветливый нрав, гордость и радость в новом статусе, тихая приверженность обязанностям жены и любовь к молодому мужу тронули благородное сердце мэтра Перрена, который настолько долго жил в Париже, так и не воплотив честолюбивые замыслы, побудившие его покинуть Бретань ради столицы четыре десятилетия назад, что уже и не вспоминал о них.

Впрочем, старый клерк на свой лад был так же доволен жизнью, как и молодая жена. Ему нравились его маленький домик, славная экономка, теплое местечко, достаточное жалование и тесный кружок друзей. Он был снисходителен, любил компанию и охотно общался со случайными людьми, показавшимися ему любопытными, что делало круг его знакомых широким и несколько эксцентричным.

– Думаю, сегодня там опять будут какие-нибудь чудаки, – отметил месье Дегре, дергая за шнурок изысканного железного колокольчика перед дверью мэтра Перрена.

– О, да, некоторые его друзья такие занятные, – засмеялась Соланж, которая легко удивлялась и радовалась всему, – и у него хорошо готовят, и вино его одно из лучших!

– Да, – улыбнулся месье Дегре, – и когда все немного выпьют этого вина, можно иногда услышать несуразные истории.

Однако сегодня, может быть, будет музыка, под которую не поговоришь, и мы уйдем пораньше.

В скромной, но уютной комнате юриста уже зажгли толстые желтые свечи, и поленья жарко пылали в камине с декоративной полкой. На полированном столе был накрыт замечательный ужин из дичи, пирогов, жареной птицы, фаршированного мяса, марципана, фруктов и сладостей. Место Соланж украшал прелестный веночек из вощеных цветов, сквозь который был продет подарок от мэтра Перрена – пара белых перчаток с серебряной вышивкой на тыльной стороне в виде монограммы, вписанной в миниатюрные женские головки.

Мадам Дегре принялась радостно благодарить его, пересыпая благодарности извинениями за испачканное платье. Не было никаких сомнений, что голубая с серебром тафта безвозвратно испорчена. Хотя опрятная пожилая экономка, огорченно посочувствовав, и обтерла ее, как могла, чистой тряпочкой, смоченной в теплой воде, на нежной ткани все же остались отвратительные пятна от грязи забитых мусором парижских канав, текущих посреди мостовой.

Месье Дегре не особенно распространялся о происшествии, и никто не настаивал: на улицах Парижа такие неприятности были довольно обычным делом. Соланж, наделенная тонким чувством приличия, последовала примеру мужа. Она не сказала ни слова ни о мадемуазель де Фонтанж, ни о сапфировом браслете, и собравшиеся, решительно обругав состояние парижских улиц, наглость аристократов и дороговизну одежды, уселись наслаждаться пиршеством мэтра Перрена.

Прищуренные серые глаза офицера полиции весело и с интересом обежали гостей. Ему нравилась его работа, он желал выдвинуться, был честолюбив, энергичен, проницателен и усерден, и, хотя все считали, что Париж – европейская столица с лучшей полицией и самым низким уровнем преступности и числом преступников, Дегре все же надеялся, что произойдет что-нибудь такое, что даст ему возможность показать себя. Он уже достаточно хорошо знал жизнь Парижа, как ее внешнюю сторону, так и скрытую, хорошо понимал, кто есть кто при дворе, разбирался в придворной политике и интригах и не гнушался черпать информацию из скромных источников, таких как солдаты лояльных полков, личная охрана короля и даже прислуга в аристократических поместьях.

Люди, собравшиеся чествовать мадам Дегре, на первый взгляд казались обычными, хотя и забавными. Здесь были двое скучных юристов среднего возраста, столь же хорошо устроившихся и посредственных, как и сам мэтр Перрен. Третий был мелкий торговец шерстью, в сопровождении хорошенькой молодой жены, подражающей придворным модам. Затем – жена портного женской одежды мадам Вигурё, еще несколько небогатых горожан, по которым опытные глаза лейтенанта скользнули как по пустому месту, и вдова Босс. Ее он уже встречал прежде и знал, что она держит небольшую парфюмерную лавку, где жены именитых горожан покупают мыло и духи, дешевые имитации тех, которыми пользуются придворные дамы.

Наблюдательного молодого человека забавляли наигранная светскость, болтливость и заученное кокетство этой женщины и еще нелепые кружева и оборки, которыми она обрамляла свои немолодые прелести.

«Должно быть, она неплохо зарабатывает. На ней очень дорогая одежда», – думал он, украдкой поглядывая на нее через накрытый стол.

Из-за происшествия с праздничным платьем Соланж мысли его все время возвращались к теме женской одежды. Он знал, во сколько оно обошлось. Платье вдовы Босс из багрового шелка с золотым позументом, должно быть, стоило вдвое дороже. Вокруг ее рыхлой белой шеи вилась нить жемчуга, на руках красовалась пара модных колец, на поясе – парчовая сумочка, а ее плащ, висящий на спинке стула, был с воротником из блестящего соболиного меха. Как мелкая лавочница могла настолько дорого одеваться?

Дождавшись, когда разговоры и смех станут громче, месье Дегре, слегка наклонившись через жену, шепотом задал этот вопрос хозяину дома.

– А, вдова Босс! Неплохо она устроилась, правда? – подмигнув, с таинственным видом прошептал мэтр Перрен, а затем, еще больше понизив голос и склонив лицо к вееру Соланж из голубиных перьев с зеркальцем, пояснил:

– Она предсказывает судьбу, знаете ли, и составляет гороскопы.

– Что вы говорите?! – весело, также шепотом отозвалась Соланж. – Тогда я тоже буду. Ей – богу, я знаю об этом не меньше нее, да и кто знает больше обо всей этой чепухе?

Мэтр Перрен покачал головой и вновь со значением подмигнул месье Дегре.

– Мы знаем больше, не так ли, месье? Нет, нет, это совсем не то дело, чтобы в него ввязываться такой прелестной молодой женщине, как вы, Соланж.

– Но если никому нет от этого вреда, то это легкий способ заработать деньги!

Ее муж посмотрел через стол на цветущую вдову, которая уже выпила несколько бокалов вина и громко смеялась вместе с соседкой, женой портного.

– Предсказание будущего и составление гороскопов, – повторил он. – Напрасно ты думаешь, Соланж, что это всё безобидные занятия.

Но мэтр Перрен снисходительно улыбнулся.

– Ну-ну, не будьте столь суровы к доброй женщине. Она достаточно приятная, хотя и злоупотребляет немного людской доверчивостью. Она лишь обещает старым девам красивых мужей, матерям семейства – что их дети будут жить в достатке, невезучим – немного удачи, а затем продает им мыльный шарик и флакон духов, и все довольны.

– Она пьет слишком много вина, – прошептала Соланж мужу, поднимая веер к губам. – Почему ей никто не скажет? Мне она совсем не кажется приятной.

Молодой человек не ответил. Он рассматривал вдову Босс, физиономия которой и правда была примечательной. Из гладких очертаний ее круглого лица выступал тонкий клювоподобный нос, слишком большой по сравнению с маленьким детским ртом. Голубые и выпуклые глаза, один из которых слегка косил, придавали пикантность ее облику. Она была белокожей и с ярким естественным румянцем. Слабый подбородок несколькими складками переходил в пухлую шею. Волосы, хотя и довольно тонкие, были основательно напомажены и свисали маленькими колечками, как тогда было модно, на лоб и на белые, несколько сутулые плечи.

Дегре подумал (и посмеялся в душе из-за этой мысли), что она похожа на жестокую карикатуру на мадемуазель Фонтанж – даму, которая погубила платье Соланж и дала ей сапфировый браслет.

Вдова Босс заметила взгляд молодого человека и, с неприличной бестактностью обратившись к нему через стол, предложила ему выпить за ее здоровье. Он сделал это серьезно и учтиво.

Вдова проглотила свое вино, облизала влажные розовые губы и вновь наполнила бокал. Ее соседи попытались шутливо остановить ее, но она отмахнулась с внезапной вспышкой раздражения. Ее пухлые белые руки, блистающие броскими драгоценностями, снова обхватили бокал. Осушив его, она, враждебно глядя на Дегре и наклонясь вперед, крикнула ему через стол:

– Отчего вы на меня так уставились? За кого принимаете? Не думаете ли вы, что я боюсь вас, раз вы из полиции? Должна сказать, мэтр Перрен, что вы приглашаете странных людей! Ну, молодой человек, что вы думаете обо мне после того, как так долго меня рассматривали?

Выпито было уже изрядно. Все посмотрели на Дегре, который с достоинством ответил:

– Я думаю, что вы очаровательны, мадам. Я восхищался вашим прекрасным атласным платьем, вашими изумительными мехами, блистающими драгоценностями, парчовой сумочкой и золотым позументом и думал, какая вы, должно быть, умная деловая женщина, если в состоянии на все это заработать.

Вдова Босс засмеялась и поправила свои тонкие кудряшки, очень польщенная.

– Я и верно хорошо управляюсь, – похвасталась она с пьяной самоуверенностью. – Что еще делать бедной женщине, когда она остается одна? Да, мои дела сейчас идут лучше, чем тогда, когда мой муж, храни его господь, был жив.

– Благодаря продаже мыла и духов, мадам? – спросил молодой Дегре. – Или предсказаниям?

– Предсказаниям, – резко и неприязненно хмыкнула вдова Босс. – Да, я хорошо предсказываю судьбу. Приходите, я предскажу и вашу, молодой человек, или лучше пусть придет ваша жена!

– Я и правда хотела бы, – начала Соланж, но замолкла под улыбающимся взглядом мужа, а тот продолжил, наклоняясь вперед и обращаясь к смеющейся вдове:

– Насколько далеко вы смотрите в будущее, мадам, много ли ваших предсказаний сбылось?

– Все, – ответила она, грозя ему толстым белым пальцем. – Все! Нет такой женщины из тех, что приходили ко мне с жалобой на мужа, которая могла бы сказать, что я ей так и не помогла.

– Разложив карты? – с беспечным видом спросил Дегре.

– А как же еще? – вмешалась мадам Вигурё. – Она предсказывает судьбу, раскладывая карты, с помощью подноса песка или кувшина воды. Я сама ходила к ней, это очень увлекательно.

– Особенно если выпадет дама пик, – усмехнулась вдова Босс, и, потянувшись за темной бутылкой кларета, которую соседка отодвинула от нее подальше, хвастливо заявила:

– Скоро я смогу уйти на покой. Куплю себе шато за городом и красивого молодого мужа, заведу экипаж и четверку лошадей. Да, еще три прелестных дорогуши, желающих овдоветь, и мое будущее обеспечено.

Компания засмеялась; все, кроме Дегре и его жены, были слегка навеселе. Мэтр Перрен, приятно согретый едой и питьем, добродушно улыбнулся:

– Что за чушь она несет, эта Босс.

– Чушь, как же! – воскликнула, вставая, вдова. – Я говорю, что осталось еще три отравления, и я стану очень богатой женщиной. – И, пошатнувшись, вновь упала на стул, цепляясь за край стола.

– Ей пора домой, – запротестовала мадам Вигурё. – Она выпила слишком много и сама не знает, что говорит.

– Отравления и есть, – засмеялся один из юристов. – Если она имеет в виду тот мерзкий сироп для улучшения цвета лица, который продает моей жене.

И тут мадам Босс захныкала, положив на стол округлые толстые белые локти и вытирая выпуклые глаза суставами пухлых пальцев. Она стала уверять, что она бедная честная женщина и стыдно потешаться над ней и дразнить. Она лишь продает духи, мыло и мази для улучшения цвета лица да нескольким друзьям предсказывает судьбу по картам.

Мадам Вигурё принялась ее утешать, а мэтр Перрен перевел беседу на обычную тему расточительности двора и последних наглых выходок многим ненавистной королевской любовницы мадам де Монтеспан. Ее бесстыдство и мотовство растут с каждым днем. Уже двенадцать лет она остается королевской фавориткой, и ее влияние на него, кажется, только крепнет. Поразительно, она словно владеет чарами или колдовством! Простые люди охотно сплетничают о высокопоставленных, с жадным и презрительным интересом обсуждая их пороки, промахи и странности.

Лейтенант Дегре охотно слушал. Он часто замечал, что в шутках, скандалах и сплетнях есть изрядная доля правды, и ему было интересно наблюдать, как обыватели, когда их языки развязываются от вина, выставляют на всеобщее обозрение собственные зависть и злобу, обсуждая зависть и злобу других.