Kitobni o'qish: «Ну, Сашок, на посошок!»

Эта история о мужской дружбе, превратностях судьбы, случающихся в ней казусах. Короче, друзья мои, рассказываю о наших с Сашкой похождениях. Но не о всех (о детских мы уже успели благополучно позабыть), а совсем недавних, когда нам на двоих в сумме уже стукнуло больше ста двадцати годков! Вот такие мы, можно сказать, уже древние. Но по-прежнему бестолковые. Огорошил, да? А вот слушайте.

Жена моя купила дверной звонок. Он вообще-то и на фиг был не нужен, потому что у нас есть домофон, и любой визитер, прежде чем попасть к нам в подъезд,  может  сообщить о своем намерении через это дверное средство связи. Так что обычно гостя  ждет уже открытая дверь.

Но звонок был установлен в квартире еще строителями. При капитальном ремонте после заселения звонок куда-то затерялся, напоминая о своем былом присутствии лишь двумя проводками с залепленными изолентой концами.

Проводки долго торчали из дырки в стене поверх красивых обоев,  и эта уродливая инсталляция портила настроение моей жене каждый раз, когда попадала в ее поле зрения. То есть ежедневно.

Но вот на этой неделе Светка приволокла таки из магазина новый звонок, чтобы закрыть, наконец, эти нахально торчащие провода.

Повесить звонок на стене и присоединить к проводам, конечно, должен был я, как всякий уважающий себя мужчина. Но честно скажу – я боюсь электричества. Меня это, вне сомнения, полезнейшее изобретение за всю историю человечества,  невзлюбило с самого детства и било по любому поводу по самым разным местам.

Чаще всего, конечно, страдали пальцы, когда я, став взрослым,  менял лампочки, чинил утюг или там розетку. И это все было терпимо до определенной поры. Но однажды в армии – а служил ваш покорный слуга  в стройбате в качестве сварного, –  я умудрился (простите за такую подробность) пописать на затоптанный в дождливую погоду в грязь, пробитый во многих местах элекросварочный кабель.

И хотя это был кабель с так называемой низкой стороны, то есть невысоковольтный,  но разряда, прошившего мой организм через струю и то место, откуда она вытекала, хватило, чтобы я с воплем  грохнулся в эту самую грязь, высоко задрав ноги и одновременно хватаясь за пораженный орган.

Я тогда, если признаться, наложил кирпичей – будь здоров, так как думал: все, больше мой этот орган ни на что, кроме как облегчить мочевой пузырь, не сгодится. Но все обошлось. И жениться потом смог, и даже дважды; и детей родить – про двоих точно знаю, они мне уже и внуков наплодили.

Но сейчас речь не об этом. А о том, что с тех пор я стал панически бояться электричества в любых его проявлениях и избегал непосредственного  контакта с ним. Вот и в этот раз я попросил присобачить новый звонок сына. Он хоть и биолог по образованию, но за годы студенчества и одинокого проживания на разных съемных квартирах  насобачился ладить  с электричеством.

– Ладно, – сказал сын, когда я ему позвонил. – Время выберу, подъеду, сделаю.

Ну, неделя прошла, вторая, а сыну все некуда. А тут объявляется мой друг детства, Сашок.  Тут, наверное, надо сделать небольшое отступление и рассказать немного о нас, как мы повстречались здесь, в самом сердце России, в Красноярске, тогда как детство наше и юношеские годы  прошли далеко от Восточной Сибири, в Казахстане.

Жили мы и росли в прииртышском сельце Пятерыжск, по соседству. Сашкин  дом, в котором он обитал со своей старшей сестрой Валей и родителями, был через забор от нашего.

Мои родители были обычными совхозными крестьянами, а Сашкиных можно было отнести к сельской элите. Потому что мама его, Елизавета Михайловна,  была директором нашей восьмилетней школы, а папа, дядя Толя, учетчиком.

Но это не мешало нам дружить. Мы  бегали рыбачить и купаться на Иртыш и пойменные озера, иногда ночевали друг у друга. Случалось, ссорились, а то и дрались, и тогда забор становился границей между нами, через который мы перекидывались задорными дразнилками.

– Очкарик! – орал я с со своей стороны. – Иди сюда, я тебе очки-то щас разобью!