Kitobni o'qish: «Корреспондент. Фантасмагория»

Фотография на обложке – фотограф Максим Смирнов

«Братия! не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетние»

(1 Кор.14:20)

Предисловие

Наш рамный внедорожник в наступающих весенних сумерках пробирался разбитыми горными дорогами Алтая в отдаленную старообрядческую деревню. Кроме меня в машине была моя престарелая мать, мой редактор с женой, а также наш общий друг – старообрядец Миша Крылов. Смеркалось, Михаил знал здешние места, но мы все равно волновались, что не успеем дотемна. В деревне нас ждали. Глава районной администрации обо всем договорился по телефону. Мы предлагали ему поехать с нами второй машиной, но он отказался.

Это была не поисковая экспедиция и не телевизионный репортаж. Это была эвакуация.

По дороге сюда из Москвы мы насмотрелись достаточно аварий, езды без правил, частых перестрелок, закрытых и разграбленных магазинов и мародеров всех мастей. Пару раз ушли от погони. У нас был охотничий карабин «Вепрь» и помповый дробовик 12-го калибра Hatsan Escort. Если б не они, от преследователей мы бы вряд ли отбились. Патроны были уже на исходе. Есть ли запасы патрон в старообрядческой деревне – мы не знали. Радио бубнило о том, что подобный беспредел творился почти на всей европейской части России, а также в отдельных регионах Сибири и Дальнего Востока. Подобная ситуация сложилась в Лондоне, Париже, Нью-Йорке, Брюсселе, Пекине и их окрестностях, а также на большей части территории США и всего цивилизованного мира. Люди сходили с ума повсюду, и эта эпидемия безумия стала той формой апокалипсиса, которую никто не ожидал.

Если бы ребенок мог только помнить коды доступа к ядерным системам, от мира уже давно ничего бы не осталось. Но, слава Богу, надежда была хотя бы в том, что человеческая глупость не всегда одержима самоуничтожением. Есть еще та глупость, что просто хочет жить, но жить в безумии и окружая себя безумием. То есть удовлетворяя свои самые первобытные инстинкты во что бы то ни стало. Таков стал этот мир не без моего участия. О, если бы я мог хоть как-то исправить ситуацию! Скромный корреспондент одного желтого телеканала в одной желтой бездарной передаче стал соучастником той цепи событий, которая привела теперь мир к его печальному концу.

И редактор этой самой передачи теперь сидел со мной в одной машине, зажав голову руками, и медленно сходил с ума. Скажи я ему теперь, что это я виноват в том, что творится с миром, он не поверит. Да он просто пошлет меня на три буквы… Да и кто поверит? Кто я такой, чтоб определять судьбы мира? Бог Вишну? Иисус Христос? Смешно! Я наговариваю на себя… Я же обыкновенный человек! Как я могу решать судьбу мира! Нет, то заложено было природой, Богом самим, задолго до меня! То закон развития цивилизации, апокалипсис Библии! Что я? Тля, никому не нужная… Но почему через меня? Через меня прошел этот роковой поток событий, и ведь моя воля и мой поступок сыграли в этом всем и не последнюю роль, пожалуй. Нет, я виноват. Я это знаю, и никакие Библии и пророчества не вытравят теперь из меня это чувство вины.

Глава первая. Работа как она есть

А всего год назад я, Стас Прибылов, работал корреспондентом на телевидении в одной весьма популярной передаче «Смотри в оба». Рейтинговую желтуху было гнать несложно. Один залез голым на дерево и мочился на прохожих, другой перестрелял всех коллег на работе, третья научилась курить сигарету задницей. Людям это интересно, они это смотрят. Ругают, но смотрят, рейтинги высокие, реклама стоит дорого. Найти видеосюжет не составляло труда.

Я же давно в штате. Граждане звонят, координатор записывает, и я выезжаю со съемочной группой по адресу. Это когда-то я пришел желторотым стажером со своими 10 сюжетами, из которых отобрали один. Если бы тогда он не получил переходящей Кепки Лужкова, не знаю, где бы я потом работал. Народу у нас проходило много, по пятьдесят человек в день. Задерживались немногие – длинноногие девицы и талантливые корреспонденты. Я попал во вторую касту.

Помню свой первый сюжет – то была середина 90-х, время лихое и мутное. Начальники на ТВ были такие же  лихие и мутные. Вот такой мутный был и у нас начальник – Юрий Давидович Кац. Отличался он всегда кислой физиономией и большим снобизмом. Ходил не спеша, держа под мышкой свой пухлый портфель с сюжетами и правками. Черные кудри на голове переходили в удлиненные виски, похожие на бакенбарды. Циник он был большой и невзлюбил меня сразу, возможно, из-за внешности. Я составлял, кажется, ему полную противоположность. Кац любил окружить себя красивыми девушками, поупражняться в остроумии и пожурить какого-нибудь корреспондента за непрофессионализм. Вопрос нашей несовместимости был вполне понятен: альфа-самец в стаде должен быть один. Я на эту роль не претендовал, но Кац, конечно, видел во мне конкурента. В уютном болотце из долларов и девиц царствовать хотелось одному. Доллары мелькали тут прямой наличкой и в разных вариациях: и в конвертиках, и так – из рук в руки. Никаких касс и ведомостей я в то время там не наблюдал, не говоря уж о рублях. За сюжет платили пятьдесят баксов. Тогда это были хорошие деньги. Учитывая, что за месяц можно сделать сюжетов десять-двенадцать… Если бы один Кац определял всю политику передачи, то меня, конечно, не взяли бы. Но над Кацем был начальник, а это как раз мой знакомый, вернее, знакомый моих знакомых, которые меня к нему и привели. И вот этому начальнику мой сюжет понравился, так что Кацу пришлось проглотить горькую пилюлю, оставив меня на работе. Он, правда, постарался, чтобы сюжет мой вышел в день «профилактики» на канале, когда его в Москве не показывают. Так что посмотреть его ни мне, ни моим родственникам и друзьям не удалось. Но зато я перегнал его себе на VHS и дал посмотреть всем, кому надо. Так что Кац несильно мне насолил.

Сюжет был об одном грузчике в арбатском гастрономе, который когда-то пел в Большом театре, но потом уволился из-за низкой зарплаты и пошел прессовать мусор. Этого мало, он еще принялся обучать всех желающих итальянской манере пения – бельканто. И это у него неплохо получалось! Ученики к нему шли толпой, и за обучение он брал недорого. Много лет спустя в одном московском монастыре я встретил монаха, который тоже был его учеником. Маэстро звали Рафаэль. Может, он сам себе придумал такое красивое имя – не знаю, паспорт я его не проверял. Это был небольшого роста кудрявый армянин с чудными красавицами дочками 16 и 15 лет. Сюжет я снял на рабочем месте, прямо за прессовальным станком, куда он складывал коробки из-под мусора, опускал рычаг, и железный механизм сдавливал бывшую тару со страшной силой. Сам же Рафаэль в это время напевал высоким голосом арии из итальянских опер, если не как Паваротти, то как Зураб Соткилава.

Я не знаю, где увидели сюжет зрители, возможно, в других городах, но персонаж этот так всем понравился, что программу засыпали звонками и письмами. Пришлось дать сюжету приз – переходящую Кепку Лужкова, так он назывался почему-то, а Рафаэлю даже выдали какие-то деньги, не то подарок. Кепки Лужкова я так и не видел – видимо, она перешла с одного гвоздя в комнате редактора на другой, если вообще существовала. Но результат был – меня оставили корреспондентом, и это было главное!

А Кац со временем куда-то испарился, выпустил со свойственным ему цинизмом пару недоброжелательных сюжетов о властях и церкви. Пришлось переквалифицироваться в подпольщики. Вещал потом где-то за рубежом. Так что дорога расчистилась. Редактор пришел новый. Умный, деловой, практичный, побывавший в разных телевизионных болотах, и потому тертый и в меру циничный. Простая русская фамилия  Блинов располагала к себе. Имя же, Эдуард, намекало на некоторую породу и умственный ценз. Он был полноват, лысоват, дело знал, говорил прямо и грубо, двуличием не отличался.

На кабинете его всегда висела табличка «Проси мало. Уходи быстро».

Со времен моего дебюта прошло 18 лет. Программы на ТВ обычно так долго не живут. Но наша – особый случай. Пережив несколько судов собственников и сменив пару названий и каналов, она по-прежнему продолжала заливать мозги сограждан тоннами желтизны и сплетен. Удивительно, но и Кац нашел свое место на одном из параллельных каналов – делал примерно то же самое, что и мы, только с гораздо меньшим рейтингом. Я был уже ведущим и корреспондентом одновременно. Ну, не хотелось мне сидеть в студии, нравилось ездить. Люди меня узнавали, я был популярен. Возможно, эта причина – мелькание моей физиономии на экране – удержала меня от соблазна сделаться телевизионным начальником в тиши кабинета, чтобы получать немного большую зарплату. Мне нравилось быть популярным. Люди считали меня «успешным». Кое-кто порывался сделать сюжет обо мне самом, но я тщательно избегал вторжения в мою частную жизнь.

Перебьются тем, что у них и так уже есть. Свою спальню и дом я оставлю себе.

В тот день я шел к Блинову, чтобы узнать его мнение о моих новых предложениях. Пару недель назад вышел удачный сюжет о психе, гулявшем в Сокольниках и зарезавшем себя на глазах у девушки в ресторане. Там в районе несколько психиатрических учреждений, и «тихие» больные выпускаются на улицу погулять. Один такой «тихий» догулялся до знакомства с девушкой, пригласил ее на кофе в ресторан, а когда надо было расплачиваться, воткнул себе вилку в глаз. Девушку забрала скорая помощь.

…Пройдя по коридору, я зашел в монтажку. Там сидел Ярик, полный и благодушный монтажер. Монтажеры мне нравились. С ними было легко общаться на своем собственном сленге, не оставлявшем ни малейшего сомнения в нашем общем веселом цинизме. «А ну, приклей-ка мне вот эту хрень на пару секунд!» – отдавал я команду. «Может, вот этого дятла еще дать?» – предлагал монтажер. «Да нет, – парировал я, – дятла подрежь, а эту стерву крашеную оставь!» Примерно в таких диалогах «о прекрасном» проходил и весь монтажный день. В итоге получалось довольно неплохо, живенько и интересно. А что еще нужно зрителю?! У нас ведь не канал «Культура». Зато денег платят гораздо больше. Пусть кто-нибудь скажет, что мы были плохими людьми! Да душевнее и лучше коллектива я за всю жизнь не видал!

Некоторые сюжеты я делал как начальник для стажеров. Они снимали, а я контролировал монтаж.

Зайдя в монтажку, я глянул на монитор. В комнате, похожей на операционную, группа врачей склонилась над пациентом. Лица его было не видать. У одного из врачей в руке была пила-болгарка, он что-то усердно пилил, и искры сыпались во все стороны. Девушка рядом поливала сие дело водой из клизмы.

– Опять кто-то гайку на член одел? – спросил я. – Я смотрю, там процесс налажен уже, болгарочка…

– Там не только гайка, – ответил Ярик. – Там еще и подшипник какой-то! Во! – прокрутил он кассету вперед. Девушка показывала на ладони распиленные части втулки, сантиметра четыре в длину. Сухопарый мужичок лет за 50 нехотя встал с кушетки, надевая штаны. Девушка что-то радостно поясняла.

– Второй за неделю, – объяснил Ярик.

– Чего не сделаешь, чтоб стоял! – только заметил я философски. – С тобой делаем чего-нибудь сегодня?

– Диван-убийца! – отрапортовал Ярик. – Бабушку проткнуло пружиной от дивана!

– Кошмар! – сказал я и представил себе эту печальную картину. Может ли быть более дурацкой смерть? Почитал на ночь «Лолиту» Набокова, спишь себе спишь – и вдруг пружина вонзается тебе в бок!

Впрочем, несколько таких дурацких сюжетов уже приходилось делать. Про всякие нелепости. Вспомнилось, как наш ветеран дружил с немецким. Волею судеб они сошлись уже после войны на какой-то встрече в Германии, стали переписываться, дружить. Наш приезжал к нему, а его приглашал к нам. Немец был спортсмен, до старости прыгал с парашютом, как в молодости десантником в тылы Красной Армии. Наконец, в 90-х Фридрих навестил своего друга. По просьбе гостя, они поехали на какую-то вышку прыгать с парашютом. Парашют у немца не раскрылся. Печально. Бедняга забыл, что парашют надо было прихватить с собой из Германии. Или сюжет про наших ветеранов, которым подарили на 9 мая носки. У пары из них не оказалось ног. Чушь, бред. И зачем подарили, и зачем снимать?

Последнее время я стал уставать от всей этой желтизны. Хотелось чего-то настоящего, стоящего, человеческого. Успех успехом, да, узнают. Но ведь надо и для вечности поработать! А что я сделал стоящего, для искусства, для людей? Не тех двуногих, что пялятся в желтые газеты и передачи, а для нормальных людей! Ведь у меня растет дочь, ей уже 15, скоро школу закончит, что она расскажет о своем отце? Как папа снял про бабушку, которую проткнуло пружиной от дивана?

Нет, конечно, я пытался делать и серьезные сюжеты. Был цикл про бомжей, армия спасения, супы на вокзале и т. п. Но не пошло что-то у зрителя. Смотреть на неудачников никто не хотел. А ведь там были человеческие судьбы! А, кому это надо…

Недавно ехал в дождливую погоду на своем желтом Volvo. Стоит девушка у дороги, мокнет под дождем, ветер, дождь. Жалко ее, хрупкая нежная фигурка, на вид не больше 25, в туфлях на каблуках, белых колготках и черной кожаной юбке. Остановился. «Садись», – говорю.

Девушка села:

– Спасибо! – буркнула слабым голосом. Вода капает с волос. Черные глазищи, ресницы как ненастоящие, робкий вид.

– Куда везти вас? – спрашиваю.

Молчит.

Я остановил машину, повернулся:

– Какие-то проблемы?

Девушка уронила робко:

– Я работаю.

Я не понял:

– Работаешь где? Везти-то куда? Куда надо? Я подвезу!

– Я работаю здесь!

– В смысле?

Девушка улыбнулась:

– Ну, клиентов ловлю.

– Проститутка что ль? – догадался я. Девушка была миловидна и не похожа на проститутку.

– Ну да, – смотрела она на меня волчонком. – Занимаюсь любовью за деньги. Извините, я тут намочила, – заерзала она на сиденье, заметив капли, упавшие с мокрой одежды.

Я разглядывал ее с любопытством. Да, черты лица слегка примяты пороком, но не более обычного. Вероятно, она занимается этим делом недавно. Я не знал, что сказать. Наверное, она решила, что я ее снял.

– Послушай, – я смутился. – Я не знал, что ты…

– Да ничего, – сказала она обреченно. – Я выйду, – и взялась за ручку двери.

– Подожди, – остановил я ее. – Там же дождь, а у тебя даже нет зонта. Ты и так промокла. Заболеть хочешь?

– Да нет, спасибо, – поблагодарила она неизвестно за что. – Мне работать надо.

– Подожди, хоть дождь переждешь! Ты обедала сегодня?

– Нет еще.

Я прикинул, как занять ее время. Мне не хотелось так просто выгонять ее из машины.

– Хочешь, пообедаем где-нибудь, я угощаю. А потом продолжишь.

Девушка подумала секунду. Идти на улицу опять ей не очень-то хотелось. В машине было тепло и уютно.

– Хорошо, если вы такой добрый, – сказала она и посмотрела виновато.

Я тоже смутился.

– Да нет, я… Тут вот торговый центр, там и пообедаем. Заодно куплю тебе зонт!

– Спасибо, – сказала она и первый раз улыбнулась.

Невольно улыбнулся и я.

Мы нашли неплохой ресторанчик на последнем этаже торгового центра. Сидели возле окна, так что можно было созерцать дождь. Я разглядел ее получше. Она была миловидна. Большие глаза, черные локоны и белая кожа. Остатки косметики на лице. Легкие мешки под глазами. Звали ее Наташа.

– Откуда ты приехала? – спросил я.

– Из Белоруссии. А что? – она ела с аппетитом.

– Могу я спросить, почему ты этим занимаешься? Разве по нормальному нельзя?

– Это как? – зыркнула она, жуя.

– Ну, замуж выйти, на работу устроиться.

– Замуж как-то рановато, и для себя пожить хочется…

– А сколько тебе?

– Двадцать три… а по поводу института… вот накоплю и поступлю. Мне двадцать тыщ надо.

– Двадцать тыщ чего?

– Долларов! Институт Дружбы народов! Чтоб поступить на госотделение.

– Ох, и ни фига ж себе!

– Ну да… – пожевала она. – Вот накоплю и не буду больше этим заниматься.

– А много еще копить?

– Много.

Я рассматривал ее и понимал, что объяснять что-либо этой современной девушке бесполезно. У меня растет дочь, переходный возраст. От этой идеологии моей визави легкий холодок бежал у меня по спине. Теперь, когда она вытерла лицо и расправила волосы, выглядела она вполне привлекательно.

– Как же ты работаешь? – спросил я. – Есть у тебя крыша, подружки?

– Я живу с подружкой. Квартиру снимаем. А крыши нет. Мы сами по себе.

– А, то есть принимаешь на дому?

– Ну, могу и к клиенту. За дополнительную плату.

– А родители знают, чем ты занимаешься?

– Нет, конечно, – она усмехнулась. – Я им говорю, что учусь в институте.

Видимо, она ждала, что я сделаю ей предложение – легкий перепих в машине или поехать к ней.

– А сколько ты стоишь? – поинтересовался я.

– Ну, час – сто долларов, ночь – четыреста!

– Сколько?! – чуть не выпал у меня стакан из рук.

– Четыреста, – почти про себя буркнула Наташа. – Есть и по восемьсот берут.

– Однако, – сказал я тоном Кисы Воробьянинова. Предлагать работу секретарши ей было бы странно. – Что, и сайт свой есть?

– Да не, моего личного нет, а так мои фотки есть на других сайтах. Но там агентству надо комиссионные за звонок платить. Конкуренция вообще большая! – она недовольно скривила лицо и вытерла себя салфеткой. – А вы-то кем работаете?

Для меня этот вопрос был несколько странный:

– А ты не узнаешь?

– Нет.

– Ты что, телевизор не смотришь?

– Нет. Вы кинозвезда?

– Ну, вроде того.

Дальше разговор продолжать как-то не хотелось. Тоже мне, «кинозвезда», снял проститутку на улице.

Я посадил ее в машину и отвез на то же место. Дождь закончился. Знаю, надо было заняться увещеваниями о спасении души, загубленной молодости и все такое. В конце концов, предложить ей какую-нибудь другую работу – корреспондентом, например, администратором на телевидении. Но ничего, что могло бы перебить четыреста долларов за ночь, мне в голову не приходило. Черт возьми, это еще кто из нас больше зарабатывает?! Проститутка голубых экранов, то бишь я, или работница горизонтального положения?

Впрочем, я ей сказал-таки, что работа, которой она занимается, – опасна. Никто не знает, какой маньяк придет к ней завтра, и что будет у него на уме. Мало ли освободившихся зэков и просто шизофреников – она же у них справки о душевном здоровье не спрашивает?!

Все это она выслушала с философским видом и вздохнула:

– Ну, значит, судьба такая…

Мы попрощались, и я ей оставил свою визитку.

Дорогой я размышлял об ее опасном ремесле. Что мне до нее? Мало ли этих проституток шлялось по просторам столицы? Понаехали из всех городов. И убивают их, и кидают, а все без толку.

Об этом я и решил поговорить с шефом, когда направлялся к нему в кабинет. Сделать такой сюжет, чтобы общество обратило на эту проблему внимание. В конце концов, где-то в Голландии в квартале Красных фонарей стоит памятник проститутке. Сделать эту работу защищенной, легальной, как там, у них, – почему бы и нет? Хотя бы меньше смертей будет. Но нет, конечно, общество этого никогда не поймет. У нас страна православная, и проституток быть не должно. Жаль только, что они есть. С этими мыслями я и зашел в кабинет шефа. Он уже меня ждал.

– Проходи, садись! – кивнул он на кресло перед столом, не отрывая глаз от сюжетов, которые я ему накатал накануне. Он что-то черкал карандашом, то жестко и решительно – видимо, подчеркивал понравившееся, то делал какие-то пометки.

В такие моменты его крепкий череп напоминал мне работающего Лукича над «Апрельскими тезисами». Он также покусывал карандаш и едва бросал на меня короткие взгляды.

– Ну, это мы делали… это тоже, а вот это интересно, это тоже ничего… Да! – поднял он на меня глаза. – Видел тут твой последний сюжет с психом в Сокольниках. Это, конечно, бомба! Аж мурашки по коже. Я знал, что там психушка, но, чтобы так вот по улице ходили… Кошмар! Представляю себе состояние этой мамзели!

– Да, ее потом скорая забрала, – подтвердил я.

– Ты вот тут про проституток предлагаешь, – насупился шеф. – А к чему мы можем тут призвать – граждане, не ходите в проститутки? Или не пользуйтесь их услугами?

– Я имел в виду постановку проблемы, – стал я объяснять. – Количество проституток слишком большое, никто их не охраняет. Угроза жизни постоянно. Открываешь любую газету – убийство, убийство… Вон, недавно из машины выкинули очередную проститутку с перерезанным горлом, прямо в центре Москвы…

– Это понятно, – перебил шеф. – Но, призвать-то к чему? У нас в конце программы призыв должен быть к чему-то, как здесь у тебя было: не выпускайте психов на улицу! А здесь что? Дорогие друзья, не ходите в проститутки, можете лишиться жизни и здоровья?! – Шеф взял паузу. – У нас свободное государство, каждый волен выбирать сам – идти ему в проститутки или нет. Есть спрос – есть и предложение! Таково общество, в котором мы живем. У меня программа не о морали!

– Но ведь убивают, – пытался я возражать.

– И что? – уставился на меня шеф. – Они сами пошли на этот путь. Всем уже давно все известно. Нам бомба нужна, сенсация, понимаешь?

– Понимаю.

– А не о морали рассуждение, – вяло добавил шеф.

«Нет. Не похож он на Лукича, – подумал я. – Тот проституток уважал. На „Даме с камелиями“ Дюма младшего, говорят, плакал как ребенок. Впрочем, и сифилис мозга у него, вероятно, от них же».

Шеф немного лукавил, сюжет с убитой проституткой, особенно каким-нибудь зверским образом, был бы как раз наш сюжет – вполне в духе программы. Однако тут было что-то личное. Не хотел он трогать эту тему и пробуждать к проституткам жалость. Что ж, «жираф большой, ему видней». На то он и начальник.

– А все же, не мешало бы сделать что-нибудь серьезное, – заметил я философски.

– Слушай, Стас, – посмотрел на меня шеф внимательно. – Это возрастное, пройдет. Там у тебя диван-убийца, старик, вот это серьезно! Бабушку проткнуло пружиной от дивана!

– Слыхал, – махнул я рукой и поплелся в монтажку.

Вечером того дня я был на каком-то приеме в честь модного журнала. Там была симпатичная фотокорреспондентка Лена. В виде исключения я дал ей небольшое интервью, а она мне свой телефон. Было весело. Я, правда, не пригласил ее домой.

Сейчас у меня был период вялотекущего расставания с моей третьей женой. Дочка-то была от первой и давно уже жила с матерью. Машунька, дочка моя, была та еще егоза! Все ей не сиделось на месте. Теперь вздумала в Америку по обмену поехать на год учить английский язык. Дай ей на это денег! Папаша у нее знаменит, значит, даст – а куда деваться-то? «Поехала бы в Англию, – говорю, – и гораздо ближе, и язык правильней, а то в Америку!» Со второй женой я развелся три года назад.

Третья, рыжеволосая Анжела, работала главным бухгалтером в салоне красоты. Из-за этой любви, рыжей бестии, я бросил жену Наташу. А Анжела ушла от мужа. Тогда мне казалось, что это любовь. Год мы были любовниками.

Я не смог изменять жене больше, да она и сама уже обо всем догадалась: поздние возвращения, смс-ки по вечерам, недоговоренности и холодная постель. Короче говоря, я просто сказал, что полюбил другую. Она так и спросила: «У тебя, что, есть любовница?» Я ей честно и ответил, что есть. «Ну и живите вместе, не скрываясь», – ответила жена, и я был ей благодарен за это. Милая, кроткая, замечательная женщина… еще долго я находил стопочки ее рецептов в шкафу, и аж дрожь пробирала, какая же она была хорошая! Но что делать, если страсть меня обуяла нешуточная? Честность, казалось мне, всегда лучше обмана. Тем более, что со второй женой наши отношения давно уже переросли в дружеские. Переходить к святому браку без интима я еще был не готов. Она жила у меня, поэтому квартиру разменивать не пришлось.