Kitobni o'qish: «Первая мировая война»

Введение

1914 год предопределил судьбу нашей Родины как минимум на век вперед. В 1914 году Российская империя вступила в мировую борьбу. В 1917 году в России началась Великая русская революция. В 1921 году в основном закончилась Гражданская война и у власти утвердилась партия большевиков, предпринявшая грандиозный и далеко не однозначный по своему процессу и последствиям социальный коммунистический эксперимент. Девяносто лет назад наша страна приняла самое активное участие в тех событиях, что самым кардинальным образом изменили жизнь на одной шестой части суши нашей планеты. И уже почти век как в России больше нет монархии.

Россия стала первой европейской страной, в которой в XX столетии рухнула монархия. Представляется почти невероятным, что могущественная стовосьмидесятимиллионная Российская империя, занимавшая одну шестую часть суши, включавшая в себя более двухсот наций и народов, перед которой трепетал любой враг, в одночасье рассыпалась как карточный домик. Спустя всего какой-то год после крушения царизма о своей независимости объявили Польша, Финляндия, страны Прибалтики, Украина, Закавказье. В то же время вчерашние противники и союзники с увлечением планировали раздел нашей страны – «русского наследства».

Как ни странно, не существовало достаточно мощных объективных, экономических предпосылок падения режима последнего всероссийского императора Николая II. Конечно, страна испытывала определенные трудности, но многим воюющим державам приходилось еще хуже. Военные годы – они всегда не сахар, и если сравнить жизнь россиян в периоды обеих мировых войн, то невзгоды Первой мировой войны покажутся детскими перед теми трудностями, что испытывали наши деды в Великую Отечественную войну. Враги держались на грани. Германия и Австро-Венгрия ввели продовольственные карточки уже в 1915 году. Турция оборонялась только за счет немецкой помощи. Не лучше приходилось и союзникам. Снабжение Великобритании находилось под постоянной угрозой вследствие действия германских подводных лодок. Французы были вынуждены резко снизить свое потребление. И это при том, что как минимум половина жителей русской деревни в период Первой мировой войны повысили качество потребления, не только несколько лучше питаясь, но и покупая ранее недоступные предметы роскоши.

Можно сказать, что Россия потерпела на фронтах ряд поражений, однако кому приходилось лучше? Итальянцы вообще воевали исключительно потому, что львиную долю противостоящих Италии австро-венгерских армий поглощал Восточный (Русский) фронт (как только Восточный фронт застыл в тисках революции, австро-германцы немедленно опрокинули итальянскую армию при Капоретто, и только французская помощь спасла Италию от гибели). Бельгия и Сербия были оккупированы Германией и ее союзниками, но непокоренные нации продолжили борьбу в составе союзных армий и после победы по праву воспользовались ее плодами.

В свою очередь, после того как в 1914 году устояла Франция, а в 1915 году – Россия, стало ясно, что поражение Центральных держав – Германии и ее союзников – есть лишь вопрос времени. В 1916 году неприятеля хватило только на разгром Румынии, но на всех прочих фронтах Центральные державы ушли в глухую оборону. Да, не все складывалось гладко для технически не обеспеченной и привыкшей воевать большой кровью русской армии. Но и в 1916 году тяжелые поражения (Нарочь, Барановичи, Ковель, Румыния) сменялись блистательными победами (Луцк, Черновцы, Эрзерум, Трапезунд). За спиной же Антанты стоял американский экономический гигант, что обеспечивало победу в борьбе на измор.

Очевидно, что причины падения монархии, а вместе с ней и империи, могли быть исключительно внутренними. Непредвиденная по своему размаху и социально-политическим последствиям война в государствах с нерешенными внутренними проблемами становилась предпосылкой и последней причиной назревшей революции. Многонациональные Российская, Австро-Венгерская, Османская империи являлись первыми потенциальными жертвами произошедшей в 1914 – 1918 годах, по меткому определению А.Е. Савинкина, «войны-революции»¹.

Первая мировая война велась за империалистический передел мира ведущими странами планеты, так называемыми «великими державами». Российская империя, также состоявшая в «клубе» великих держав, не могла остаться равнодушной к этой схватке. Другой вопрос, что русскому военно-политическому руководству надлежало всеми силами стараться остаться в стороне от Большой Европейской войны как раз вследствие нерешенности внутренних проблем, которые в начале XX века приобрели уже системный характер. Рецензируя труд В.В. Поликарпова «От Цусимы к Февралю», М.А. Фельдман совершенно справедливо замечает, что «гигантские просторы Российской империи, локально затронутые индустриализацией, относительно небольшое и преимущественно бедное население исключали саму возможность подготовки к войне, как важнейшей общенациональной задаче. Думается, что такой вывод автора является важнейшим тезисом, имеющим методологическое значение»².

Это прекрасно понимал последний выдающийся «государственный человек» Российской империи – П.А. Столыпин, отказавшийся от традиционной активизации имперской внешней политики во имя сосредоточения на наиболее назревших внутренних проблемах. Прежде всего – решения аграрного вопроса и урегулирования взаимоотношений между царским режимом и отечественной буржуазией. Не зря еще в марте 1911 года, незадолго до своей гибели (или намечавшейся императором отставки своего премьер-министра), П.А. Столыпин предупреждал Николая II: «Я за пять лет изучил революцию, и знаю, что теперь она разбита и моим жиром можно будет еще лет пять продержаться. А что будет дальше, зависит от этих пяти лет»³. Спустя ровно пять лет после этих слов Российская империя приближалась к порогу новой революции, той, что все-таки смела династию Романовых, а вместе с ней и русскую монархию. Характерным явлением начала двадцатого века стал тот факт, что, наверное, впервые ведущий континентальный гигант – Россия – встал на сторону западноевропейских «держав моря» против своих традиционных союзников. На протяжении полутора веков перед четырнадцатым годом великая евразийская держава (Россия) и гегемон Центральной Европы (Германия), являясь географическими соседями, не воевали друг с другом, и даже, напротив, как правило, являлись союзниками. Такое положение обусловливалось традиционными экономическими, культурными, военно-политическими связями. А также – родством правящих династий и общностью монархических интересов.

И вдруг все изменилось. Монархическая Российская империя оказалась в союзе с буржуазными странами Запада – Великобританией и Францией, – которые противостояли европейским монархиям в лице Германской и Австро-Венгерской империй. Неестественность этого союза и парадоксальность русско-германского противостояния стали одним из определяющих векторов развития мировой политики в XX столетии. В обеих мировых войнах наша Родина – Россия-СССР – воевала с Германией, имея в качестве своих союзников атлантические державы: Соединенные Штаты Америки, Великобританию, Францию.

Одним из характерных моментов противоборства прошлого века стало то обстоятельство, что в развернувшихся в Европе мировых противостояниях одна только Россия удерживала против себя половину и более сил общего противника, олицетворяемого Германией и ее союзниками. В то же время союзные России страны, пользуясь выгодами своего географического положения и технического потенциала, как правило, стремились выждать благоприятного исключительно для себя хода событий, дабы не только нанести поражение Германии, но и одновременно максимально ослабить Россию – своего естественного соперника и конкурента.

Интересно, что по окончании обоих мировых конфликтов Запад, поставив Германию на колени, одновременно «протягивал ей руку помощи», заключавшуюся в некоторых послаблениях взамен на военное сдерживание России. Тем самым Россия и Германия вновь разводились «по разные стороны баррикад»: даже одержав победу, Запад опасался возможного союза России и Германии. И это тоже неспроста, ибо такой союз был естественным как с исторической, так и с геополитической точки зрения. Вовлекая в орбиту своего влияния то Германию, то Россию, атлантическим державам удалось не допустить усиления континента в борьбе за планетарное превосходство. В итоге единственной сверхдержавой, претендующей на «защиту своих интересов» в любой точке земного шара, в конечном счете стали укрывшиеся за непреодолимым водоразделом Атлантики Соединенные Штаты Америки.

Русский меч всегда лежал тяжелым грузом на весах мирового противостояния. Однако действовал он, к сожалению, слишком часто во имя интересов своих западных союзников, которые вовсе не были склонны к адекватной отдаче и жертвам, нежели в собственных интересах. Запад требовал русской крови взамен любой своей помощи: оружия, продовольствия, сырья, других необходимых материалов. При этом в годы Первой мировой войны союзные поставки шли в счет будущего долга России, а русская кровь подразумевалась как бесплатная жертва во имя достижения общей победы. Русская монархия в 1914 году сделала определяющий выбор, фактически предопределив внешнеполитическую ориентацию страны в первой половине XX века.

В отличие от Великой Отечественной войны, в 1914 – 1917 годах Восточный (Русский) фронт Первой мировой войны так и не стал главным. Не здесь был окончательно разбит враг, и не здесь стояла большая часть непосредственно германских войск. Однако Восточный фронт нельзя однозначно назвать и второстепенным: Россия одна сковывала до половины вооруженных сил коалиции Центральных держав (в годы Второй мировой войны эта цифра возрастет еще более). В то же время против другой половины вооруженных сил немцев и их союзников сражались французы, англичане, американцы, бельгийцы, итальянцы, сербы, португальцы и солдаты многочисленных колоний западных государств вместе взятых. Именно поэтому вклад Российской империи в общую победу неоценим. И именно поэтому наши вчерашние союзники постарались сразу же по достижении общей победы забыть о роли России, замалчивая ее действительное участие в войне. И именно поэтому горькие уроки прошлого должны стать руководством для действий в будущем, чтобы не допустить тех ошибок, что когда-то самым негативным образом отразились на жизни нашей Родины – России.

Глава 1
Накануне первого выстрела

Начало XX столетия вполне логически наследовало свои корни в веке XIX – веке просвещения и прогресса. XIX век, невзирая на массу войн и конфликтов (начиная от Наполеоновских походов и заканчивая Крымской и Франко-прусской войнами), тем не менее, не отличался особенной жестокостью и насилием. Профессиональные армии (даже всеобщая воинская повинность революционной и наполеоновской эпох во Франции не стала таким уж особенным исключением) сталкивались друг с другом на полях сражений, а на население прифронтовых и оккупируемых областей ложилась лишь тяжесть издержек военного времени. Австро-прусская 1866 года и Франко-прусская 1870 – 1871 годов войны, также в принципе не изменили общей картины, возможно, ввиду своей скоротечности. Однако привлечение к отбыванию воинской повинности значительной части мужского населения государств Европы, и столкновение в военных конфликтах уже не государей, а наций, стали прологом к мировым «бойням» следующего столетия.

XIX век стал столетием расцвета европейского искусства, взлета науки и технического прогресса. Во многом так и не удалось приблизиться к великому мастерству прошлого, но в отношении общей культуризации Европейского континента XIX век стал рубежным. Но точно так же, помимо прочего, XIX век стал временем революций в Европе и во всем мире.

Однако в то же время сплочение европейских монархий перед натиском революции, было, как никогда ранее, очень и очень тесным. Интервенции держав Священного союза в Испанию, Италию, Венгрию, Грецию и т.д. доказали это на практике. И все-таки именно XIX век привнес в будущее такого социально-политического процесса, как война, два негативных фактора, ставших базой для отказа в XX столетии от гуманности и вящей рыцарственности, свойственной конфликтам предшествовавшего столетия. Мировой конфликт XX века, дважды разражавшийся ожесточенными и не имеющими прецедента по своей жестокости войнами, вплоть до ядерных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки в 1945 году, не потушенный и поныне, имел свои корни как раз в этих факторах.

Во-первых, выступавшие ранее единым фронтом против остального мира европейцы разделились на военно-политические блоки по поводу обострившихся колониальных проблем. «Раздел мира» фактически совершился лишь двумя морскими державами – Великобританией и Францией. Небольшие «куски» в Африке и Америке имели Голландия, Бельгия, Португалия, Испания, но ни одно из этих государств в XIX веке уже не являлось великой державой. Между тем обладание колониями являлось одним из существенных признаков жизнедеятельности великой державы, ибо от этого фактора зависело как участие государства в мировой торговле, так и развитие экономики страны, выступавшей базисом великодержавности.

Объединенная после 1870 года Германия, чья экономика развивалась столь бурными темпами, что оставила позади все страны Европы, в том числе и Великобританию, так же, как и прочие страны, нуждалась в колониях и торговом флоте. Но «свободных», не колонизованных территорий оставалось до обидного мало, а на море господствовал английский флот, за чьей спиной уже зримо поднимал голову заокеанский гигант – Соединенные Штаты Америки. Если Франция худо-бедно развивала свою морскую торговлю благодаря многочисленным колониям в Африке, а экономика Центральной Европы и Балканского полуострова год за годом подминалась Германией, то сама Германия, в силу своего экономического развития претендовавшая на европейскую гегемонию, почитала себя необоснованно «обиженной» ограниченным масштабом доступа к ресурсам планеты.

Италия также поздно вступила на путь колониальных захватов, однако она ни в коем случае не могла испытывать слишком больших амбиций, ибо для того не существовало никаких предпосылок – ни экономических, ни демографических, ни военно-политических, ни каких-либо прочих. Фактически Италия считалась великой державой лишь благодаря своему географическому положению в Средиземноморье. Австро-Венгрия, невзирая на положение великой державы в мировой политике, вообще не имела колоний (хотя и существовала на географической карте мира Земля Франца-Иосифа).

Российская же империя, еще не успевшая как следует колонизовать свои громадные сибирские и дальневосточные просторы, и без того медленно продвигалась в глубь Средней Азии в направлении Афганистана и Ирана, где на горизонте уже маячили Персидский залив и Индия, и, значит, практически неизбежный конфликт с Великобританией. Экономически Россия была еще довольно слаба, чтобы ускорить темпы своего продвижения на Азиатском континенте, поддерживая свои великодержавные амбиции и претензии военной силой и географическим фактором, – начиная с XVIII столетия европейцы могли думать все, что им было угодно, но не считаться с Российской империей, грозно вставшей со времен Петра Великого на востоке Европы, они уже не могли.

Поджидают неприятеля

Вдобавок ко всему во второй половине XIX века к колониальной «гонке», неизбежно имевшей следствием «гонку вооружений» (и здесь технический прогресс оказался как нельзя более кстати) подключились неевропейские страны, претендовавшие на роль великих держав – Соединенные Штаты Америки и Япония. Именно эти государства войнами «открыли» эпоху империализма, победоносно утвердив в них свой новый статус на планете – испано-американская война 1898 года и Русско-японская война 1904 – 1905 годов (Англо-бурская война 1899 – 1902 годов в этом контексте представляется как первая «ласточка» грядущего глобального противостояния между Великобританией и Германией). Новые крупнейшие «игроки» на мировой арене отнюдь не способствовали стабильности в международных отношениях.

Характерно, что последней военно-дипломатической акцией, в которой государства Европы встали единым фронтом против Азии, стало подавление «боксерского» восстания в Китае в 1900 году. Как раз рубеж веков. Впоследствии европейцы стремились ослабить своих конкурентов в Европе и мире руками азиатов. Русско-японская война в своей основе имела конфликт между Россией и Великобританией. Тот самый конфликт, что разрастался в течение XIX века по всему земному шару. Это, например, и стремление Российской империи завладеть Черноморскими проливами, и поддержка различных сторон во время Гражданской войны 1861 – 1865 годов в США, это и скрытая борьба на всех океанах (особенно в Тихоокеанском регионе), это и русская сухопутная угроза британской Индии параллельно с английской морской угрозой русской международной торговле на всех морях.

Само участие Японии в войне против России не могло бы иметь места, не предоставь англичане и американцы крупных займов японской военщине как раз для ведения антирусской войны. В то время русский колосс представлялся англосаксам гораздо большей угрозой, нежели сравнительно небольшое островное государство Азии. Перл-Харбор и Сингапур 1941 – 1942 годов станут ответом Великобритании и Соединенным Штатам Америки со стороны японцев на отказ от общеевропейской политики в общепланетарных масштабах.

Во-вторых, важнейшим фактором изменения характера вооруженных конфликтов и международных отношений стал прогрессирующий с каждым десятилетием в Европе национализм. Объединение последних крупных национальных государств в Европе – Германии под эгидой Пруссии, и Италии под первенством Пьемонта – выдвинуло на первый план национальные империи. Великие державы, выстроенные на феодальных принципах монархического сюзеренитета, отжили свой век. Масла в огонь подливало то обстоятельство, что среди всех великих держав Европы к 1914 году Австро-Венгрия и Россия оставались многонациональными империями.

Однако Австро-Венгрия постепенно распадалась, пусть пока еще духовно (сам дуализм Дунайской монархии говорил, что и государственно-географический распад не за горами), а Россия все-таки находилась на восточной оконечности Европы, являясь одновременно как Евразией, так и Азиопой. Поэтому в отношении русских данный фактор немного «опаздывал» в своем развитии, тем не менее в течение всего XX века существование Российской (Советской) империи во многом поддерживалось центростремительной силой оружия и перекачкой средств из центра на периферию. К сожалению, с тем, чтобы окончательно развалиться к началу нового тысячелетия.

Европейский национализм, во-первых, выдвинул приоритет собственной нации перед общеевропейским единством (сейчас мы видим обратный процесс, конструируемый странами Европы вследствие факторов экономического порядка), что заведомо обрекало государства на вооруженный конфликт за «спорные» территории. Ведь даже в Европе существует масса территорий со смешанным в национальном отношении населением. Кроме того, национализм постепенно и совершенно логично перерастал в шовинизм – резкое отторжение всего инонационального и провозглашение собственной нации даже не просто «первой среди равных», но «исключительной». Наиболее отчетливо этот процесс, вплоть до расистских «научных теорий», после Первой мировой войны) расцвел как раз в Германии, являвшейся в XIX веке наряду с Францией культурным лидером Европейского континента.

Привал у колодца

Безусловно, германский национализм никоим образом не явился плодом только лишь культурного развития страны (напротив, германская культура и искусство XIX века говорят об обратном), но стал заложником политического и экономического процессов в мировом масштабе. Действительно, бурный подъем немецкой экономики и выдвижение Германии на роль европейского лидера с конца XIX века не могли мирить немцев с тем положением, что Германия занимала на планете. Ведь даже понемногу регрессировавшая Франция, делавшая капитал прежде всего с помощью банков, а не с помощью промышленности, имела куда больше возможностей и вариантов, способствовавших ее экономическому развитию. И все это – благодаря колониям и морской торговле. О Великобритании, державшей в своих руках ключи к мировым торговым путям, и говорить нечего. Терять роль «морского перевозчика» и «мастерской мира» англичане не собирались. И потому немцы сделали главную ошибку – ставку на грубый национализм, что в конечном счете оттолкнуло от них весь континент, ибо вызов был брошен всем одновременно.

Экономический взлет после 1870 года, опиравшийся как на объединенную страну, так и на французские репарации, заставил Германскую империю приступить к захвату колоний и строительству флота, как торгового, так и военного. И если первоначально германская экспансия удерживалась в твердо очерченных рамках, установленных дальновидной дипломатией О. фон Бисмарка, то после его отставки немцы открыто бросили вызов прочим великим державам Европейского континента. Это в самой ближайшей перспективе вело к борьбе с могущественной Великобританией, которая никоим образом не могла смириться с утратой исключительно прибыльной роли «мирового перевозчика». Английские авторы указывают: «Германия, которая в 1871 году не была мировой державой, стала осознанно стремиться к этому лишь после отставки Бисмарка в 1890 году… в Европе, как считали многие немцы, их страна находится в “окружении”. После 1897 года вожди Германии стремились вырваться из него и приступить к экспансии. Все это предполагало неизбежный конфликт с Британией… Морское могущество было столь же необходимо для поддержания британской “изоляции”, сколь мощь Германии на суше – для поддержания системы союзов, членом которой она являлась»⁴.

Англо-германский конфликт, разрастаясь, вовлекал в свою орбиту всю Европу и, понятно, все великие державы, каждая из которых имела свои собственные (и порой глобальные) цели в этом конфликте. Исследователь европейской цивилизации последних двух столетий пишет: «…для двух главных противников, Германии и Великобритании, границей могло стать только небо, поскольку Германия стремилась занять то господствующее положение на суше и на море, которое занимала Великобритания, что автоматически переводило бы на второстепенные роли и так сдававшую позиции британскую державу»⁵. Невзирая на то что современники своевременно определили англо-германскую природу назревавшей Большой Европейской войны, правительства всех стран не собирались оставаться в стороне. При этом, что парадоксально, в каждом государстве правители заранее выбрали свою собственную группировку и затем делали все возможное, чтобы не остаться в стороне от вооруженного конфликта. Деятельность отдельных трезвомыслящих государственных деятелей не имела успеха.

Все-таки первенствующая роль лидера в разжигании внутреннего национализма принадлежала Германии. В политическом отношении Второй рейх был еще очень молод, а потому сравнительно непрочно спаян внутри самой страны. Именно поэтому, дабы спаять немцев общностью исторической судьбы, в духовном плане помимо ставки на общегерманское прошлое императорская власть сделала ставку на национализм. И, бесспорно, этот шаг сильно скрепил узы ганноверцев, баварцев, гессенцев, баденцев, саксонцев и всех прочих германских областей под руководством пруссаков, что и было подтверждено в мировых войнах XX века. А ведь странно было бы вспомнить, что еще в 1866 и 1870 годах часть германских государств с оружием в руках боролась на стороне Австрии или Франции против Пруссии!

Национализм, как ведущая линия внутриполитического развития общества и государства, особенно усилился после восшествия на престол молодого кайзера Вильгельма II и отставки мудрейшего канцлера О. фон Бисмарка. В этот период Германия сделала ставку на своеобразную «политическую автаркию», рассчитывая чуть ли не в одиночку противостоять всем тем, кто не пожелает утверждения в центре Европы нового гегемона. А это – все прочие европейские великие державы.

Ставка верховной власти Германии на национализм породила такое явление, как «милитаризация общества», – ведь национальную исключительность пришлось бы неизбежно отстаивать оружием. За образец был взят идеал прусского офицерского корпуса, армия становилась «школой» для всего населения, в стране усиленно насаждались и поддерживались разнообразные военно-спортивные кружки, патриотические общества и т.д. Утверждаясь среди гражданских лиц, агрессивный национализм, в свою очередь, бумерангом влиял на вооруженные силы, еще более утверждая их в собственной значимости и вере в то, что любая проблема не только разрешима с помощью силы, но и в то, что это есть единственно правильный выбор.

Справедливо выражение: «Милитаризм – это состояние ума гражданских». Став формирующей силой государства, армия не могла не подчинять своей воле прочие структуры управления страной⁶. В 1916 году это вылилось в установление военной диктатуры, фактическое отстранение кайзера Вильгельма II от руководства и, наконец, в проигрыш войны.

Спаяв немцев, германский национализм одновременно имел и обратную сторону медали: он вызвал резкое неприятие со стороны прочих государств Европы. Действительно, в годы Первой мировой войны на сторону Германии встали лишь Австро-Венгрия, где коронной нацией являлись те же немцы, да Болгария и Турция, преследовавшие свои собственные цели на Балканах и в Азии и стремившиеся воспользоваться мощью германского оружия для разрешения своих проблем. Вдобавок свою роль играл и личностный фактор: в Турции распоряжалась революционная верхушка младотурок, вызывавшая неприятие у традиционных друзей Османской империи – Франции и Великобритании. В Болгарии правил германский принц – Фердинанд Кобургский. Напротив, в годы Второй мировой войны все союзники Германии стали «друзьями поневоле», что объясняет их почти мгновенный переход на сторону антигитлеровской коалиции после поражений на фронтах войны.

Представляется, что именно германский национализм, как вещь совершенно новая для Германии образца XIX века и абсолютно неприятная для соседей, стал той «последней каплей», что развела Россию и Германию-Пруссию, уже полтора столетия как не воевавших друг с другом, до того, напротив, как правило, выступавших союзниками, в противоположные политические лагеря-блоки, расколовшие Европу. Русские всегда славились тем, что могли совершенно непонятно почему ставить на первое место перед экономическими и национальными интересами страны какие-то моральные факторы. Особенно этим «предрассудкам» бывали привержены руководители Российского государства (фактически, абсолютным исключением за последние триста лет явились лишь два человека – строителя империй, что всегда связано с огромной кровью – Петр I Великий, а также И.В. Сталин).

Вероятнее всего, как раз агрессивный немецкий национализм окончательно оттолкнул от союза с Германией русских императоров Александра III и Николая II, которые предпочли военно-политический союз с республиканской Францией против традиционных империй Средней Европы – Германии и Австро-Венгрии. Само собой разумеется, что в основе этих процессов лежали экономические и политические противоречия. Просто для России духовный фактор был всегда чересчур велик, что всегда и подтверждало «шатание» нашей истории из стороны в сторону, в отличие, скажем, от тех же атлантических государств (Великобритании и США), всегда выдерживавших наивыгоднейший для них стержневой, магистральный курс.

Что же касается монархических идиом, как фактора, скреплявшего Европу в XIX веке… В начале XX столетия в Европе существовали только две республики – Французская и Швейцарская. Преобладание государств с монархической формой правления было наглядным и неоспоримым. Но ряд европейских монархий уже тогда являлись конституционными, парламентскими: «Монарх царствует, а не правит». Эта последняя форма есть не что иное, как приспособление традиционного института феодального общества к капиталистическому строю.

Забыв о том, что каждая страна имеет свои собственные традиции и самобытность, Российская империя также тянулась вслед за Западом к буржуазной монархии. Экономический базис неуклонно тянул за собой политическую надстройку, и движение это было неумолимым и неизбежным. Основные Законы 1906 года в сочетании с Манифестом 1905 года и прочим сопутствующим законодательством того нелегкого времени стали русским вариантом конституции в полусамодержавной монархической стране, битком набитой пережитками феодального строя. Право, тогда уж лучше республика.

Из восьми великих держав мира начала XX века – Великобритании, Германии, России, Франции, Австро-Венгрии, Италии, Соединенных Штатов Америки, Японии – шесть являлись монархиями. Причем из этих шести четыре (кроме Великобритании и Италии) были монархиями скорее авторитарного, нежели конституционного плана. По окончании войны в 1918 – 1920 годах еще три державы станут республиками самого различного характера (буржуазная немецкая Веймарская республика, Советская Россия и масса буржуазно-демократических республик, образовавшихся на обломках Австро-Венгрии). Еще одна (Италия) – обретет все необходимые черты конституционализма фашистского типа. Фактически в мире останется лишь одна великая держава с легитимной монархией вполне традиционного (хотя уже и «разъеденного» конституционализмом) типа – Япония, – рухнувшая в 1945 году. Гибель монархического принципа во всемирном масштабе стала основным шагом к американскому «концу истории», провозглашенному Ф. Фукуямой.

Уже только один этот факт позволяет сделать вывод, что история новейшего времени последовательно и упорно выбивала «из строя» европейские монархические режимы, с тем чтобы к середине столетия не оставить ни одной авторитарной монархии в Европе и среди великих держав. Все это явилось логическим следствием развития такого явления в экономической жизни планеты, как индустриальный капитализм. В политической же сфере начало падения монархичности как явления жизни Европы, как явления скорее духовного, нежели материального порядка, положила Первая мировая война 1914 – 1918 годов.

Галиция. Солдаты запасаются водой в баклажки

В Первой мировой войне друг другу противостояли два военно-политических блока: Антанта («Сердечное согласие») и Тройственный союз (Германия, Австро-Венгрия, Италия), к которым впоследствии присоединялись другие государства мира. Российская империя являлась одним из членов триумвирата Антанты – Великобритании, Франции и России. Заметим, что здесь одна лишь Россия являлась традиционной монархией, в то время как в противоположном лагере все страны являлись монархиями, пусть и шагнувшими несколько далее России по пути буржуазного конституционализма.