Kitobni o'qish: «Промахи»

Прежде чем обратиться к «Нерешенному вопросу», мы считаем долгом выразить г. Зайцеву нашу благодарность за ту великодушную готовность, с какою он воспользовался нашими замечаниями, признав справедливость их. Долг благодарности обязывает нас разрешить все те недоумения г. Зайцева, какие возбуждены в нем нашею статьею. В своем ответе нам он спрашивает: «Что касается до самого Шопенгауэра, то я удивляюсь, что за охота г. Антоновичу тратить столько красноречия на доказательство его тупости и обскурантизма?» – «Я полагаю поэтому, что каждый из нас, безобидно друг для друга, может остаться на этот счет при своем мнении: я – при том мнении, что Шопенгауэр был умный и ученый человек, не бесполезный для общества; вы – что это была личность вроде Ивана Яковлевича, болтавшая только бессмысленные фразы и совершенно неспособная сказать правду иначе, как сдуру». С личной точки зрения это верно; какие бы мнения ни имел г. Зайцев, – для нас это не только безобидно, но даже совершенно безразлично; мы даже вовсе не желаем знать мнений г. Зайцева как частного лица, и нам нет никакого дела до того, остается или не остается он при своем мнении о Шопенгауэре. А при чем же должны оставаться читатели? – вот вопрос, на который обратил внимания г. Зайцев. Ведь вы же, г. Зайцев, высказываете печатно ваши мнения не для нас только лично, а вообще для всех ваших читателей; так же точно и мы при печатании своих статей имеем в виду не вас, а ваших и наших читателей. И потому с точки зрения читателей нельзя решать литературного спора так, как вы предлагаете, т. е. каждому из нас остаться при своем мнении; мы с вами лично можем порешить на этом, но читатели должны знать, чье же мнение вернее, особенно те читатели, которые имеют предрасположение верить вам на слово. Вот этих-то читателей мы и хотели спасти от ваших ложных мнений, и вот почему нам пришла охота тратить красноречие на доказательства тупоумия и обскурантизма Шопенгауэра. Вы лично оставайтесь при каком вам угодно мнении о Шопенгауэре, считайте его хоть высочайшим гением, нам до этого нет дела; мы имеем в виду только ваших читателей, и если мы хотим даже вас самих довести до сознания ваших ошибок, то только потому, что оно подействует на самых мизерных читателей, слепо верящих вам. Поэтому собственно для читателей мы заметим, что г. Зайцев или не понял той цели, с какою мы восставали против Шопенгауэра, или же намеренно умолчал о ней, потому что она высказана была нами прямо и ясно. Г. Зайцев назвал Шопенгауэра «гением»; мы восстали против справедливости этого названия и в доказательство сослались на слова самого же г. Зайцева, утверждавшего, что Шопенгауэр «несет чепуху впопад», т. е. говорит бессмысленные фразы и правду сдуру; – это ваше мнение о Шопенгауэре, г. Зайцев, и вы напрасно навязываете его нам. Таким образом, ссылаясь на ваши же слова, мы доказали, что Шопенгауэр вовсе не гений; с этим вы и сами согласились теперь, и уже не называете его «гением», а просто «умным и ученым человеком, не бесполезным». Но вы решительно обошли нашу главную цель; мы не столько нападали на Шопенгауэра, сколько защищали Гегеля и Фихте от ваших невежественных нападений. Назвавши Шопенгауэра «гением», вы назвали Фихте и Гегеля бездарными, тупоумными шарлатанами, которых следовало бы гнать метлой, подвергнуть исправительному наказанию и забросать гнилой репой; вот эта-то ваша невежественная несправедливость и варварская жестокость к Фихте и Гегелю и ваше неразумное преувеличенное восхваление Шопенгауэра просто возмутили нас, не лично, а за ваших несчастных читателей. Мы и доказали вам, что Шопенгауэр во всех отношениях ниже Фихте и Гегеля, что если вы последних назвали тупоумными шарлатанами, то Шопенгауэра следовало вам назвать весьма тупоумным и весьма шарлатаном, и наоборот, если вы Шопенгауэра называете «гением», то Гегеля и Фихте должны назвать величайшими гениями; – вот какова была наша мысль. Пожалуйста же, г. Зайцев, не омрачайте ваших читателей и не извращайте смысла нашего спора; во имя читателей мы требовали и требуем от вас, чтобы вы всякий ваш похвальный отзыв об общем размере способностей и о значении деятельности Шопенгауэра прилагали в увеличенной степени к Фихте и Гегелю; если вы сказали, что Шопенгауэр есть человек умный, ученый и не бесполезный, то о Фихте и Гегеле вы должны сказать, что они люди весьма умные и ученые и весьма не бесполезные. Итак, вы можете оставаться при своем несколько видоизмененном мнении о Шопенгауэре; но ваши читатели должны держаться того мнения, что Гегель и Фихте гораздо выше Шопенгауэра, что называть последнего гением, а первых тупоумными шарлатанами – значит поступать несправедливо и философски невежественно.

Г. Зайцев жалуется далее, будто бы мы в своей статье написали многое с целью «оскорбить» его; в пример он указывает следующий факт: «Г. Антонович объявляет, что я Шопенгауэра самого не читал, а читал какое-нибудь очень одностороннее сочинение о нем. К чему г. Антонович говорит это, – я понять не могу; потому что не бог весть какая доблесть прочитать Шопенгауэра, и не особенный позор не читать его». Мы удивляемся непонятливости и недогадливости г. Зайцева; потому что мы нашим предложением – говорим откровенно и искренно – не только не хотели оскорбить его, но хотели даже сказать ему комплимент. В самом деле, нужно быть совершенно ограниченным и ничего непонимающим человеком, чтобы, прочитавши сочинения Шопенгауэра, назвать его гениальным умом; мы не хотели считать г. Зайцева таким человеком и потому предположили, что он сам не читал сочинений Шопенгауэра, а был введен в заблуждение кем-нибудь посторонним; и мы думаем, что это предположение выгодно и нимало не оскорбительно для г. Зайцева: если же он действительно прочитал самого Шопенгауэра и признал его гением, то это гораздо хуже для него. Подобным образом г. Зайцев и в других случаях счел в нашей статье оскорблением для себя то, что мы говорили именно для того, чтобы не оскорблять его. Мы сказали, например, что г. Зайцев в своих суждениях о Шопенгауэре нарушил «все правила и приемы здравой философской критики». На это г. Зайцев отвечает, что он вовсе не намерен был писать философской критики на Шопенгауэра, и потому намеренно пренебрег ее правилами, так что этого нельзя ставить ему в вину. Но неужели же г. Зайцев не заметил, что по существу дела и для точности нам следовало бы выразиться так: «г. Зайцев нарушил все правила здравого смысла и здравой критики»? Мы же, чтобы смягчить жесткость и резкость этого приговора, выразились иначе и сказали только о нарушении правил философской критики; и вдруг г. Зайцев нашу же снисходительность обращает против нас же самих!

Далее г. Зайцев обращается к нам еще с такими недоумениями: «Что касается извинений, которых требует от меня г. Сеченов через г. Антоновича (это неправда, этого не было в нашей статье), то я, право, в недоумении, какого рода они могут быть, кроме отказа от своей ошибки? Но г. Сеченов, очевидно (?), требует еще чего-то, потому что у г. Антоновича отказ требуется сам по себе, а извинение само по себе. Пусть г. Сеченов или г. Антонович объяснят мне, чего им еще от меня нужно, какой эпитемии?» Нам лично, как вероятно и г. Сеченову, решительно ничего не нужно от вас; вашею невежественною статьею вы оскорбили не нас, а ваших несчастных читателей, которым вы внушили превратные понятия и которых вы учили варварской жестокости. Поэтому вы должны извиняться не перед г. Сеченовым, а перед его статьею, которую вы не поняли и, однако, взялись исправлять и опровергать перед вашими читателями, которых вы ввели в страшное заблуждение. Что же касается до эпитемии, то налагать ее на вас мы не имеем права и не желаем; прибавим только, что лучшею эпитемиею, которую налагают на вас здравый смысл, польза ваших читателей и общее благо литературы, было бы исполнение следующей заповеди: не браться ни за одно дело, к которому вы неспособны, и не омрачать и без того уже омраченных и мизерных последователей ваших внушением им таких вздорных понятий, как гениальность Шопенгауэра, необходимость исправительных наказаний для философов, необходимость и польза рабства негров, случайность истории, ограничивание истории одними только войнами и проч. и проч.