Kitobni o'qish: «История города Хулучжэня»

Shrift:

История города Хулучжэня

Часть первая

1

В городке Хулучжэне¹ жила семья И, в которой было пять мальчиков, все одинаковые, как тыковки-горлянки. Пятерых сыновей семьи И звали по старшинству – старшим, вторым, третьим, четвертым, пятым, но официальные их имена – И Ши, И Бай, И Цянь, И Вань, И И. Ну а старик И, эта старая тыква-горлянка, был главой семьи И.

В свое время ему довелось несколько дней поработать счетоводом. Эта работа и прославила его, и опозорила. Счетоводам всегда все завидуют, ведь за скучными цифрами скрываются увесистые кошельки. В те времена, когда старик И работал счетоводом, он так мазал волосы рапсовым маслом, что оно у него по шее стекало. Держа под мышкой счеты, он прохаживался по городским улицам: «Счеты стук-постук, полон золота сундук». Кто знает, откуда он почерпнул эту фразу, которую часто любил повторять. Профессиональная слава старика И была недолговечна. Говорят, его выгнали с работы из-за того, что что-то не сошлось в расчетах.

«Трижды восемь – это двадцать три, и еще немножко!» Старший брат И сновал по улицам, бормоча эту абсурдную присказку. Со временем все поняли, в чем тут дело: «А дурачок-то дело говорит, – говорили люди, – счетовод И даже таблицу умножения назубок не знает, как же он может счетоводом работать?»

На память от короткой карьеры счетовода у старика И остались счеты, пара нарукавников да еще имена пяти сыновей – Ши (10), Бай (100), Цянь (1000), Вань (10 000), И (100 000 000). Кроме того, потеряв пост счетовода, он утратил и свою власть главы семьи. После этого всем стала заправлять его жена, теперь главное слово было за ней.

2

В Хулучжэне тыква-горлянка не растет, зато у каждой семьи здесь на огороде растет столовая тыква. В урожайный год тыква может уродиться размером с нижний мельничный жернов. Столовую тыкву еще называют крупноплодной. Как только она дозревает, ее парят и употребляют в пищу, у нее сладкий вкус, можно ее подавать и как отдельное блюдо, и как гарнир. Поколение за поколением в Хулучжэне жизнь продолжается почти исключительно благодаря столовой тыкве как основному продукту питания. Конечно, и «тыква-горлянка» в качестве символа мужской силы в продолжении жизни играет не последнюю роль.

Строго говоря, Хулучжэнь – это всего лишь большая деревня, а не город, точно так же, как «страна гибискуса» – это не страна. В общем, название городка Хулучжэня не соответствует действительности: правильнее было бы назвать его в честь столовой тыквы – деревней Вогуацунь².

Однажды кто-то предложил переименовать городок. Местный староста великодушно согласился и сказал: «Хорошо, пусть он зовется провинцией Хулушэн³!» Но в итоге это название не одобрили. Жители поселка городского типа Хулучжэнь сами себя называют горожанами, отчего селяне из окрестных деревень чувствуют себя рангом ниже.

В качестве имен для деревенских ребятишек зачастую используются такие забавные сочетания слов, как «Вареное Яйцо», «Собачье Отродье», «Бараний Рог», «Свиной Зад». Но в книге регистрации гражданских лиц городка все имена, кроме скромноватых имен сыновей старика И, очень громкие, например, Ван Дачэнь (Ван Министр), Чжан Цзайсян (Чжан Канцлер), Сюй Цзунли (Сюй Премьер-министр), Сунь Чжишу (Сунь Секретарь партийной ячейки), Ху Чэнсян (Ху Статс-секретарь) и т. д. Человека, не знакомого с подоплекой дела, можно этим и напугать – он подумает, что попал ненароком в императорский дворец.

Желание выдать деревню Хулучжэнь за город, скорее всего, отражало чаяния и идеалы старшего поколения. У городка Хулучжэня нет истории, точнее говоря, нет письменно задокументированной истории. Нет упоминаний ни о такой деревне, ни о таком городе, история существует лишь в памяти и воображении стариков. Историческое повествование жители городка всегда начинают со слов: «А вот рассказывают…»

Чьи же истории они пересказывали? Истории Губернатора Ду, Министра Фана или Главы Гуаня. Губернатор, Министр, Глава – это всё не должности, а самые обычные и заурядные имена, и именовавшиеся так люди точно так же, как и те, кого звали «Собачьим Отродьем» или «Коровьей Лепешкой», или «Вонючкой», пасли коров, пахали землю и ездили на телегах. Вот только по возрасту они были старше, из них уже песок сыпался. Одним словом, достоверность истории Хулучжэня – под большим вопросом.

3

Начиная с того дня, когда старший брат И в одиннадцать лет пошел в начальную школу, его начали звать И Ши. Учитель спросил его:

– Сколько у тебя братьев?

Тот растопырил пальцы, посчитал в уме, загибая один за другим, а затем поднял голову и ответил:

– А отца считать? Если с отцом, то нас шестеро. А если без отца, то пятеро.

Учитель расхохотался, оскалив желтые зубы.

Это стало любимым анекдотом, которым частенько смешили друг друга учителя, ученики и прочие селяне. Кто бы ни встречал И Ши, ему раз за разом задавали один и тот же вопрос, а И Ши всякий раз загибал пальцы, старательно считая братьев и выдавая два ответа. Это развлекало жителей городка примерно полвека.

В этой деревне, которая именовалась городком, почти в каждой семье был как минимум один дурак. Если же детей в семье было больше трех, то один из них точно был настолько туп, что в дождливый день не догадывался укрыться под крышей. В семье И братьев было пятеро, и старшему из них, И Ши, выпала в жизни роль полоумного дурачка.

Старший И пошел учиться только в одиннадцать лет, в один класс со вторым братом И Баем. В первом классе он проучился три года, потом четыре года пробыл во втором. И только когда третий брат, И Цянь, перешел в средние классы, он, наконец, отказался от затеи получить образование.

И вот ему исполнилось восемнадцать, а значит, пришла пора жениться. Душу И Ши терзала глухая обида, а между ног у него постоянно было сыро. Был пасмурный день с кратковременными прояснениями; после полудня он вышел из класса, с ранцем на плечах поднялся в гору, во всё горло пропел «Отрубим мечами головы чертям!» и так напугал семерых овец, которых пас Слепой Го (официальное имя – Генерал Го), что они кинулись врассыпную, а две овцы даже чуть на дерево не залезли. Генерал Го, вне себя от гнева, кинулся на И Ши, потрясая навозными вилами, но по неосторожности упал в каменный карьер и сломал левую ногу. Этот случай объясняет, почему и Слепым Го, и Хромым Го называли одного и того же человека – Генерала Го.

В восемнадцать лет И Ши по собственной инициативе бросил второй класс начальной школы. Складывать и вычитать в пределах десяти он ловко умел при помощи пальцев на руках, но если число было больше десяти, приходилось снимать ботинки. Скорость одновременного счета на пальцах рук и ног была немного медленнее, к тому же не было гарантий, что с первого раза получится точно. Но старший брат И был человеком скрупулезным, результат расчетов на пальцах рук он зачастую проверял расчетами на пальцах ног, и так до тех пор, пока оба ответа не совпадут. Старик И, глядя, как старается его сын, тяжело вздыхал: «Эх, грехи наши тяжкие, не бывать тебе счетоводом!»

4

Почему городок назвали Хулучжэнем, всегда было загадкой. Старики говорили, что в древние времена в тигриной пещере в горе Хоушань⁴ (другое название горы – Тайшань⁵, а высота ее не более сорока метров над уровнем моря) спрятали золотую тыкву-горлянку. Кто спрятал? Да боги, кто же еще?! А какой конкретно бог? Сложно сказать. Эта бледная, притянутая за уши, отличающаяся отсутствием фантазии легенда даже самим рассказчикам казалась несколько нежизнеспособной. Ведь это же просто слова, кто в них поверит. Если бы золотая тыква-горлянка существовала на самом деле, кто бы стал ее прятать в этом глухом захолустье?

Однако И Ши правильно говаривал в детстве: «Место, в котором мы живем, похоже на тыкву-горлянку». Если посмотреть на топографическую карту, то по своим очертаниям городок действительно напоминает тыкву-горлянку, что подтверждают и слова И Ши, приведенные выше. Но не было ли в них какого-либо иного смысла? И Ши не сопроводил эти слова глубоким толкованием, и расспрашивать его никто не стал.

До тех пор, как появилась карта, некоторые поднимались посмотреть на городок с горы Хоушань (Тайшань): это самая высокая точка города, но всё же полной панорамы и оттуда было не увидеть. И Ши насмехался: «Кучка дураков, одни глупости только делают, с горы можно только деревья увидеть, а тыкву-горлянку с нее не увидишь». Он широко расставлял ноги, опускал к земле голову, просовывал ее между ног и говорил: «Лучше бы вот так смотрели!»

И Ши еще собирался изготовить лестницу в небо, поставить ее на вершине горы, чтобы люди могли посмотреть вниз с лестницы. Но впоследствии он отказался от этой затеи, сказав: «Куда ж я прислоню эту лестницу, когда сделаю ее?» Эту проблему никто разрешить не мог.

5

И Ши учился грамоте семь лет, но так и не продвинулся дальше второго класса. Помимо того, что он научился с помощью пальцев складывать и вычитать в пределах десяти, а также мог проверить правильность расчетов с помощью счета на пальцах ног, еще он выучил наизусть одно танское стихотворение в жанре ши⁶: «Машу мотыгой под полуденным солнцем, пот капает на землю под ногами, знаете ли вы, каким трудом достается каждое зернышко, что лежит у вас на тарелке». И Ши мечтал стать не счетоводом, а учителем. Он очень завидовал профессии учителей, ведь они могут ругать каждого, кого захотят. Шесть с половиной из тех семи лет, что он учился в начальных классах, он провел, осыпаемый непринужденной учительской бранью.

Ругань учителя была красноречивой и задевала за живое. Наставник любил ткнуть пальцем в лоб или грудь какого-нибудь ученика и залиться безостановочной бранью. Он мог обругать всех твоих предков до восьмого колена и проклясть твоих сыновей, чтобы у них задницы заросли и они тебя без внуков оставили. А мог и «вширь» пойти – обругать негодниками твоих родственников и соседей. Сначала он начинал ругать кого-то одного, например, Сунь Чжишу по прозвищу Яичная Скорлупка, а потом уже принимался за всех разом, перепрыгивая с одного на другого, да так, что никому от него было не скрыться. «Ах вы, черепашьи дети, жрете вы кукурузный жмых – срете кровью, пьете коровий навоз – ссыте битым стеклом, ни одного путного среди вас нет! И отец твой дурак, и мать – дура, и все у вас в семье дураки до восьмого колена! Да вас рано или поздно машина задавит, за водой пойдете и в колодце утонете, пить будете – захлебнетесь, есть будете – подавитесь, рыбья кость в горле застрянет, от соплей задохнетесь…» В общем, он умел напророчить ученикам одновременно двадцать с лишним способов умереть.

Фамилия учителя была Цун, в лицо ученики его звали учителем Цуном, а за глаза – Цун Большая Челюсть. И Ши очень любил слушать, как учитель Цун ведет уроки: ругань учителя ему казалась очень интересной. А еще больше ему нравилось смотреть на то, какими жестами учитель сопровождает ругательства и как он при этом гримасничает. Цун так выпучивал глаза, что те едва не вываливались из глазниц, руками загребал то вверх, то вниз, то вправо, то влево, а в уголках его рта скапливалась белая пена. И Ши это очень веселило, и он слушал уроки учителя Цуна семь лет подряд. Он и сам очень хотел стать учителем, причем таким же, как и Цун, чтобы, только открыв рот, сразу произносить: «Ах вы, черепашьи дети…» – и далее по тексту. Став учителем, И Ши смог бы ругать кого вздумается, сколько влезет и какими угодно грязными словами.

Школа – это такое место, где ругаются учителя, а учеников учителям специально поставляют для ругани, это И Ши знал хорошо.

6

С песней «Отрубим мечами головы чертям» И Ши закончил свою учебу: вечером того же дня, возвращаясь домой, он орал у каждого двора эту песню, и жители городка единодушно решили, что И Ши окончательно сбрендил. Одна только прозорливая старуха Янь с западного берега сказала: «Пора И Ши девку найти и в жены взять».

И Ши три дня кряду пел «Отрубим мечами головы чертям» и наконец-то дождался ответа. Высокочастотный репродуктор разнес по Хулучжэню лозунг культурной революции: «Огонь по штабам – мое дацзыбао⁷».

И Ши с его большим ножом и председатель Мао с его пушками наполнили городок громом снарядов и сиянием лезвий.

На собрании по критике несознательных И Ши первым крикнул: «Долой моего отца!» И односельчане, не мешкая, вскинули руки и изо всех сил закричали: «Долой моего отца!» Когда они прокричали это три раза кряду, И Ши почуял, что что-то тут не то, и погрузился в долговременные раздумья, прокусив себе зубами палец (у И Ши была привычка в сложных ситуациях засовывать в рот палец и покусывать его). Разобравшись, в чем произошла нестыковка, он выскочил на сцену и громко крикнул: «Нечего ерунду кричать, речь о моем отце, а не о ваших!» Только тут-то все и прозрели. Тогда односельчане уже в ответ на призывы И Ши «Долой моего отца!» отвечали иначе: «Долой твоего отца!»

И Ши вновь вернулся в школу. Ученики связали учителя Цуна. Он стоял на коленях на позорной трибуне, которую соорудили из сдвинутых парт, а под колени ему насыпали битого стекла. Ученики младших классов, подпрыгивая, отвешивали ему оплеухи, пена в уголках его рта из белой превратилась в красную.

И Ши не одобрял избиение учителя, предлагая ругать его. Половина учеников согласилась с И Ши, а вторая половина выразила категорический протест. Критические собрания стали проводить поочередно в двух разных формах. «Ругатели» во главе с И Ши только ругали, но не били. «Драчуны» во главе с Сунь Чжишу (по прозвищу Яичная Скорлупка) только били, но не ругали. «Драчуны» в качестве орудий критики использовали палки, плетки и ремни, избивая Цуна Большую Челюсть так, что на нем не оставалось живого места и он едва-едва дышал. А «Ругатели», воспользовавшись грязными выражениями, накопленными многочисленными поколениями жителей Хулучжэня, разделали Цуна Большую Челюсть под орех, заставив его потерять дар речи.

«Драчуны» ранили только плоть, а вот «Ругатели» трогали за душу. В конце концов Цун Большая Челюсть взмолился о пощаде, умоляя И Ши: «Ах ты, черепашье отродье, пускай уж лучше Яичная Скорлупка забьет меня насмерть. Не надо меня больше ругать!»

7

В Хулучжэне три года подряд свирепствовал неурожай, от голода вымерла пятая часть населения – практически столько же, сколько в общем количестве жителей составляла доля дураков. В каждой семье умер как минимум один человек, были и две семьи, в которых умерли все. Были и три семьи, в которых никто не умер – это были семьи деревенских кадровых работников. Прежде собирали тыкву величиной почти с нижний жернов, но в те три неурожайных года она вырастала не больше тарелочки. С деревьев ободрали всю кору, выкопали и съели все корешки, а кукурузный жмых и растертые стебли гао ляна стали знатным угощением для дорогих гостей.

Вся деревня страдала водянкой и вздутием живота, всех донимал кровавый понос.

И Ши в то время было всего десять с небольшим, целыми днями он отчаянно грыз свои руки, едва не обгладывая их до самых костей. Бабушка мазала ему пальцы куриным пометом, чтобы ее внука отпугивали грязь и вонь, и только благодаря этому его руки смогли уцелеть.

Бабушка И Ши принесла из теткиного дома маленький кусочек тыквы и тайком сунула его старшему внуку. И Ши жаль было заглатывать кусок целиком, и он медленно облизывал его языком.

– Вот будь я императором, я бы каждый день ел тыкву, большими-большими кусками, – сказал он бабушке. А потом спросил: – Бабушка, ты голодная?

Бабушка ответила, сглатывая слезы и улыбаясь:

– Нет, бабушка не голодная, бабушка всю жизнь тыкву ела, уже наелась.

На следующий день бабушка испустила дух. И Ши вытащил у бабушки изо рта липкий комок глины. «Ну и странная же бабушка, – подумал И Ши, – тыква, попав к ней в рот, превратилась в глину!»

8

Старика И подвергли критике за то, что он в свое время несколько дней прослужил счетоводом. Он уже оправдывался во время движения «четырех чисток», а теперь пришлось оправдываться заново. Для борьбы всегда нужен какой-то объект, и в этом городке кроме старика И, который когда-то мазал волосы рапсовым маслом так обильно, что оно стекало по шее, объектами борьбы стали еще два человека. Один – начальник производственной бригады, которому доводилось носить красные кожаные сапоги, второй – Ню Цзогуань, который носил зеленую форму и до создания Нового Китая работал почтальоном.

Красные кожаные сапоги Ван Личжэна, начальника производственной бригады, были символом власти. Сапоги эти сразу бросались в глаза и производили на односельчан глубокое впечатление. Не было в городке никого, кто не знал бы о «красных кожаных сапогах» – они стали вторым именем Ван Личжэна. Сапоги, которые Ван Личжэн носил на ногах, глубоко отпечатались в сердцах односельчан. Каждый Новый год по лунному календарю начальник Ван, обувшись в эти единственные во всём городке красные кожаные сапоги, обходил все дворы с поздравлениями, и сапоги эти доводилось видеть как минимум трем поколениям городка. Ван Личжэн надевал их всего раз в году, но они появлялись на его ногах уж без малого тридцать с лишним лет.

На зеленой форме Ню Цзогуаня, говорят, в два ряда были пришиты пуговицы из латунной меди, что тоже привлекало взгляды односельчан. Эта форма многих пугала, и поэтому, если у кого-то дома происходил конфликт или терялась какая-то вещь, урегулировать и проинспектировать это дело отправляли одетого в форму Ню Цзогуаня. Многие из жителей Хулучжэня считали, что форма – это чиновничья одежда, а человек, который носит чиновничью одежду, и есть самый настоящий чиновник – конечно, у него больше знаний и престижа, чем у простых людей.

От острого народного взгляда не утаится, где добро, а где зло, где правда, а где ложь. Те, кто мажет волосы маслом, носит униформу, обувается в кожаные сапоги, – те отрываются от коллектива, поэтому вполне естественно, что они стали мишенью всеобщей критики.

Больше всего расстраивался старый И: он-то не носил зеленую форму и не обувался в красные кожаные сапоги, он всего-то тайком от жены зачерпнул из чана да вылил на голову пару черпаков рапсового масла, что в результате и стало предметом целой серии разбирательств. Однако сильнее всего его удручало то, что его старший сын И Ши первым закричал: «Долой моего отца!»

9

Здание городской средней школы строили японцы. Дом из красного кирпича с черепичной крышей смотрелся куда солиднее жилищ рядовых селян. И зданий такого архитектурного стиля в городке тоже больше не было. Но люди не хвалили здание школы, а удивлялись «странности мелконосых», которые даже дома «на два фронта» строят.

«Мелконосыми» называли японцев, а «большеносыми» – русских. Жители городка видели только три типа иностранцев: японских чертей, советских красноармейцев и албанцев. О японцах и русских часто упоминали много повидавшие на своем веку старики, которые не только видели «мелконосых» и «большеносых», но и общались с ними. Однажды мимо городка проезжала экскурсионная группа из Албании, и все жители, от мала до велика, выстроились в шеренги вдоль дороги и, размахивая бумажными флажками, ритмично кричали: «Приветствуем, приветствуем, горячо приветствуем!» Старики были убежедны в том, что это русские, ведь выглядят они все одинаково, эти «большеносые».

10

И Ши был близок к тому, чтобы стать главарем городских бунтарей, но проблемы с образом жизни поставили крест на его политической карьере.

В те дни, когда весь городок с пылким энтузиазмом отстаивал революционный курс председателя Мао, никто не считал И Ши дураком. Односельчане забыли анекдот о том, как он на пальцах подсчитывал, сколько у него братьев, а некоторые даже хвалили его, называя перспективным, ведь он первым встал и крикнул: «Долой моего отца!» «Ругатели» во главе с И Ши были ближе обществу, чем «Драчуны» – так он и стал преданным сторонником лозунга «бороться на словах, а не на кулаках».

И хотя некоторые и звали его за глаза «дуралеем И», в глубине души они всё же признавали, что по сути он человек хороший.

О том, что у И Ши не всё в порядке с образом жизни, он сам разболтал, но поначалу в это никто не верил.

Жена паралитика Ваня, что жила на востоке городка, никак не могла забеременеть, и виноват в этом был ее муж, который вечером в день свадьбы набрал ведро воды с ледяной крошкой, чтобы искупаться. После того самого дня, как он женился, нижняя часть его тела и перестала работать как следует. Он не то что семя, даже мочу из себя выдавить не мог – пришлось проделать в животе дырку и провести для сброса мочи резиновую трубку. Паралитик Вань и его жена буквально спали и видели, как бы им ребеночка завести, но никак не могли найти хороший способ. Если кого-то усыновить или взять на воспитание, то это всё равно будет не родная плоть и кровь, с таким ребенком не будут связывать крепкие родственные чувства. А самому паралитику Ваню выдавить семя сил не хватало, какие бы пальцы толстые ни были, а ничего не получалось. Супруги жили от ссоры к ссоре, паралитик Вань страшно терзался и часто бился головой о стену. Почти ежедневно к ним звали на подмогу – то голову перевязать, то стену штукатурить.

Промаявшись так несколько лет и совсем отчаявшись, паралитик Вань придумал план. Он решительно заявил жене, что ей придется забеременеть от чужого семени. Ради того, чтобы их род не прервался, он готов по доброй воле стать рогоносцем. Жена растрогалась и заплакала, но поклялась непременно исполнить желание мужа.

– Вот только боюсь, что твоя пашня тоже никуда не годится! – переживал паралитик Вань. Он трудился на пашне своей жены уже несколько лет и всё сомневался, сможет ли дать ростки и взойти брошенное в нее семя. У кого бы его позаимствовать? Да и кто вообще осмелится его дать? Да и дело это нельзя предавать большой огласке; чем меньше людей знают об этом, тем лучше. Размышляя так, они и вспомнили про дурака И Ши.

1.Буквально название городка переводится как «городок тыкв-горлянок». Тыква-горлянка – это вьющееся однолетнее травянистое растение, которое летом цветет белыми цветами. Ее плоды имеют форму двух шариков, один из которых – побольше, другой – поменьше. Шарики соединены тонкой перегородкой посередине. Внешне тыквы-горлянки напоминают половые органы мужчины. Широкое распространение получило использование этого слова в качестве синонима слова «мальчик». Омофон «тыквы-горлянки» – слово «бестолковый» (прим. ред.).

2.Деревня столовой тыквы (прим. ред.).

3.Провинция тыквы-горлянки (прим. ред.).

4.Хоушань – Задний склон (прим. переводчика).

5.Тайшань – буквально Гора Восхода (прим. переводчика).

6.Жанр древнекитайской поэзии, для которого характерна равностопность строк, неограниченность количества строк, смысловые и грамматические параллелизмы (прим. ред.).

7.Дацзыбао – рукописная пропагандистская стенгазета. Дацзыбао получили широкое распространение в эпоху китайской «культурной революции» (прим. ред.).