Kitobni o'qish: ««Господь дарует нам победу». Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война»

Рекомендовано к публикации Издательским советом Русской Православной Церкви

ИС Р18–815–0564

© Шкаровский М.В., текст, 2019

© АНО «ЦЕНТР-ПОЗНАНИЕ» (Издательский дом «Познание»), оформление, 2019

От автора

Все дальше уходит от нас период Великой Отечественной войны, в нынешнем году празднуется уже 75-летие Победы. Однако трагические и героические события минувшего продолжают жить в сердцах людей. С течением времени все очевиднее становится та значительная роль, которую сыграла Русская Православная Церковь в победе над нацизмом. Складывавшиеся веками национальные и патриотические традиции Русского Православия оказались сильнее обид и предубеждений. Несмотря на духовную несвободу, антирелигиозные гонения 1930-х гг., верующие приняли самое активное участие в борьбе с захватчиками.

С первого дня Отечественной войны руководство Московского Патриархата призвало народ к защите Родины и этим поддержало государство. Такая позиция Церкви была особенно важна в свете значительного роста религиозности в первой половине 1940-х гг. как среди мирного населения, так и среди военнослужащих. Предлагаемое читателю издание является изложением военного периода деятельности Русской Православной Церкви (1941–1945 гг.), который является ключевым в ее драматичной истории на протяжении XX в.

Книга получила свое название по словам Патриаршего Местоблюстителя Русской Православной Церкви митрополита Сергия (Страгородского), сказанным в его патриотическом послании, собственноручно написанном в первый день Великой Отечественной войны – 22 июня 1941 г.: «Господь дарует нам победу».

Первая глава монографии посвящена патриотической деятельности Русской Православной Церкви, в том числе в блокадном Ленинграде, религиозной политике советского государства и изменению государственно-церковных отношений в СССР в годы Великой Отечественной войны.

Религиозный фактор сыграл очень существенную роль в изменении поначалу неблагоприятного для СССР хода боевых действий. Проявления патриотической деятельности Русской Православной Церкви были очень многообразны: морально-нравственное влияние (через послания, обращения, проповеди); сбор денежных средств, драгоценностей, медикаментов, одежды, продуктов в фонд обороны; служба церковнослужителей в рядах действующей армии и участие в партизанском движении; помощь раненым бойцам шефством над госпиталями и созданием санитарных пунктов; участие в сооружении оборонительных укреплений, организации противовоздушной обороны и т. д.

Рост религиозности был напрямую связан и с ростом морально-нравственного уровня в стране. Несмотря на угрозу смерти, тяжелейшие бытовые условия: разруху, голод, холод – для периода Великой Отечественной войны были характерны проявления высочайших образцов нравственности и самопожертвования со стороны значительных слоев населения. Личным примером духовенство Московского Патриархата призывало народ к мобилизации всех сил в помощь обороне и укреплению тыла. Все это не могло не оказать воздействия и на религиозную политику советского правительства, которая претерпела существенные изменения. В советский период роль Русской Православной Церкви в победе над агрессором, как правило, замалчивалась, и лишь в последние десятилетия стали известны многие события и имена этой истории.

Во второй главе прослеживается процесс складывания и эволюции немецкой государственной политики по отношению к Русской Православной Церкви в годы Второй мировой войны, а также рассматривается церковная жизнь на оккупированной территории СССР. При работе над этим разделом автор ставил перед собой следующие задачи: определение факторов, влиявших на немецкую политику по отношению к Русской Православной Церкви; выделение ее этапов и их основных характеризующих черт, изучение деятельности органов, непосредственно осуществлявщих данную политику, выявление ее целей и результатов; определение реакции различных юрисдикций и течений Русской Церкви на действия национал-социалистических ведомств; изучение феномена религиозного возрождения на занятых восточных территориях – выяснение его причин, масштабов и последствий; рассмотрение воздействия немецкой церковной политики на изменение политики правительства СССР в религиозном вопросе.

Тема раздела представляет особенный интерес в связи с тем, что высшее руководство III рейха проявляло заметное внимание к религиозной политике в Восточной Европе и прежде всего на территории СССР. Важнейшие акценты нацистской политики заключались в проведении Рейхсминистерством церковных дел во второй половине 1930-х гг. унификации русских приходов и планировании создания Автокефальной Германской Православной Церкви; попытке после начала войны с СССР расколоть Русскую Церковь на несколько враждующих течений и в то же время пропагандистски использовать стихийное религиозное возрождение на занятых восточных территориях; намерении после окончания войны создать для народов Восточной Европы «новую религию», обязательную для подданных III рейха.

Часть главы посвящена подвигу и трагической участи православного духовенства на оккупированной территории СССР. Многие священнослужители участвовали в партизанском движении, помогали подпольщикам, советским военнопленным, спасали от уничтожения евреев и участвовали в других видах патриотической деятельности.

В целом церковная жизнь на оккупированной части СССР характеризуется массовым и в значительной степени стихийным возрождением. Оно охватило различные регионы страны, но особенно активно шло на Украине, в Белоруссии и на Северо-Западе России, где действовала Псковская православная духовная миссия – единственная на всей оккупированной территории РСФСР. При этом история Псковской миссии была сложной, противоречивой и по-своему трагичной.

Фактически на всей оккупированной территории была восстановлена Русская Церковь, хотя в определенной степени и разделенная на три части. Сепаратистских национальных Церквей нигде, кроме Украины, создать не удалось, да и там за ней пошло меньшинство духовенства и верующих. Не только религиозность россиян, но и Русская Православная Церковь как организация оказалась гораздо более сильной и живучей, чем считало руководство III рейха. Открывшиеся храмы превратились в центры русского национального самосознания, проявления патриотических чувств. Вокруг них сплотилась значительная часть населения. Всего за три года оккупации в условиях голода, разрухи, отсутствия материальных возможностей было восстановлено, как минимум, 9400 церквей и около 60 монастырей.

Хотя со времени окончания Великой Отечественной войны прошло 75 лет, существуют ее важные аспекты и темы, которые начали глубоко изучаться лишь относительно недавно – последние 20–25 лет. К числу таких тем относится история Русской Православной Церкви, других конфессий СССР, а также государственная религиозная политика Советского Союза и нацистской Германии в 1941–1945 гг. Конечно, эти темы привлекали внимание отечественных и зарубежных исследователей и раньше, однако в силу целого ряда объективных причин были изучены в небольшой степени. Только в начале 1990-х гг. началось обращение к колоссальным, не доступным ранее пластам документов российских архивов, которые пока еще недостаточно введены в научный оборот. Работы по избранной теме, носящие конкретно-исторический характер, можно условно разделить на пять основных групп.

Труды советских исследователей, как правило, имеют очень общий, обзорный характер, к тому же несут идеологический отпечаток прежнего официального негативного отношения к религии¹. Церковь в них зачастую представляется реакционным, антинародным институтом, а органы государственной власти показаны исключительно в положительном плане. Было принято считать, что дух христианского вероучения «несовместим с духом героической борьбы за честь и свободу Родины». Многие исследователи предпочитали писать не о патриотической деятельности Церкви в годы войны, а о коллаборационизме ее представителей на оккупированных территориях; акцент на сотрудничестве некоторых священнослужителей с гитлеровцами делался и при публикации сборников документов, и в специальных работах. И все-таки даже в подобных изданиях, особенно в первые послевоенные годы, порой признавалась положительная роль патриотической деятельности верующих в период Великой Отечественной войны. Отличительной чертой работ этого направления было почти полное отсутствие документальной базы исследований. Те же ученые, которые использовали доступные им источники, интерпретировали их, исходя из заданных заранее идеологических посылок.

Но, хотя до конца 1980-х гг. условия для объективного изучения государственно-церковных отношений фактически отсутствовали, важные в научном плане работы иногда все же появлялись. Наибольшую ценность имеют монография А.А. Шишкина, посвященная проблеме обновленческого раскола, в том числе его ликвидации в военный период,² и книга З.В. Балевица, уделившая значительное внимание деятельности Русской Церкви на оккупированной территории Прибалтики и Северо-Запада России в годы Великой Отечественной войны³.

Вторую группу составляют труды церковных историков – священнослужителей и мирян Московского Патриархата. Часть из этих работ до сих пор не опубликована и хранится в виде рукописей в библиотеках духовных академий, другие были изданы: митрополита Мануила (Лемешевского), епископа Сергия (Ларина), А.И. Кузнецова, А. Сергеенко, протоиерея Владислава Цыпина, протоиерея Владимира Сорокина и др.⁴ Значительное внимание в них уделялось истории обновленческого раскола, в том числе в годы Великой Отечественной войны. Другие же движения в Русской Церкви специально изучал в основном скончавшийся осенью 1995 г. митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев)⁵.

На исследования церковных историков порой сильно влияла их принадлежность к Московскому Патриархату. Всячески доказывалась оправданность церковной позиции руководства Патриархата, несколько идеализировалось его отношение к советской власти, излишне критически оценивалась деятельность Русской Православной Церкви Заграницей и т. п. Между тем, многие исторические труды священнослужителей и мирян Московского Патриархата содержат интересные фактические данные, что придает им несомненную ценность.

Значительный вклад в изучение темы внесли зарубежные (англоязычные, немецкие и др.) исследователи. Их повышенное внимание к проблеме неслучайно, ведь именно Великая Отечественная война послужила переломным этапом, позволившим советскому руководству по-иному посмотреть на роль и функции религии в обществе. Историками Д. Поспеловским, Н. Струве, У. Флетчером, Г. Штриккером и другими был создан ряд обобщающих монографий, в целом реалистично освещавших церковную политику советского государства, жестокие антирелигиозные акции властей в довоенный период и смягчение советской религиозной политики в годы Второй мировой войны⁶. Правда, для этих трудов характерна ограниченность источниковой базы, прежде всего архивных документов.

Имеются среди работ зарубежных авторов и остро политизированные исследования. Некоторые из пристрастных в своих взглядах историков считают руководителей Московской Патриархии, пошедших в военный период на сотрудничество с советским правительством, предателями интересов России и Русского Православия. Практически вся советская действительность рисуется у этих авторов в черном цвете. Еще одна сравнительно немногочисленная группа исследователей идеализирует отношения Церкви и советского государства в военные годы, считая, что позиция Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) полностью оправдала себя. Представители этой группы принадлежат, как правило, к левой интеллигенции (Д. Куртис, К. Грюнвальд и другие).

Четвертую группу составляет русская эмигрантская и диссидентская литература. Следует отметить, что если в 1920-е – 1930-е гг. за границей фактически не существовало расхождений в оценках между научными исследователями и публицистикой – СССР считался государством, стремящимся к уничтожению религии, то после Второй мировой войны ситуация существенным образом изменилась. Восстановление патриаршества, проведение грандиозного Поместного Собора 1945 г., активная международная деятельность Московской Патриархии оказали сильное воздействие на позицию значительной части русской эмиграции и руководящие органы Церквей различных конфессий. Многие эмигранты перешли в юрисдикцию Московского Патриархата, представители же Русской Православной Церкви в Америке и Западноевропейского Русского Экзархата стали относиться к ней достаточно лояльно. Непримиримой осталась лишь Русская Православная Церковь Заграницей, однако она оказалась почти в полной изоляции.

Между тем из российских эмигрантов церковной историей военного периода занимались в основном священнослужители и миряне Зарубежной Русской Церкви. В целом работы русских эмигрантов чаще всего субъективны, пристрастны и обычно затрагивают ограниченный круг вопросов какого-то конкретного периода времени. Обобщающих, аналитических монографий ими написано не было. На эту роль претендует трехтомник В. Степанова (Русака)⁷. Однако он является не научным исследованием, а страстной и достаточно наивной публицистической книгой, страдающей нарушением хронологии, отсутствием последовательности изложения, обилием фактических ошибок.

Мимо книг известных религиозных диссидентов А. Краснова-Левитина и В. Шаврова не может пройти ни один ученый, занимающийся изучением церковных расколов 1922–1940-х гг.⁸ А. Краснов-Левитин, сам бывший обновленческий священнослужитель (умерший в эмиграции), написал достаточно подробное и богатое фактическими данными исследование, особое внимание уделяя Ленинграду. Однако некоторые моменты истории обновленчества освещены в нем недостаточно объективно, присутствует определенная идеализация движения, к тому же преувеличивается его близость к социалистическим идеям.

Противоположный взгляд на историю церковных движений 1920–1940-х гг. отстаивает другой религиозный диссидент Л. Регельсон. В своем в целом очень интересном исследовании он стремится доказать, что истина была на стороне «непоминающих» за богослужением в храмах гражданские власти и Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского)⁹. По-своему ценны и работы других эмигрантов: А.А. Валентинова, К. Криптона, протопресвитера Михаила Польского, епископа Григория (Граббе) и др.¹⁰

В среде бывших религиозных диссидентов и сегодня активно дискутируется вопрос: была ли оправдана в годы войны позиция церковного руководства, принявшего новый курс советского правительства в отношении Церкви. В адрес Московской Патриархии раздаются упреки, обвинения в сервилизме и даже в предательстве заветов Христа. Как продолжение прежней линии расценивается нынешнее молчание церковных иерархов в ответ на призывы официально осудить сталинизм и отречься от его прежних восхвалений. Таким образом, внутри четвертой группы существуют очень серьезные различия при оценке позиции Московской Патриархии, во многих случаях заметно влияние групповых пристрастий. Деятельность же Русской Православной Церкви Заграницей, как правило, идеализируется. Кроме того, в силу объективных причин, вся эмигрантская и диссидентская литература имеет ограниченную источниковую базу, материалы российских архивов использовались в ней в небольшой степени.

С начала 1990-х гг. стала быстро расти новая российская, украинская и белорусская историография темы. По ряду спорных моментов она занимает промежуточную позицию. Первоначально большинство российских историков – В.А. Алексеев, М.И. Одинцов, Ю.А. Бабинов, М.Н. Бессонов и другие сохраняли приверженность некоторым прежним концепциям, обелявшим церковную политику советского государства¹¹. Но постепенно под влиянием знакомства с рассекреченными документами взгляды этих историков становились более объективными. В дальнейшем появились и принципиально новые работы следующего поколения российских ученых – О.Ю. Васильевой, П.Н. Кнышевского, А.Н. Кашеварова, С.Л. Фирсова, В.Н. Якунина, М.В. Шкаровского и др.

Одной из основных тем, к которой обращаются как светские, так и церковные исследователи, является патриотическая деятельность религиозных организаций СССР в годы Великой Отечественной войны. Активная патриотическая деятельность Московской Патриархии в советской историографии, как правило, замалчивалась. Например, в многочисленной литературе, посвященной обороне Ленинграда в 1941–1944 гг., полностью отсутствуют даже упоминания о том, что в нем имелись действующие храмы. В объемном сборнике «Блокада день за днем» скрупулезно перечисляются самые разнообразные, порой малозначительные события жизни осажденного города, но в нем невозможно найти ни одного свидетельства религиозности ленинградцев. Даже в той части военно-документальной литературы, где в первых изданиях упоминались имена священнослужителей, принимавших участие в партизанском движении, из последующих изданий их изъяли. Так, в книге И. Шубитыдзе «Полесские были» 1969 г. выпуска они есть, а уже в издании 1974 г. – отсутствуют¹². В то же время делался акцент на сотрудничестве некоторых священников с гитлеровцами. Этому сюжету уделялось внимание и при публикации сборников документов, и в специальных работах¹³.

Только с середины 1980-х гг. положение стало меняться. В своей последней книге советского периода Н.С. Гордиенко давал уже более взвешенную оценку деятельности духовенства и паствы в военное время, хотя и отталкивался от постулата, что война, как массовое страдание и всенародное горе, была стимулятором роста религиозности, а духовенство использовало беды людей для усиленного насаждения религиозных чувств. Вопросы эволюции отношений Русской Церкви и советского государства специально он не рассматривал¹⁴. Этот же автор совместно с другими выпустил две книги, посвященные истории Русской Православной Церкви за рубежом, где затрагивалась и тема ее сотрудничества с нацистским режимом. В соответствии с господствовавшими в СССР стереотипами советские историки обвиняли все духовенство Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ) в «социальном предательстве» и «национальной измене»¹⁵.

До конца 1980-х гг. работы священнослужителей и мирян Московского Патриархата по данной теме ограничивались статьями в «Журнале Московской Патриархии» и несколькими небольшими рукописями¹⁶. Затем стали появляться различные журнальные и газетные публикации¹⁷. Специальных же изданий до сих пор мало. Одно из немногих исключений составляет небольшая брошюра псаломщика П.К. Раины, посвященная участию православного духовенства Белоруссии в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Автор, сам партизан, после войны окончивший духовную академию, сообщает ценные, неизвестные ранее сведения. Так, в книге содержатся свидетельства участников партизанского движения об активной помощи им митрополита Автокефальной Украинской Православной Церкви Александра (Иноземцева)¹⁸. Описывая в своем труде патриотическую деятельность Церкви, епископ Сергий (Ларин) уделяет внимание и оказанию СССР моральной поддержки со стороны христианских Церквей мира (он приводит факты солидарности с СССР ряда зарубежных церковных деятелей, не побоявшихся угроз и репрессий)¹⁹. В 1985 г. к сорокалетию победы в Великой Отечественной войне планировалось издать сборник о патриотической деятельности Русской Церкви, но из-за противодействия советской цензуры он так и не вышел. Лишь небольшая часть из собранных для него материалов была опубликована в 1995 г. в журнале «Наука и религия»²⁰.

Патриотическая позиция Московского Патриархата оказалась непонятной для многих зарубежных специалистов, ожидавших от нее проведения антисоветской линии или нейтрального отношения к военным событиям. Им казалось, что начавшаяся война должна была обострить противоречия между государством и Церковью, предоставив для нее удобную возможность свести счеты с богоборческой властью. Эти авторы не могут понять, почему иерархи Церкви не возглавили борьбу с советской властью, воспользовавшись ростом религиозности народа в столь удобный, по их мнению, момент начала фашистской агрессии против СССР. И выпады против руководителей Московской Патриархии в основном касаются их политической ориентации, религиозная деятельность отодвигается на второй план. Вплоть до 1980-х гг. многие зарубежные и эмигрантские исследователи, особенно из клира и мирян Русской Православной Церкви Заграницей, стремились объяснить происшедшее, прежде всего, страхом оставшихся на свободе архиереев во главе с Патриаршим Местоблюстителем митрополитом Сергием (Страгородским) перед новыми репрессиями²¹.

В целом патриотическую позицию Церкви в период Великой Отечественной войны и ее безоговорочную поддержку советского правительства зарубежные авторы объясняют следующими причинами: холодным расчетом иерархов Русской Православной Церкви, стремившихся в трудное для страны время укрепить свои позиции в советском обществе, «выторговать» для Церкви уступки у власти; стремлением церковных иерархов избежать ожидаемых репрессий; надеждой приобрести терпимое отношение и религиозную свободу на будущее; любовью к Родине и своему народу.

Исходя из этого, нередко делается вывод, что нормализация отношений между Церковью и государством являлась результатом отступления от традиционной линии поведения как Московского Патриархата, так и советского государства. Поведение священноначалия Московского Патриархата в 1941–1945 гг. частью зарубежных исследователей оценивается как противоречащее настроениям и чувствам широких масс верующих, которые якобы видели в них вождей для борьбы с советским государством. Когда же Русская Православная Церковь заняла патриотическую позицию, то ее руководство будто бы обмануло надежды верующих.

Из российских исследователей наиболее значительный вклад в изучение патриотической деятельности православного духовенства внесли О.Ю. Васильева и В.Н. Якунин. Кандидатская диссертация и статьи О.Ю. Васильевой были в значительной степени посвящены исследованию основных направлений и объективной оценке патриотической деятельности Русской Церкви, ее вклада в общенародное дело достижения победы в Великой Отечественной войне, при этом специально освещался боевой путь танковой колонны имени Дмитрия Донского, построенной на средства верующих²². Целый ряд работ, посвященных истории Русской Православной Церкви в годы Великой Отечественной войны, и прежде всего ее патриотической деятельности, написал самарский историк В.Н. Якунин. В них можно найти сведения об антинацистской позиции православного духовенства, как на советской, так и на оккупированной территории СССР, упоминается и участие в борьбе с гитлеровским режимом православных чешских священнослужителей и Брюссельского архиепископа Александра (Немоловского) и т. д.²³

Современные российские исследователи считают, что патриотическая деятельность религиозных организаций Советского Союза способствовала: укреплению национального самосознания народа, его духа, традиций и культуры, воспитанию патриотизма, трудолюбия, высокой нравственности, терпения, милосердия и других необходимых воюющему народу качеств, обеспечивших победу над фашистскими агрессорами; консолидации сил страны в противодействии врагу, укреплению морально-политического единства народов СССР; активизации борьбы против оккупантов порабощенной Европы и расширению антифашистского фронта; укреплению собственного авторитета религиозных организаций; улучшению церковно-государственных отношений²⁴.

Другой важной темой являются религиозная политика советского государства и церковно-государственные отношения в годы Великой Отечественной войны. Эта проблема более 60 лет привлекает внимание исследователей. Зарубежные историки уже в 1950–1970-е гг. высказали ряд гипотез и идей, позднее нашедших подтверждение в рассекреченных советских архивных материалах. Написавший несколько книг У. Флетчер справедливо относил начало изменения государственного религиозного курса к осени 1939–1941 гг., считая, что «с 1939 по 1941 гг. Церкви удалось добиться определенных успехов». По его мнению, после присоединения к СССР западных областей в 1939–1940 гг. Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский) впервые с тех пор, как он возглавил Русскую Церковь, оказался в таком положении, что мог требовать уступок от правительства. Несколько идеализируя эту ситуацию, указанный автор полагал, что уже к началу Великой Отечественной войны имелись все предпосылки для восстановления позитивных отношений между Церковью и государством.

В своих трудах У. Флетчер выделил 1945–1948 гг. как период особенно активного содействия Русской Церкви советским внешнеполитическим акциям. В то же время он датирует начало деятельности Московской Патриархии как «проводника советского империализма» апрелем 1945 г., а не осенью 1943 г., рассматривает только два основных аспекта задач Русской Церкви на международной арене в «сталинскую эпоху». Не оправдывает себя и выделение в качестве последовательных этапов установление контроля Московской Патриархии над Православными Церквами Восточной Европы и попытки получить гегемонию в других регионах – эти акции осуществлялись фактически одновременно. У. Флетчер предвзято оценивает внешнюю деятельность Русской Церкви исключительно с политических позиций²⁵.

Следует также упомянуть работы Н. Струве, М. Спинки и У. Коларза²⁶. Первый из этих историков, подчеркивая, что внешние связи Московской Патриархии являются областью, в которой ее зависимость от государства ощущалась более всего, верно отмечал связь уступок в интересах Церкви с последующими важными международными акциями Патриархии. По мнению Струве, с 22 июня 1941 г., благодаря занятой Патриаршим Местоблюстителем митрополитом Сергием патриотической позиции, начался новый период отношений Русской Православной Церкви и советского государства: «Поверженная своим врагом и оставленная умирать, Церковь против всякого ожидания восстала, чтобы призывать к борьбе». Однако исторический обзор Н. Струве носит беглый характер и в основном сосредоточен на «хрущевском» периоде и реакции верующих на гонения этого времени. В целом неплохим монографиям М. Спинки и У. Коларза присущи многие названные недостатки трудов У. Флетчера.

Большинство западных историков преувеличивает степень контроля государства над Русской Церковью, не учитывает обратного воздействия, вынужденности считаться с интересами миллионов верующих. Спорной и недостаточно разработанной представляется и периодизация государственной религиозной политики, всплесков репрессивных акций в их работах, в том числе у наиболее плодовитого автора 1980–1990-х гг. – канадского профессора Д.В. Поспеловского. Для его богатых фактическим материалом, несомненно, ценных в научном плане книг характерно, однако, некритичное, дословное воспроизведение большого количества нарративных источников. Поспеловский справедливо подчеркивает, что митрополит Сергий (Страгородский) предпринял важный шаг на пути к фактической легализации Церкви, использовав для этого церковные сборы на оборону страны, начавшиеся задолго до получения на них официального разрешения. Однако с рядом утверждений этого историка трудно согласиться. Так, например, он пишет, что государство в СССР осуществляло административные меры в борьбе с религией, так как «Советы рассматривали Русскую Православную Церковь как угрозу их монополии на власть»²⁷. Но церковные организации отнюдь не подменяют органы государственного управления.

Значительное число зарубежных публикаций посвящено изменению позиции советского руководства в отношении Русской Православной Церкви осенью 1943 г. Предполагается, что во время войны И. Сталин нуждался в лояльности со стороны Церкви, которая выражала чувства и настроения значительной части населения страны, помогала поддерживать в народе дух патриотизма. Позиция советского правительства определялась уверенностью, что Церковь, пользуясь значительным влиянием, может оказать благоприятное воздействие на нацию. Кроме того, сталинский режим не желал, чтобы Церковь исчезла из-под наблюдения, уйдя в «катакомбы»: открытая, подконтрольная организация для него была менее опасна, нежели подпольная. Многие зарубежные исследователи также полагают, что массовые открытия храмов на оккупированных территориях заставили И. Сталина понять, что продолжение прежней церковной политики может оказаться для него опасным.

Некоторые из западных историков, например, Д. Куртис, собрав большой фактический материал, оказались неспособными объяснить причины советских гонений на верующих. Принадлежа к поколению американской левой интеллигенции 1930-х гг., позитивно оценивавшей «сталинские достижения», Д. Куртис обвинял в этих гонениях их жертв. А французский историк К. Грюнвальд вообще писал, что репрессии священнослужителей были оправданы, так как вызывались не их религиозными убеждениями, а активной антисоветской деятельностью²⁸.

Д. Поспеловский так (в основном справедливо) писал в 1995 г. о своих зарубежных предшественниках: «…не будучи православными, а часто плохо зная историю России и историю Русской Православной Церкви дореволюционного периода, они нередко совершали ошибки в суждениях и сравнениях, проявляли неспособность понять органические церковные процессы, внутреннюю (мистическую) жизнь Церкви»²⁹. Уже отмечалась и ограниченность источниковой базы работ западноевропейских и американских историков.

В отечественной историографии в конце 1980-х гг. обращение к теме было вызвано качественно новым отношением в условиях перестройки к малоизученным проблемам, неизвестным фактам истории Великой Отечественной войны, месту и роли Русской Православной Церкви в переломные периоды истории. Отечественные историки получили доступ ко многим документам центральных и местных архивов, к исследованиям зарубежных авторов. Начало нового этапа положили юбилейные торжества по поводу 1000-летия введения христианства на Руси в 1988 г. Тогда советское руководство признало патриотический подвиг верующих в военные годы и их высокую гражданскую позицию.

Публикация записки председателя Совета по делам Русской Православной Церкви Г.Г. Карпова в 1989 г. историками В.А. Алексеевым и М.И. Одинцовым о встрече И.В. Сталина с руководством Московского Патриархата 4 сентября 1943 г. открыла новую страницу в отечественной историографии. С тех пор тема церковно-государственных отношений стала не только предметом специального исторического исследования, но и одной из приоритетных проблем.