Kitobni o'qish: «Русская история с древних времен до конца XVIII века.», sahifa 19

Новый, удельный порядок княжеского владения

Дальнейший внутренний распад Руси происходил уже в связи с установлением нового, удельного порядка княжеского владения, которое совершилось не без влияния новых условий жизни, созданных татарским нашествием.

Тенденция к установлению такого порядка проявилась, как мы видели, еще до татар и стояла в связи частью с размножением княжеского рода, распадением его на отдельные ветви, частью с развитием княжеского сельского хозяйства. Но полной оседлости князей все-таки не возникало до самого татарского нашествия. Татарское нашествие ускорило процесс оседания князей. После погрома князьям пришлось самим восстанавливать свои волости, созывать население, отводить ему земли, определять подати и повинности, открывать новые источники доходов. Другими словами – князьям пришлось быть не только правителями обществ, но и их создателями, организаторами народного труда, хозяевами. Но при таких условиях князья естественно должны были дорожить своими волостями, не покидать их до конца жизни и передавать детям. Затем: ввиду грозной силы и власти хана князья стали инстинктивно держаться того, чем уже владели, так как всякие расчеты на новые волости стали неверны: все зависело тут от воли и расположения хана, часто непостоянного и капризного. Это настроение князей ясно выразил князь Лев Данилович Галицкий, которого двоюродный брат, Владимир Васильевич, уговаривал в бытность в Орде не искать под его преемником княжения Волынского. «Чего мне под ним искать после своей смерти, – говорил Лев Данилович, – все мы под Богом ходим; помоги Бог и своим управиться в такое время». Сами татары в состоянии были, конечно, понимать прочное княжеское владение, а не смену князей, ибо постоянное княжеское владение было для них удобнее, покойнее, давало им возможность легче осуществлять свои требования к Руси, чем подвижное, сменное владение. При таких обстоятельствах мало-помалу затихло и наконец прекратилось совершенно передвижение князей со стола на стол, а затем появилась и идея удела, воззрение на территорию княжества со всем несвободным населением как на собственность того или другого князя, которую он может передавать по наследству и отчуждать в другие руки. Старина сохранилась только в отношении к главным городам областей, которые вместе с некоторой властью над младшими родичами стали передаваться ханом в известной очереди. Но старшинство и главный город стали даваться ханом и добываться князьями уже только в придачу к коренному владению, уделу.

Так татары ускорили установление удельного порядка на Руси. В исторической литературе эта роль татар не отмечена и не оценена по достоинству. Наши историки-юристы – Кавелин и Соловьев – выводили удельный порядок из естественного развития княжеских отношений при размножении рода. С размножением рода ослабевают родственные связи и общинное владение естественно рушится, заменяясь семейным, частным. Так объяснял дело Кавелин. Соловьев прибавил к этому еще содействие новых городов, возникших в Суздальской Руси благодаря стараниям князей и поддерживавших князей в их борьбе с родовыми преданиями. Историки-экономисты, как, например, Ключевский, главным фактором, породившим удельный порядок, считают экономическую эволюцию, произошедшую в Суздальской Руси, тот перевес, который получило там земледелие, причем князьям пришлось стать организаторами народного труда. В этих объяснениях правильно отмечены производящие причины. На наш взгляд, к этим внутренним причинам надо присоединить и влияние могучего внешнего фактора, который ускорял и усиливал действие внутренних причин, обострял процесс и вместе с тем обобщал его, делал его не местным только суздальским, но общерусским. Не касаясь Западной и Юго-Западной Руси, которая в течение дальнейшей своей исторической жизни отбилась от главного русла, остановим наше внимание на Руси Северо-Восточной и попытаемся выяснить себе те экономические и социальные условия, которые создались здесь с прибытием татар и которые, в свою очередь, влияли на уклад политической жизни страны.

Экономическая жизнь Северо-Восточной Руси с прибытием татар

Нашествие татар произвело страшное хозяйственное потрясение страны. Погромы 1237–1240 годов лишили множество русских людей всего состояния, которое было или сожжено, или разграблено татарами. Внутренние области Северо-Восточной Руси подвергались такому же разорению и позже, в последней четверти XIII века, во время усобицы между сыновьями Александра Невского, и в первой четверти XIV века, во время борьбы Москвы с Тверью. Опустошения окраинных областей совершались чуть ли не ежегодно. Татары, таким образом, истребляли, уничтожали народный капитал и тем обрекали на прозябание народное хозяйство, которое принуждено было ограничиться почти исключительно добыванием насущного пропитания населению и денег на уплату дани и пошлин русским князьям и татарскому хану. Татары препятствовали накоплению народного капитала и развитию материального благосостояния населения и другими способами. С прибытием их на русское население легла новая дань. В 1257 году зимой, рассказывает летопись, приехали татарские численники и «исщетоша всю землю Суздальскую, и Рязанскую, и Мюромьскую… толико не чтоша игуменов, черньцов, попов, и крилошан, кто зрить на св. Богородицю и на владыку». В том же году приезжали татарские послы и в Новгород и просили десятины и тамги, по новгородцы не поддались, дали царю дары и отпустили послов с миром. Но в 1259 году и новгородцы вынуждены были уступить «и яшася по число: и почаша ездити окаанний по улицам, пишуче домы хрестьяньскыя». В 1275 году «бысть на Руси и в Новегороде число второе из Орды от царя и изочтоша вся, точию кроме священников, и иноков и всего церковного причта». Сначала татары сами собирали дань, посылая особых данщиков или отдавая эту дань на откуп ханским наместникам на Руси – баскакам и бесерменским (восточным) купцам. Обирательство этих лиц вызвало целый ряд восстаний в Ростове, Суздале и Ярославле, после чего ханы стали уже поручать сбор дани русским князьям, которые и отвозили ее в Орду. Дань эта стала называться выходом, и это слово как нельзя лучше характеризует ее значение. Дань эта была действительно выходом, ежегодным изъятием из народного обращения значительной части капитала, успевавшего за это время накопляться в стране. Деньги уходили совсем из страны, не оставались в ней, как княжеская дань, не приводили эквивалентные ценности из-за границы на Русь, как княжеские закупки у иноземных народов. Татары брали дань не натурой, как князья, а серебром, для чего обязали русских князей чеканить серебряные «деньги» с ханским штемпелем, или тамгой. Благодаря этому серебро стало очень редко на Руси, перестало играть прежнюю роль как орудие внутреннего обмена, внутренние расчеты стали производиться натурой, и все вообще хозяйство стало развиваться в обратном направлении, от денежного к натуральному.

Татары не только лишали русское население средств производства и обмена, но и надолго сократили само поле приложения народного труда. Пока они владычествовали на Руси, кочуя по черноземным степям, русское население поневоле должно было сосредоточить свою экономическую деятельность в северной лесной области Европейской России и усиленно эксплуатировать здешние только дары природы. Эти дары, по всем данным, не были так обильны и так щедры, как в лесостепной переходной полосе и даже степной. Как и в Киевской Руси, население занималось рыболовством, бортничеством, охотой. Рыболовство, по всем признакам, получило даже большее значение, чем в Киевской Руси. Акты полны известиями о рыбных озерах, реках, топях и язах²в Тверской земле, Ярославском княжестве, Костромском, Нижегородском, Московском и в Рязанской земле, а также и на севере – в Белозерске, Вологде, Устюге Великом и т. д. Но бортничество по климатическим условиям было, конечно, менее развито, чем в Западной и Юго-Западной Руси. В междуречье Волги и Оки и бассейне Оки акты констатируют существование бортей и бортников, но не упоминают об их существовании в областях Белозерской, Вологодской и Устюжской. Видно, что и охотничьи промыслы были менее значительны, чем в Киевской Руси. На севере акты констатируют добывание соболей и белок, существование путиков, перевесищ, тетеревиных ловель. Одно житие (святого Кассиана Учемского) свидетельствует, что в лесах около Углича даже в конце XV и начале XVI века «бияху звери много, лоси и елени и зубри же и буйволы и лисицы и серны, волцы же и медведи». Но южнее по актам не встречаем уже такого разнообразия животного мира. В междуречье Волги и Оки акты упоминают только о бобровых гонах и перевесах для ловли птиц. Общее впечатление, выносимое из всех источников удельной эпохи, таково, что эксплуатация животных богатств в это время уже не имела того значения, какое принадлежало ей в Киевской Руси.

Главенствующее значение в экономической жизни получила теперь та отрасль хозяйства, которая в киевский период выдвинулась только в XII веке, а именно земледелие. И климатические, и почвенные условия Северо-Восточной Руси были неизмеримо хуже таковых же условий Приднепровской, Юго-Западной Руси. Но русскому населению, сбившемуся в Суздальской земле, не было выбора, и потому оно поневоле стало усиленно культивировать землю. Поэтому и по актам удельной эпохи приходится иметь дело больше с пахарями, земледельцами, чем с звероловами, рыболовами и бортниками. Разумеется, при неблагоприятных климатических и почвенных условиях земледелие не щедро оплачивало труд земледельца, и потому в общем экономическая жизнь Северо-Восточной Руси еле теплилась. Люди добывали себе с величайшими усилиями скудное пропитание и средства для уплаты государственных налогов. При таких условиях еле влачила свое существование торговля, особенно внутренняя. Внешний сбыт так или иначе совершался. Для него работала охотничья промышленность и бортничество. Внешний сбыт был необходим для получения серебра на уплату татарской дани. Русские купцы не только торговали с немцами, но ездили даже в Сурож, в Крым, плавали в Грецию, ездили в Орду, сбывая меха, воск, рыбу, покупая оружие, соль, ткани, вина, а главное – драгоценные металлы. Но внутреннего обмена произведениями почти не было, точнее – он был чрезвычайно слабый. На торгах или торжках продавались и покупались некоторые несложные произведения домашней, кустарной промышленности, вроде железных орудий, кожевенных изделий, некоторых съестных припасов и т. п. Внутренняя торговля достигла некоторых успехов только к концу удельной эпохи, в XV веке, когда Русь вообще оправилась несколько от татарских разорений, когда заметно стал накапливаться народный капитал, появилось в обращении гораздо больше денег, чем прежде. В источниках того времени можно уже найти немало указаний на пребывание купцов в том или другом княжестве из других земель. Договоры, заключавшиеся тверскими и рязанскими князьями с московскими, также предусматривали взаимные торговые сношения и ограждали интересы купцов, ездивших торговать в чужие княжества.

Итак, татарские погромы и татарское иго надолго и совершенно искусственно задержали экономическое развитие Руси. К народному организму Северо-Восточной Руси присосался огромный паразит, который вытягивал его соки, хронически истощал жизненные силы, а временами производил в нем большие потрясения. Татары в данном случае явились продолжателями дела печенегов и половцев, с той разницей, что их разрушительное влияние было более сильным и последовательным.

Обеднение населения вследствие разорения, причиняемого татарами, и платежа татарских даней и пошлин, заставило князей того времени с еще большим рвением приняться за сельское хозяйство и промыслы для добывания средств к жизни, чем это было в дотатарскую эпоху. За невозможностью жить на дани и пошлины с населения князья стали все более и более превращаться в сельских хозяев-землевладельцев, все более увеличивать свои села. Навстречу этому стремлению пошло большое предложение рабочих рук со стороны земледельческой массы.

Образование класса перехожих крестьян и дальнейшее развитие княжеского землевладения и хозяйства

Выше было упомянуто, что уже в дотатарскую эпоху появились у нас земледельцы, возделывавшие чужую землю из платы по найму, которую они нередко получали вперед, – наймиты и ролейные закупы. В наймиты шли те земледельцы, которые не могли вести собственное хозяйство или могли вести его только с помощью заработков у других хозяев. Татарское нашествие еще дальше подвинуло социальную эволюцию в этом направлении, содействовало образованию класса безземельных земледельцев, съемщиков и возделывателей чужой земли. Эти перехожие земледельцы стали называться крестьянами – в отличие, очевидно, от поганых, т. е. татар. Класс этот, незаметный до нашествия татар, как-то вдруг появился в огромном количестве после прибытия татар. И это вполне понятно. Татарские погромы XIII и начала XIV века должны были уничтожить огромное количество самостоятельных земледельческих хозяйств, лишить многих земледельцев их крова, скота, хлеба и земледельческих орудий. Вследствие этого многие земледельцы, спасшиеся от смерти или полона, не могли уже вернуться на покинутые пепелища и обзавестись на них вновь самостоятельным хозяйством: для этого у них не хватало нужного капитала. Поневоле им пришлось подсаживаться на землю к тем, у кого имелось хоть какое-либо обзаведение и хозяйственные средства. Часть их садилась к зажиточным людям из своей же братии во дворы в качестве подворников и подсуседков и кормилась около них, помогая им в хозяйстве и получая за это известную долю урожая. Другая часть шла к князьям, боярам и духовенству и садилась на их земли, в их села и деревни, получая от них необходимое для заведения хозяйства вспомоществование деньгами и натурой. За пользование землей и угодьями такие крестьяне пахали на своих государей, косили, жали, рубили лес, дрова, строили хоромы и разные хозяйственные постройки и т. д. Крестьяне получали от владельцев участки земли не на вечность, а во временное владение, до тех пор, пока крестьяне находили для себя удобным оставаться на этих участках, а землевладельцы находили для себя выгодным держать их. Урочные годы устанавливались только для отработки получаемой подмоги. Но крестьянин мог уйти и раньше, заплатив эту подмогу. С течением времени в чисто хозяйственных интересах установился известный срок в году для выхода и отказа крестьян – Юрьев день. Таким образом, мы имеем перед собой арендаторов владельческих земель, уплачивавших аренду своим трудом, а название таких крестьян изорниками в Псковской земле указывает на главный только, но не исключительный род труда, которым оплачивалась аренда, – пахоту (орати). Некоторые землевладельцы предпочитали брать арендную плату с крестьян не трудом, а сельскохозяйственными продуктами. Крестьяне снимали у них землю исполу или из трети и потому и назывались либо половниками, либо третниками. Умножение числа крестьян, которые не в состоянии были без посторонней помощи завести хозяйство, и давало возможность князьям, как и другим зажиточным землевладельцам, все более и более расширять эксплуатацию своих земель и угодий. С другой стороны, с установлением татарской дани князья стали недобирать своей и потому старались возместить недобор наложением на податное население издельных повинностей по своему хозяйству. Поэтому даже и земледельцы, удержавшие свои собственные земли и самостоятельные хозяйства, так называемые черные люди, стали работать на дворец, хотя не так много, как крестьяне-арендаторы. Усилить денежные повинности их не было возможности. С расстройством внешней торговли, с ежегодным отливом денег в Орду народное хозяйство сделало крупные шаги назад по сравнению с хозяйством киевского периода. Деньги почти что исчезли из народного оборота, хозяйство стало чисто натуральным, и земледельцу приходилось расплачиваться с князем преимущественно своим трудом и натуральными продуктами этого труда. При таких условиях князю ничего не оставалось делать, как только расширить по возможности свою запашку и эксплуатацию своих угодий. Княжеское владение в силу всего этого все более и более приобретало характер частной вотчины, крупного землевладельческого хозяйства. Но раз уже создалась такая тенденция, она должна была, в свою очередь, влиять в своем направлении на положение народной массы. Сделавшийся хозяином князь, естественно, стал стремиться превратить все подвластное ему земледельческое население в своих работников. Так как и у черных крестьян не было настоящего права собственности на землю, которая считалась государственной, княжеской, то князья и стали превращать черных крестьян в дворцовых, то есть приравнивать их к тем, которые сели в княжеские села в качестве съемщиков-арендаторов. Эти съемщики-арендаторы, засиживаясь подолгу на арендованной земле, с течением времени становились такими же наследственными пользователями ее, как и черные крестьяне. Вся разница между черными волостями и дворцовыми княжескими селами с течением времени оказалась только в повинностях. Черные люди остались государственными тяглецами преимущественно, не будучи избавлены и от повинностей хозяйственных на князя; дворцовые крестьяне работали преимущественно на дворец, не будучи избавлены и от государственных повинностей.

Но раз создался такой порядок вещей, раз основой материального благосостояния князей стало владение селами и деревнями, непосредственная эксплуатация земли и угодий, собственное хозяйство, князья должны были неизбежно прикрепляться к своим владениям, прежние их временные наделки превращаться в постоянные, наследственные уделы.

Развитие боярского землевладения

Те же самые причины, которые создавали оседлость князей и удельный порядок княжеского владения, обусловили и дальнейшее развитие боярского и церковного землевладения и хозяйства, что, в свою очередь, должно было способствовать установлению удельного порядка.

Мы видели, что уже в XII веке княжеские дружинники перестали удовлетворяться княжеским жалованьем и доходами от управления и стали заводить свои села, сажая в них челядь, рабов. Князья XIII и XIV веков, обедневшие от татарских погромов и даней, а также и от удельного дробления, еще менее, чем их предшественники XII века, могли удовлетворять своих дружинников жалованьем и доходами. Жалованье из казны князья совсем даже перестали выдавать своим боярам и слугам, а кормления на должностях могли предоставлять только скудные. Эти кормления могли быть лишь подспорьем, а не главным источником содержания. Главный источник пришлось отыскивать самим дружинникам, и он был найден в той же земле. Бояре и слуги князей позаняли множество пустопорожних земель и принялись подобно князьям хозяйничать на этих землях, благо что теперь были готовы и рабочие для них руки в лице крестьян, потерявших собственные хозяйства. Князья легко допустили освоение земель боярами и слугами и с течением времени стали даже жаловать их землями, ибо земли в то время сами по себе, при редкости населения, почти что не имели никакой ценности, а населенные при посредстве владельцев, они начинали давать и князю доход. Поселенные на них владельцами крестьяне должны были платить князю дань, судебные и другие пошлины, сами владельцы в известных случаях должны были оказывать военную помощь князю. Необходимо заметить, что в рассматриваемое время только эти соображения, а не какие-либо иные заставляли князей содействовать распространению боярского землевладения. Позже это землевладение распространилось в интересах службы. Но в рассматриваемое время с владением землями не связывалось еще обязательной службы князю, во владении которого находились земли. Бояре и слуги, как и в киевский период, служили кому хотели, и князья в своих договорах прямо гарантировали им право вольного перехода с сохранением вотчин. «Боярам и слугам вольным воля, – гласят эти договоры, – а села и домы им свои ведати, а нам в них не вступатися».

Итак, бояре и вольные слуги в удельное время окончательно сделались землевладельцами и позаняли огромное количество земель. Они, как мы видели, не утратили и права свободного перехода, но едва ли уже пользовались им в широких размерах. Это право стало уже политическим анахронизмом, противоречившим их экономическим интересам, которые привязывали их к месту нахождения имений. Поэтому, перебирая фамилии бояр, действовавших в том или другом княжестве, мы по большей части встречаемся с одними и теми же фамилиями. Оседлость боярского класса в удельное время можно считать фактом, не подлежащим сомнению, отъезды были сравнительно редким явлением. Но оседлый класс дружинников естественно привязывал к месту и своего вождя, около которого он группировался, которого охранял и поддерживал и которому помогал в правительственной деятельности.