Kitobni o'qish: «Имам Шамиль. Книга вторая»

Благотворительный фонд имени Мариам Ибрагимовой

Собрание сочинений в пятнадцати томах

Том 3

Глава первая

Шамиль решил поселиться в Чечне. Горы Ичкерии, Ауха и других вольных обществ, покрытые девственными лесами, были менее доступны врагу и более надёжны, чем голые хребты Дагестана. Среди народов Кавказа имя Шамиля было широко известно и овеяно легендами. С почтением и любовью относились к имаму свободолюбивые ингуши и чеченцы. Как только весть о прибытии Шамиля в Аргунское ущелье дошла до жителей других аулов, в селение Баян потянулись почитатели Шамиля, делегаты от разных обществ, предлагая воинственному имаму хлеб и кров. Богатый староста общества Баян не жалел для славных кунаков ни быков, ни баранов.

В Баян приехали учёные: Шугаиб-мулла из Цамтури, молодой арабист Шахбан из Гуршкурта и Джавад-хан – кадий из Дарго.

Шугаиб-мулла, подойдя первым к Шамилю, сказал:

– Имам, не считай себя побеждённым, ибо это не поражение. Не сокрушайся о потерянном, ибо это не потеря. Аллах одной рукой даёт, другой берёт. Я, преданный Аллаху раб, хочу верой и правдой служить тебе. До трёх тысяч воинов приведу под твоё начало, повелевай!

Шамиль с нескрываемым волнением смотрел на статного молодого красавца с искристыми чёрными глазами.

– Я тоже пришёл, чтобы предложить тебе очаг, услуги и воинство, – сказал Джавад-хан, когда закончил речь цамтуринский мулла.

Имам, сделав поклон головой, ответил:

– Хвала Всевышнему! Благодарность вам! Поистине вы народ, преданный учению Посланника, мужественный и свободолюбивый! Перед всевидящим оком Аллаха обещаю вам любовь и преданность до конца дней моих, ибо, когда для меня и моих близких стал тесен мир, несмотря на его просторы, вы как искренние братья протянули руки, подняли поверженных. Мы бежали из родного края, гонимые, обессиленные, шатаясь от голода и усталости. Ваши люди укрыли нас, дали пищу. Так пусть кара Всевышнего постигнет того, кто осмелится отплатить злом за добро. Если есть среди вас человек, умудрённый знаниями, способный водить войско и личным примером увлекать на ратные дела, мы без промедления готовы как рядовые стать под знамя ислама.

Джавад-хан сказал:

– Нет у нас аула, который не прославлен отчаянными храбрецами. Но и нет над нами такого, кто бы постоянно сплачивал всех волею своей и водил на врага.

– Это можешь сделать только ты, имам, – добавил учёный Шахбан.

– Могу, но с одним условием, что на это дадут согласие народные представители всех чеченских и ингушских обществ, – ответил Шамиль.

Шугаиб-мулла сказал:

– Имам, можешь не сомневаться. Мы созовём сюда почтенных людей из всех селений. Они скажут тебе то же самое, что сказали мы.

Джавад-хан предложил:

– Не будем откладывать, давайте созовём старейшин и учёных в следующую пятницу.

Все согласились.

В один из погожих осенних дней 1839 года в Баяне, как в былые времена в Гоцатле, Унцукуле, Ашильте, сделалось шумно и многолюдно. Сюда спешили народные представители и главы обществ Большой и Малой Чечни, Ингушетии. В баянской мечети не хватило мест. Но жители, соблюдая правила гостеприимства, предоставили храм гостям, а сами подмели двор мечети, расстелили ковры на земле и обратились взорами к востоку.

Выступая с проповедью, Шамиль говорил по-арабски. Его сильный голос с приятным тембром долго звучал, овладев вниманием собравшихся, многие из которых хотя и не понимали чуждой речи, но слушали с затаённым дыханием, не отрывая глаз от величественной фигуры имама, облачённого в длинный белый халат и чалму. Имам был признан всеми.

В тот же день чеченские писари засели за воззвания.

Учёные предложили имаму переехать в Гуршкурт. Этот аул имел большую мечеть, и населения в нём было значительно больше.

Гуршкурт понравился Шамилю. Через неделю Шугаиб-мулла перевёз сюда семью и всех соратников имама.

Всю позднюю осень и зиму Шамиль занимался утверждением шариата в Гуршкурте и других аулах. В каждом селении была открыта диван-хана¹. Чеченские кадии-правоведы разбирали в них по шариату споры и гражданские дела. Верховным судьей был Шамиль, Но ни один вопрос он не решал единолично. Им сразу был создан меджлис², членами которого стали учёные и духовенство. Кадиям были подвластны сельские старосты, которые занимались мобилизацией и в нужное время вместе с кадием должны были возглавить отряды. Старый соратник Шамиля Ташов-Гаджи, как член меджлиса, во многом помогал имаму.

На кордонной линии в это время было спокойно. Шамиль, уставший от бранных дел, решил немного отдохнуть, собраться с силами. К тому же ему хотелось поближе узнать людей, изучить страну.

Однажды в диван-хану к Шамилю явилась молодая красивая аварка из Чиркея, которая назвала себя Азизой. Обратившись к имаму, она сказала:

– Я рабыня гуршкуртского узденя Янди. Он хочет продать меня кумыку из Аксай-аула, разлучить с мужем и малолетним сыном, которые тоже принадлежат ему Ты, могущественный имам, человек почтенный и справедливый. Помоги мне, ради Аллаха! Пусть Янди, если хочет избавиться от меня, продаст нас всех троих. В благодарность за твою помощь век буду молиться за тебя, твою жену, детей и всех твоих близких.

Подобные жалобы и просьбы для Шамиля были самыми тягостными. Он говорил:

– Я иду на сделку со своей совестью, не принимая никаких мер, не помогая этим несчастным людям в беде. Но что я могу поделать в стране, которая не приняла законов шариата, среди народа, милостью которого существую сам…

Он ласково обошёлся с Азизой, однако вынужден был сказать:

– Если бы это зависело только от меня, без сомнений помог бы тебе, но я пока что имею небольшие права. Скоро восторжествуют истинные законы, и тогда в первую очередь начну помогать таким, как ты, невольным.

Азиза ушла, утирая слёзы.

Недели через три после этого к Шамилю подбежал Гази-Магомед.

– Отец, – сказал мальчик, – я только что видел ту женщину, которая приходила к тебе и говорила, что её хотят продать.

– Ну и что же? – спросил Шамиль.

– Сейчас её волокут по земле какие-то мужчины. Она очень сильно кричит и плачет.

– Где они?

– Там, пойдём покажу.

Шамиль пошёл вслед за бегущим впереди сынишкой. До слуха донёсся женский вопль.

– Иди позови наших мужчин! – крикнул Шамиль сыну, а сам направился в ту сторону, откуда доносился крик.

– О мусульмане! Неужели среди вас не осталось милосердных! Да покарает вас Аллах, бросив на ваши дома полчища гяуров! Да выйдут мои слёзы вам кровью! Пусть враги так уведут ваших жён и дочерей!

Шамиль растолкал теснившуюся вокруг толпу и увидел двух дюжих молодцов, которые за руки тащили упирающуюся Азизу. Имам подошёл к ним, преградил путь и крикнул, обнажив кинжал:

– Немедленно отпустите женщину!

В этот момент с оружием в руках подбежали Юнус, Ахвердиль-Магома, Муртаза и Салих. Видя это, женщина укусила одного из тех, кто её держал. Отпустил несчастную и второй. Но хозяин Янди, здоровый чеченец лет сорока, сказал Шамилю:

– Может быть, для тебя выгоден шариат, придерживайся его, но нас в наших правах не ущемляй. Я должен пятнадцать туманов этому аварцу. Часть денег отдал, в счёт другой части отдаю ему свою рабыню.

– Если даже не пятнадцать, а сто туманов ты будешь должен ему, я не позволю тебе отдавать вместо денег мусульманку, – ответил имам.

Янди исподлобья со злостью смотрел на него.

– Стыдись! – продолжал Шамиль с гневом. – Ты называешь себя правоверным, а поступаешь хуже самого последнего гяура. Того, кто не хочет признавать шариат добровольно, я заставлю признать силой или изгоню из общества, как подлого отступника.

Несчастная женщина с распущенными волосами, в изорванном платье сидела у ног имама, прикрыв лицо руками. Толпа молчала. Молчал и Янди. Шамиль продолжал:

– Вы вспоминаете шариат, когда вам выгодно. Поднимаете оружие тогда, когда люди царя приходят к вам собирать дань. Если вы умеете помнить один закон, продиктованный Аллахом, так извольте помнить и остальные, даже если они вам невыгодны и тягостны.

А если я отступаю от них, поправьте, но только запомните, – имам в упор посмотрел на Янди, – я никогда не извлекал из этих законов выгоды для себя.

Люди зашумели.

– Сестра, встань, иди к своему мужу, – сказал Юнус и добавил: – Если кто-нибудь посмеет тебя тронуть, дай нам знать.

Азиза встала. Вскинув руки к небу, воскликнула:

– Пусть все ваши беды и недуги Аллах пошлёт мне! Спасибо вам, мусульмане!

Одобрительные возгласы послышались из толпы, но были и такие люди, которые сурово молчали. В тот же день имам Шамиль отправил посыльных вновь, требуя схода народных представителей в Гуршкурте.

Выступая на сельской площади перед собравшимися, Шамиль заявил:

– Я очень признателен вашему народу и до смерти буду помнить всё то хорошее, что вы сделали мне и моим близким. Но не смогу мириться с худшими из адатов. Отныне приказываю прекратить работорговлю. То же самое скажу кумыкам. Невольничий рынок в Аксае будет закрыт. Продавать или покупать мусульман никому у нас не позволю, ибо в Священном писании сказано: «И раб и халиф равны перед Богом». Если же вы, вернее, некоторые откажутся выполнять начертанное в Коране, я уйду отсюда. Нет людей страшнее нестойких, в их колебании таится опасность похуже, чем у открытых врагов.

Выступив после Шамиля, Шугаиб-мулла сказал:

– Не беспокойся, имам, те, что возвысили тебя над собой, не уронят тебя. Всё будет сделано так, как писано в Священной книге. И мы скорее изгоним тех из своего общества, кто не подчинится тебе. Отныне все невольники-мусульмане в Чечне будут освобождены от зависимости.

В дни поста Ташов-Гаджи явился к Шамилю от имени жителей Нижней Чечни. Он сказал:

– Имам, люди наши хотят подняться против неверных до наступления тепла. Они просят тебя возглавить бунт.

– К чему такая спешка? Ещё не прошли холода, не организовано войско, – ответил имам.

– Подходят сроки уплаты налогов царским чиновникам. У людей нет денег, нечем платить. Когда заявили об этом гяурам, их главный сказал: «Вместо денег давайте по одному ружью и по три кинжала с десяти домов». Ходят слухи, что за несвоевременную уплату податей население наших аулов будут превращать в крепостных и облагать рекрутской повинностью.

Шамиль заволновался:

– К празднику разговения созовем видных людей Большой и Малой Чечни. Надо посоветоваться со всеми, тогда решим.

До наступления байрама в Гуршкурт съехались вновь влиятельные люди обществ. Одновременно туда же стали переселяться жители из аулов, расположенных близко к Линии.

Когда представительные чеченцы собрались в мечети, Шамиль попросил Ташова высказать просьбу жителей Нижней Чечни при всех и объяснить причины, побуждающие народ к волнению.

Ташов-Гаджи рассказал обо всём. Стал говорить Шамиль:

– Поистине, прежде чем браться за какое-либо дело, необходимо установить порядок. Надо знать, где расположены общества, чем они могут помочь, какую силу выставить. Гяуры – люди дисциплины и порядка. Они, в отличие от наших воинов, даже в наступление идут, не ломая строя. Их постоянное войско находится на содержании государства и всё время в играх обучается приёмам борьбы и владению оружием. Нам следует учиться у них, ибо отдельные выступления против них и налёты не приводят к успеху. Следует создать организованное войско. Для этого нужно, чтобы старосты аулов представили списки способных воевать. Не думаете ли вы, что я в течение всего этого времени сидел, занимаясь мирскими делами?.. Нет, я о многом размышлял и решил: прежде чем браться за оружие, разобьём вилает на четыре округа. Обществом Шубута пусть управляет Джавад-хан. Наибом округа Татахи я предлагаю поставить Шугаиб-муллу. Во главе гехинских земель поставим Ахвердиль-Магому – он человек чести, совести и бесстрашия. В беноевском обществе – Байсунгура. Народы Ауха пусть останутся под началом умудренного опытом борьбы с гяурами – Ташова-Гаджи. Муртазаз будет его помощником. Если кто-либо хочет назвать людей более достойных из своего общества, скажите, я сделаю так, как хочет большинство.

Престарелый мулла из Баяна первым нарушил молчание. Он сказал, обратившись к Шамилю:

– Сын мой, даже из одного и того же дерева делают ложку для плова и лопату для навоза. А когда под руками мастера много пород древесины, он лучше знает, какая на что пойдёт. Подмастерья должны делать так, как сказал мастер. Я очень внимательно прослушал всё, что ты говорил, лучше сказать и сделать нельзя.

С баянским главой мечети согласились все. Спор возник о том, где обосновать резиденцию имама. Каждый из четырёх названных наибов предлагал свой аул.

Ташов-Гаджи хотел, чтобы имам переехал в Аух. Джавад-хан возразил:

– Людям Нижней Чечни доверять нельзя. Разумеется – некоторым. Среди них есть способные на коварство и измену. Имаму лучше поселиться в Дарго, которое расположено среди малодоступных лесистых гор, подальше от вражеской Линии.

Со вновь назначенным наибом округа Шубуты согласились многие. Здесь же был создан Высший совет и объявлен состав. Совет решил пока воздержаться с выступлением против гяуров.

Ташов-Гаджи вынужден был ограничиться письмом-обращением имама к народам Нижней Чечни. В нём говорилось:

«Я раб наставника на пути истинном Всемогущего Аллаха – Шамиль. Чеченскому народу, обитающему в Нижней Чечне, старшинам и духовенству. Мир вам! Да сохранит вас Бог от всяких напастей!

Я не мог не сожалеть, узнав, что некоторые из вас забыли шариат, противятся законам, страдают сами и несут страдания другим. С помощью Аллаха я подготовлюсь и приду к вам. Тот, кто не усерден в вере и способен на обман, будет наказан.

Объявление содержания сей бумаги обязательно каждому человеку Аухского вилаета.

Имам Шамиль».

В начале мая Шамиль переселился в Дарго. Через несколько дней после переезда к имаму пришли народные представители во главе с ауховским муллой.

– Имам, Ташов-Гаджи привез нам твоё письмо, – сказал мулла. – Мы переписали его и распространили для всех. Наши люди хотят, чтобы ты лично явился к нам и представился народу. Если не уступишь нашим просьбам, к тебе придут старухи, которые не уйдут до тех пор, пока ты не дашь согласия.

– Я обязательно приду к вам, и сделал бы это даже без просьбы, ибо не может рассчитывать на успех вождь, которого не видит и не знает народ.

После отъезда народных представителей Ауха Шамиль написал письмо Ташову-Гаджи, которое отправил с Юнусом:

«Поистине близится день торжества ислама в вашем вилаете. Твои подвластные требуют моего прихода. Я обещал, готовлюсь. Готовьтесь и вы. На двенадцатый день этого месяца ждите все на Устарханском поле».

Затем он вызвал к себе Джавад-хана.

– Наиб, – сказал Шамиль, – прикажи глашатаю объявить сход.

Когда на большой площади Дарю собрался народ, Шамиль выступил:

– Мусульмане, прежде чем изложить то, для чего я вас собрал, позвольте мне вознести хвалу Создателю мира и благодарность вам, предоставившим мне и моим близким кров, еду, защиту и уважение.

После короткой молитвы Шамиль продолжал:

– Каждый из вас – от мала до велика – может видеть меня и говорить хоть каждый день. Но есть и такие, кто лишён этой возможности. Вам известно, что сюда приезжали представители от народов Ауха. Они хотят, чтобы я пришёл к ним, и получили моё согласие. Поехать можно в сопровождении нескольких мюридов, но мне бы хотелось явиться к ним в сопровождении многих из вас, не для показа личного торжества, а для большего убеждения колеблющихся и неустойчивых в вере.

Когда Шамиль умолк, самый старый житель Дарго, опираясь на клюку и неуверенно ступая, вышел вперёд. Он обвёл подслеповатыми глазами стоящих впереди:

– В том, что с тобою пойдут наши молодые, сомнений не может быть. Я хочу сказать, чтобы ты не пренебрегал и такими, как я. Пусть тлеют последние угольки под пеплом моих седин, но они ещё не погасли. Если я не способен прочно удержаться на ногах, удержусь в седле.

– Благодарю тебя, отец, и сожалею, что под бременем лет иссякает молодецкая сила. Но хвала Аллаху, сохраняющему в сердцах непоколебимый дух мужества, а в сознании – блеск мышления. Такие, как ты, могут ехать в первых рядах.

К назначенному дню в вилает Ауха на Устархановское поле не только собрались жители Нижней Чечни, но и прибыли с отрядами Шугаиб-мулла и Ахвердиль-Магома.

Шамиль выступил перед многотысячным собранием:

– К сожалению, жизнь многих проходит в невежестве, в употреблении одурманивающих напитков и дымов. В Коране сказано: «Всякий в сердце своём почувствует дурные поступки. Они будут потом раскаиваться». Кайтесь, иначе над упорствующими будет учинено то, что с неверными. Ответственны за это муллы и кадии. Также будьте готовы к бегству от неверных. Бог сказал: «Земля моя велика и плодоносна – бегите». Так же говорит Пророк: «Не прекращайте бегства вашего от неверных». И в священном Ибн Гаджре сказано: «Бегите из тех мест и того края, где обитают неверные, а тот, кто не в силах бежать, пусть не следует по пути неверных, не повинуется им». Мы явились к вам сюда, чтобы указать путь и места для новых поселений.

Когда закончился сход на Устархановском поле, Шамиль со своими сподвижниками в сопровождении отрядов новых мюридов стал объезжать аулы Нижней Чечни. Жителям аулов, расположенных на открытой местности, имам предлагал переселиться в лесистые горы. Население не просто изъявляло покорность, а радушно принимало Шамиля. Но бросать насиженные, обжитые места с цветущими садами, виноградниками, с обширными возделанными полями не все соглашались.

– Если вы хотите сохранить себя и жизнь своих близких, переселяйтесь, иначе всё это погибнет вместе с вами.

И тронулись люди, увозя в глухомань горных лесов не только скарб, но и останки предков со старых кладбищ.

Когда имам со своими отрядами находился в Агдаш-Аухе, к нему приехал из Чиркея чабан Иса. Шамиль обрадовался сыну товарища, павшего в Ахульго. Гость рассказал имаму дагестанские новости и сообщил, что его прислали чиркеевские уздени с известием о своей готовности помочь ему в нужную минуту. Шамиль с благодарностью проводил молодого чабана:

– Я это знал, буду всегда помнить, вознося хвалу и благодарность Аллаху, создающему людей, достойных поклонения.

Власть имама и шариат в 1840 году признали все аулы Большой и Малой Чечни. Даже представители местной знати, которым царское наместничество присвоило военные звания, повысило в чинах и выделило средства на содержание, являлись к Шамилю.

– Прими нас, – говорили они. – Мы откажемся от чинов, привилегий и денег. Клянёмся Аллахом служить тебе верой и правдой.

Это было торжественное шествие имама по сёлам Чечни. Это была победа.

Вернувшись в Дарго, Шамиль распустил многотысячное войско по домам. При нём остался вновь созданный отряд муртазагетов. С ним он двинулся на Харачи, где ранее был оставлен наиб Джавад-хан. Здесь должен был состояться суд над десятью чеченцами, которые отказывались подчиняться наибу. Шамиль отменил суд. Он поговорил с непокорными, и те дали обещание выполнять приказы наиба.

Вернувшись в Дарго, имам занялся строительством нового дома для себя, сподвижников, бежавших с ним из Ахульго, а также некоторых учреждений своего маленького государства. В те дни к имаму неожиданно явились аварцы из Тиндаля и Багуляла. Мулла, возглавлявший делегацию этих обществ, сказал имаму:

– Мы пришли от имени нашего народа, чтобы выразить признание твоей власти.

Шамиль, опечаленный воспоминаниями прошлого, с грустью ответил:

– Вы пришли тогда, когда я не нуждаюсь в этом. В тяжёлые дни испытаний ваши люди не откликнулись на мой зов. Они не оказали помощи, когда я больше всего нуждался в ней. Верность дружбе познаётся в беде. Мне почему-то кажется, что ваш народ спешит признать власть мою не из любви ко мне, а из страха перед растущей силой моей. Теперь, когда я стал на ноги, зачем мне ваш костыль? Я без того знаю, что многие из врагов, тех, кто готов был продать гяурам мою голову за ломаный грош, признают меня тотчас, как явлюсь с силой, и вновь отвернутся, если я попаду в беду и буду зависим от их милости. Не обижайся, мулла, на слова правды, как я не в обиде на свой народ за те измены и огорчения, которыми отплатили они за мою преданность и любовь. Скажи им, что я ещё приду, приду непременно, но только не для того, чтобы вести с ними счёты, а чтобы помочь заблудившимся стать на путь истинный.

Наместничество и царские чиновники были обеспокоены массовым переселением чеченцев с равнины в горы. В своих донесениях в главный штаб Отдельного Кавказского корпуса в Тифлис командующий силами северной Линии писал: «Теперь вся Чечня, вместе с Кочкалыковскими и Мичиковскими обществами, признала власть имама Шамиля».

На борьбу с непокорной Чечнёй была снаряжена экспедиция под командованием генерал-лейтенанта Голофеева.

Чтобы отрезать некоторые пути сообщения противника через чеченские аулы, имам с небольшим отрядом пришёл в Чуамиклы. Выступил перед жителями селения:

– Мусульмане, с именем Аллаха, миром и добром пришли мы сюда. Никто из моих воинов не обидит ни одного человека и не коснётся вашего имущества, если вы последуете примеру тех, кто пришёл сюда со мной. Если не желаете следовать по нашему пути, помогите нам сегодня прогнать тех, кто проходит мимо вас, неся вам угнетение.

После имама с призывом присоединиться к мусульманскому войску выступили несколько узденей Чуамиклы. Народ согласился поддержать Шамиля.

В ожидании появления противника имам поселился в доме родственника хозяина, у которого он жил первое время в Гуршкурте. Его стали посещать старейшие, знатные и простой народ. Одни приходили за советом, другие-с жалобами, третьи-с просьбой рассудить.

В один из дней к имаму пришли представители целого тухума во главе с муллой. Мулла сказал:

– Эти люди неоднократно обращались ко мне с жалобой на соседа Губаша и требованием предать его суду. Кроме них, приходили и другие люди нашего селения и соседних аулов. Некоторые грозили учинить над ним самосуд.

– Чем вреден этот Губаш? – спросил имам.

Тогда старейший рода сказал:

– Он вор, убийца и разбойник. Недавно мы нашли в балке своего кунака из Хими. Он лежал в кустах со свёрнутой головой – лицо обращено к спине. Умерщвленных таким образом людей в нашем округе находили не раз. Для того чтобы убить человека, своротив голову, как петуху, вокруг собственной шеи, без ножа и пистолета, надо обладать большой силой. Такой силой в нашем крае обладает только один – Губаш.

Когда старейший тухума закончил речь, вновь заговорил мулла:

– Имам, этот человек занимается не только разбоем, но является и негласным ставленником гяуров в нашей стороне. Когда эти нечестивые проходят мимо нас, они обязательно посещают дом Губаша, спаивают его дурманящими напитками, не учитывая его тупоумия, дают курить кальян, задаривают деньгами и другими подношениями. Поэтому никто из наших не желает с ним связываться.

Шамиль ответил:

– Приходится удивляться, что люди целого родового союза и большого селения не могут справиться с одним злодеем, который приносит столько беды.

– С ним нельзя справиться, это не человек, а худший из дивов³. Он может пинком ноги вышибить любые ворота.

– Приведите его ко мне, – сказал имам.

– Это невозможно, – ответил мулла, – ибо физически с ним никто не справится.

– А кто же у вас справляется с необъезженными жеребцами? – спросил Шамиль.

– С десятью дикими буйволами легче справиться, чем с одним Губашем, – сказал старейший тухума.

– Хорошо, тогда его возьмут мои молодцы. Укажите дом, где живёт Губаш, – распорядился имам.

Тут же, призвав к себе десять дюжих муртазагетов, Шамиль сказал:

– Возьмите с собой аркан и верёвки. Одни, зайдя со двора, разговорами отвлеките внимание великана. Другие с крыши или с забора подступите сзади и накиньте петлю на шею. Пока не заарканите, близко не подходите, ибо, если он на самом деле подобен диву, может кого-нибудь из вас убить.

Затем, обратившись к мулле, Шамиль велел позвать кадия Чуамиклы, почётных стариков и учёных, которые будут решать на суде судьбу Губаша.

Дом Губаша был расположен на окраине аула. Жил он один. Когда муртазагеты вошли во двор, они увидели гиганта, который сидел на ступеньках, бессмысленно глядя перед собой. Посмотрев на вошедших, Губаш лениво поднялся. Это был человек четырёхаршинного роста, необъятной ширины плеч. Огромная голова его с тяжёлой, выступающей вперёд нижней челюстью покоилась на бычьей шее. Низкий покатый лоб, небольшие глубоко сидящие злые глаза, подвижные крылья приплюснутого носа и оскаленные зубы придавали свирепый вид гиганту.

Увидев человекоподобное существо, муртазагеты опешили. Но, к счастью, те, что наступали сзади, ловким взмахом успели накинуть и затянуть петлю на шее великана. От неожиданного нападения Губаш растерялся, схватился за аркан и так дернул его, что двое муртазагетов, стоявших на крыше буйволятника, натягивая аркан, слетели вниз. Но, подоспевшие со двора муртазагеты, сумели сбить с ног великана. Потребовалось несколько минут борьбы, чтобы связать его. Как буйного коня, они сдвуножили громилу и, напрягая все силы, под одобрительные возгласы поселян потащили на суд.

На площади в центре аула собралась большая толпа народа. На годекане сидели имам с кадием, старейшинами и учёными.

Многие из членов суда, а также люди из толпы выступили с обвинительными речами.

Имам слушал всех внимательно, а сам не сводил удивлённых глаз с усаженного напротив гиганта. Он следил за каждым его движением, за мимикой, за выражением глаз. Все выступающие желали Губашу смерти. Никто не сказал доброго слова в его адрес.

Когда народ и судьи высказались, поднялся Шамиль. Толпа тесным полукругом охватила обе стороны очара, расположенного под навесом. Все присутствующие, затаив дыхание, обратили взоры на имама. Только Губаш сидел в тупом безразличии. Казалось, пудовой тяжестью его одной нижней челюсти голова склонена на грудь. Лишь изредка исподлобья бросал он злые взгляды то в одну, то в другую сторону.

Муртазагеты с обнажёнными шашками стояли с двух сторон и позади него.

Спокойно, неторопливо, без тени возмущения стал говорить имам:

– Этот странный человек, представший перед судом, совершал и может совершать в дальнейшем тяжкие преступления. Я не сомневаюсь и в том, что в этом живом нагромождении мяса и костей очень мало мыслей, несмотря на большой, подобный котлу, череп. Мне приходилось встречаться с людьми, которые имели три степени умственного развития. Первые понимают жизнь и происходящее вокруг собственным умозаключением. Вторые начинают понимать тогда, когда им объяснят или обучат. Третьи, правда, их немного, ничего не понимают и не способны понять даже после многократных пояснений и внушений. Среди последних есть безопасные и опасные. Их можно удержать в повиновении устрашением. К ним относится Губаш. Но он тем более опасен, потому что неустрашим благодаря своей силе. Ему и подобным чужды понятия «совесть», «честь», «долг», «милосердие», «сострадание». Они склонны к жестокостям даже по отношению к близким. Шамиль обратился к судьям: – Вы предлагаете вынести ему смертный приговор?

– Иного выхода нет, – сказал сельский мулла.

– Давайте сделаем иначе, – предложил Шамиль. – Поскольку у вас нет прямых улик в доказательство того, что он сворачивает головы людям, а вы только предполагаете, лишим его зрения и тем самым возможности нападать на жертвы. Если после этого случаи не повторятся, значит, подозрения ваши не напрасны и он будет наказан.

Никто не стал возражать.

Секретарь имама, записывающий всё, поднёс бумагу с предложением Шамиля для подписи всем членам открытого суда. Пока приговор приводили в исполнение, секретарь вручил копию приговора сельскому кадию.

Губаш, после того как ему выкололи глаза, долго лежал напротив очара, закрыв лицо огромными ручищами. Вокруг стало пусто. Только любопытная детвора на цыпочках подкрадывалась к нему и на расстоянии со страхом поглядывала на живую гору.

Когда послышался голос муэдзина, Губаш поднялся. Аркан и верёвки сразу же после исполнения приговора были сняты с него. Вытянув несоразмерно длинные руки вперёд, он двинулся, тяжело и неуверенно ступая: ни в момент казни, ни теперь он не издал ни звука. Люди шарахались от него в стороны. Только одна старушка, согнутая бременем долгой жизни в дугу, подошла к Губашу. Высохшей когтистой рукой она вцепилась в палец великана и, пробормотав что-то, повела его к дому.

Три дня Губаш не выходил из дому. Бездумное, неусыпное зло клокотало в его душе, томимой жаждой мести. Он бесцельно бродил по двору, скрежетал зубами, превращая в щепки и обломки всё, что попадалось под руку.

Три дня не выходил из дому и Шамиль: из-за непрерывных проливных дождей он вынужден был задержаться в Чуамиклы. На четвертый день имам поздно возвратился из мечети. Отказавшись от ужина, рано лег спать. В полночь проснулся от толчка. Вскочив с постели, схватился за предмет, коснувшийся его.

– Кто здесь?

Вместо ответа раздался звук, подобный рычанию, после чего послышался шум резкого движения и сильный глухой удар. Шамиль едва различил что-то огромное, чёрное. Он не усомнился, что это человек. С удивительной ловкостью и быстротой неизвестный стал бросаться то в одну сторону, то в другую, нанося удары кинжалом. Шамиль никого не позвал на помощь. Это было молчаливое единоборство. Плохо ориентируясь в темноте, он изворачивался от нападающего, буквально ускользая из-под его рук.

В саклю вбежали разбуженные шумом муртазаге-ты, которые спали в соседней комнате. Они схватили неизвестного и с трудом удерживали его, пока хозяин принёс зажжённую лампу Два окровавленных человека в одежде, изорванной в клочья, предстали перед ними. Когда Губаша стали выволакивать из сакли, он закричал:

– Ну как, имам, почувствовал силу Губаша?

– Надеюсь, и ты убедился в ловкости Шамиля, – ответил имам.

Около двадцати ранений оказалось на теле Шамиля. Они были мелкими, и имам не стал откладывать отъезд. Жители Чуамиклы очень сожалели о случившемся, а также о том, что имам не вынес Губашу смертного приговора.

– Ничего, – сказал кадий, – мы это сделаем сами, теперь с Губашем легче будет справиться.

Имам вернулся в Дарго. Не успел он поправиться от ран, как вновь явились представители от чиркеевского народа.

– Твой приход необходим, – сказал Иса, – пока некоторые люди окончательно не разложились и не перешли на сторону неверных, которые собираются возводить укрепление возле нашего аула.

До уборки урожая оставалось много времени, потому имам разослал гонцов к наибам, чтобы они спешно явились с ополчением для выступления.

Когда войско собралось, имам пошёл в Дагестан. По пути ему пришлось усмирить поднявшуюся против него знать аула Цуботль. Затем свернул на Чиркей и, остановившись лагерем на виду у селения, отправил для переговоров с жителями посольство с Юнусом во главе.