Kitobni o'qish: «Смерть негодяя»
M. C. Beaton
Death of a Cad
Hamish Macbeth Series #2
© 1987 by M. C. Beaton
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Эвербук», Издательство «Дом историй», 2025
© Макет, верстка. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2025
Глава первая
Драматург Генри Уизеринг в очередной раз уныло взглянул на величественный пейзаж и развалился на пассажирском сиденье универсала.
– Дорогая, долго нам еще ехать? – жалобно спросил он.
– Долго, – бодро ответила его невеста, Присцилла Халбертон-Смайт. – Но мы точно будем дома до темноты.
Генри подумал, что, судя по тому, какой долгой и изнурительной была дорога, они наверняка уже проехали Шотландию и выехали за полярный круг. Он вдруг понял, что слишком подавлен пейзажами и слишком удручен переменой, произошедшей из-за них в Присцилле, чтобы что-то говорить вслух, и вместо этого решил – лучше немного поспать. Долго не думая, он закрыл глаза и начал вслушиваться в гипнотическое шуршание дворников, но сон все не приходил. Шотландия зарезала весь сон.
Не то чтобы он, человек, который родился и вырос в Англии, никогда не бывал в Шотландии. Просто раньше он никогда не ездил так далеко на север.
– Небо проясняется, – раздался холодный, слегка насмешливый голос Присциллы. – Посмотри же. Пейзаж просто великолепен.
Генри неохотно открыл глаза.
Солнечный свет заливал пустынные отвесные склоны возвышающихся по обе стороны гор. Когда облака рассеялись, Генри посмотрел наверх, на величественные пики, а затем оглядел открывающуюся перед ним картину: мокрое стадо овец и мрачную вересковую пустошь.
Солнце светило все ярче, поднялся ветер. Вдоль дороги извивалась река, вода переливалась, сверкая красным и золотым. Затем пейзаж скрылся из виду, когда они въехали в горный проход. Сбоку от дороги со стороны Генри низвергался водопад, неумолимый поток ревел ему прямо в ухо, когда они проносились мимо.
Краем глаза Генри взглянул на Присциллу. Было что-то пугающее в женщинах, которые умели так хорошо водить. Они выехали из Лондона на рассвете, и все шестьсот сорок миль пути она провела, откинувшись на спинку сиденья и расслабленно положив руки на руль. Она была одета в бежевые вельветовые брюки и кремовую шелковую блузку. Светлые волосы она убрала в хвост, крепко затянув его платком от «Эрмес». Она выглядела утонченно и элегантно. Однако Генри казалось, что чем ближе они подъезжали к дому Присциллы, тем оживленнее она становилась, будто предвкушала что-то очень увлекательное и никак не связанное с ним самим. Он привык к изящной и уступчивой «лондонской» Присцилле. После свадьбы, решил Генри, он настоит на том, чтобы она больше никогда не садилась за руль и не носила брюк. Впервые он задумался, не окажется ли Присцилла одной из тех ужасных провинциальных аристократок, которые заправляют всем в округе и выступают на открытиях всех празднеств. Он снова раздраженно закрыл глаза. Она даже не думала о нем – в этом он был уверен. Однако он ошибался.
Пока они ехали, волна радости Присциллы от того, что ее будущий муж – знаменитость, немного схлынула. Она сказала ему одеться попроще, но, как и всегда, он вырядился в пух и прах: в полосатую рубашку с белым воротником, итонский галстук, костюм, сшитый в ателье на Сэвиль-Роу, и туфли, сделанные на заказ в мастерской Джона Лобба на Сент-Джеймс. Ее мучил вопрос: что же он тогда взял с собой? Или Генри собирался смешить все Высокогорье, разгуливая по провинции разодетым словно портновский манекен?
Когда Генри попросил ее руки, Присцилла была на седьмом небе от счастья, ведь наконец она поступила так, как надо, и нашла того, кто понравится ее родителям. Полковник Халбертон-Смайт и его жена целый год возмущались, что их дочь стала журналисткой, сколько бы Присцилла ни пыталась объяснить им, что работает всего лишь помощницей редактора в отделе моды и вряд ли может назвать себя настоящей журналисткой. Родители редко навещали ее, но каждый раз притаскивали за компанию какого-нибудь «подходящего» молодого человека. Присцилла вдруг поняла, что почти ничего не знает о Генри.
Это был невысокий мужчина тридцати восьми лет, с правильными чертами лица, гладкими темными волосами и карими, почти черными глазами. Несмотря на болезненную бледность и тощие ноги, он был очень обаятелен и пользовался всеобщей популярностью.
Много лет Генри ставил в экспериментальных театрах разные пьесы, в которых, как правило, едко высмеивал правительство и церковь. Он нравился коммунистам, троцкистам, марксистам и либералам. Они нуждались в подобном стороннике, ведь он был выпускником Итона и сыном землевладельцев, который решил присоединиться к классовой борьбе. В те годы Генри носил потертые джинсы, черные свитеры и грязные кроссовки.
А потом в Лондоне состоялась премьера его новой пьесы «Герцогиня Дарлинг». Все задавались вопросом: что же нашло на Генри Уизеринга? Ведь он написал обычную салонную комедию, в которой действие начиналось с дворецкого и служанки-кокни, обсуждающих своих хозяев. В пьесе присутствовал полный набор клише: супружеская измена, бестолковый опекун, очаровательная дебютантка, статная герцогиня и напыщенный герцог. Однако на сцену вышел звездный актерский состав в костюмах от лучших модных домов.
Прозорливый импресарио подумал, что лондонского зрителя утомили массовые беспорядки, насилие и политика и людям хочется поностальгировать. Левые газеты одна за другой выпускали хвалебные рецензии, убежденные, что Генри написал очень тонкую сатиру, которую они сами не совсем поняли, о чем и побоялись сказать. Правые же издания не спешили критиковать его, ведь на сцену вернулись легендарные актеры. Публике пьеса понравилась. Она была банальной, смешной, легкой и очень нарядной. Зрители стекались толпами. Ведь это было все равно что попасть на королевскую свадьбу. Никто не ожидал от персонажей заумных речей, они просто должны были выглядеть величественно и дорого. Успех Генри закрепился, когда левые поняли, что их любимчик переметнулся на другую сторону. Партия «Молодые коммунисты» устроила акцию протеста у театра, в результате которой пять полицейских попали в больницу, а один из членов королевской семьи даже нахмурился. Уже на следующий день все передовицы главных газет пестрили именем Генри.
Работа Присциллы в качестве помощницы редактора в основном сводилась к раскладке фотографий, просиживании в студиях и попытках засунуть моделей в одежду, которая походила то ли на платье средневекового пажа, то ли на робу крестьянина с рисовых плантаций, при этом постоянно размышляя, разрешит ли ей когда-нибудь писать пожилая, но очень активная редакторша. Наконец Присцилле поручили сделать репортаж о костюмах в пьесе Генри Уизеринга. Ее пустили за кулисы и представили Генри, который тут же пригласил ее на ужин. Спустя неделю он сделал ей предложение. И сейчас, спустя еще неделю, они ехали домой к Присцилле, в Шотландию, по приглашению ее родителей, которые так обрадовались, что решили устроить домашний прием в честь новоиспеченного жениха. В свои двадцать три года Присцилла все еще была девственницей. Они целовались с Генри пять раз – этим и ограничивалась их близость. Она уже видела его в теннисных шортах – на фотографиях в светской хронике, но лично она ни разу не видела, чтобы он был одет как-то иначе, чем сейчас. «Странно, что мужчина с его прошлым всегда выглядит так, будто собрался в церковь», – подумала Присцилла. Она не знала, что наряды Генри – это своего рода театральный костюм, подчеркивающий его новый образ любимца публики.
Генри сидел рядом, угрюмо прислушиваясь к урчанию своего живота. Они пообедали в кошмарном придорожном кафе несколько часов назад. Ему хотелось есть. Ему хотелось, чтобы эта поездка кончилась.
Присцилла аккуратно притормозила, и Генри нетерпеливо поднял взгляд.
Пастух вел стадо овец прямо по середине дороги. Он шел спокойным, неторопливым шагом и даже не взглянул на автомобиль. Генри раздраженно потянулся к рулю и громко посигналил. Овцы запаниковали и разбежались.
– Кретин! – прошипела Присцилла. Она открыла окно. – Мне очень жаль, мистер Маккей. Случайно вышло, – обратилась она к пастуху.
Пастух подошел и наклонился к окну.
– Да это же вы, мисс Халбертон-Смайт, – сказал он. – Кому как не вам-то знать, что нельзя чужих-то овец пугать.
– Простите, – извинилась Присцилла снова. – Как нога миссис Маккей?
– Лучше, говорит. У нас-то врач новый, доктор Броуди. Он-то и дал ей зеленый пузырек. Чертовски хорош, говорит.
– Мы тут весь день стоять будем? – заворчал Генри.
Пастух посмотрел на него с легким удивлением.
– Мой друг очень устал, – сказала Присцилла мистеру Маккею. – Нужно ехать дальше. Скажите миссис Маккей, что я обязательно загляну к ней на днях. – Когда они поехали дальше, Присцилла резко высказала своему спутнику: – Здесь никто и никогда не спешит. Мистер Маккей был очень огорчен.
– Не все ли равно, что думает всякая чернь?
– Они не чернь, – ответила Присцилла. – В самом деле, Генри. Ты меня поражаешь.
– Раз ты пообещала навестить миссис Маккей, ее больную ногу и зеленый пузырек, то могу предположить, что наша поездка подходит к концу.
– Осталось примерно тридцать миль.
Генри застонал.
Лорд и леди Хелмсдейл сидели на заднем сиденье своего старинного «роллс-ройса» и кричали друг на друга – так они обычно общались.
– Если бы не этот театральный писака, то я бы ни за что не принял приглашение Мэри! – заявил лорд Хелмсдейл. Под Мэри он имел в виду миссис Халбертон-Смайт.
Лорд Хелмсдейл был мужчиной маленьким и полным, с седыми волосами, аккуратно зачесанными на лысину. Его супруга же была крупной женщиной, ростом больше шести футов, с грубыми чертами лица. На ней был старый твидовый костюм и рубашка с накрахмаленным воротником, на голове красовалась шляпа без полей в бело-синий горошек. Эта шляпа очень напоминала ту, что была у ее величества во время ее последнего визита в Америку, и лорд Хелмсдейл сильно задержал выезд супругов, спросив, не рылась ли его жена снова в мусорных баках Букингемского дворца. В результате разгорелась страшная ссора. Но нет ничего более умиротворяющего, чем общая супружеская обида, поэтому Хелмсдейлов в очередной раз сплотила неприязнь к одному из гостей Халбертон-Смайтов.
Объектом их неприязни был капитан Питер Бартлетт из Горских драгунов.
– С какой стати Мэри пригласила его? – возмущенно вопрошал лорд Хелмсдейл.
– Если ты имеешь в виду Бартлетта, то бог ее знает, – проворчала его жена. – Но я знаю, что у него на уме. Бартлетт хочет первым пристрелить парочку куропаток.
Леди Хелмсдейл подолгу разговаривала с миссис Халбертон-Смайт по телефону и никогда бы не догадалась, как сильно та боится ее звонков.
– Не думаю, что будут устраивать охоту, – заметил его светлость. – Численность дичи сильно упала, и Халбертон-Смайт сказал не брать с собой ружья.
Прошлый сезон охоты на куропаток, который в Британии обычно начинается 12 августа (этот день еще называют «Славным двенадцатым») и заканчивается 10 декабря, подтвердил худшие опасения шотландских землевладельцев: дичь стремительно вымирает, а это означает скорый конец шотландской охоте на куропаток, приносящей по сто пятьдесят миллионов фунтов в год.
– Моих птиц тоже поубавилось, – ворчал лорд Хелмсдейл. – Думаю, эти зоозащитники травят их, чтобы насолить мне.
– У всех птицы вымирают, – разумно возразила его жена. – Ассоциация охотников объявила сбор трехсот тысяч фунтов на финансирование исследований. Они обращаются ко всем землевладельцам. Ты что, не получил письмо?
– Не помню, – ответил лорд Хелмсдейл.
– Шейх Хамдан аль-Мактум уже выделил им сто тысяч.
– Мак… кто?
– Он член кабинета министров Объединенных Арабских Эмиратов. У него большое поместье в Шотландии, и ты каждый раз спрашиваешь одно и то же, когда я упоминаю его имя.
– Ну, теперь мои деньги им не понадобятся, раз они уже получили столько от него, – удовлетворенно заметил ее муж. – И все же не будем расстраиваться из-за Бартлетта. Этот писака Уизеринг чертовски умен. Сто лет не смотрел такой хорошей пьесы.
– А как приятно будет нагрубить Бартлетту, – сказала леди Хелмсдейл. – Очень приятно.
– Этот тип настоящий мерзавец.
Джессика Вильерс и Диана Брайс были лучшими подругами. Между ними завязался тот странный тип дружбы, которая обычно возникает между красавицей и дурнушкой. Диана втайне презирала мужеподобную, неказистую, похожую на лошадь Джессику, а Джессика страшно завидовала ослепительной внешности Дианы.
У родителей обеих девушек были поместья в Кейтнессе, на северо-востоке. Диана и Джессика одновременно дебютировали на светской сцене Лондона. Обе работали в Лондоне и брали отпуск в одно и то же время: не потому что были подругами, а потому что отдыхать в Шотландии было модно именно в августе.
Горское сарафанное радио работает одинаково как среди землевладельцев, так и среди всех остальных. Казалось, не успела Мэри Халбертон-Смайт обдумать идею небольшого домашнего приема для драматурга Генри Уизеринга, как ее тут же со всех сторон осадили умоляющими телефонными звонками. Все хотели прийти, однако количество гостей было ограничено, а Джессика и Диана оказались в числе тех, кому повезло. Пока Джессика уверенно вела свой старенький «лендровер» по однополосным дорогам Высокогорья, Диана мечтала увести знаменитого драматурга у Присциллы из-под носа. Все знали, что у Присциллы сексапильности не больше, чем у рыбы. А у Дианы были блестящие черные волосы и безупречная фигура. Ей все еще не давал покоя тот факт, что не все мужчины пали к ее ногам во время ее лондонского сезона. Диане еще предстояло усвоить горький урок: женщин, которые слишком сильно любят себя, редко любит кто-то еще. Она дважды была помолвлена, и дважды женихи отменяли помолвку.
Диана бы удивилась, узнав, что ее подруга питала те же надежды: увести Уизеринга у Присциллы. Джессика была убеждена, что в конечном итоге мужчины всегда выбирают ту, что станет им «хорошим другом», а не капризную маленькую мисс… вроде Дианы, подумала Джессика, бросив злой взгляд на лучшую подругу. Конечно, два года назад случился не совсем приятный случай, когда Диана обручилась с возлюбленным самой Джессики. Разумеется, до свадьбы дело не дошло, ведь как мужчина может удовольствоваться Дианой после того, как познал такую, как Джессика?
– Кто еще приедет? – спросила Джессика. – Кроме нас с тобой, Присциллы и ее кавалера.
– Да все те же лица, – зевая, ответила Диана. – Когда я уговорила миссис Халбертон-Смайт пригласить нас обеих, у меня уже не было сил расспрашивать, кто еще будет. Охоту устраивать точно не будут из-за всей этой мороки с куропатками. Поэтому съедется много скучных стариканов.
Замок Томмель, дом Халбертон-Смайтов, был не вполне замком. Его в XIX веке построил пивной магнат, когда Высокогорье стало пользоваться популярностью после визитов королевы Виктории. Здесь были башни, турели, крепостные стены и множество холодных, темных комнат. Узкие дубовые лестницы и коридоры охраняли поддельные доспехи средневековых рыцарей.
По дорогам Высокогорья, ведущим к поместью, мчались остальные гости Халбертон-Смайтов.
Первыми прибыли растрепанная, но все еще прекрасно выглядящая миссис Вера Форбс-Грант и ее муж, банкир по имени Фредди. Их загородный дом располагался неподалеку. После приехала мисс Прунелла Смайт, помешанная на театре старая дева, родственница полковника Халбертон-Смайта, который зачастую жалел об их родстве. Затем явился престарелый сэр Хамфри Трогмортон, который жил у самой границы Шотландии. Сэр Хамфри был старым другом полковника и коллекционировал тонкий фарфор.
Капитан Питер Бартлетт прибыл еще два дня назад. Когда подъехали первые гости, он лежал полностью одетый на кровати и любовался серебряным портсигаром, стащенным из библиотеки, прикидывая, сколько можно будет за него выручить.
Джереми Помфрет приехал как раз к обеду и теперь сидел, развалившись, перед камином в библиотеке, утомленный дорогой из Перта и обилием выпитого и съеденного. Мужчиной он был полным и невысоким и в свои сорок выглядел на двадцать пять. Его круглые голубые глаза, обрамленные светлыми ресницами, бесхитростно взирали на мир с ангельского лица из-под копны светло-русых волос. Он был очень богат и страстно любил пострелять во все, что разрешено законом. Сейчас он с тревогой размышлял о пари, только что заключенном с капитаном Питером Бартлеттом. За обедом полковник Халбертон-Смайт сообщил, что в этом году не будет устраивать охоту на куропаток из-за загадочного снижения численности дичи. Поэтому он не нанимал привычную свиту загонщиков, состоящую из крофтеров2, сезонных работников ферм и школьников на каникулах. Однако, по словам полковника, любой желающий может попытать удачу и принести в трофейной сумке пару тушек.
Капитан Бартлетт тут же обратился к Джереми.
– Ну что, дружище, привез ружье? – спросил он, хотя каждый, кто был знаком с Джереми, знал, что тот всегда держал при себе пару охотничьих ружей.
– Конечно, что за вопрос, – ответил Джереми.
– Тогда давай поспорим, кто первый подстрелит пару куропаток?
Так они и заключили пари на пять тысяч фунтов.
В тот момент эта идея казалась вполне разумной и достойной, особенно затуманенному хорошим кларетом уму. Да и пять тысяч для Джереми были небольшой суммой. Но сейчас, сидя у камина и обдумывая все это, он начал сомневаться. Неужели у Бартлетта и правда есть пять тысяч фунтов? Джереми не раз встречал капитана на разных светских мероприятиях как в Лондоне, так и здесь, на Высокогорье. Бартлетт всегда казался ему нахлебником без гроша в кармане. Почему же капитану так хочется поставить на кон неподъемную для него сумму денег? Что он задумал?
Как бы то ни было, выяснить все детали предстояло следующим вечером, когда будет устроен фуршет в честь этого парня, Генри Уизеринга. Полковник Халбертон-Смайт предложил объявить о пари всем гостям – на случай, если кто-то также выразит желание поучаствовать.
Все еще пребывая в раздумьях, что же замышляет Бартлетт, Джереми Помфрет заснул. Он тихонько похрапывал, пока остальные шумно приветствовали знаменитого драматурга Генри Уизеринга.
* * *
– Так, здесь нам надо повернуть, – сказала Присцилла, немного притормозив. – Поедем в объезд. Основная дорога проходит мимо деревни и заканчивается у гостиницы Лохдуба.
Впервые за этот долгий и утомительный день пейзаж порадовал глаз Генри.
– Остановись на минутку, – попросил он. – Здесь чудесный вид.
Деревня Лохдуб раскинулась у одноименного залива. Здесь стояли домики XVIII века, их белые стены сверкали в мягких лучах закатного солнца. Буйство розовых и белых шотландских роз украшало садовые ограды. Воды Лохдуба были спокойны и гладки, словно зеркала. В воздухе витал запах роз, соленой воды, водорослей, смолы и древесного дыма. Морская свинья вынырнула из водной глади, лениво перевернулась и исчезла. Генри удовлетворенно вздохнул, наблюдая, как все шире и шире расходятся круги по воде. Из какого-то радиоприемника доносился пронзительный голос, говоривший по-гэльски.
– Лондон кажется таким далеким, другой страной, иным миром, полным шума, суеты, политики, – проговорил Генри вполголоса.
Присцилла улыбнулась. Жених снова ей нравился. Она отпустила сцепление.
– Скоро будем дома, – сказала она.
Они поехали дальше вверх по однополосной дороге, постепенно отдаляясь от деревни. Когда они поднялись на холм, Генри обернулся и посмотрел назад. Деревня укрылась у подножия пары величественных крутых гор, по краям которых расположились пурпурные вересковые пустоши. Вдруг он понял, что автомобиль снова остановился.
– Все в порядке, дорогая, – сказал он. – Я слишком голоден, чтобы и дальше любоваться пейзажем.
– Дело не в этом. Просто я хотела поговорить с Хэмишем.
Генри резко обернулся к Присцилле. Ее щеки слегка порозовели. Он посмотрел вперед.
По дороге навстречу им шел худой, высокий полицейский. Его фуражка с козырьком была сдвинута назад, а из-под нее выглядывали огненно-рыжие волосы. Он был в одной рубашке, форменные брюки висели на нем и лоснились, как после глажки, а огромные ботинки выглядели уродливо. Под мышкой он нес бутылку виски.
«Что за долговязый болван», – подумал Генри, повеселев. Но, когда полицейский подошел к автомобилю поближе и узнал Присциллу, его лицо озарилось необычайно ласковой, приветливой улыбкой. Зеленые глаза с желтым отливом были обрамлены густыми черными ресницами.
– Так это ты, Присцилла, – произнес полицейский мягким, мелодичным голосом.
Генри ощетинился, словно злая собака. Кем возомнил себя этот деревенский страж порядка, обращаясь к Присцилле по имени? Она открыла окно.
– Генри, – начала Присцилла, – познакомься, это Хэмиш Макбет, наш местный полицейский. Хэмиш, это Генри Уизеринг.
– Слышал, что вы приедете, – сказал Хэмиш, сильно наклонившись, чтобы заглянуть в окно со стороны Присциллы. – Вся деревня всполошилась, когда узнала, что у нас ожидается знаменитый драматург.
Генри холодно улыбнулся.
– Уверен, все также очень рады были узнать, что мисс Халбертон-Смайт наконец выходит замуж.
В окне было видно лицо полицейского, но спустя мгновение оно исчезло, когда он резко выпрямился. Генри сердито взглянул на Присциллу, которая смотрела прямо перед собой. Она пробормотала что-то под нос и открыла дверь, немного подтолкнув Хэмиша. Генри остался в автомобиле, прислушиваясь к их разговору.
– Не знал, что вы помолвлены, – тихо произнес Хэмиш.
– Я думала, ты уже слышал, – прошептала Присцилла. – Среди всех жителей деревни ты первым узнаешь все сплетни.
– Да уж слышал что-то такое, но прямо не мог поверить, – ответил Хэмиш. – Миссис Халбертон-Смайт все время твердила, что ты выходишь то за одного, то за другого.
– Как видишь, на сей раз это правда.
Рассерженный Генри вышел из автомобиля. У него возникло ужасное ощущение, что если сейчас же не вмешаться в этот тет-а-тет, то Присцилла начнет извиняться перед стражем деревенского порядка за то, что обручилась с Уизерингом.
– Доброго вечера, офицер, – поздоровался он, обходя автомобиль.
– А чего ты с бутылкой виски ходишь? – спросила Присцилла.
– Да выиграл у Крейга в стендовой стрельбе. – Хэмиш усмехнулся.
– Какой странный цвет у виски, – сказала Присцилла. – Очень уж бледный, почти прозрачный.
– Маленько да, – ответил Хэмиш с улыбкой. – Призы были у лэрда3, а жена его одна сидела в палатке с ними перед вручением.
– Ну, это все объясняет, – засмеялась Присцилла.
Они с Хэмишем улыбнулись друг другу, и в этой улыбке было столько дружеского взаимопонимания, что Генри чувствовал себя лишним.
– Объясняет что? – резко спросил Генри.
– Жена лэрда любит выпить, – пояснила Присцилла. – Она выпила половину призового виски, а потом просто долила воды.
Они с Хэмишем дружно рассмеялись.
– Уверен, что мы отвлекаем вас от ваших профессиональных обязанностей, офицер, – сказал Генри самым снисходительным, как он искренне надеялся, тоном.
Хэмиш спокойно опустил взгляд на Генри. Его глаза, которые мгновение назад искрились весельем, вдруг потускнели.
– Ага, надо бы кур покормить, – сказал он, приподняв фуражку в прощальном жесте, и развернулся.
– Погоди, Хэмиш! – воскликнула Присцилла, проигнорировав грозный взгляд Генри. – Мама устраивает завтра вечером прием в честь Генри. Ты тоже приходи. Будут напитки, фуршет. Ровно в семь. Мама не любит опозданий.
– Это очень мило с твоей стороны, – сказал Хэмиш.
– Только… все будут в галстуках.
– У меня был где-то, – невозмутимо ответил полицейский.
– Я имею в виду, что нужен костюм…
– Найду уж что-нибудь.
– Тогда увидимся, – радостно ответила Присцилла.
Хэмиш зашагал дальше вниз по дороге. Присцилла медленно повернулась лицом к возмущенному жениху.
– Ты совсем из ума выжила?
– Хэмиш – мой старый друг, – ответила Присцилла, садясь за руль.
Генри тоже сел в автомобиль и с силой хлопнул дверью.
– У тебя что, было что-то с ним?
– Глупый, нет, конечно, – ответила Присцилла. – Помни, я знаю всех в Лохдубе.
– И что, все местные мужики приглашены на прием?
– Нет, мама немного заносчива, а папа еще хуже, и… – Присцилла вдруг замолкла.
Она внутренне содрогнулась, представив, что скажет ее мать, когда узнает, что ее дочь пригласила Хэмиша Макбета. Из всех знакомых она пригласила Хэмиша!
