Kitobni o'qish: «Пауки в банках. Есть ли альтернатива сырьевой экономике?»

Shrift:

Часть первая
Политэкономия российских реформ

Глава 1. Версии обвала

За 17 лет, прошедших после перехода российской экономики от «плановой» системы к «рыночной», в экономической публицистике были сформулированы, обоснованы и приняты в качестве основных несколько объяснений экономического краха 90-х годов. Они, казалось бы, хорошо описывают, что и как привело экономику к коллапсу. И все же одной группе родственных факторов, на наш взгляд, не уделено должного внимания либо дана поверхностная интерпретация. Речь идет, прежде всего, о резком и неравномерном изменении спроса на продукцию различных отраслей и о растущей несбалансированности цен в результате их неравномерного роста. Эти факторы привели к неравноправию секторов народного хозяйства и обусловили невыгодность или даже невозможность сразу многих видов экономической деятельности. Их действие существенно изменило структуру экономики, привело к тому, что принято называть структурным перекосом, – неблагоприятному по каким-то критериям соотношению определенных агрегированных параметров, например, слишком высокой доле добывающих отраслей в российской промышленности по сравнению с обрабатывающими.

И хотя наличие структурных перекосов признается сейчас повсеместно, критическая важность факторов, связанных с неравноправным положением секторов народного хозяйства, не вполне осознается до сих пор. Так, распространено мнение, будто изменение ценовых и спросовых параметров, приведшее к убыточности значительной части производства, было вызвано группой причин, на которые при всем желании нельзя было повлиять. В результате те причины массовой убыточности, которые находились под контролем правительства, остаются без должного внимания исследователей. Поэтому не удается вскрыть механизмы, приведшие к такому эффекту, и понять, какие регулирующие меры государственного воздействия на экономику оборачивались усилением либо ослаблением разрушительных процессов. В то же время, только изучив на примере двух прошедших десятилетий, как государственная власть влияет на экономику с помощью прямо регулируемых параметров экономической системы, нам удастся понять, какими мерами можно возродить экономику, а какие решения принимать нельзя.

Альтернативные подходы

Прежде всего, поясним, почему мы собираемся сфокусироваться именно на ценовых и спросовых перекосах, не уделяя равного внимания другим факторам. Несколько упрощая, другие подходы к объяснению экономического кризиса можно разбить на две большие группы, отличающиеся степенью конкретности. Начнем с первой группы, оперирующей общими категориями плана и рынка:

1. Советская экономика производила никому не нужные вещи, была неэффективной и неизбежно двигалась к закономерному краху, который и наступил, как только упали цены на нефть.

2. Кризис – не более чем временный спад, вызванный самим процессом перехода к новым рыночным отношениям, заменившим прежние директивные механизмы плановой экономики. По мере становления новых институтов, рыночная система покажет свою эффективность и с лихвой компенсирует все упущенное за годы перехода.

3. Обвал вызван самим переходом к рынку, несовместимым с основными национальными чертами русского народа.

По нашему мнению, ни одно из этих объяснений не дает адекватного ответа на вопрос о причинах кризиса, по меньшей мере, в том аспекте, который нас интересует. А именно, предложенные варианты, даже если в них и содержится доля истины, не отвечают на вопрос, какими регулирующими мерами правительства этот кризис можно было предотвратить или хотя бы существенно смягчить. Первый тезис о том, что советская экономика все больше отставала от западной и двигалась к неминуемому краху, противоречит общедоступным статистическим данным и сравнительным историческим оценкам производительности. Согласно сравнительным оценкам, за период последних 200–300 лет Россия не приближалась по общему уровню экономического развития к ведущим западным странам так близко, как это было в 1980-х. Что же касается цен на нефть, то заметим, что доля сырьевого экспорта в ВВП страны была незначительной. Образовавшийся в результате падения цен на нефть внешнеторговый дефицит в 20 млрд. долл. соответствовал примерно 1% ВВП по паритету покупательной способности и мог быть легко перекрыт минимальным сокращением потребления после некоторого изменения структуры внутренних цен и состава внешнеторговых сделок.

Тезис о том, что сам по себе переход к новому укладу должен вызвать спад, не более чем отговорка, так как не указывает конкретных причин и механизмов обвала, не оценивает глубину и продолжительность спада, происходящего при переходе от одной системы к другой. (Если такой переход займет тысячу лет, то перспектива предстоящего рыночного процветания просто неактуальна.) Да и не доказано сторонниками этого тезиса, что абстрактная «рыночная система» более «эффективна», чем абстрактная «плановая» – а то ведь может оказаться, что не стоило и затеваться с «переходом». Мало того, они не дают четкого описания, что именно можно считать рыночной экономикой. Ведь сам Запад признает те или иные страны государствами с рыночной экономикой исходя из политической целесообразности, а не в зависимости от экономического устройства в данных странах. Фактически, данный подход предлагает сидеть и ждать, пока «рынок расставит все по своим местам», а это совсем не то, чем мы должны располагать для предотвращения таких же кризисов в будущем.

Наконец, третья версия – обвал вызван самим фактом перехода от «плана» к «рынку», неподходящему для русского народа, – неконкретна и не содержит ясных указаний на то, какие именно параметры экономической системы изменились настолько, чтобы остановить половину производства, и при чем тут национальные черты. Можно попробовать оценить степень «рыночности» через долю национального дохода, перераспределяемого государством. Ведь любая экономическая система содержит элементы равноправного добровольного обмена («рынка») и отношений силового изъятия и «даров», к которым относится перераспределение государством доходов через бюджет. Без конкретизации, что именно в этих отношениях изменилось в 1992 году, нельзя понять, почему 1993 год надо считать более «рыночным», чем 1989-й, а не наоборот. Если доля национального дохода, перераспределяемого государством, в 1992 году упала, то есть выросла доля «рыночных доходов», то непонятно, почему дело не ограничилось одним лишь перераспределением доходов. Почему при этом производство упало вдвое?

Конечно, к определению степени «рыночности» можно подойти и с точки зрения степени централизации при принятии решений о развитии экономики. Сравнивая «плановые» и «рыночные» инструменты, можно сказать, что ликвидация ЦК, Минобороны, Госплана, отраслевых министерств и других органов, которые выступали главными генераторами экономического роста, убрала прежние плановые рычаги, заставлявшие народ развивать экономику, а новых рыночных институтов не появилось или их действие на русских слишком слабо. Собственно, это объяснение представляет собой смягченный вариант третьей версии и гласит, что не следовало пытаться слепо пересадить в российскую среду чужеродные экономические институты, ибо они не выполнили бы всего того объема функций, которые выполняли на Западе. Но нам кажется, что и этот довод мог бы объяснить только остановку в развитии, но никак не двукратный спад. Ведь подавляющее большинство советских предприятий было вполне рентабельно, и само по себе исчезновение принуждающих к деятельности центральных органов не должно было помешать им хотя бы остаться на достигнутом уровне, так чтобы в экономике продолжилась циркуляция прежних ресурсов и товаров по отработанным маршрутам!

Вторая группа объяснений не так метафизична и выделяет более конкретные факторы обвала:

• Криминальная приватизация, расхищение и проедание собственности, вывоз капитала.

• Расстройство хозяйственных связей, обусловленное распадом Советского Союза и уничтожением институтов, осуществлявших давление по всей экономической вертикали – Госплана, Госснаба, Госстроя и других.

• Высокая инфляция, особенно сильно ударившая по производствам с продолжительным производственным циклом.

• Неконкурентоспособность большинства продукции, производимой в обрабатывающих отраслях.

Признавая эти объяснения, в принципе, верными, заметим, что это не совсем те составляющие экономического процесса, которые интересуют нас в связи с поставленной задачей. Высокий уровень экономической преступности и несправедливое перераспределение собственности описывают важный, но не первостепенный фактор обвала. В самом деле, кто бы ни захватил предприятие в собственность, он мог бы, на худой конец, какое-то время вести дела по прежней рутине, на что не требуется особых организационных талантов. А со временем выделились бы новые талантливые управляющие (возможно, из старого аппарата), так что новым владельцам было бы выгодно передать собственность под их начало за часть дополнительной прибыли. Реформаторы даже ссылались на т.н. «теорему Коуза», которая якобы утверждает, что такой переход собственности к наиболее эффективным управляющим обязательно произойдет, а поэтому не важно, кому и что достанется в ходе приватизации [60]. (На самом деле, как подчеркивал сам Р. Коуз [25], данная модель относится к абстрактному миру с нулевыми издержками на заключение сделок. И никакого прогноза относительно реальной России с ее условиями функционирования экономики из «теоремы Коуза» не следовало.) Однако все равно, само по себе перераспределение прав собственности, казалось бы, должно было всего лишь перераспределить доходы от владения, но не обрушить экономику! Значит, дело не только в воровстве и правах собственности: как будет показано ниже, даже если бы предприятия оставались в государственной собственности под управлением честнейших директоров, нерентабельность многих производств и, вслед за ней, экономический спад были бы все равно неизбежны.

Есть еще один повод отложить рассмотрение «воровской» версии как основной: она не объясняет, почему в разных отраслях наблюдались разные темпы спада. Ведь воровать должны были во всех отраслях одинаково, и в нефтедобывающей компании, и на мебельной фабрике. Тем не менее, судя по динамике уменьшения производства в 1992–1997 гг., получается, что нефтяные и алюминиевые магнаты были просто душками и альтруистами по сравнению с алчными обувщиками и криминальными картонажниками (см. табл. 1). И поскольку это не так, значит, в данном объяснении какие-то более важные факторы остались незамеченными.

Следующая гипотеза связывает обвал с разрывом хозяйственных связей. Безусловно, данный фактор очень важен, но и тут возникают вопросы. Почему хозяйственные связи были разорваны, как только прекратилось прямое принуждение к ним, если раньше эти же связи были экономически выгодны почти всем участвующим сторонам и обеспечивали рентабельную экономическую деятельность?

Далее следует «инфляционное» объяснение кризиса. Конечно же, инфляция больно ударила по целому ряду отраслей, но, как видно из приведенной таблицы, прямой связи степени спада с продолжительностью производственного цикла не наблюдается. Легкая промышленность, отличающаяся коротким производственным циклом и поэтому менее зависимая от инфляции, упала куда больше, чем машиностроение.

Таблица 1. Индексы промышленного производства по отраслям промышленности (1990=100)

Наконец, объяснение спада неконкурентоспособностью продукции – не более чем констатация задним числом того факта, что предприятия разорились, не выдержав конкуренции с иностранными производителями. Такое объяснение не имеет никакой ценности, потому что из него в принципе невозможно увидеть, как повысить конкурентоспособность.

Итак, какое бы из общепринятых объяснений экономического кризиса мы ни взяли, оно либо дает искаженную картину, не соответствующую реальным параметрам экономического развития, либо является общей отговоркой, из которой не видно, как можно было избежать экономического обвала.

Структура книги

В ближайших главах мы предложим свою версию причин произошедшей катастрофы и раскроем действие еще одной группы факторов, не получившей, по нашему мнению, достаточного освещения в экономических обзорах. В рамках нашей модели, основной причиной обвала экономики в первой половине 90-х годов и фактического топтания на месте в настоящее время стала неверная ценовая, налоговая и бюджетная политика. Мы попытаемся более детально вникнуть в процесс так называемого «перехода к рынку» и показать, как конкретные решения органов государственной власти по управлению экономикой привели к цепной реакции разорения предприятий и обнищания населения. При этом укажем возможную альтернативную политику государственной власти, которая могла бы повернуть ход событий в более благоприятное русло.

В первой части книги приведены основные теоретические модели, описывающие причины краха 90-х, дается описание стартовой ситуации и хода экономического обвала. Вторая часть посвящена исследованию причин, по которым восстановительный рост 2000-х годов не привел к исправлению сырьевого перекоса и сделал российскую экономику крайне уязвимой к потрясениям на мировых рынках, случившимся в 2008-2009 годах. Динамика отраслевой структуры за последние 10 лет еще очевиднее, чем в 90-х, вскрыла рукотворные факторы, влекущие неравноправие различных секторов народного хозяйства. Их объяснение с помощью стандартных теоретических моделей, рассматривающих распределение дохода и ценообразование в рыночной экономике, позволит нам «нащупать» меры, необходимые для исправления ситуации, о чем и пойдет речь в третьей части.

Обоснование подхода

Для объяснения коллапса отечественной экономики нам придется, не останавливаясь отдельно на микроэкономике или макроэкономике, комбинировать их элементы в модели, построенной на анализе поведения различных отраслей народного хозяйства в 1990-е и 2000-е годы. С чем связана такая необычная комбинация?

Чтобы обосновать наш подход, процитируем учебник «История экономических учений» [19, c. 444].

«Часть советологов… полагает, что причиной провала [реформаторских действий экономической команды Горбачева] явилась как раз постепенность, чрезмерная осторожность и растянутость проведения рыночной реформы. Эти советологи отмечают многочисленные ошибки правительства СССР, однако главную причину видят в «нерешительном», «колеблющемся» подходе к проведению мероприятий.

Концентрированным выражением [этой] позиции явился доклад большой группы советологов, подготовленный в конце 1990 г. под эгидой МВФ, МБРР, ОЭСР, ЕБРР…

Авторы доклада дали развернутый анализ программы реформы СССР «Основные направления…» и пришли к выводу, что содержащийся в ней «нерешительный сценарий» не обеспечивает ни стабилизации экономики, ни перехода к рынку. Авторы доклада выдвинули собственные рекомендации, сводящиеся к немедленной либерализации цен, введению жесткого режима экономии, приватизации мелкой и средней собственности. Главная же их рекомендация – «ускоренная интеграция СССР в мировое хозяйство» путем либерализации внешней торговли, инвестиций и введения конвертируемости рубля. Только после проведения этих мер Советский Союз мог рассчитывать на приток иностранных инвестиций. Таким образом, эксперты МВФ не подвергали сомнению сам принципиальный метод перехода от централизованно-плановой системы хозяйствования к рыночной – метод либерализации. При этом методе роль государства сводится к тому, чтобы устранять плановые и административные системы управления, вырабатывать законодательные рамки рынка, а сами предприятия должны на свой страх и риск создавать новую, рыночную систему взаимоотношений.

Однако реакция предприятий на либерализацию оказалась неожиданной для экспертов (как и для правительства СССР). Повышая цены, предприятия одновременно стали разрывать взаимные связи, сворачивать производство. Это был провал не только экономики СССР, но также и западной экономической науки…».

Заметим, что выводы учебника относительно «экономики СССР» и «западной экономической науки» вызывают удивление. Из того, что конкретная группа экспертов МВФ обещала процветание аборигенам из СССР, как только те проведут тотальную либерализацию, никак не следует, что «западная экономическая наука» «вообще» обещает что-то подобное. Возьмем, например, проблему сворачивания производства и взаимных связей советскими предприятиями. Никакая «западная экономическая наука» не утверждает, что они бы сохранили прежнее производство и прежние хозяйственные связи. Если на то пошло, то «западная экономическая наука» обещает, что фактические руководители предприятия будут стремиться к максимизации своих доходов. Но насколько это соответствует максимизации производства на предприятии и наращиванию хозяйственных связей? Общего ответа «западная экономическая наука» не дает, да и не может дать. Она утверждает, что ответ зависит от конкретной обстановки, в которой оказалось предприятие – от условий сложившегося рынка, на котором действует данное предприятие. Уже в следующей главе мы приведем две классические ситуации, в которых «западная экономическая наука» прогнозирует спад производства при отмене ценового контроля. А если производственная деятельность на данном предприятии становится хронически нерентабельной, а исправить это за приемлемую цену нельзя, то «западная экономическая наука» как раз предсказывает, что производственная деятельность прекратится.

Поэтому, прежде чем утверждать, что «западная экономическая наука» не могла предвидеть хозяйственное поведение советских предприятий в годы реформы, нужно проверить: а действительно ли максимизация производства соответствовала максимизации доходов управляющих предприятия или, напротив, сворачивание производства было выгодно и руководителям, и работникам из-за хронической нерентабельности предприятия? Самое интересное, что мало кто из критиков реформы решается на такую проверку. Куда легче критиковать «западную экономическую науку» «вообще» – не надо знакомиться с судьбой отдельных предприятий и проверять полученные гипотезы на статистических материалах.

Но как проверить гипотезу о движении рентабельности российских предприятий? Очень часто для такой проверки обращаются к макроэкономическому анализу, основанному на рассмотрении агрегированных (объединенных) параметров, для всей экономики сразу. Именно на таком анализе строилась финансово-кредитная политика (ФКП) российского руководства. Сущность этой политики заключается в абсолютном приоритете суммарных или усредненных финансовых показателей над практическими нуждами страны и экономики, то есть отдельных предприятий и людей. Подобная фетишизация голых, абстрактных чисел отчего-то получила в России название «монетаризма», хотя к теории Милтона Фридмана российская макроэкономическая политика имеет весьма опосредованное отношение. В основу ФКП в России была поставлена «борьба» за поддержание одного или нескольких агрегатных параметров на определенном уровне, считающемся «разумным» или «оптимальным». После обвала 1992 года такими параметрами стали валютный курс рубля и уровень инфляции. Слепое следование идее стабильности этих двух показателей уже неоднократно приводило к серьезным экономическим трудностям.

На самом же деле, фетишизация формальных параметров послужила только отвлечению внимания от объективных процессов, протекающих в несбалансированной экономике и в существенной мере влияющих на те самые агрегированные параметры – чуть ли не больше, чем сама ФКП. Следовательно, макроэкономический анализ, исследующий «среднюю температуру пациентов в больнице», ничего не даст. Надо разбираться, что происходило и происходит с экономикой на микроуровне.

Но и бессистемный микроэкономический анализ может завести в тупик. Пока одни предприятия становились нерентабельными и разорялись, другие процветали, увеличивали штаты и повышали зарплаты своим работникам. Есть ли какое-то общее объективное правило, по которому можно классифицировать успешные и неудачливые предприятия? Может, все дело в заслугах руководителей и работников предприятий?

По нашему мнению, такое общее правило раскроется, как только мы укрупним статистику хозяйственной деятельности, но не на всю экономику, а по отраслям. Оказывается, реформы правительств Гайдара и Черномырдина искусственным образом создали ситуацию, когда предприятия одних отраслей стали сверхприбыльны, а других, в массе своей, – нерентабельны. Национальный доход распределялся так, что не то что развитие, а продолжение функционирования целого ряда отраслей стало невозможным. Поэтому основной спад производства пришелся именно на группу пострадавших отраслей. При этом простейшие и вполне либеральные инструменты экономического регулирования, доступные правительству, вполне могли блокировать подобное развитие событий.

Именно анализ взаимного поведения отраслей, «промежуточный» между микро- и макроуровнем, станет основным подходом в объяснении экономического краха 1990-х. Мы не отрицаем, что были и другие негативные факторы, такие, как воровская приватизация, разрыв хозяйственных связей, гиперинфляция. Но напомним, что приватизация началась только после расстрела Верховного Совета в 1993 г., а по-настоящему развернулась лишь в 1995–1996 гг., то есть тогда, когда экономика уже сократилась вдвое. Что же касается разрыва хозяйственных связей, то нам представляется, что он тоже играл меньшую роль, чем перекос цен и спроса. И даже если бы Советский Союз не развалился на 15 фрагментов или же в составе единого государства остались бы только наиболее экономически развитые республики – Россия, Украина, Белоруссия и Казахстан, проведение той же ценовой, налоговой и внешнеторговой политики с неизбежностью привело бы к кризису.

Основное внимание с самого начала книги уделяется ценовым и спросовым факторам кризиса, а во второй и третьей частях их анализ дополнен рассмотрением налоговой политики в части ее влияния на взаимное положение секторов народного хозяйства. Мы убеждены, что без адекватного понимания воспроизводящегося дисбаланса цен и недостаточного спроса на некоторых микрорынках невозможно предложить программу выхода из сырьевого штопора, в котором российская экономика пребывает по сей день. Соответственно, без перехода к адекватной экономической политике в ценовой, налоговой и бюджетной областях, нечего и рассчитывать на серьезные структурные изменения в экономике. Преследуя цель описать именно этот аспект экономического устройства России, мы сознательно ограничиваем рассмотрение многих факторов, «подпиливающих» российскую экономику с других сторон. Это не значит, что мы считаем прочие факторы вообще несущественными – просто их нужно учитывать при изучении иных аспектов экономического устройства и для разработки других направлений экономической политики. Подробный анализ их в пределах данного текста был бы невозможен, потому что требует использования инструментов экономической теории, отличных от принятых в данной книге.