Kitobni o'qish: «Южная роза»
Часть 1
Северный ветер в южном саду
Глава 1
О том, нужно ли верить в гадание
Габриэль в гадания не верила.
Конечно, совсем отрицать, что в этом ничего нет, она бы не стала, но из тех случаев, когда гадали ей так ни разу ничего и не сбылось. И она сама бы никогда не зашла в красный шатёр гадалки, если бы не настойчивость её кузины Франчески, которая безоговорочно доверяла любым приметам и предсказаниям. Так что сюда, на осеннюю ярмарку близ Кастиеры, именно она притащила Габриэль, ради этого выцветшего от времени шатра с замызганным пологом и гирляндой колокольчиков, которыми обычно украшают шеи мармиерских коз.
– Элла, я боюсь! – прошептала Франческа, сжимая в руках маленький атласный ридикюль, когда они уже почти готовы были войти внутрь.
Её серые глаза блестели от возбуждения и страха, и она то терзала сумочку, то поправляла рыжие локоны, выбившиеся из-под шляпки, и умоляюще смотрела на кузину.
– И чего же ты боишься? – улыбнулась Габриэль.
– Ну, знаешь, мало ли… Вдруг то, что она расскажет, на самом деле сбудется?
– Фрэнни! – рассмеялась Габриэль, закрывая лицо руками. – Ты идёшь, чтобы узнать правду? Или чтобы она тебе солгала? Но, если ты не хочешь знать правды, зачем вообще тогда идти?
– Нет, я, конечно, хочу узнать правду! Но… а вдруг, это будет какая-то плохая правда?
– Правда не бывает ни плохой, ни хорошей, Фрэн, – Габриэль коснулась руки кузины, – но, если ты боишься узнать будущее – тогда не ходи.
– Но… я хочу узнать! Неужели тебе не интересно услышать, что она скажет? Вот только, я боюсь, что это будет какое-нибудь… страшное будущее…
Габриэль покачала головой и спросила с улыбкой:
– «Страшное будущее»? Фрэнни! Ты сама себя запугиваешь! Что нового ты надеешься там услышать? Какую правду? Это же очередная шарлатанка! Хочешь, за два сольдо я угадаю, что она тебе скажет?
– Сингара берёт дороже двух сольдо! – робко улыбнулась Франческа в ответ.
– Ну, так у меня нет ни шатра, ни сушёных куриных лап, поэтому я и беру дёшево!
– Элла! – укоризненно воскликнула Франческа, глядя в голубые глаза кузины.
Габриэль склонила голову на бок и, манерно отбросив веер, произнесла, подражая говору странствующих артистов из Базильи:
– «О! Тебя ждёт удивительная судьба, дитя! Полная тайн и приключений! Очень скоро в твоём окружении появится загадочный и прекрасный незнакомец…»
«Но… а как же некий капитан?»
«Капитан, дитя? Ах, да! Вижу я человека в мундире… Но он в отдалении… Ты ещё не решила…»
«А страдания? Будут ли они?»
«О да! Ты будешь терзаться сомнениями… Будешь выбирать, дитя! Они оба красивы и богаты, и каждый будет просить твоей руки…»
«Ах! Но как скоро?»
«Скоро, дитя! Едва снег укроет бока Червино, ты уже будешь танцевать невестой…»
Габриэль так мастерски изобразила этот диалог в лицах, что Франческа прыснула со смеху, прячась за большим шёлковым веером.
– Элла! Ну как ты можешь! – она приложила к губам палец, указывая глазами на полог шатра. – Нас могут услышать! И откуда тебе знать, что она именно так и скажет?
– Франческа, дорогая, – произнесла Габриэль, понизив голос, – все гадалки говорят девушкам то, что те хотят слышать, а именно: ты выйдешь замуж за прекрасного богатого незнакомца и очень скоро. А ещё, что тебя ждут тайны и приключения, ну и всё то, что обычно пишут в романах. Ты знаешь хоть одну девушку, которой гадалка сказала бы что-то другое?
– А как же Беатрис? Ей нагадали, что она выйдет замуж за рыжего иноземца с веснушками. И ведь её Патрика никто тогда не видел и не знал, а она и правда вышла за него, – прошептала Франческа, поправляя рюши на платье и собираясь с духом.
– Это всё потому, что, когда она впервые увидела его рыжие волосы и веснушки, то упала в обморок ему прямо на руки из-за этого гадания – ответила Габриэль со смешком, – и что ему оставалось делать? Только жениться!
– Иногда мне кажется, что в тебе нет ни капли романтики, – вздохнула Франческа, – неужели тебе ну вот совсем не интересно, а вдруг ты встретишь будущего мужа на свадебном балу у Таливерда? Я даже почти уверена, что так и будет!
– Почему ты уверена, что так и будет? – спросила Габриэль.
– Потому что три девушки из пяти находят мужей именно на свадьбах, – ответила Фрэн серьёзно.
– И кто это сказал?
– Это… неважно, но это так.
– Ну, значит я четвёртая. Или пятая, – усмехнулась Габриэль.
– Никакая ты не пятая. А у Таливерда соберутся на свадьбу все-все-все! Все самые завидные женихи, – Франческа наклонилась к уху Габриэль и прошептала, – я уверена, «едва снег укроет бока Червино, ты уже будешь танцевать невестой».
Свадебную церемонию дочери синьора Таливерда назначили на следующую неделю в канун Дня Пречистой Девы. И это событие должно было стать самым грандиозным, наверное, за всю историю Кастиеры.
И, разумеется, никого не удивило, что Антонио Таливерда решил перенести празднество в предместье Алерты – в маленький прибрежный городок. Не в меру жаркое лето превратило столицу в раскалённую сковороду. И хотя уже целый месяц на улице стояла осень, зной всё равно уходил слишком медленно. Измученная жарой, иссушенная южным ветром и пропылённая до последней простыни в альковах столица была почти пуста. Зато светское общество Кастиеры ликовало. Никогда ещё здесь не видели такой насыщенной праздниками и балами летней жизни, как в этом году. А свадьба синьорины Таливерда должна была стать апофеозом сезона, да и, пожалуй, вообще всей летописи этого маленького городка. Невеста предпочла провести торжество под открытым небом в садах загородного поместья отца. И к такому знаменательному событию даже небольшой кастиерский храм был отремонтирован от фундамента до купола, на что синьор Таливерда, как говорят, пожертвовал немалую сумму. Но, если газетные менестрели не лгали – а они, конечно же, лгать не могли – Бланка Таливерда стоила того, чтобы выложить даже чистым мрамором дорогу из её дома в храм.
Празднество ожидалось небывалого масштаба с огромным количеством гостей из всех уголков страны. Но самое главное было в другом: месяц назад Франческе исполнилось восемнадцать лет, а значит – и в этом она была абсолютно уверена – этой осенью она непременно должна получить предложение руки и сердца. И очень надеялась, что и её кузину Габриэль постигнет такая же счастливая участь. Вот почему они оказались у шатра гадалки.
Габриэль была старше и красивее Франчески и принадлежала к бари из древнего рода Миранди, но семья её была бедна, а после смерти синьоры Миранди отец Габриэль – человек непрактичный и увлечённый только наукой – вёл дела из рук вон плохо. Настолько плохо, что эта осень для их семьи в Кастиере должна была стать последней.
Синьор Миранди заложил дом и землю, чтобы вложить средства в строительство южной рокады и хоть как-то покрыть долги, а на зиму его друг любезно обещал предоставить им комнаты в Алерте, где синьор Миранди надеялся возобновить исследовательскую работу в университете и начать преподавать. Стоило ли говорить, что предложения руки и сердца молодые люди из семей бари делать Габриэль не торопились, а иных предложений не рассматривал её отец.
И поэтому Франческа, которая хотела видеть свою кузину замужней дамой, очень надеялась, что на свадебном балу у Таливерда той всё-таки улыбнётся удача. Ещё в детстве они поклялись друг другу в том, что Габриэль выйдет замуж первой. И хотя детская клятва теперь казалась смешной, но всякий раз Франческа испытывала неловкость от осознания того, что её кузина, возможно, так и останется старой девой. Или, что гораздо хуже, совершит мезальянс и выйдет замуж за какого-нибудь кастиерского лавочника или негоцианта. Как тогда они смогут видеться? Разве пригласишь её в свой дом с таким-то мужем?
– Пойдём со мной? – спросила Франческа тихо. – Не хочешь – она не будет тебе гадать, ты просто посидишь рядом. Ну, пожалуйста?
– Ладно. Но не обещаю, что не буду смеяться, когда она скажет про то, что «очень скоро в твоём окружении появится загадочный и прекрасный незнакомец», – произнесла Габриэль, зажав нос пальцами и растягивая гласные.
– Элла!
– Я подбадриваю тебя, дорогая, чтобы тебе не было страшно. Ладно, пойдём. Покончим быстрее со всем этим фарсом.
Колокольчики от прикосновения к пологу издали тоскливый хрипловатый звук, и девушки нырнули в душное нутро шатра. Было сумрачно, и после назойливой круговерти ярмарки как-то даже слишком тихо, словно они ступили в густой туман или в кокон из ваты. Внутри шатра в трёх жаровнях курился сладковатый дым, горели свечи в глиняных плошках и ароматы нарда, кардамона и сандарского кедра смешивались, поднимаясь вверх к отверстию в куполе. У Габриэль даже голова закружилась от этих запахов и духоты.
Гадалка сидела на старом ковре в окружении дюжины шёлковых подушек таких же замызганных и потёртых, как и полог на входе. И, судя по вышитому на них геральдическому узору с лилиями, принадлежали они когда-то одной довольно известной семье. В какой-то мере это давало понять, что хозяйка шатра если уж и шарлатанка, то очень умелая, раз её услугами пользовался кто-то из дома синьора Грайдоне. А раз её пустили в такой достойный дом, то, наверное, у неё всё же есть какая-то репутация и врать она будет очень искусно. Хотя, может, эти подушки она украла – такое тоже нельзя было исключить, и, подумав об этом, Габриэль прижала к себе сумочку плотнее.
Впечатление на девушек гадалка произвела жутковатое.
Её коричневая от загара кожа, покрытая сеткой мелких морщин, говорила о том, что она разменяла не меньше, чем шестой десяток лет. Оттого глаза её, не по возрасту молодые, тёмные, как спелые черешни, и густо подведённые угольным карандашом, пугали своим контрастом. Они впились в девушек цепко, окинув с ног до головы, словно оценивая, с какой суммой готовы будут расстаться эти юные прелестницы. Из-под украшенного золотой нитью платка свисали пряди чёрных волос, подёрнутых редкой сединой, а серьги-кольца были настолько огромными, что, растянув мочки ушей, оставили в местах проколов огромные дыры. Габриэль даже показалось, что в такую дыру, наверное, поместился бы её мизинец.
И едва она подумала об этом, как тут же почувствовала ледяные пальцы Франчески, впившиеся в её ладонь. Похоже, кузина уже готова была удариться в бегство.
Гадалка вынула изо рта трубку с табаком и, указав рукой, унизанной кольцами из чернёного серебра, на коврик напротив, произнесла чуть хрипловато:
– Синьорины… прошу, присаживайтесь.
За плечом гадалки на шесте восседала сова. Она безразлично смотрела на вошедших круглыми пустыми глазами и лишь изредка поворачивала голову то влево, то вправо, слыша, видимо, в глухом ярмарочном ворчании за пределами шатра что-то своё, неподвластное человеческому уху.
Девушки опустились на две тонких подушки, лежавшие поверх коврика, и между ними и гадалкой осталось лишь небольшое расстояние, разделённое низким круглым столиком. Некогда блестящая лаковая поверхность его давно потрескалась то ли от воды, то ли от жара, и вся была исцарапана стоявшим здесь же бронзовым треножником в виде черепахи, на спине которой курилась чаша с благовониями. Судя по гербу, проглядывавшему сквозь изувеченный лак, столик этот был весьма дорогим и некогда тоже принадлежал одной из почётных семей Алерты.
В морщинистых пальцах гадалки из ниоткуда вдруг возникли карты, и она перетасовала их с ловкостью заправского фокусника, не сводя при этом глаз с притихших девушек.
– Возьми карту, – обратилась она к Франческе, тряхнула колодой, и та рассыпалась веером на столе, – вижу, у тебя есть вопросы.
Руки у Франчески тряслись, она долго думала прежде чем выбрать, но карта оказалась не роковой и не зловещей. Всего лишь Огненная десятка. И, прищурив один глаз, Сингара произнесла:
– Твоё гадание будет стоить тридцать сольдо.
Франческа поспешно кивнула, соглашаясь, и гадалка перевела взгляд на Габриэль.
– Теперь ты.
– Мне не нужно гадать, – ответила она спокойно.
– Ты не хочешь, чтобы я рассказала, сбудется ли то, чего ты ждёшь? – спросила гадалка, чуть качнув серьгами.
– Я ничего не жду. И не верю в гадания. Простите. Надеюсь, вы не обидитесь.
Сингара снова взяла трубку, затянулась, выпуская дым ноздрями, отчего стала похожей на мифического дракона. Она некоторое время молча рассматривала Габриэль, и этот взгляд был неприятным, словно под рёбрами кто-то потянул за невидимую нить, затягивая сердце удавкой. Но длилось это недолго, гадалка щёлкнула пальцами и кивнула, указывая на столик:
– Ничего не ждёшь? Хм-хм. Возьми карту. Тебе я погадаю бесплатно. А через год я буду в этом же месте, в этом же шатре, и если то, что я тебе скажу, не сбудется, ты сможешь прийти и забрать у меня тридцать сольдо твоей подруги. А если сбудется, – гадалка прищурилась, – сама решишь нужно ли заплатить.
– Это весьма щедро и неожиданно, но зачем, если я не верю в гадания? – пожала плечами Габриэль.
– Так, может, пришло время испытать твою веру на прочность? Возьми карту, – тёмные глаза Сингары поблёскивали и словно насмехались, а может, это просто так казалось из-за дыма.
Франческа сжала руку кузины, словно говоря – возьми уже эту треклятую карту! И, повинуясь совершенно непонятному порыву, наверное, потому, что насмешка гадалки была вызовом, а вызовов Габриэль не любила и не боялась, она взяла ту, что лежала с краю и перевернула – Орёл.
– Возьми ещё, – гадалка смотрела внимательно.
На второй карте оказался Лев.
Сингара снова отложила трубку, взяла первую карту из середины веера и бросила между ними – Стрела.
– Ну, что же, синьорина, которая не верит картам, тебя ждёт удивительная судьба, – произнесла, чуть подняв правую бровь, – полная тайн и приключений. Очень скоро в твоём окружении появится загадочный незнакомец…
Сова внезапно раскинула крылья, взмахнула ими несколько раз, заставив заплясать пламя свечей и дым в жаровнях. Франческа вздрогнула и с силой стиснула пальцы кузины, словно умоляя – только молчи! Но Габриэль молчать не стала.
– А как же капитан? – спросила она с деланым удивлением, переведя взгляд с совы на гадалку, и её левая бровь чуть взметнулась вверх.
Сингара прищурилась, её губы то ли скривились, удерживая мундштук, то ли это была усмешка, но она достала ещё одну карту и, бросив поверх остальных, произнесла, не сводя глаз с Габриэль:
– Хм… Ах, капитан… Да, да. Вижу я человека в мундире! Но он в отдалении… Пока что… Ты будешь решать… Будешь терзаться сомнениями… Будешь выбирать… Они оба красивы и богаты, и каждый будет просить твоей руки…
И её слова, и интонации точь-в-точь повторили то, что девушки обсуждали у входа в шатёр.
– Думаю, достаточно этого фарса, – ответила Габриэль резко и встала.
Франческа вскочила следом, но выбежала из шатра первой, а Габриэль замерла у входа, обернулась и добавила, глядя на непроницаемое лицо гадалки:
– Извините за мою бестактность. Я понимаю, что вы слышали наш разговор. Мне жаль.
Гадалка чуть качнулась, подалась вперёд и произнесла, вынув изо рта трубку:
– А твоей подруге скажи, что тот, кого она встретит в ближайшее время, не пара ей вовсе. Хотя она будет влюблена и тебя не послушает, конечно. Но он плохой человек и бросит её прямо перед свадьбой. А муж её будет старше и совсем некрасив, но она найдёт с ним своё счастье…
Габриэль вышла из шатра, не дослушав. Что бы ни сказала гадалка дальше, Фрэнни не стоит этого знать. Она ведь верит во всю эту чушь и будет терзаться сомнениями, а мысль, что её могут бросить у алтаря, и вовсе отравит ей весь праздник.
– Ах, Элла, ну как же неудобно вышло! – Франческа едва не плакала.
– Ну, что поделаешь, я же не думала, что у неё слух, как у её совы. А может, это всё и есть сова? – усмехнулась Габриэль. – Подслушала наш разговор и нашептала ей… Или я была права, Фрэн, и у всех гадалок это заученная история и всем они говорят одно и то же. Но ты, если хочешь, можешь зайти в другой шатёр. Как видишь, тут их целых три.
– Нет! У меня до сих пор мурашки от того, что она тебе говорила, – Франческа достала флакон с апельсиновым маслом и понюхала, – мне даже дурно стало. Что она сказала тебе напоследок?
– «Едва снег укроет бока Червино, ты уже будешь танцевать невестой…», – усмехнулась Габриэль, – Фрэн? Ну, что ещё она могла сказать! Забудь.
– Ладно. Идём, купим цукатов. Что-то мне расхотелось гадать сегодня и хочется сладкого. Какая-то слишком жуткая была эта сова, и вообще… Давай сходим завтра к другой гадалке?
– Чтобы снова послушать про таинственного незнакомца и капитана? Ну уж нет! – махнула рукой Габриэль. – И к тому же завтра я занята: отец просил помочь упаковать амфоры для музея и его книги, ты же помнишь, что мы скоро уедем отсюда.
– Пусть Кармэла упакует, эта работа для слуг! Ну, Габриэль? Я боюсь идти одна!
– У Кармэлы вечно всё из рук валится, а этим амфорам тысяча лет, между прочим, а ну как она их разобьёт? А она их разобьёт – и гадать не надо! Отца хватит удар, и никаких сердечных капель не напасёшься.
Франческа пыталась уговорить кузину, пока они шли меж рядами фруктового рынка, разглядывая пирамидки из апельсинов, лимонов и персиков, трогая их и спрашивая цену, но Габриэль была непреклонна.
Где-то в глубине души слова гадалки оставили неприятный осадок. Даже не слова, а тон её голоса, взгляд и насмешка, будто Сингара, и правда, увидела что-то скрытое от посторонних глаз, причём без всяких карт. И это ощущение было навязчивым, как осенняя паутина, что летала повсюду, гонимая ветром, и липла на шляпки, зонтики и веера и которую счистить было не так уж и просто. Но Габриэль знала средство, как отделаться от неприятных мыслей. С тех пор, как она стала заботиться об их небольшом доме после смерти синьоры Миранди, в голове постоянно вертелись сотни повседневных дел, о которых нельзя было забывать. Вот и сейчас она стала перебирать в уме, что нужно успеть сделать: послать Кармэлу за соломой для амфор, купить корня солодки – отец третий день кашлял и надо сварить сироп, а ещё вернуть корзину кухаркам синьоры Беаты, отдать деньги молочнику и забрать у портнихи платье…
…платье к свадебному балу.
Праздник продлится три дня, и все девушки готовятся к нему уже больше месяца, и за эти дни они сменят не меньше шести нарядов, но у Габриэль новое платье будет только одно. Больше обнов, к сожалению, их скудный семейный бюджет позволить себе не мог. И хотя, конечно, как и любой девушке ей хотелось блеснуть на балу в обворожительных платьях из шёлковой тафты и кружев, таких, например, как привезла для себя кузина Франческа из Алерты, но, увы…
Эта мысль окончательно отодвинула в дальний угол неприятный осадок от встречи с гадалкой, и, купив цукаты, девушки двинулись вверх по ступеням гранитной лестницы туда, где стояли коляски, на которых за пару сольдо можно было доехать до Верхней Кастиеры.
Габриэль напоследок оглянулась на красный шатёр Сингары и подумала, что не стоит больше Фрэнни ходить к гадалкам.
Глава 2
В которой гости собираются на свадьбу
Дорога на виллу «Роза Боско», обрамлённая тёмными пиками кипарисов, шла по самому краю обрыва среди живописных красот Верхней Кастиеры. Внизу раскинулось море, отделённое от по-осеннему ярко-синего неба лишь белёсой дымкой облаков над горизонтом. От причала вверх по склону взбирались ступенями террас жилые кварталы Нижнего города, с высоты казавшиеся мозаичной спиной огромной ящерицы. Черепичные крыши домов всех оттенков терракоты, перемежаясь драгоценными чешуйками храмовых колоколен и слюдяными блюдцами фонтанов, мирно дремали внизу под тёплым утренним солнцем. Коляску слегка потряхивало на мощёной булыжником дороге, но беседе двух друзей, приглашённых на свадьбу синьорины Таливерда, это никак не мешало. Точнее сказать, приглашённым из них был только один – синьор Винсент Грассо, мужчина средних лет, с мягкими чертами лица и светлыми волосами, стянутыми позади широкой атласной лентой. Он был одет в чёрный фрак и крахмальную рубашку с шёлковым галстуком, как и полагается гостям на свадебном балу. Тут же лежали его трость и шляпа, а напротив – большая коробка, упакованная в бежевую бумагу и перевязанная лентами – подарок учтивости, предназначенный матери невесты.
Спутника синьора Грассо звали мессир Александр Форстер и в число приглашённых гостей он не входил. Впрочем, при его репутации вряд ли он вообще смог бы переступить порог такого знатного дома. Но сегодня это оказалось возможным, поскольку синьор Грассо был близок брачующейся семье, и это позволило ему привести на торжество мессира Форстера под вполне благовидным предлогом – обсудить деловые интересы семьи Таливерда. По облику мессира Форстера можно было сразу сказать, что человек он приезжий, более того – горец и северянин. Тёмные волосы не были собраны сзади, как принято у южан, а были острижены коротко. Высокий лоб, нос с горбинкой и глубоко посаженные синие глаза – черты его лица отличались некоторой резкостью. И хотя одет он был столь же безупречно, как и его друг, но именно рядом с синьором Грассо и на контрасте с его мягкой улыбкой и карими глазами лицо Александра Форстера казалось немного хищным, словно в нём отпечатались черты геральдического беркута – символа его родины – горной Трамантии.
Кучер лошадь не торопил. И разговор двух друзей шёл неспешно, ведь не виделись они несколько лет, и сегодня им было о чём поговорить.
– Послушай, Алекс, не буду тебя обманывать, но не могу поручиться за то, что твоё предложение выслушает сам Антонио Таливерда, – произнёс синьор Грассо негромко, – возможно, у нас ничего и не получится с Торговой палатой. Ты должен быть к этому готов. И на этот случай я хотел спросить – у тебя есть ещё какой-нибудь способ отстоять свои земли? – коляска повернула вправо, солнце ударило в глаза, и Винсент прищурился. – Ты же бывший королевский офицер, если написать в министерство – была ведь амнистия – неужели они не учтут твои боевые заслуги?
– Эх, Винс, если бы был другой способ… – Александр вздохнул, мрачно разглядывая голубую дымку моря, и продолжил: – … но, поверь, с моей репутацией… министерство не станет вмешиваться. А когда этот проклятый закон об экспроприации примут, а его примут непременно, так вот в тот же день я лишусь всех своих земель как наследник бунтовщика. Всем плевать, что я бывший королевский офицер, плевать, что я воевал в Бурдасе и был ранен во славу Его Величества… – он горько усмехнулся, сделал паузу, и продолжил: – Фамильные рудники – слишком лакомый кусок. А предлог хоть куда – на момент восстания земли принадлежали моему отцу, а он был на стороне повстанцев. Сам понимаешь, чем не повод всё отнять у его законопослушного сына? Именно для того и пишутся такие законы, Винс. Так что, увы, – он развёл руками, – для меня спасением осталась только эта лазейка, что закон не касается поставщиков для нужд армии. Войти в Торговую палату и стать таким поставщиком – единственный для меня выход. Армия нуждается в шерсти, а чем плоха шерсть моих овец?
– Да пусть твои овцы хоть трижды покрыты золотым руном! – возразил синьор Грассо. – Ты же понимаешь, что войти в Торговую палату можно лишь по родству? Ну или по какой-то невероятной протекции. Пусть это и негласное правило, но уж оно-то соблюдается в Баркирре чётко, – а потом добавил, чуть смягчившись, – я очень надеюсь, что смогу тебе с этим помочь. Но, положа руку на сердце, слабо в это верю.
– Знаешь, если я что-то и понял, став волею судьбы овцезаводчиком, так это то, что деньги делают размытыми границы любых правил, – усмехнулся Александр, посмотрев на друга искоса, – и я готов заплатить. Сколько скажут. Я буду молчать и платить каждому из этих чванливых южан, если понадобится, но я не позволю забрать у нас Волхард.
Винсент покачал головой и ответил с улыбкой:
– Ты забываешь, что я тоже «чванливый южанин»…
– Винс, ты прекрасно понимаешь, кого я имею ввиду.
– А ты мало изменился с тех пор, как мы служили в Бурдасе. Всё также считаешь, что упорство города берёт? – покачал головой синьор Грассо. – Хотя, конечно, ты ведь наполовину горец, а все горцы упрямы, как быки. Это, может, и хорошо, но… ты совсем не знаешь южан.
– Ты бы тоже стал упрям, если бы кто-то захотел забрать твой дом, – перебил его Форстер, – и я достаточно знаком с этим обществом снобов и бездельников. Послушай, может, мы обойдёмся без церемоний? Вся эта свадьба… Торчать здесь три дня и смотреть на то, как все шаркают друг перед другом ножкой и кичатся родовой кровью? Увольте! Может, ты просто познакомишь меня с Таливерда, мы быстро переговорим, и я уеду, чтобы не смущать это южное розовое суфле моим неаристократичным видом?
– Вид у тебя вполне даже аристократичный, – улыбнулся Винсент, – и я тебя понимаю, но… так нельзя. Ещё раз говорю тебе – это юг. Здесь так не принято. Никто даже говорить с тобой не станет, если ты начнёшь пренебрегать приличиями и церемониями. А Таливерда даже не взглянет на тебя. Он – герцог, его древний род стоит по правую руку от трона, а когда короля нет в поле зрения, то, считай, что Антонио – сам король. Даже чтобы подойти к нему и представиться нам надо будет заручиться поддержкой синьора Дамазо с одной стороны и синьоры Арджилли с другой. И когда каждый из них подтвердит твою благонадёжность, только тогда Таливерда уделит тебе внимание.
Форстер пожал плечами и спросил с сомнением:
– Столько усилий ради того, чтобы просто выслушать меня?
– Именно! И даже хорошо, что свадьба будет продолжаться три дня, этого времени хватит на всё. Уж поверь, здесь о делах дозволяется говорить лишь после обсуждения погоды, здоровья всех родственников, всех свадеб и похорон, и только после первых десяти танцев, иначе дамам будет уделено слишком мало внимания. А дамы – это авангард южных традиций. Понравишься южным женщинам – считай половину лестницы в Торговую палату ты уже прошёл.
– Нравиться женщинам не так уж и трудно, Винс. Если это всё, что от меня требуется, то я взнуздаю себя и буду шаркать ножкой столько, сколько нужно, – мрачно ответил Форстер.
– А вот тут я бы тебя поправил. Нравиться женщинам-южанкам невероятно трудно. Особенно с таким вот трагичным лицом, как у тебя. И мой тебе первый совет – никаких трагедий, – сказал Винсент серьёзным тоном, – при дамах не говори ничего мрачного, серьёзного или того, над чем надо думать. Никакой политики. Никаких проблем. Только милые любезности. Ты ведь можешь?
Форстер бросил на друга короткий взгляд, и постучав костяшками пальцев по ручке трости, ответил с усмешкой:
– Никаких трагедий не будет. Обещаю.
Коляска прокатила по подъездной аллее и остановилась у входного портика, украшенного гирляндами белых роз. Две шеренги ливрейных слуг, скрипачи, красные ковры на гранитных ступенях и хрустальные бокалы с игристым вином встречали прибывающих гостей. Винсент выбрался из коляски первым, одёрнул фрак, поправил галстук и протянул распорядителю карточку со словами:
– Господин Форстер со мной.
Они прихватили по бокалу вина и, пройдя сквозь ряды мраморных колонн и крытую галерею, вышли в чудесный террасный парк. Среди белых шатров и пергол, увитых виноградом, уже сновали слуги и надушенные гости дефилировали по тенистым аллеям вдоль пруда.
– Неплохо живёт его светлость герцог Таливерда, – произнёс Форстер, окидывая взглядом прекрасный дворец в центре парка.
– О, да! И вот тебе второй совет: помни, то, что ты находишься здесь – это большая честь. В том смысле, что у тебя это должно быть написано на лице. Кстати, вон и синьора Грация Арджилли. С неё мы, пожалуй, и начнём, – произнёс Винсент, указывая на одну из пожилых дам в лиловом шёлке, – она первая, кому ты должен понравиться безоговорочно.
– Мог бы и предупредить заранее, что «грации» больше трёхсот лет. И какая польза от знакомства с этой старушкой? – усмехнулся Форстер.
– Она – бари. Из рода самого короля, – тихо ответил Винсент. – Её слова для Таливерда достаточно, чтобы он стал смотреть на тебя, как на человека своего круга. А слова Дамазо достаточно, чтобы видеть в тебе делового партнёра. А моего слова – чтобы подтвердить, что мундир королевского офицера ты носил с достоинством и честью, а разжаловали тебя за сущую ерунду. На этом треугольнике и будет держаться фундамент твоей репутации.
– Не понимаю, почему для южан так важно бари ты или нет? Где логика, мой друг? – спросил Форстер, отдавая бокал слуге. – Если титул и деньги наследуются только по мужской линии, то какая разница? Почему так важно принадлежать к бари?
– Чистота крови, мой друг, превыше всего. Древняя кровь иной раз ценнее титула и денег. А она наследуется только по женской линии от самых первых семей, населивших Баркирру. Иногда этого достаточно, чтобы открыть любую дверь.
– Хм. Ну и как мне завоевать сердце этой суровой старушки? – спросил Форстер, внимательно разглядывая Грацию Арджилли.
– Удиви её чем-нибудь. Она это любит. И, кстати, не вздумай назвать её старушкой, – Винсент принялся мягко наставлять друга, – если она сама говорит о себе, что слишком стара, то это не значит, что такое позволительно другим. Синьора Арджилли очень образована и умна. У неё столько негласной власти здесь, что, если захочет, она может утопить и возвысить любого всего-то парой фраз. Но она очень любит играть в милую забывчивую старую синьору. И, самое главное, считай, что это третий совет: ни при ней, ни при ком другом не вздумай обсуждать Восстание Зелёных плащей! И если кто-то будет говорить об этом или спрашивать твоё мнение – нет у тебя мнения на этот счёт, ты понял?
– Винс, я же не дурак. И хотя бродить с бокалом вина среди тех, кто вздёрнул на виселицу моего отца, сжёг мой дом и оставил без средств к существованию мать и сестру – это не то, о чём я мечтал, проливая кровь за Его Величество, – сдержанно ответил Форстер, – но, поверь, я давно понял, что лучшая месть этим людям – заставить их платить золотом. Так что я буду улыбаться и шаркать ножкой, как и обещал. Не надо меня поучать – я знаю, как надо себя вести.
– Я сказал, что ты не изменился – признаю, я ошибся, – усмехнулся Винсент, – никогда не забуду, как в Бурдасе ты пошёл с голыми руками на льва, чтобы меня спасти… Что стало с тем Александром, которого я знал? Ты больше не творишь безумств? Держишь язык за зубами, носишь тройку и стал фермером?
Форстер посмотрел на друга, и на краткое мгновенье синие глаза его блеснули недобро, но он лишь неопределённо пожал плечами и ответил спокойно, разглядывая группу женщин, окружавших синьору Арджилли:
– Это в прошлом, Винс. Безумства простительны свободным людям. Тем, кому нечего терять. А я теперь связан обязательствами, как цепями, – сквозь безразличие в его голосе проскользнула горечь, – и хоть я всеми фибрами моей души ненавижу собравшихся здесь сторонников метрополии, но я смогу добиться того, что мне нужно – я заставлю их меня полюбить. И в итоге – платить золотом.
