Kitobni o'qish: «Поэзия Канады (Люси Мод Монтгомери)»

Менестрели канадских равнин

Поэзия Канады неизвестна русскоязычному читателю. И это тем более странно, ведь в стране проживает огромная диаспора восточных славян, многие из которых хорошо знают свои корни и родной язык. Но не имеют возможности читать свою родную канадскую поэзию на своем родном языке. Да и русскоязычные люди по всему миру хотели бы иметь в библиотеке сборник поэзии из великой северной страны. Не говорю уже о филологических факультетах ВУЗов в России и за рубежом. Этот скромный труд – попытка в какой-то мере исправить сложившуюся ситуацию.

Уверен что очень многие люди примут и полюбят поэзию Канады, которая, как мне показалось, чем-то напоминает более русскую и украинскую, нежели британскую. И хотя формально она остается англо-саксонской, что, несомненно, связывает ее с великими поэтами Англии, по духу и настрою отстоит несколько в стороне. Но судить читателю, ведь это он главный судья и арбитр каждого написанного слова, каждой авторской мысли и образа.

Принимаясь за работу, я внимательно изучил и проработал не только английскую, но и французскую поэзию Канады. И скажу честно, лично я не нашел во франкоязычной поэзии Канады произведений, достойных представлять это огромное, сложное и многонациональное государство. Разумеется, хорошие поэты там есть, в том же Квебеке, но некая «местечковость» и ограниченность во времени не дает французской поэзии выйти на общенациональный уровень. Это мое личное мнение, никому не навязываю. В свое оправдание могу сказать, что обожаю французскую поэзию, являюсь переводчиком Бодлера и Рембо, поскольку их переводов Россия не видела более ста лет. За это время в значительной степени изменился литературный язык, и они уже с трудом воспринимались российским читателем. А пока в меня летят французские булыжники, представлю кратко трех, выбранных мной для перевода поэтов Канады.

Люси Мод Монтгомери в Канады знает каждый. Известна она, как автор книг о рыжеволосой девочке-сироте Энн Ширли, по ее романам снимались популярные художественные фильмы, слава пришла задолго до смерти. А вот судьба складывалась непросто. Муж, проповедник-кальвинист, страдал психическими расстройствами, так что ей пришлось ухаживать за ним на протяжении всей жизни. К тому же он не раз поколачивал жену, по свидетельствам современников достаточно жестоко. Полагал, что она пытается его отравить. Сама Мод много лет страдала депрессией, но это не помешало ей в 1923 году стать первой канадской женщиной, которая получила членство в Королевском Обществе Гуманитарных наук в Великобритании. В 1926 году семья переехала в Онтарио, а через девять лет в Торонто. Тогда писательница была избрана в институт искусств Франции и получила орден Британской империи. Правительство Канады купило большой земельный участок и открыло национальный парк, куда приезжали поклонники творчества Мод. В начале Второй мировой войны ушел добровольцем на фронт и погиб старший сын. Мод ненадолго пережила его.

Такова вкратце печальная история канадской женщины и поэтессы Люси Мод Монтгомери, офицера ордена Британской империи и литературно-артистического института Франции, человека национального исторического значения в Канаде. В процессе работы над переводами я был покорен ее человеколюбивыми и жизнеутверждающими произведениями, которые останутся теперь со мной на всю жизнь.

Эмили Полин Джонсон заслуживает отдельного слова в любой национальной литературе, не говоря уже о Канаде. Как и предыдущий автор, она включена в официальный государственный список людей национального исторического значения. А судьба Полин, известной также под именем Текахионваке, достаточно экзотична, по крайней мере, для русского читателя. Канадская писательница и театральная актриса была крайне популярна в стране в конце XIX века, многие ее спектакли и произведения посвящены наследию канадских аборигенов. Дело в том, что Полин являлась внучкой верховного вождя могавков, наиболее многочисленного и воинственного племени ирокезов. Ее отец, сын вождя, числился наследником и переводчиком, получив хорошее образование у белых людей. Сородичи были недовольны, что он выбрал в жены белую женщину, англичанку, мать Полин. Его лишили права наследовать титул верховного вождя после смерти отца. Тогда семья оставила индейские поселения и переехала в город. Однако, связи со своей средой не теряла, все дети хорошо знали и английский язык, и родной им язык мохоков (могавков, могауков). Став драматической актрисой, после смерти отца Полин много ездила по стране не только со спектаклями, но и декларировала на публике свои собственные произведения. Индейский фольклор захватывал публику, особенно в исполнении «настоящей» ирокезки в соответствующем наряде, слава ее быстро росла. Возили по стране и пьесы, созданные по мотивам индейских преданий, в которых Полин играла главные роли. Этакая, Буффало Билл с обратным знаком. К тому времени коренное население начало органично вливаться в экономическую и социальную жизнь страны, сглаживались резкие противоположности двух различных культур. Конечно, там были проблемы, хотя и не такие серьезные, как в соседних Штатах. Все они, большинство, по крайней мере, отражены в творчестве Полин Джонсон, в ее трагичных и пронзительных стихах о судьбах истинных хозяев этой земли. И о нелегкой доле индейских женщин, хотя я не заметил и слабого намека на какое-нибудь, пусть даже скрытое желание гендерного паритета, женского равноправия, эмансипации. Она четко понимает роль женщины в обществе. Более того, ее лирическая героиня, каковой, видимо, в жизни была и она сама, несмотря на принадлежность к золотой молодежи своего времени, носится на каноэ в своих женских мечтах по диким индейским территориям, «стелется» перед мужиком, боготворит возлюбленного. Это современным феминисткам уж точно не понравится. Что поделаешь, приходится считаться с поворотами эволюции…

В реальной жизни Полин предпочитала женскую дружбу, замужем никогда не была. Однако, возможно, такая творческая позиция автора и стала причиной ослабления внимания к ней в более позднее время. Надеюсь, это временно, знаю, что в Москве есть общество изучения творчества Полин Джонсон, на русский переведены несколько ее стихотворений. Правда, не показательных, а для детской книжки. Другие, видимо, для ознакомления студентов перевели сами участники. Всего я насчитал чуть более десятка…

А жаль, считаю Эмили Полин Джонсон одной из наиболее выдающихся поэтов Америки. Кстати, так решили и власти Канады, уделив ей особое место в деле идентичности крайне разноплеменной канадской нации. А мне хочется, чтобы наш читатель решил, так ли это – Советский Союз имел огромный опыт единения народов, но он закончился неудачно. Или еще не закончился…

Блисс Кармен, что с английского можно перевести, примерно, как «блаженный» – кумир эстетствующей интеллигенции, как мне кажется, хотя и рефлексии в его стихах предостаточно. Настоящее имя, данное при рождении – Уильям Блисс Кармен. Я не случайно отметил эту, в общем-то, мелочь, полученное при рождении имя поэт исключил из оборота. И честное слово, я не знаю, что сказать о его творчестве и напряженной жизни. Четыре университета за плечами, включая Гарвардский, жизнь в Нью-Йорке, куда переехал уже в достаточно зрелом возрасте, работа в качестве редактора в ряде газет и журналов. Думаю, газетная работа отрицательно характеризует любого поэта, поскольку убивает душу и делает человека циником. А это я по себе знаю, поскольку на протяжении многих лет хлебнул подобного счастья. Положительным моментом в судьбе можно назвать редактирование десятитомного собрания лучших поэтов мира. По крайней мере, Блисс Кармен прекрасно знал и разбирался в мировой литературе. А такие люди не станут дописывать «Буколики» за Вергилием. И рекомендации о внесении весной навоза в землю не станут повторять за Плинием Старшим. Шутка! Навоз – дело нужное…

Просто мне кажется, что в своей скрытой, глубинной мечте Кармен пытается, по-возможности, обобщить и убрать из Канады англо-саксонскую поэтическую традицию, оставив только общий язык. Другими словами, я бы сказал, он намеревался остановить шекспировскую традицию. И устраивает ей, как это лучше сказать по-русски… «встречный пал». Попытка неудачная, но великая! Шекспир на месте, жертв нет…

Ребята, читайте сами, я не знаю, что сказать об этом человеке, но он исключительно талантливый поэт!

Вообще у меня сложилось впечатление, что долгое время канадцам было не до поэзии – страну поднимали долго и тяжело. Но великой стране нужна великая поэзия. И она есть благодаря таким людям, которые представлены в этом сборнике. Они жили в разных городах, много ездили, много видели…

И главное – слагали свои замечательные, талантливые песни о родной Канаде, которую сегодня любит и почитает весь мир. Настоящие менестрели огромных северных территорий, морских побережий, великих озер и глухих лесов, больших городов и неизвестных далеких селений. Они в моем сердце, как лучшие люди планеты.

Станислав Хромов

Люси Мод Монтгомери

ДЕНЬ ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ

Хо, день!

И мы можем подняться, покинув тень,

С ветром наш беспрепятственным станет

Трубный голос от долов до скал.

Где он вечное море искал,

Пронесется над рифом и канет.

Камни, ярость и белая пена –

Наши ноги бредут неизменно

Между сосен во мраке зеленом долин,

ищут дом у ручья свой, наверно,

Или в солнечных бликах зеркала озер,

Где без туч голубеет небесный шатер!

Хо, день!

После можем подняться, покинув тень,

Сквозь туманные пестрые дали востока

Рука об руку с ветром цыганским, который

И туда и сюда над лугами цветистою шторой

Широко шевелит их от срока до срока,

Где лиричные песни цветов

Сладко петь резвый ветер готов,

И на цыпочках ливни диктуют веселым бутонам

мелодии тихих шагов,

Мы сумеем подняться к вершинам отвесных громад,

Где шумит в раздражении бурный седой водопад!

Хо, день!

После можем подняться, покинув тень,

В год, что чашу держал исступленно-шального вина,

Если выпьем, то будем подобны богам,

Вспомним дней пролетевших веселье и гам,

Упиваясь божественным смехом сполна,

Мы узнаем без скуки и злобы

Одиночества редкую магию, чтобы

Никогда не терять ее радость, мечты,

и желаний характер особый,

Возбужденная кровь побежит и заплещет по венам,

Станет чудным общение –

страстным, простым, вдохновенным!

A Day in the Open

Ho, a day

Whereon we may up and away,

With a fetterless wind that is out on the downs,

And there piping a call to the fallow and shore,

Where the sea evermore

Surgeth over the gray reef, and drowns

The fierce rocks with white foam;

It is ours with untired feet to roam

Where the pines in green gloom of wide vales make their murmuring home,

Or the pools that the sunlight hath kissed

Mirror back a blue sky that is winnowed of cloud and of mist!

Ho, a day

Whereon we may up and away

Through the orient distances hazy and pied,

Hand in hand with the gypsying breezes that blow

Here and there, to and fro,

O’er the meadows all rosy and wide,

Where a lyric of flowers

Is sweet-sung to the frolicking hours,

And the merry buds letter the foot-steps of tip-toeing showers;

We may climb where the steep is beset

With a turbulent waterfall, loving to clamor and fret!

Ho, a day

Whereon we may up and away

To the year that is holding her cup of wild wine;

If we drink we shall be as the gods of the wold

In the blithe days of old

Elate with a laughter divine;

Yea, and then we shall know

The rare magic of solitude so

We shall nevermore wish its delight and its dreams to forego,

And our blood will upstir and upleap

With a fellowship splendid, a gladness impassioned and deep!

ВЫХОДНОЙ ДЕНЬ

Давайте отложим на время

Забот наших будничных бремя,

На срок золотой нежеланны

Труды и тревоги, и планы,

Потратим свой день на мечты –

Река среди луга и ты…

Уйдем в разнотравиях плавать,

Не тронув прозрачную заводь,

Где радостным рунам-ручьям подпевать

Янтарными днями зовет благодать,

Наполнит острее поэзия ветра

Лощины в холмах, пустоту без просвета.

Где шепот шевелится дикого леса,

И речь шепелявая елей воскресла,

Медовых цветов наберем по пути

До сумерек пестрых лесных впереди,

И ягод багряных сумеем поесть

Меж скал изумрудных, раскинутых здесь.

Задержимся, может быть, коль захотим,

В закатном огне и долине под ним,

Пока не возникнут цыганские тени

Из звездной страны сновидений,

И серый туман, разгоняющий зной,

Паломника путь наш закончит дневной.

Возможно, в душе заработает снова

С кистями лощин наше смелое слово,

Мы силу победную солнечным днем

С заоблачных далей в себе принесем

И живость целебную, и интерес

К растущему счастью под сводом небес.

A Day Off

Let us put awhile away

All the cares of work-a-day,

For a golden time forget,

Task and worry, toil and fret,

Let us take a day to dream

In the meadow by the stream.

We may lie in grasses cool

Fringing a pellucid pool,

We may learn the gay brook-runes

Sung on amber afternoons,

And the keen wind-rhyme that fills

Mossy hollows of the hills.

Where the wild-wood whisper stirs

We may talk with lisping firs,

We may gather honeyed blooms

In the dappled forest glooms,

We may eat of berries red

O’er the emerald upland spread.

We may linger as we will

In the sunset valleys still,

Till the gypsy shadows creep

From the starlit land of sleep,

And the mist of evening gray

Girdles round our pilgrim way.

We may bring to work again

Courage from the tasselled glen,

Bring a strength unfailing won

From the paths of cloud and sun,

And the wholesome zest that springs

From all happy, growing things.

ЗАПРОС

Когда я умру,

Ты постель мою тихо заправь поутру

В этой низменной пустоши ветра и моря -

В неразборчивый лепет серебряных трав,

Звук живительной кромки хрустящей вобрав,

Полетят хлопья пены, движению вторя,

И от сердца далекого шепот вползет

Надо мною из древних глубин, и вперед

На века сладкий сон мой отправит в полет -

Пока мрачные песни морского народа

Лунным берегом долгим доносит природа.

Не услышу я в жизни той

Звуки жизни мне близкой, уже молодой

И веселый, счастливый, волнующий гам,

Лишь морские блуждающие туманы

Провожать меня в сон неустанны,

И к моим только ветер ногам

Прилетит, где лежу я одна,

Или дождик осенний идиллию сна

Не нарушит, украдкой пройдя у окна,

И уже никогда не разбудит мечту о земле

Пережитых соблазнов былое веселье во мне.

A Request

When I am dead

I would that ye make my bed

On that low-lying, windy waste by the sea,

Where the silvery grasses rustle and lisp;

There, where the crisp

Foam-flakes shall fly over me,

And murmurs creep

From the ancient heart of the deep,

Lulling me ever, I shall most sweetly sleep.

While the eerie sea-folk croon

On the long dim shore by the light of a waning moon.

I shall not hear

Clamor of young life anear,

Voices of gladness to stir an unrest;

Only the wandering mists of the sea

Shall companion me;

Only the wind in its quest

Shall come where I lie,

Or the rain from the brooding sky

With furtive footstep shall pass me by,

And never a dream of the earth

Shall break on my slumber with lure of an out-lived mirth.

ЛЕТНИЙ ДЕНЬ

I

В холмах рассвет смеется на востоке,

Танцует в бриллиантовом потоке,

Эфир с амброзией шевелится слегка,

В нем паутинок бисерных шелка…

В долинах, одиноких и прекрасных,

Стихи летят из этих далей ясных,

Озвучивают сосны на просторе

Былины мудрые о небе, и о море.

Сердца наполним, мужество храня,

Надеждой наступающего дня.

II

А в полдень сладость солнца и цветов,

И клонит в сон с мечтами летний кров,

В медовых перезвонах пчелы там

Летят к благоухающим губам…

Молчат чертоги маковой долины,

Края Аркадии раскиданы и длинны,

В них копится безделье, праздность, лень,

Как зелье в летней чаше целый день,

Придите, чтоб мечтам предаться тут

И бормотать, пока они текут.

III

Спуститься вниз к закату золотому

И видеть серый вечер по-другому,

В камнях блестящих над серебряной лагуной

Ветра служения поют в прохладе лунной

О западных лугах, еще не озаренных,

Где свет луны и звезд царит на склонах,

И тихая звенит в них музыка так сладко

О призрачных краях весеннего достатка.

Суть:

Перед сном, когда земля и небо глуше,

Прилично нам отдать молитве души.

A Summer Day

I

The dawn laughs out on orient hills

And dances with the diamond rills;

The ambrosial wind but faintly stirs

The silken, beaded gossamers;

In the wide valleys, lone and fair,

Lyrics are piped from limpid air,

And, far above, the pine trees free

Voice ancient lore of sky and sea.

Come, let us fill our hearts straightway

With hope and courage of the day.

II

Noon, hiving sweets of sun and flower,

Has fallen on dreams in wayside bower,

Where bees hold honeyed fellowship

With the ripe blossom of her lip;

All silent are her poppied vales

And all her long Arcadian dales,

Where idleness is gathered up

A magic draught in summer's cup.

Come, let us give ourselves to dreams

By lisping margins of her streams.

III

Adown the golden sunset way

The evening comes in wimple gray;

By burnished shore and silver lake

Cool winds of ministration wake;

O'er occidental meadows far

There shines the light of moon and star,

And sweet, low-tinkling music rings

About the lips of haunted springs.

In quietude of earth and air

'Tis meet we yield our souls to prayer.

ЗИМНИЙ РАССВЕТ

Над границею ночи еще не померкла звезда,

На морозных холмах череда мрачных сосен видна,

Укроти жуткий ветер, напевным мотивам внемли

Над блестящей пустыней и девственным снегом земли.

Скоро утро войдет через бледную арку востока

Новорожденное в пеленах своих белых от бога,

Меч багровый разрежет и выбросит серое в тень,

Теневые войска наступают под знаменем в день!

A Winter Dawn

Above the marge of night a star still shines,

And on the frosty hills the sombre pines

Harbor an eerie wind that crooneth low

Over the glimmering wastes of virgin snow.

Through the pale arch of orient the morn

Comes in a milk-white splendor newly-born,

A sword of crimson cuts in twain the gray

Banners of shadow hosts, and lo, the day!

ЗИМНИЙ ДЕНЬ

I

В воздухе тихо, шевелится только

Шумно под ветром соседняя елка,

В белом наряде весь девственный свет

Ждет жениха с поцелуем в ответ,

Утро эдем расцветит на востоке,

Где небеса серебристы и строги,

И над холмами висят, как руно,

В чудных одеждах приходит оно,

О, ведь удачнее времени нет,

Чтобы увидеть, как чуден рассвет!

II

Ширь полевая, заснеженный лог,

Райский под небом земной уголок,

Словно блестящий венчается лес,

Под одиноким пространством небес,

В поймах дурмана и стрел тростника

Запах мороза отчетлив пока,

Жизнь интереса с весельем полна,

Острые чувства рождает она,

Храбрость и смех довершат свое дело,

В полдень зимой можешь действовать смело.

III

Слабая музыка, лес и болото,

Звон колокольный встречает кого-то,

Светит приветливо окнами дом,

Снегом дороги заносит кругом,

А за долиной поблекшие дали,

Где под звездою на западе встали

Сосны и ели – у края воздеты,

Стройные высятся, как минареты,

Жреческий голос в хрустальное небо

Миру почтительно просит молебна.

A Winter Day

I

The air is silent save where stirs

A bugling breeze among the firs;

The virgin world in white array

Waits for the bridegroom kiss of day;

All heaven blooms rarely in the east

Where skies are silvery and fleeced,

And o'er the orient hills made glad

The morning comes in wonder clad;

Oh, 'tis a time most fit to see

How beautiful the dawn can be!

II

Wide, sparkling fields snow-vestured lie

Beneath a blue, unshadowed sky;

A glistening splendor crowns the woods

And bosky, whistling solitudes;

In hemlock glen and reedy mere

The tang of frost is sharp and clear;

Life hath a jollity and zest,

A poignancy made manifest;

Laughter and courage have their way

At noontide of a winter's day.

III

Faint music rings in wold and dell,

The tinkling of a distant bell,

Where homestead lights with friendly glow

Glimmer across the drifted snow;

Beyond a valley dim and far

Lit by an occidental star,

Tall pines the marge of day beset

Like many a slender minaret,

Whence priest-like winds on crystal air

Summon the reverent world to prayer.

СРЕДИ СОСЕН

Здесь остановимся мы с удовольствием, чтобы послушать

Музыку ветра эолова в кронах раскидистых сосен,

Звук тамбурина в спадающих водах отчетлив и мягок,

Образ под пенье литаний значителен и венценоосен.

Вдохом глубоким оценим душистую спелость бальзама,

Плакали сосны как будто слезою печальной и сладкой,

В том аромате приходят на память забытые вещи -

Наши надежды былые на цыпочках входят украдкой.

Эта глухая лесная долина во сне тишиною объята,

Если войдем, раньше мыслей почувствуем душу родную,

Силу забытой мечты и спокойного сердца богатство,

Лишь глубиной и лирической сутью такое родство истолкую.

Если случится гроза, то в ветвях грянут марша порывы,

Чтоб не сбивала с ноги уводящая времени тропка,

Дождь нам покажется звонким, веселым, манящим,

Нас он зовет, словно друга, легко и негромко.

Бродит ночной лунный свет очарованно с нами,

И небеса зацветают зарею рассветного мака,

Это сияние нас окружает и следом идет на закате

К самой далекой долине пурпурного мрака.

В храме сосновом встречаются дни с поклоненьем,

Бросив тревоги, в заботах о нынешнем дне,

Бог, сотворивший сосновые своды, хранит их для веры,

Словно по райскому саду меж сосен гуляется мне.

Among the Pines

Here let us linger at will and delightsomely hearken

Music aeolian of wind in the boughs of pine,

Timbrel of falling waters, sounds all soft and sonorous,

Worshipful litanies sung at a bannered shrine.

Deep let us breathe the ripeness and savor of balsam,

Tears that the pines have wept in sorrow sweet,

With its aroma comes beguilement of things forgotten,

Long-past hopes of the years on tip-toeing feet.

Far in the boskiest glen of this wood is a dream and a silence

Come, we shall claim them ours ere look we long;

A dream that we dreamed and lost, a silence richly hearted,

Deep at its lyric core with the soul of a song.

If there be storm, it will thunder a march in the branches,

So that our feet may keep true time as we go;

If there be rain, it will laugh, it will glisten, and beckon,

Calling to us as a friend all lightly and low.

If it be night, the moonlight will wander winsomely with us,

If it be hour of dawn, all heaven will bloom,

If it be sunset, it’s glow will enfold and pursue us.

To the remotest valley of purple gloom.

Lo! the pine wood is a temple where the days meet to worship,

Laying their cark and care for the nonce aside,

God, who made it, keeps it as a witness to Him forever,

Walking in it, as a garden, at eventide.

АПРЕЛЬСКАЯ НОЧЬ

Луна бредет глубинами лесными,

В холмах лагуны длинные темны,

И почки буков влажные над ними

В протоках и ручьях отражены.

Туманы там дриадами с дубовых

Сползают веток, или сосен дух,

Пока глаза земли уснули в долах,

Веселый пир с ветрами не затух.

Клад ведьмы словно ищет на болоте

Блуждающий Огонь в ночую хмарь,

Мерцают самоцветы в позолоте

И поисковый гоблинов фонарь.

Ночь чародейка с темными очами -

Эльфийским заклинаниям сродни,

Луга вокруг сплетаются ночами,

Из сотни весен сотканы они.

An April Night

The moon comes up o’er the deeps of the woods,

And the long, low dingles that hide in the hills,

Where the ancient beeches are moist with buds

Over the pools and the whimpering rills;

And with her the mists, like dryads that creep

From their oaks, or the spirits of pine-hid springs,

Who hold, while the eyes of the world are asleep,

With the wind on the hills their gay revellings.

Down on the marshlands with flicker and glow

Wanders Will-o’-the-Wisp through the night,

Seeking for witch-gold lost long ago

By the glimmer of goblin lantern-light.

The night is a sorceress, dusk-eyed and dear,

Akin to all eerie and elfin things,

Who weaves about us in meadow and mere

The spell of a hundred vanished Springs.

ОСЕННИЙ ВЕЧЕР

Сумрак холмов отделяет шафранное небо,

Шарф из малиновых вымпелов вьется, а ниже

Купол заката в бескрайних долинах раскинут,

Сумерки держит, где ветры гуляют по крыше,

И просыпаются к вечеру арфы ветвей оголенных

В рунах фантазии под заунывные звуки на склонах.

Воздух холодный пурпурный проходит из далей,

Вместе с серебряным лунным свеченьем витая,

И из залива ночного – бездонного, синего, ясного

На юго-западе светит, мерцая, звезда золотая

В долах друид над еловыми чащами темными,

Голос эльфийский зовет нас под этими кронами.

И оттого я брожу все еще через тени,

Слышу природу, и видят восторженно очи,

Снова и снова прислушаюсь к жизни растений,

Чтобы испить красоту несказанную ночи,

Полной душа станет, словно глубокая чаша,

Чарами неба наполнится лирика наша.

An Autumn Evening

Dark hills against a hollow crocus sky

Scarfed with its crimson pennons, and below

The dome of sunset long, hushed valleys lie

Cradling the twilight, where the lone winds blow

And wake among the harps of leafless trees

Fantastic runes and mournful melodies.

The chilly purple air is threaded through

With silver from the rising moon afar,

And from a gulf of clear, unfathomed blue

In the southwest glimmers a great gold star

Above the darkening druid glens of fir

Where beckoning boughs and elfin voices stir.

And so I wander through the shadows still,

And look and listen with a rapt delight,

Pausing again and yet again at will

To drink the elusive beauty of the night,

Until my soul is filled, as some deep cup,

That with divine enchantment is brimmed up.

КАК НАДЕЕТСЯ СЕРДЦЕ

Уж год прошел, мой милый, далеко ты

Ушел за грань тоскующего взора…

Чудесный год! Возможно, все невзгоды

Забыл у звезд, согревшись светом скоро

Могучих солнц, за тайной расстояний

Дорогами Плеяд решил пройти

Сквозь белый призрак Млечного Пути,

В огонь обуты странники желаний.

И ты смотрел в бессмертные глаза

Пророков, мучеников, и в провидцах

Увидел Рай, написанный на лицах -

Всю мудрость вечную открыли небеса,

Сынов утра услышал, в самом деле,

С зарею страстно-огненные гимны,

Там в хоры поднимались серафимы,

Их арфы восхитительно летели.

Но думаю, что ты вернешься снова,

Восторг речей хранят глаза и губы,

Честней общенье в памяти былого

Архангельской твоей небесной группы,

Общенье близкое с симпатией земною

Ценней фантазий радужных отныне,

Фиалки слаще, собранные мною,

Чем роза в райских кущах на вершине.

Изысканное утро здесь любое ли,

Ломая серебро над звездным садом,

Отдаст душе пикантных смыслов более

От девственной луны с пятном закатным,

Когда мы смотрим вместе их? Потом

Бродить ты вправе сотнями вселенных,

Но знаю я, что в этих долах бренных

В моей душе единственный твой дом!

As the Heart Hopes

It is a year dear one, since you afar

Went out beyond my yearning mortal sight

A wondrous year! perchance in many a star

You have sojourned, or basked within the light

Of mightier suns; it may be you have trod

The glittering pathways of the Pleiades,

And through the Milky Way’s white mysteries

Have walked at will, fire-shod.

You may have gazed in the immortal eyes

Of prophets and of martyrs; talked with seers

Learned in all the lore of Paradise,

The infinite wisdom of eternal years;

To you the Sons of Morning may have sung,

The impassioned strophes of their matin hymn,

For you the choirs of the seraphim

Their harpings wild out-flung.

But still I think at eve you come to me

For old, delightsome speech of eye and lip,

Deeming our mutual converse thus to be

Fairer than archangelic comradeship;

Dearer our close communings fondly given

Than all the rainbow dreams a spirit knows,

Sweeter my gathered violets than the rose

Upon the hills of heaven.

Can any exquisite, unearthly morn,

Silverly breaking o’er a starry plain,

Give to your soul the poignant pleasure born

Of virgin moon and sunset’s lustrous stain

When we together watch them ? Oh, apart

A hundred universes you may roam,

But still I know I know your only home

Is here within my heart!

В СУМЕРКИ

Тьма наступает в мире, друг мой детства,

Равнину тополя в молчанье окружили,

Зеленых наслаждений наших рощи взяты,

И голоса с холма доносятся чужие.

Дыханье замирает в нашем общем ветре,

Порывов стоны утомленнее и глуше,

Возьмемся за руки и тихо поспешим мы

К тропе знакомой, радующей души.

О, друг мой, улыбаются нам звезды,

Но очень, очень далеко в тиши у края,

И не друзья во тьме знакомые деревья,

И папоротник шепчется, вздыхая.

Мы звуками не сможем поделиться,

Нельзя нам жить у белых мотыльков,

Так поспешим, товарищ маленький, быстрее

К домашним соснам, где жилище и альков.

Мой друг по играм детства, тьма все ближе,

И, мнится, лес теперь идет навстречу нам,

Как смело очень, очень вытянулись тени,

Вперед – назад порхая, словно по волнам!

Ужасна тишина для смеха и веселья,

Тревоги странные не в силах понимать,

Но, друг мой маленький, вреда уже не будет,

Еще один шажок – и нас обнимет мать!

At Nightfall

The dark is coming o’er the world, my playmate,

And the fields where poplars stand are very still,

All our groves of green delight have been invaded,

There are voices quite unknown upon the hill;

The wind has grown too weary for a comrade,

It is keening in the rushes spent and low,

Let us join our hands and hasten very softly

To the little, olden, friendly path we know.

The stars are laughing at us, O, my playmate,

Very, very far away in lonely skies,

The trees that were our friends are strangers to us,

And the fern is full of whispers and of sighs.

The sounds we hear are not what we may share in,

We may not linger where the white moths roam,

We must hasten yet more swiftly, little playmate,

To the house among the pines that is our home.

The dark is creeping closer yet, my playmate,

And the woods seem crowding nearer as we go,

Oh, how very, very bold have grown the shadows,

They may touch us as they flutter to and fro!

The silence is too dreadful for our laughter,

The night is very full of strange alarms,

But it cannot hurt us now, O, little playmate,

One more step and we are safe in mother’s arms!

БИТВА ПРИ ЛОНГ-СУ

Я узник, схвачен и под звездами лежу

Без друга в тяжкой думе,

Свой путь на смерть отсюда прослежу,

Ведь ставки сделаны, мучения в закладе,

Мой смертный долг они с лихвой оплатят,

Я не боюсь! Никто не мог бояться

Из тех, кто бился вместе с Даулаком*,

Пока в сражении молился он и пел

Среди разгула смертоносных стрел,

И на лице пылая, мученика страсть

Расскажет, как он умер!

Мы с радостью за ним последовали в путь,

Любовь была в решении таком,

Хотя с ума сводил его, порою, кто-нибудь,

Но знали мы, что эта ярость не от злобы,