Kitobni o'qish: «Жених со знаком качества, или Летняя форма надежды»
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
* * *
Наши мужчины все делают неправильно. Они истребляют себя прямо у нас на глазах: бегут на рыбалку, на работу, на войну, в науку, в пивную, в гастроном, в политику и… к другим женщинам – что опасней всего. Мы, женщины, недоумеваем: зачем они бегут куда-то, когда мы так в них нуждаемся? Мы с болью в сердце хотим знать: зачем они суетятся, когда рождены любить нас, оберегать, холить, лелеять и восхищаться. Восхищаться, разумеется, только нами, своими женщинами…
Почему они, эти мужчины, так плохо выполняют свое предназначение?
Нераскрытая тайна, вечная загадка…
Мои каждодневные упражнения по «Изучению мужчины» доказали: пока жив на планете хоть один подопытный экземпляр, надежда познать мужчину не умрет.
Предлагаю вам летнюю форму надежды.
Вместо пролога
Тому, кто считает жизнь прекрасной, скажу: так будет не всегда. На самом деле жизнь невыносима. Особенно, когда подыхаешь от одиночества, страха и тоски. И уж совсем она злодейская штука, когда видишь перед собой бездыханное тело человека близкого и нужного как воздух. Вот когда реальность превращается в пытку: еще недавно хмурились эти брови, еще недавно пристально смотрели эти насмешливые глаза, и губы шевелились, выплевывая безжалостные фразы… и вот перед тобой труп.
С незнакомым лицом. С деревянными руками и ногами. Труп!!! Безжизненное тело, равнодушное и чужое… Только что оно по-дружески ненавидело тебя, а теперь лежит безразличное и немое. И карой небесной именно в этот момент осознаешь то, чего не понимал раньше: тело это… Да-да, тело – человек, разве это не одно и то же? Это тело всегда было (было!) родным. Легкое подрагивание бровей, кривая улыбочка, нервные движения длинных и тонких пальцев, падающая на лоб прядь волос – все, на что я так безучастно взирал совсем недавно, сейчас, в эту трагическую минуту, составляет для меня наивысшую потребность. Разум сатанеет от горя, сердце заходится от боли, от жестокого осознания безобразной истины: губ этих и бровей не увижу уже никогда.
Никогда!!! Никогда… Невозможно вдохнуть в бездыханное тело жизнь.
Но есть истина и пострашней: виной тому я сам… Я, смирный, ленивый, законопослушный…
Уму непостижимо, как со мной могло такое случиться? Совсем недавно жил (как все) обычной скучной жизнью: ел, спал, работал, изредка веселился, искал удовольствий, мог предсказать каждый свой шаг, лениво строил планы…
Планы. Планы, планы, планы… Воистину золотые слова: расскажи Господу о своих планах, пусть Всевышний посмеется…
Глава 1
Из Парижа я вернулся в том самом настроении, в каком с оптимизмом взираешь лишь на веревку, желательно уже намыленную. Это был провал. Абсолютный провал.
Абсолютный и позорный. Насмешил весь научный мир. Столп, заваленный мальчишкой.
Я страдал. Душа – разрытая траншея, которую неизвестно когда зароют, потому что трубы все еще не подвезли и подвезут ли никто не знает. Что вдохновило меня на такое затейливое сравнение понятия не имею, но «душа – траншея» сказано очень точно. На конференции душу мою разворотили очень глубоко. Жить совсем не хотелось.
Хотелось запереться в квартире, упасть на диван, на голову – подушку и забыться… Хотя бы на сутки.
Однако отгородиться от внешнего мира диваном и подушкой не удалось. Первой позвонила мать. Непостижимым образом она всегда чует мою беду и, надо отметить, всегда невовремя дает о себе знать. Мать, как пчела на мед, летит на мои проблемы, чтобы лишний раз констатировать какое я ничтожество и как умна она, да заодно дать дельный совет, которым невозможно воспользоваться. Иными словами, мать никогда не упустит случая чтобы окончательно отравить мою жизнь. Я очень ее люблю, но за это порой ненавижу.
– Роби, это ты?
Боже, какой напор! А голос! Сколько в нем превосходства! Всего три слова, а собеседник буквально стерт с лица земли, но перед этим оскорблен и унижен. Так может разговаривать только моя мать.
– Роби! Это ты?
– Да, мама, это я.
Безграничное удивление:
– Ты?!!! Роби!!! Ты?!!! Неужели?!!!
Я вспылил:
– Да, мама, это я! Кто еще может отвечать из моей квартиры? Ты не забыла, твой сын живет один.
– Не по моей вине, – мгновенно парировала мать. – Если бы ты слушал умных людей…
(То есть ее.)
– … то давно уже был бы счастлив, как это делает твоя сестра Кристина.
Я испугался и поспешил сообщить:
– Да-да, знаю, Кристя живет припеваючи со своим бизнесменом. Как сыр в масле катается. Просто устала от счастья, истомилась, о чем ты непрестанно поешь, не за этим ли ты и сейчас позвонила?
– Звоню тебе, чтобы сказать: Роби, ты глупец и неотесанный мужлан, весь в своего папочку.
Мать никогда не лезла за словом в карман; я решил помолчать. Тем более, что говорить вдвоем бесполезно.
– Слава богу, Кристина удалась в меня, – тем временем уже радовалась мать. – Все в ней комильфо. Образованна…
(Будто я неуч. Или доктор наук для нее мало?)
– … красавица…
(Будто я урод.)
– … умница…
(Будто я дурак.)
– … никогда своего не упустит…
(Да-а, здесь мне до нее далеко. И всем далеко. Кроме матушки, разумеется. Эти две особы – мои ближайшие родственницы – даже Иисуса Христа считают своим.
Весь Мир – их собственность – им же остается только прикидывать как всем этим выгодней распорядиться. Как подумаю откуда я взял свои гены… Нет, кажется, я точно повешусь.)
– Поэтому, Роби, я за Кристину спокойна, чего не могу сказать о тебе. Никогда и ни в чем не добьешься успеха. Господи, ну почему ты у меня такой пентюх? – трагическим вопросом задалась мать и тут же огорошила меня ответом: – А все потому, что плохо соображаешь. Просто удивительно как с такими дрянными мозгами ты угодил в науку. Кстати, почему ты не хвастаешь? Как прошла конференция?
Мне сразу расхотелось вешаться – захотелось застрелиться, так намного быстрей.
– Роби, как прошла научная конференция? Отвечай! Почему ты молчишь?
– Конференция прошла нормально, мама.
Сказать о провале у меня не хватило духу, но если она начнет расспрашивать, придется признаться. Даже представить не могу что тут начнется, я этого не переживу. Вот когда я порадовался, что матери (если зрить в корень) нет дела до меня – она с энтузиазмом продолжила петь дифирамбы Кристине.
– Девочка младше тебя на десять лет, но уже добилась всего: дача в Переделкино, вилла в Испании, квартира в Лондоне, квартира в Москве… Да нет, уже три квартиры в Москве и в Нью-Йорке квартира, в придачу яхта, автомобили…
Мать вдохновенно перечисляла, а я окончательно затосковал. Поскольку муж сестры и в самом деле даром время не терял, то Кристина добилась многого.
Перечислять можно долго; я с тоской оглянулся на подушку, понимая, что если не застрелиться, то вздремнуть вполне успею. Но как бы не так: неожиданно мать оставила в покое Кристину и переключилась на меня.
– Роби! – изумленно закричала она. – А почему ты дома? Ты же должен быть в Париже!
Мне сразу расхотелось спать, зато снова захотелось застрелиться.
– Если я должен быть в Париже, то почему ты мне звонишь? – оттягивая ответ, поинтересовался я.
Мать не стала выходить за пределы своей логики.
– Потому что я всегда тебе звоню, – сказала она и прикрикнула: – Роби, ты мне зубы не заговаривай! Отвечай, почему ты не в Париже?
– Мама, я вернулся.
– Вернулся? На целых три дня раньше? Из Парижа?
В ее понимании это непростительная глупость.
– Да, мама, да, – подтвердил я.
Приговор последовал незамедлительно:
– Роби, ты сошел с ума! Все нормальные люди под любым предлогом стараются затянуть загранкомандировку. Чем плохо разгуливать по Парижу за счет государства?
Что может быть прекрасней? Ты же, рохля, мчишься домой, будто здесь тебя ждут радости: жена и дети. Толпа детей… И это мой сын! Нет, это невыносимо! А все твой папочка! Будь проклят день когда я…
– Мама, я привез тебе подарки.
– Что?!
– Подарки.
– Роби, – ее голос стал слаще патоки. – Роби, мальчик мой, иногда ты бываешь трогательным. Нам надо срочно увидеться. Ах, как жаль, что у меня массажистка. И маникюрша вот-вот явится. Никак не могу приехать. Роби, сынок, ты не мог бы заглянуть к своей бедной мамочке?
– Когда?
– Разумеется сегодня. Понимаю, ты занят, но я так соскучилась. Загляни, золотко, хоть ненадолго. Твоя мамочка так одинока.
Осознавая неизбежность, я по-привычке впал в сомнения:
– Не знаю, только вошел в квартиру…
– Роби, милый… Кстати, в вашем доме нет воды. Ты уже видел траншею?
Ах вот откуда взялось это сравнение: душа-траншея! Оказывается я заметил это безобразие под окном. Еще бы, разрыли всю улицу.
– Роби, тебе необходимо помыться с дороги. Приезжай, сынок, примешь ванну, выпьешь кофе…
Спорить было бесполезно. Я обреченно вздохнул:
– Ну хорошо, мама, так и быть, чуть позже приеду.
– Когда?
– Ближе к вечеру.
– Ах, молодчина! Роби, дорогой, жду тебя через двадцать минут.
– Мама, я не успею…
– Никаких возражений, слышишь, уже ухожу, как думаешь, куда?
Господи, о чем она спрашивает: знает сама, что может уйти куда угодно, не взирая на болячки и возраст.
– Понятия не имею, – избегая проблем, ответил я.
– Так знай: пошла набирать тебе ванну и варить кофе, мой неблагодарный сын. Да, Роби, смотри не забудь подарки.
– Я не самоубийца.
Хотя, жить окончательно расхотелось. В сорок пять лет не уметь совладать с мамочкой! Как она меня воспитала? Как ей это удалось? Ей бы работать дрессировщицей в цирке, если бы она вообще когда-нибудь хотела работать.
Я начал собираться. Воды действительно не было. Выглянул в окно – черт, перед домом траншея. Тогда я еще не знал какую необычную роль она сыграет в моей жизни. Тогда я переживал лишь о том, что теперь в доме долго не будет воды. От этих мыслей меня отвлек телефонный звонок, на который я не обратил внимания. Для нашей страны рядовые слова.
– Ну че, попал, козел? – интересовался противный голос с блатнецой. – Или ще не понял?
– Ошиблись номером, – сказал я и бросил трубку.
И телефон опять зазвонил. Но это был уже мой старый друг и коллега Виктор Заславский – щеголь, бабник, гурман и отчасти профессор. Баловень судьбы, счастливчик, у которого все самое-самое: самая красивая жена, самая умная дочь, самые высокие доходы, самая трехэтажная дача и самая блестящая карьера. К таким обычно тянутся. Таким обычно завидуют. Все, кроме меня. Нет, вру: я тоже завидую. У него есть то, что мне необходимо и чего нет у меня: прекрасная жена. Мария дивная женщина: красивая и добрая. Согласитесь, редкое сочетание.
Судя по всему, Заславский уже знал о моем провале. Великодушно начал успокаивать, – настоящий друг.
– Роб, ерунда, не принимай близко к сердцу, ты не в чем не виноват.
– А кто виноват? – сухо поинтересовался я, достойно собираясь ограничиться одной этой фразой, но как бы не так. Меня прорвало.
– Столько лет биться, – с чувством закричал я на Заславского, будто он в чем-то проштрафился. – Тебе этого не понять, ты себя ничего не лишал. У тебя есть все, ты везде баловень, даже в науке. Ты жил. А я бросался грудью на амбразуру. Что у меня за судьба? Столько лет лишать себя отдыха, нормальной жизни, жены, детей… Открою тебе секрет: я мечтаю о сыне. Да-да, еще мечтаю, хотя в моем возрасте сына давно пора бы воспитывать, свой опыт передавать, свою мудрость.
Впрочем, мудростью от меня и не пахнет. Я дебил! Не возражай! Настоящий дебил! А кто же еще? Подумай сам: столько лет всецело отдаваться делу, чтобы потом узнать: кто-то решил эту проблему раньше тебя. Решил мимоходом. Какой-то мальчишка. Ветреник. Легко. Играя.
В общем, я был не в себе, разошелся как баба. Заславский (настоящий друг) не обижался, молчал, понимал, как мне горько. Мне вдруг стало стыдно, я взял себя в руки и печально спросил:
– Знаешь сколько ему лет?
– Знаю, двадцать шесть, – виновато пробубнил Заславский.
– Виктор, а мне сорок пять. И весь мой труд полетел к черту. Все кончено. Я бездарь. Я бросаю науку.
Виктор испугался:
– Роб, ты что там задумал? Не дури! Сейчас же еду к тебе!
– Не трудись, уже исчезаю.
– Куда?!!!
– Везу матушке подарки.
Заславский вздохнул с облегчением, буркнул «созвонимся» и повесил трубку.
Я обхватил голову руками и сколько так просидел не знаю. До позора на конференции никогда о жизни своей не задумывался: просто делал дело и был вполне доволен. Да и времени на раздумья не хватало: работы непочатый край. Теперь же, когда выяснилось: весь труд в песок, вся жизнь – даром, поневоле задумался.
Окинув мысленным взором прожитые годы, я ужаснулся. Как бесцветен, как скучен мой быт и как бесперспективен. Мне сорок пять, а за плечами одни неудачи. Развод с любимой женой, тоска. Я до сих пор ее люблю, но всегда был так занят, что осознать это времени не нашел. Люблю ее, а сплю с другой. Светлана, конечно, хорошая женщина, но…
Вспомнив Светлану, я поморщился. Наши встречи давно обязаловка…
На самом деле я одинок: нет семьи, нет детей. О, Господи, как я хочу сына! Еще успел бы его воспитать. Нет, я не могу так бездарно тратить свое личное время… Но как пойти на разрыв? Не хватает духу… Что же делать? Влачить это жалкое существование?
К тому же у меня с ней уже проблемы, обычные мужские трудности, естественные для моего возраста. Из отношений исчезла новизна, появилась обыденность.
Обыденность без любви страшная штука. Тем более, что я давно утратил юношескую гиперсексуальность. Теперь каждый раз задаешься вопросом: а буду ли я на высоте?
Женщины вообще не подозревают о мужских бедах, о нашей зависимости от здоровья, от настроя, эмоционального состояния. Им кажется, что мы всегда готовы. Чуть что не так, сразу приговор: не мужик. Или еще хуже: импотент. Женщины так поверхностны потому, что им все легко достается. У них одна забота: найти путевого мужика, остальное – его проблемы. Было бы проще, встречайся мы реже, но Светлана настойчива. Обижается. Наши встречи давно не приносят радости, так зачем же…
А что мне приносит радость?
…
Неужели только работа?
А результат?
Я пришел к выводу, что удар был бы меньшим, имей я личную жизнь, а не только науку. Слишком уныло и спокойно живу, без праздников и эмоциональных всплесков, без событий. Моя четырехкомнатная квартира, рассчитанная на большую семью, превратилась в монашескую келью. Она месяцами не видит людей. Я тенью брожу по огромным комнатам и дичаю. Телефон молчит. Я одинок и, похоже, уже полюбил свое одиночество. Видимо, это в моей натуре. Я сухарь, потому и ушел с головой в работу. Надо же чем-то себя, унылого, занять. Чем так жить, лучше действительно застрелиться…
Бог знает до чего я додумался бы, но раздался звонок. Это была мать.
– Роби! Ты еще там? Это безобразие!
Я подскочил как ужаленный:
– Иду, мама, точно иду.
Уже собирался покинуть квартиру, уже взялся за дверную ручку – и снова звонок. На этот раз Варвара Заславская – дочь Виктора и Марии, восемнадцатилетняя симпатичная особа…
Как я завидую им, этим Заславским! Будь у меня такая дочь… Да-да, я согласен на дочь, на прелестную милую крошку. Еще успею ее воспитать. До возраста Вари. С Варей мы очень дружны, изредка она ко мне заходит, доверяет свои девичьи секреты, просит у меня, дебила, советов. Учитывая какой в моей жизни бардак, очень рискует. Впрочем, я для нее не авторитет, а, скорее, подруга. Отношения наши весьма демократичны: мы всегда были на ты…
На этот раз Варвара рыдала:
– Роб, я не переживу! Это конец! Конец! Он меня бросил! Бросил! Я еду к тебе!
Ей нетерпелось поплакать на моем плече.
– Варя, очень жаль, но я ухожу.
– Куда?
– К матушке.
– А-аа, – разочарованно протянула Варвара.
У нее сразу отпали вопросы.
Едва нас разъединили, как снова раздался звонок. «Мать меня убьет,» – подумал я и поднял трубку. Это была Мария Заславская – жена Виктора. Я думал она начнет соболезновать мне по поводу провала или начнет жаловаться на горе Варвары, но Мария заговорила о другом.
– Роберт, – очень странным голосом сказала она, – нам срочно надо встретиться. Я еду к тебе.
– Что случилось? – взволновался я. – Что-то с Виктором?
– Нет.
– С Варей?
– Нет.
Я растерялся:
– А с кем?
– Со мной.
Я вздохнул с облегчением. Что может случиться с разумной, опытной, обстоятельной и правильной сорокалетней женщиной? Учитывая, что Мария никогда нигде не работала и всецело посвятила себя семье, члены которой мне только что досаждали, я успокоился вдвойне и сказал:
– А нельзя ли перенести твой визит на вечер? Я еду к маме.
– Да, конечно, – сразу согласилась Мария и, не прощаясь, повесила трубку.
Но телефон тут же зазвонил опять. «Ну теперь мать точно меня убьет!» – подумал я и ошибся, это была Светлана. Видимо Заславский ее уже известил о моем провале, по-дружески взял самое неприятное на себя. Светлана начала с напором:
– Роберт, я понимаю как тебе сейчас нелегко, но вынуждена сказать, – и она замолчала.
«Просто дурдом какой-то, – подивился я. – Неужели это мне каких-то полчаса назад так не хватало эмоций и событий?»
– Света, может скажешь потом?
– Почему?
– Я вообще-то спешу.
– Куда?
– К матери. Она меня ждет давно.
– Очень хорошо, – почему-то обрадовалась Светлана. – Значит надо сказать прямо сейчас, пока тебе тяжело. Потом будет еще хуже.
Я испугался. Что за странные речи? Что она там придумала? И как всегда невовремя. Не хватало мне дополнительных проблем. Ох уж эти женщины!
– Хорошо, Света, раз собралась, то говори, не тяни резину. У меня уже сердце не на месте. Кстати, сегодня мы не сможем с тобой увидеться, – пользуясь моментом, на всякий случай решил предупредить я.
– Да-да, конечно, – согласилась она и замолчала.
Мне стало стыдно, по обычаю начал подлизываться:
– Светик, не обижайся. Если бы я приехал вовремя и в Париже все прошло бы удачно… Ты уже знаешь о моем провале?
– Увы, да, мне Заславский сказал.
– Как видишь, я не на коне, хвастать нечем. Будь я героем, то конечно же сразу бросился бы к тебе, но сейчас, когда… С таким настроением… Разрушилось дело моей жизни… Я растерян… Но подарки тебе привез. Если хочешь, можешь забрать, пока я буду у матери. Только прошу, меня не дожидайся. Я устал, скверно настроен, зол, грязный к тому же. Кстати, в доме нет воды. Под окном разрыли траншею…
Вдруг я с удивлением заметил, что уже довольно долго говорю и никто меня не перебивает. Случай невиданный. Не могла же она так сильно обидеться. Или связь прервалась? О, как я был прав насчет нашей связи.
– Алло, Света, ты где?
– Я здесь, Роберт.
– А почему молчишь?
– Слушаю.
– Нет, ты сегодня удивительная. Она слушает. Слушает и ничего не хочет сказать. Что ты обо всем этом думаешь?
– О чем?
– О том, что я только что тебе говорил!
– Ты прав…
Я похолодел:
– Прав?
– Ну да.
– Прав да и только? И никаких комментарием не появилось у тебя?
– А какие здесь могут быть комментарии? Ты подавлен, устал, хочешь побыть один. Это нормально.
– Конечно, но ненормально это слышать от тебя. Ты не заболела?
В трубке раздались всхлипывания.
– Света! Ты плачешь?
– Нет, – сказала она и разразилась рыданиями.
Я занервничал: мать меня убьет. Ну почему так всегда: как только дам ей слово, на пути его исполнения сразу вырастают непреодолимые препятствия? Я буду последней скотиной, если не увижусь теперь со Светланой. Я представил ее, убитую горем, маленькую, беззащитную, с детски оттопыренной губой. Она всегда ее оттопыривает, когда плачет. Вдруг вспомнил, что благодаря мне она плачет часто…
Какая же я скотина!
Хм, скотина? Пожалуй, да, но не надо ей знать об этом. Женщин это портит. О чем об этом?
О том, что я скотина, и о моем прозрении. Да, надо прятать чувство вины. Посыпать голову пеплом, это не в моих интересах.
– Ну хорошо, – вздохнул я, – терпеть не могу женских слез, поэтому перестань плакать. А еще лучше, приезжай ко мне, я тебя успокою.
То, что услышал в ответ, казалось невероятным. Клянусь, не поверил своим ушам.
– Роберт, я не приеду, – пропищала Светлана и снова горько-горько заплакала.
– Да почему ты плачешь, черт побери! – завопил я, приходя в ярость.
– Мне тебя жалко.
– Ах вот ты о чем, – смягчился я и принялся ее успокаивать. – Не горюй, ерунда. Этот юнец случайно нащупал то, над чем я бился всю жизнь. Я считал себя выше Эйнштейна, и бог меня наказал. А юнцу повезло. В науке иногда так бывает, но я не сдамся. Теперь жалею, что не остался до конца конференции и не прослушал все доклады. Но ничего, дождусь публикаций и тогда станет ясно…
– Роберт, родной, мы больше не увидимся.
– Да-да, конечно, дорогая, как хочешь, всем станет ясно, что рано меня списывать. То, что там изображал этот выскочка, этот сопляк, лишь начало проблемы, вершина айсберга. Я уверен, он сам не подозревает о чем идет речь…
– Роберт, ты не понял, я от тебя ухожу. Ты меня слышишь?
Я слышал только себя, я был в запале, что происходило всегда, когда речь заходила о моей работе.
– Да понял я, все понял, ты куда-то уходишь, но Света, это еще не все. Я уязвлен, но не думай, что сломлен. Я не бездарь и докажу это. Все брошу, отправлюсь в деревню и вот тогда, в тиши-уединении закончу свой труд. Вот тогда и посмотрим. Кстати, ты поедешь со мной в деревню?
Она вновь зарыдала:
– Роберт, прости меня, прости…
«Не поедет,» – с облегчением констатировал я и решил ее успокоить:
– Ну-у, не стоит так убиваться. Если ты не можешь, я отправлюсь один, а ты будешь меня навещать, привозить мне новости и продукты.
Она вдруг разозлилась:
– Роберт! Что ты за мужчина? От тебя даже уйти по-человечески не возможно! Битый час тебе твержу, что у меня другой, а ты даже слушать не хочешь. Так увлечен собой!
– Что-оо?!! Другой? Кто другой?
Светлана почему-то расхохоталась. Нервно и зло.
– У меня другой мужчина, болван. И пошел ты к черту со своими продуктами. Пускай их возит другая дура! Если такую найдешь!
И она бросила трубку. И, конечно же, телефон зазвонил опять.
– Бегу, мама, бегу! – в ужасе закричал я, но это была не мама.
– Роб, это снова я, – грустно поведал Заславский. – Может все же встретимся? Тебе Светлана звонила?
– Да, – на автопилоте, не осознавая происходящего, ответил я. – Виктор, она только что звонила.
– И что говорила?
– Что у нее другой мужчина. Болван.
– Кто? – удивился Виктор.
– У нее болван, – свирепея, пояснил я. – Разве Светка может найти другого?
Заславский смущенно усмехнулся:
– Ну-у, болван, все же, наверное, ты. Во всяком случае она-то уж точно тебя ввиду имела, но ты, Роб, не переживай. Я в курсе. Мне кажется, там все несерьезно. Нет, она-то как раз думает, что все очень серьезно, мы с ней разговаривали, она на подъеме, но мой опыт… Короче, Светлана скоро к тебе вернется, я уверен.
– Что-ооо?! – взревел я так, что сам не узнал своего голоса. – Вернется? Да на кой ляд она мне нужна такая?
Заславский, похоже, не слушал меня.
– Вернется-вернется, – продолжал заверять он. – Вероятность: сто процентов. Роб, не возражай, ты оторвался от жизни с этой наукой, но я знаю женщин. Светка любит тебя, только тебя…
– Но я ее не люблю! – завопил я.
– Это ты так думаешь, – просветил меня Заславский. – А на самом деле все по-другому. На самом деле ты к ней привык. Привычка страшная сила. Да это и хорошо. Сам понимаешь, в твоем возрасте…
– Мы ровесники, – напомнил я.
– В общем да, но я – дело другое, – не согласился Заславский. – В сексе главное – не потерять форму, а для этого надо чаще тренироваться. Все как в спорте.
– Иди ты к черту! – взорвался я и, чтобы поставить точку, признался: – Я люблю свою жену. Понимаешь, до сих пор люблю.
– Похвально, но жены-то как раз и нет под рукой, уже лет двадцать, поэтому придется ограничиться Светланой. Ты мужчина, тебе нужен регулярный секс, даже в твоем возрасте…
– Мы ровесники.
– Ничего, Роб, я не обижаюсь, сейчас главное, не наделать глупостей. Ты остынь и подумай, она классная баба, лично мне нравится ее фигура. А грудь. Ты хоть заметил какая у нее грудь?
«Он что, издевается? – удивился я. – Сватает мне Светлану, которая только что сбежала!»
Захотелось съездить по его гладкой холеной физиономии. Но физиономия была далеко, и я с жаром начал его убеждать как давно мечтал о разрыве, и как мне в тягость эта Светлана, и как я хочу жениться, хочу ребенка: мальчика или девочку – все равно… Но чем больше я его убеждал, тем меньше он в это верил. Я и сам уже не верил, но не отступал. Так продолжалось до тех пор, пока не зазвонил мой мобильный, который совсем нечасто звонит.
– Роби, ты сошел с ума! – разъяренно констатировала мать.
– Еду, мама, уже еду.
– Если ты в довершение забудешь подарки, – прошипела она, – то сам черт тебе не позавидует!
Что можно противопоставить такой угрозе? Счастлив тот, кого не знает моя мама.
Прихватив подарки, я помчался с одной только мыслью: в деревню! В деревню! Сегодня же закажу билеты!
