Kitobni o'qish: «Пять рассерженных жён»

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Вместо пролога

Эта необычная, немного странная, немного страшная и местами смешная история – история трагической гибели потрясающе к жизни ленивого, презрительно к политике равнодушного любителя много пожрать и долго поспать, который так толком и не понял, что существование его внезапно оборвалась, к его же счастью…

В общем, это история трагической гибели моего знакомого… кота.

Глава 1

В тот день я получила потрясающе приятное известие: издательство запросило мою фотографию. Цветную. Для обложки. И не такую, как требовалось прежде – строгая поза, никаких улыбок, дабы не осквернять своим легкомыслием читательского представления о писателе.

Признаться, мне всегда было обидно: неужели в глазах редактора я столь безнадёжная дура, что мне не позволяют даже улыбнуться так, как я это привыкла делать с детства – во весь рот. Почему я должна морщить лоб и сдвигать домиком брови, демонстрируя ум, который в женщине мне глубоко противен. Мужчины изобрели этот ум, пусть они его и изображают, а я должна изображать красоту. Разве это не приятней?

Слава богу, на этот раз я могла себе позволить гораздо больше и несказанно обрадовалась. Я уже представляла себя во всевозможных позах на фоне бассейна, в купальнике…

Или нет, ещё лучше, без него. Да, пусть видят, какая у меня фигура, пусть оценят…

Стоп. Кто мне позволит? Это все-таки обложка книги. Детектива. Хоть все эти детективы и жуткая порнография, но все же книга не «Плейбой», чтобы там печатать мою обнажённую фигуру. Боюсь, издатель этого не поймёт. Боюсь, он даже не захочет понимать…

Но зато как поняли бы это мои читатели. Особенно мужчины, если таковые есть среди них. А если нет, они тут же, увидев меня без купальника, ну прямо тут же у меня появятся…

И возможно тут же у меня возникнет какой-нибудь свеженький роман…

Я имею ввиду настоящий, с живым мужчиной… Хотя, таких сейчас мало.

Однако, как мне, оказывается, не хватает свежих впечатлений. Порой я просто жалею, что внезапно обзавелась ребёнком и вот-вот обзаведусь постоянным мужем.

Не перестаю удивляться, как выживают несчастные замужние женщины. Как им это удаётся? И ещё моя подруга Маруся с детства мечтает выйти замуж. Поразительно, но с этой мечтой она не расстаётся и сейчас. С этой мечтой она благополучно дожила до сорока с лишним, так ни разу её не осуществив. Мечта от этого лишь обрела силу. И после этого Маруся хочет, чтобы я признала, что у неё есть разум. Я и замуж ещё толком-то не вышла, а жизнь моя уже стала излишне стерильна и безмерно утомительна. Насколько приятней иметь романтические отношения…

Ещё приятней их менять, время от времени. О, где они, эти мужчины? Эти высокие и сильные с огромным… Нет, с безграничным чувством любви, готовые меня взять и…

И…

И… швырнуть в пылающий костёр страсти… Увидев на обложке книги мою фотографию, они тотчас воспламенятся и…

И я унеслась своими мечтами далеко-далеко в будущее, представляя все вытекающие из обложки последствия: вот письма, письма, признания в любви, много признаний, вот я, окружённая толпой поклонников, и все они буквально влюблены, влюблены, а я прекрасна, прекрасна… Я так прекрасна…

Несмотря на возраст, порой ещё это возможно… Если хорошенько выспаться, а перед этим с недельку поваляться на диване перед телевизором на свежем воздухе в саду…

Господи, что я мелю. Какие-то невообразимые вещи. В саду смотреть телевизор невозможно. Он плохо показывает. Да и соседи на нервы действуют. Какая уж тут красота.

Но я не об этом. Всего лишь хотела сказать, что была я в тот день на подъёме. Получила прекрасную новость и заслуженно радовалась ей. Но так всегда, если вдруг придёт радость, то тут же должна случиться какая-нибудь пакость, призванная эту радость омрачить. Если кто-нибудь скажет, что у него бывает по-другому, я в лучшем случае не поверю. А в худшем… Впрочем, нетрудно догадаться, что я сделаю в худшем случае.

Короче, не успела я бурно нарадоваться, как ожил телефон. Я схватила трубку, прижала её к уху и услышала противный голос Тамары:

– Мама, это я.

Только не подумайте, что Тамара – моя дочь. Боже упаси! К тому же она старше меня на целых несколько месяцев, и уж не буду говорить о том, как она выглядит. И это после всех её подтяжек. Бедняга и сама это понимает и от зависти сходит с ума…

Впрочем, никто её не насилует, сама выбрала себе такую жизнь, так пускай не жалуется. С этим своим бизнесом она совсем захирела. Теперь все, что она зарабатывает, идёт на косметические операции, но я не об этом. Я о том, почему Тамара называет меня Мамой. Да и об этом не стоит, просто так повелось. Женщины – одно слово. Что вы хотите? Тот, кто имеет подруг, легко меня поймёт. Вот, Маруся (ещё одна подруга) меня вообще называет старушкой, а я в ответ считаю её уродом, но тщательно это скрываю. Передать не могу какое удовольствие я получаю, когда Маруся просит моего совета в выборе одежды. Чем хуже она выглядит, тем больше я её хвалю. Впрочем, здесь я не оригинал. Многие поступают так же.

Так вот, с самой середине моего ликования материализовалась Тамара. Она была взвинчена и прямо-таки источала плохое настроение.

– Мама, это я, – сказала Тамара и тут же добавила: – Иди ты в задницу!

Как прикажете на это реагировать? Сижу, радуюсь, никого не трогаю, и вдруг звонят и посылают черти куда. Я уже собралась возмутиться, сожалея, что по телефону нельзя это сделать столь эффективно, как живьём, но Тамара успела пояснить ангельским голоском:

– Мама, милая, это я не тебе, – и тут же добавила, изрядно зверея: – Сам идиот! Ты сейчас выпросишь себе на жопу приключений! Моё терпение вот-вот лопнет!

– Моё тоже! – засвидетельствовала я. – Столько грубостей, мой редактор этого не одобрил бы, и впервые в жизни я с ним была бы согласна. Безобразие! Я только что находилась в мечтательном настроении и была готова на бог знает какие подвиги… И тут вторгаешься ты с какой-то жопой. И с кем ты там разговариваешь, если ты, конечно, позволишь спросить?

– С Даней, – рявкнула Тамара.

Я могла бы догадаться сама, потому что Даня – нежно любимый муж Тамары.

– Почему бы тебе сначала не поговорить с ним, а уж потом не позвонить мне? – поинтересовалась я. – Если ты решила собрать в одну кучу все, что тебе дорого, так знай, ничего хорошего (как правило) из этого не получается.

– Я знаю, – едва не рыдая сообщила Тамара, – но Даня поднял голос протеста.

– По какому случаю? – изумилась я, прекрасно зная, что Даня в последние годы ест из рук Тамары, причём ест с аппетитом, и аппетит его растёт катастрофически, так о каком протесте может идти речь?

Кстати, боюсь, он уже ест не один. Пока Тамара гробит здоровье на благо своего бизнеса, снедаемый бездельем Даня вполне может обзавестись любовницей. Не хочу расстраивать Тамару, но я уже видела его однажды рядом с длинноногой блондинкой лет двадцати. Правда это было в очереди за билетами на футбол, но кто его знает.

– Ах, Соня, я не знаю что делать, – горестно сообщила Тамара. – Даня восстал! Он не хочет пускать меня на день рождения Прокопыча.

Просто удивительно как этот эгоист Даня столько лет пускал мою Тамару на день рождения Фрола Прокофьевича. Учитывая то, что Фрол Прокофьевич первый муж Тамары, это удивительно вдвойне.

– Ты сейчас где? – спросила я у Тамары, имея на неё кое-какие виды.

– На работе.

– До сих пор? – изумилась я.

– До сих пор, – со вздохом призналась она. – Ты же знаешь, как трудно оторваться от коллектива: пока не затрахают, не отпустят.

– Надеюсь, ты говоришь в переносном смысле.

– К сожалению, да, – ответила Тамара. – А тут ещё и Даня взялся пудрить мозги. Боже, как он протестует!

– Даня припёрся протестовать к тебе на работу? – поразилась я.

– Да нет, он-то как раз дома и протестует по телефону.

– Так отключи его и дело с концом, – посоветовала я.

– Уже отключила, но на душе скверно. А на день рождения Прокопыча я все равно пойду. Пропускать это мероприятие не намерена. Пусть Даня хоть удавится, но традиции я не нарушу.

– Не надейся, он не удавится, – заметила я.

– Я тоже так думаю, – уже гораздо бодрей согласилась Тамара и с напором продолжила: – Соня, ты должна помочь мне выбрать подарок.

Каждый год Тамара дарила Фролу Прокофьевичу белую рубашку и каждый год к этому ответственнейшему акту она привлекала меня. Пользуясь нашей дружбой, она заставляла меня сначала долго курсировать между прилавками всевозможных магазинов, эту рубашку выбирая, а потом под угрозой обид тащила на сам день рождения эту рубашку дарить.

Неприятность положения усугублялась тем, что дни рождения Фрола Прокофьевича, как правило, проходили очень скандально и заканчивались слезами всех приглашённых, исключая лишь меня и самого Фрола Прокофьевича.

На этот раз я присоединилась к Дане и восстала.

– Нет уж, – воскликнула я. – Обойдёшься без меня. Ни за что не пойду ни покупать подарок, ни на день рождения! Даже и не проси!

Я восстала не просто так, а с умыслом, поскольку положила глаз на Тамаркиного кота, которого она любила пуще Дани. Я знала, что Тамарка мне на истязание своего кота не даст ни при каких обстоятельствах, но все же пыталась эти обстоятельства нащупать.

– Ну Мама, дорогая, – взмолилась Тамарка. – Ну почему?

– У меня своих дел по горло, – отмахнулась я. – Вот если бы ты на один день дала мне своего кота, тогда бы я ещё подумала.

Тамарка пришла в ужас.

– Что?! Моего кота?! Зачем он тебе?

– Всего лишь хочу с ним сфотографироваться, – невинным голоском сообщила я.

– Представляю, что ты с ним сделаешь! – ещё больше ужаснулась Тамарка, которой прекрасно известны полёты моей фантазии. – Нет, кота я не дам! Об этом не может быть и речи! Я люблю его больше жизни! Он единственный, кто действительно любит меня!

Мне стало обидно, и я возразила.

– Глупости, – с жаром воскликнула я, – я люблю тебя гораздо больше, просто подводит язык, а кот молчит, и ты ему веришь, а он любит только пожрать, ну, и ещё то, что он обычно лижет и все, связанное с этим же. Больше у него в этой жизни интересов нет, не обольщайся. Он совершенно бездарнейшая личность, но мне может очень пригодиться. Так что давай сюда кота, и хоть сегодня же отправимся выбирать Фролу Прокофьевичу его законную рубашку.

Казалось бы, что я такое ужасное сказала, Тамарка же моя словно взбесилась.

– За кого ты меня принимаешь?! – завопила она. – Мама, ты просто дура, если надеешься, что я хоть на секунду доверю тебе своего кота!

– Да брось ты, – возмутилась я, – ни для кого не секрет, что твой Даня, этот враг всего живого, каждодневно бьёт несчастного кота смертным боем.

– Даня?! Бьёт моего кота?!

Похоже, Тамара была безутешна.

– Да, Даня. Лупит твоего кота нещадно, и я Даню не осуждаю, потому что (благодаря тебе) это единственное его занятие. Нельзя же так калечить мужика. Мужчина создан для каторжного труда, а ты положила его на пуховые перины, вот он на коте свою агрессию и вымещает. Сколько раз заходила к тебе, всегда натыкалась на одну и ту же сцену: немилосердное избиение кота. И не только я. Весь город уже обсуждает эту тему. Куда только смотрит общество защиты животных, если у нас такое есть.

Тамара потеряла дар речи. Я, пользуясь этим, продолжила:

– Если бы ты действительно любила кота, то не задумываясь отдала бы его мне. Бедняга хоть отдохнул бы от побоев. И вообще, поражаюсь твоей неблагодарности. Я выступаю с таким выгодным для тебя проектом, а ты гоношишься.

Заслышав о проекте, Тамара мгновенно пришла в себя.

– Что ты имеешь ввиду? – озабоченно спросила она.

– Ну как же, твой кот в паре со мной будет выступать перед многочисленной аудиторией.

Зачем я, спрашивается, это сказала. Кто меня за язык тянул. Только что успокоившаяся Тамара, окончательно взбеленилась. Боже, какие она извергала из себя ругательства! Я выслушала их с присущей мне невозмутимостью и сказала:

– При чем здесь цирк? Только в твою сумасшедшую голову может придти такая идея. Если твоему коту и место в цирке, так только в номере «Чудо ожирения». Он потому и способен переживать Данины побои, что жиром заплыл. Я имею ввиду совсем не ту аудиторию. Речь идёт о моих читателях. Со дня на день в печать отправится мой новый детектив, а я до сих пор не отнесла в издательство свою фотографию. И что за жадность? Я всего лишь хочу с твоим котом сфотографироваться, а ты уже столько шуму подняла. Ты гордиться должна, что я хочу показать всему свету твоего ожиревшего кота. На мой взгляд, это очень выгодный для тебя проект. Я потом подарю тебе свою книгу, ты будешь её показывать всем своим партнёрам и говорить: «А вот мой кот! На обложке!» Чем это плохо?

Тамара призадумалась, видимо идея ей понравилась.

– А почему ты собралась фотографироваться на обложку с котом? – спросила она.

– Потому что детектив пойдёт в иронической серии, а там нужно что-нибудь этакое, смешное. А что может быть смешней твоего кота? Я же со смеху всякий раз падаю, когда вижу, как он пытается ходить.

Принимая во внимание Тамаркины чувства, это было жестоко. Да и глупо насмехаться над беззащитным предметом её любви, и тут же пытаться завладеть этим предметом, но Тамара почему-то моей колкости даже не заметила. Она была озабочена другим.

– Мама, – воскликнула она, – тебя печатают в ироническом детективе? Это правда?

– Правда, – не без гордости подтвердила я и с важностью добавила: – В твёрдой обложке.

– Поверить не могу! Они сошли с ума! Ведь все знают, что ты абсолютно не умеешь шутить, ты глуха для юмора.

– Я и не шутила, – призналась я. – Писала совершенно серьёзно. До сих пор не пойму, почему им это показалось смешным. Да какая разница. Раз печатают, значит сочли нужным, сейчас речь идёт о твоём коте. Даёшь ты мне его или нет?

– Даже не знаю, Мама, – ответила Тамара, но в голосе её уже чувствовалось сомнение. – А ты его кормить не забудешь?

– Нашла о чем беспокоиться. Если и забуду, ему это только на пользу пойдёт. Зачем ты его так раскормила? Ему же не в сумо выступать. И потом, ты так волнуешься, будто я его на месяц забираю. Я сама на это не пойду. Не могу сказать, что не люблю животных, но с некоторых пор заводить опасаюсь: они у меня почему-то дохнут, – призналась я.

– Может как раз потому, что ты их регулярно забываешь кормить? – предположила Тамара.

– Вполне возможно, – согласилась я. – Но я и сама, порой, забываю поесть, такая напряжённая у меня жизнь. Покой мне только снится! Если бы не мой Астров… Ну да ладно, не о том речь. Так даёшь ты кота или нет?

– Даю, – решилась Тамара. – Но мы идём по магазинам и на день рождения.

– В таком случае к коту дашь и ключи от своей дачи, – тут же затребовала я. – Буду фотографироваться на фоне твоих колонн.

– Ну это уже слишком, – возмутилась Тамара.

– Глупая, вместе с котом на обложку попадёт и твоя дача. Соглашайся.

Тамара опять призадумалась.

– Да? – в конце концов спросила она. – Моя дача? Попадёт на обложку?

– Именно, – заверила я. – Фотографироваться в собственно квартире – это мещанство, а твоя дача вполне сойдёт за Колонный зал.

– Хорошо, я согласна, – окончательно сдалась Тамара.

Утром следующего дня она была уже у меня. Сразу же вручила моему Астрову ключи от дачи, чтобы он заранее мог выбрать достойный для нас с котом фон, после чего, обвешанный фотоаппаратурой Евгений тут же и отбыл. А мы с Тамаркой отправились по магазинам.

Памятуя о том, что я должна сохранять перед съёмками свежесть и не желая изматывать себя общением с продавцами, я пристала к первой же попавшейся рубашке и принялась истерично её расхваливать. Рубашка была ужасна, но спящая стоя с открытыми глазами продавщица проснулась от моего восторженного визга и подключилась к процессу. Вдвоём нам почти удалось убедить Тамарку, что рубашка шедевр портняжного искусства, но в последний момент она осознала, что на этом поход по магазинам закончится и решительно с нами не согласилась. Более того, она разгадала мой манёвр и строго сказала:

– Мама, не увиливай. Ты невозможная! Если думаешь, что от меня легко отделаться – заблуждаешься. Кота и дачу отработаешь как полагается.

– Господи, что с людьми делает этот бизнес! – воскликнула я, вознося руки к потолку. – Ты во всем видишь только злой умысел.

– И никогда не ошибаюсь, потому что в девяноста девяти случаях из ста меня хотят надуть.

С этими словами она потащила меня по магазинам и таскала до тех пор, пока я не упала около очередной белой рубашки и не воскликнула, обливаясь потом:

– Все, больше не могу.

– Берём, – мгновенно приняла решение Тамарка, на рубашку даже не взглянув.

Она тут же с улыбкой обратилась к продавцу:

– Упакуйте пожалуйста.

На самом деле ей было плевать какая там рубашка. Рафинированный Фрол Прокофьевич её белых рубашек не носил, он приходил в ужас и тут же дарил их официантам ресторанов, в которых регулярно обедал. Он с этими официантами был для того и дружен, чтобы сплавлять им все подарки, полученные на свой день рождения. И я его не осуждаю, потому что покупались все эти подарки по одному и тому же принципу – чтобы доставить Фролу Прокофьевичу хотя бы несколько неприятных минут. Удивительно было лишь то, что бедняга это терпит.

Когда рубашка была куплена, а Тамарка пришла к выводу, что наконец-то я окончательно потеряла весь свой внешний вид, мне стало ясно, что процедура закончилась.

– Все, можешь ехать на дачу фотографироваться с моим котом, – с чувством выполненного долго воскликнула Тамарка, с удовольствием разглядывая то, что от меня осталось.

– А где кот? – вяло поинтересовалась я, уставившись на свои опухшие от ходьбы по магазинам ноги и думая, что моя страсть к высоким каблукам с возрастом становится обременительна.

– Даня его уже туда повёз, – оптимистично заявила Тамарка, – но понятия не имею как ты будешь фотографироваться: у тебя же под глазами такие круги и щеки обвисли. И вся ты какая-то зелёненькая. Может перенесёшь эту процедуру на завтра?

Я воспряла:

– С удовольствием.

– Ах, нет, – вспомнила Тамарка, – завтра же мы идём на день рождения. Поезжай сегодня.

И я поехала.

Глава 2

Я приехала на дачу, и вот оттуда-то и начались все мои неприятности.

Для начала я поругалась с Евгением. Он не придумал ничего лучшего, как предложить мне сняться на фоне серой стены и без кота. Я пришла в бешенство.

– И для этого надо было ехать на Тамаркину дачу и тащить сюда её непутёвого кота? – завизжала я. – Когда таких стен и в моем доме хватает. И эта ничем моих не лучше. У меня хоть обои весёленькие, а тут сплошной мрак. Как и вся Тамаркина жизнь.

– Я вообще не понимаю, зачем ты притащилась сюда и почему загорелась желанием фотографироваться именно с Тамаркиным котом, – выразил недоумение Евгений. – На свете что, мало котов? Только в одном нашем подъезде их живёт с десяток.

Я ещё больше вскипела:

– Астров, не выводи меня из себя! Ты что, предлагаешь мне фотографироваться с бездомным блохастым котом? На обложку книги? Чтобы читатель мог полюбоваться как по мне скачут блохи? И после этого мне ещё будут говорить о мужском уме! Да ты посмотри только на Тамаркиного кота и все поймёшь. Кот красавец, сама роскошь! Взгляни на него, несчастный!

Евгений последовал моему призыву и взглянул. Кот флегматично лежал там, куда его бросил Даня – на полу. Складывалось впечатление, что он упал замертво, он даже не дышал, так ему было лень.

– И что? – ничего не понял Евгений.

– А то, что он рыжий и прекрасно сочетается с моей рыжей гривой, – уже настраиваясь на рабочий лад и хищно осматривая холл, сообщила я. – Будешь снимать нас на фоне той колонны.

– Становись, – скомандовал Евгений, послушно хватая в руки фотоаппарат.

– Что значит – становись? – возмутилась я. – Тащи лестницу!

– Лестницу? – изумился он. – Зачем?

– Боже, какой ты бестолковый! За тем, что я хочу сфотографироваться наверху, на фоне верхней части колонны!

Евгений (видимо не стоило на него так много кричать) начал заводиться. Сначала он покраснел и поиграл желваками, что всегда было плохим признаком, потом засопел и тишайшим, обманчиво нежным голосом сказал:

– Со-ня, это колонна. Посмотри на неё. Она круглая. Со всех сторон. И снизу, и сверху одинаковая. Какой смысл лезть так высоко?

Я слегка струхнула, ещё запустит в меня своим аппаратом и уйдёт домой, но все же решила не сдаваться и нагло заявила:

– А мне что за дело? Меня вообще интересует не колонна, а кот и я сама. Хочу, чтобы ты снимал нас снизу и все выглядело так, словно я лечу с котом на плече. Понимаешь? Ну, чтобы выглядело так, словно я ведьма. Я и платье чёрное для этого надела, да и Тамарка постаралась, затаскала меня по магазинам так, что я и без грима ведьма. Короче, я так вошла в образ, что глупо не лезть наверх. Ты понял? Хочу, чтобы читатель поверил в то, что во мне есть нечто демоническое, ведьмическое. Понимаешь?

– Понимаю, – вздохнул Евгений. – Жаль, что читатель не может слышать твоего голоса, тогда бы у него не осталось сомнений в том, кто ты. Настоящая ведьма, – с этими словами он пошёл в сарай, там Тамарка хранила лестницу.

Когда лестница была принесена и приставлена к колонне, я схватила на руки кота и полезла с ним по ступеням. Лестница, должна сказать, была прекрасная, как и все в доме Тамарки. Очень устойчивая, с широкими ступенями, так что я совершенно не опасалась сверзнуться вниз. Одна беда, кот. Он был так тяжёл, что я с трудом волокла его за собой. Спасибо, что он не сопротивлялся и безропотно сносил все мои издевательства, иначе, даже не знаю, как удалось бы мне добраться до верха. Однако, когда я была уже близка к потолку, испугался Евгений.

– Соня, Соня, хватит, – закричал он. – Тормози!

– Ты ничего не понимаешь, – возразила я. – Нужно, чтобы создалось впечатление, что мы с котом под потолком парим…

И в этот миг кот неожиданно оказал сопротивление, он категорически не хотел парить. Более того, он выпустил когти. Взвыв от боли, я пулей вознеслась на последнюю ступеньку и подняла над головой кота, так, что его задние лапы оказались на моем плече. Я хотела добиться эффекта, будто кот стоит на двух лапах, но добилась совсем другого. Кот вырвался и прыгнул мне на голову. Признаться, я не ожидала такой прыти от столь непутёвого организма и закричала:

– Женька, скорей снимай, прекрасный кадр!

– Но кот же у тебя на голове, – изумился Евгений.

– Пусть будет так, это тоже хорошо, – заверила я.

Евгений наставил на нас фотообъектив, но я ясно видела, что ракурс он взял не тот и возмутилась:

– Что ты делаешь? Левей! И ниже! Я хочу, чтобы создавалось впечатление, что мы в полёте. Понимаешь? Читатель должен думать, что я лечу…

И я полетела… Ошалевший от страха кот издал душераздирающий вопль, дёрнулся, он был слишком тяжёл, я потеряла равновесие, резко сдвинулась туда, куда просила зайти Евгения, лестница накренилась и… мы полетели: лестница, я и кот. Кот по непонятной причине не пожелал сойти с моей головы и при этом царапал когтями мои щеки нещадно…

Так, вместе с котом я приземлилась, по пути зацепив скулой за что-то и набив себе неподражаемый фингал. Секундой позже приземлилась лестница, подарив мне второй фингал.

Лестница упала прямо на нас с котом. Кот, оказавшись на полу, там лежать и остался, а я вскочила и, негодуя, понеслась на Евгения.

– Я сделал несколько отвальных кадров, – восторженно сообщил он, а я вместо восклицательного знака залепила ему пощёчину.

Пощёчиной я не ограничилась, от злости я пару раз лягнула его и помчалась к зеркалу смотреть на результат полёта. Результат превзошёл все ожидания: от моего лица не осталось живого места. Впрочем, нет. Нос, центральная часть лба, губы и подбородок сохранились неплохо, а вот щеки! Боже! Щеки представляли собой подобие фарша. Во всяком случае крови было больше, чем в говяжьем фарше. Глаза…

Впрочем, глаз не было видно. Их закрывали фингалы. Каким-то непостижимым образом я обросла ими в полёте, и от этого мой взгляд на жизнь приобрёл похоронные краски.

– Изверг! – завопила я на Евгения. – Что ты со мной сделал? Ты не мог поймать лестницу? Или, на худой конец, меня? Ах, да, – притворно вспомнила я, – ты действительно не мог. Ты же в это время увлечённо щёлкал фотоаппаратом! Папараци чёртов! Я убью тебя! Убью!

С этим воплем я понеслась на Евгения.

– Соня, прости, я творческий человек, – убегая, оправдывался он, – ну не совладал, не совладал с собой, увлёкся, Соня! Прости!

Горе моё достигло опасного предела, и догонять Евгения я передумала. Бог знает что я могу с ним сделать? Вдруг и вправду убью? Вместо этого я уселась на пол и завыла.

– А-ааа! Что я теперь покажу моему читателю-юю! – выла я. – Фарш на щеках и фингалы?! А-аааа! А я-то мечтала, что выступлю на плече с котом, вся воздушная, вся прекрасная, неотразимая, что читатель увидит меня, восхитится и воскликнет: «Ах, что за чудо! Что за прелесть! И что за красота!.. И… что… эта… дурочка… может… написать… приличного? В этой же головке не предусмотрено мозгов!»

Мои слезы мгновенно высохли.

– Это сам Бог спас меня от необдуманного поступка, – лихорадочно зашептала я. – Конечно, нельзя читателю показывать свою красоту, этак он меня уже заранее раскритикует, ещё без причины.

Евгений обрадовался и закричал из-за колонны, куда я загнала его:

– Вот видишь как хорошо все получилось!

– Молчи, изверг, – для порядка прикрикнула я, хотя абсолютно была с ним согласна.

Более того, я подумала: «И день рождения, слава богу, отпадает. Не хватит же совести у Тамарки тащить меня к своему Фролу Прокофьевичу. Я там всех гостей распугаю.»

– Поехали домой, – скомандовала я.

Евгений вышел из-за колонны и с ужасом воззрился на мертвецки спящего кота.

– Он живой? – спросил Евгений.

– Конечно, – заверила я. – Живой по всем признакам.

– По каким признакам? Он даже не дышит!

– Это от лени. Нормальное его поведение. Этого кота можно бросать хоть с Эфелевой башни, он и не почувствует, столько на нем жира и шерсти. Хочешь, наступлю ему на хвост, он не издаст и звука.

– Нет, не надо, – поспешно отказался Евгений. – Но я не понял, ты что, все эти аргументы приводишь в пользу того, что кот жив? Какие же тогда будут в пользу его смерти?

– Никаких. Этот кот бессмертен. Если бы ты видел, что проделывает с ним Даня, пришёл бы к такому же выводу. Бросим его здесь, а утром Даня подберёт.

И мы ушли. Точнее, уехали, поскольку дача Тамарки за городом. Дома я горестно обследовала своё лицо и поняла, что это плата за мою чрезмерную гордыню. Нельзя кичиться своей красотой, когда вокруг столько уродов. Надо быть скромней, а то сглазят.

С этой разумной мыслью я и легла спать, давая себе клятвы ни за что не идти на день рождения Фрола Прокофьевича.

Может потому, что моя последняя мысль была о нем, он мне и приснился.

Всю ночь мне снился Фрол Прокофьевич, причём в самом непотребном виде. Этот достойный, всеми уважаемый человек, адвокат с приличным именем гонялся за мной по Тамаркиной даче (только представьте) в чем мать родила. Я тут же выяснила, что он мал и тощ, особенно некоторыми местами. Это открытие сильно увеличивало ту скорость, с которой я убегала. И все же он меня догнал и…

Дальше все было неожиданно мило: он признался мне в любви и попросил у Евгения (с которым мы за малым не муж и жена) моей руки. Как ни странно, Евгений с радостью нас благословил, и вот тут-то начался сущий ад. Набежали его жены. Я имею ввиду бывших жён Фрола Прокофьевича. Все они были ужасно злы, впрочем, как и в жизни, и все требовали, чтобы Фрол Прокофьевич, с его тощими и малыми местами, бросил меня.

– Да я сама его брошу! – обиделась я и… проснулась.

Меня тряс за плечо Евгений. Он был удивлён.

– Чем ты занимаешься во сне? – спросил Евгений. – Ты издаёшь такие знакомые звуки.

Я сочла за благо на этот вопрос не отвечать.

– Уже утро? – спросила я.

– Как видишь, – ответил Евгений. – Но я бы назвал это днём: как никак двенадцать часов. В России это называется полдень.

И в этот миг раздался телефонный звонок. Евгений дёрнулся к аппарату, но я успокоила его:

– Я сама возьму трубку. Это Тамарка. Будет терроризировать меня своим днём рождения, до начала которого осталось всего два часа.