Kitobni o'qish: «Жизнь со смертью наравне…»

Вспомним о тех, кто не пришёл с войны. Не забудем. Пока живы сами. Пока в памяти нашей их лица и голоса, и их честные рассказы о пережитом, и пока в сердцах наших живет то бесценное чувство, которое они завещали нам, – любовь к своему Отечеству.

Весна сорок пятого

Был теплый майский вечер 1945 года. Окно было открыто. Звуки провинциальной ночной жизни, шелест листьев на деревьях небольшого сквера, запах цветущей сирени, песни цикад, попискивание не успевших заснуть птичек – всё доставляло Рине удовольствие, ведь за годы войны она досыта наслушалась другой «музыки».

Рина совмещала две должности: корректора в типографии и радистки по приему сообщений ТАСС в райкоме партии. Она привыкла к ночным дежурствам у радиоприёмника и не тяготилась этим. Сегодня, 8 мая, было её дежурство. Её предупредили быть особенно внимательной. Ожидалось важное правительственное сообщение.

В ожидании эфира девушка решила наконец-то начать писать автобиографию, которую требовала сотрудница отдела кадров для личного дела. Вот уже несколько дней она никак не могла приступить к описанию своей жизни, слишком много в ней было горя, допускать к ней чужих людей не очень-то хотелось. Склонившись над письменным столом Рина красивым почерком вывела «Автобиография» и задумалась.

Да, в свои двадцать с небольшим она была уже хлебнувшим горюшка человеком. Жизнь могла сложиться по-разному: ожесточить её, заставить винить в своих бедах весь мир, сделать замкнутой и необщительной. Но девушка выбрала другой путь – добра и света. Трудности жизни закалили. У неё характер борца, человека сильного, не сдающегося ни при каких обстоятельствах. Твёрдая воля и чувство долга, у Рины всегда преобладали над личными слабостями. Она верит, что лучшее будущее обязательно наступит, а в людях старается видеть только хорошее.

Так с чего же начать биографию? С тех событий, которые навсегда запечатлелись в памяти? Воспоминания захлестнули, перед глазами поплыли яркие образы детства и отрочества.

Ей было четыре года, когда не стало матери, двадцатисемилетней чернобровой красавицы Феодоры. Её неожиданный уход из жизни был ударом для всей семьи. На похоронах отец плакал навзрыд и низко склонившись к гробу просил прощения у покойной. О настоящей причине смерти Доры родня старательно умалчивала, но позже кто-то проговорился. Отец был слишком влюбчив. Рина была слишком мала, чтобы понять, что такое смерть и расставание с родным человеком. Понять, что это навсегда. Дёргая плачущую бабушку за подол платья малышка постоянно спрашивала, почему её мама спит и когда наконец проснётся. Так и не дождалась… Отец после смерти мамы, женился на её родной сестре. Нужно было растить двух малолетних детей.

Пройдёт всего три года и нагрянет новая беда. Рине исполнилось семь лет, и она пошла в школу. Как-то после занятий дети домой возвращались вдоль железнодорожных путей. Мальчишки расшалились на узкой дорожке, стали бегать друг за другом, прятаться за девочек, толкать их навстречу преследователю. Один из таких толчков оказался роковым для Рины, девочка попала под проезжавший грузовой поезд. К счастью, осталась жива, но стала инвалидом. Ей ампутировали одну ногу. Отцу, плакавшему у кровати, она пообещала стать самой умной и самой счастливой несмотря ни на что.

Шли годы. Пролетели, как один день, десять школьных лет. Пришла юность. Рина поступила в Педагогический институт. Она ко многому привыкла: к тому, что она инвалид; к любопытным сочувствующим взглядам; научилась ходить на протезе.

Перед самой войной отца перевели в небольшой городок, затерянный среди Кавказских гор. Студентку факультета филологии пригласили на работу в редакцию местной газеты. В маленьком городке работу найти было непросто, тем более инвалиду.

Мирная, спокойная жизнь на новом месте закончилась, толком не успев начаться. Германия напала на Советский Союз. Пришло время испытаний на стойкость и человечность. Все мужчины, работавшие в редакции, ушли на фронт добровольцами. В газете печатают только краткие сводки Совинформбюро, иногда в них мелькает «наши войска несколько отошли на новые позиции…». В типографии работают подростки. Не хватает обычной бумаги и потому в ход идет даже оберточная.

Фронт всё ближе. У отца бронь. Он заготовитель и должен собрать все колхозные стада в области, чтобы перегнать их в Закавказье. Мысли девушки так и крутились вокруг отца, вновь и вновь заставляя вспоминать всё, что с ним связано.

Рина подумала: «Может сначала написать про отца? В биографии же всегда нужно указывать сведения о родителях». И память мигом обратилась к прошлому, и перед её внутренним взором заскользили нескончаемой вереницей картины пережитого …

Отец. Большой, грузный добряк, любил охоту, хорошую компанию и жизнь во всех её проявлениях. Увлечение веселыми застольями однажды сыграло с ним злую шутку. На какой-то вечеринке Семён (так звали отца), раззадорившись, выскочил из-за стола, пустился в пляс и спел крамольную частушку: «Гоп, гоп, мои гречаники, все жиды начальники!». Любители «стучать» органам были в любой компании. Настучали и в этот раз. Приятель (оттуда) предупредил: «На днях придут. Руки в ноги и пошёл…». Легко сказать, «пошёл», а куда? Ему сорок шесть лет, только что началась война, на фронт не взяли, выдали бронь (стратегически важная работа – заготовка скота для нужд фронта), семья, дети. Но, замаячила перспектива попасть под расстрельную статью, а хочется еще немного пожить. Семён, как советовал товарищ, взял руки в ноги и… в военкомат. Отправили строить оборонительные сооружения под Ростовом.

В радиоприёмнике что-то пискнула и Рина вздрогнув, оторвалась от воспоминаний. Мысли о прошлом перескочили в день сегодняшний. Тревога оказалась напрасной, в эфире была тишина.

Окно всё же пришлось закрыть. Ни в коем случае нельзя было пропустить важное правительственное сообщение. На весь маленький южный город только в здании райкома партии был разрешенный органами НКВД радиоприемник.

В ожидании эфира Рина заварила себе «фруктовый» чай из молодых листьев смородины и малины. Другого чая было не достать, обходились суррогатами, заменителями и всяческими народными рецептами прошлого, вроде чая из морковной ботвы. Сделав глоток приятно пахнувшего напитка, Рина мысленно опять вернулась к единственному родному человеку.

Декабрь 1942-го. Вот уже полгода, как от отца никаких известий. Но война шла, шла где-то, казалось, далеко-далеко, и конечно, здесь не могли оказаться какие-то фашисты. В это верили почти все жители маленького южного городка, больше похожего на большую станицу.

Неожиданно Рине сообщили, что в станицу, где жили дедушка с бабушкой (в двадцати пяти километрах от города), на несколько часов приехал отец. Ехать до города, у него не было времени. Быстро собравшись, пешком она пошла в станицу. Увидеть! Хоть одним глазком! Обнять, прижаться к его лицу, вдохнуть запах родного тела.

Двадцать километров по прямой, по снегу, по морозу, и обычному человеку трудно, а тут она, инвалид, без ноги, деревянный протез от бедра пристёгнут к телу ремнями и корсетом. Идти было тяжело. Стиснув зубы, она шла, не обращая внимания на боль и страх упасть и не подняться. К утру дошла.

Отца уже ждала машина. Успела только обнять, зарыться лицом в распахнутый полушубок. За те несколько минут, что они стояли, обнявшись, отец рассказал ей, что еще в июле, под Ростовом, попал в плен, бежал, и, пройдя пешком сотни километров, вышел в расположение наших войск. Прошёл проверку, был направлен в запасной стрелковый полк в Армавире, совсем близко от дома. Командиром оказался земляк, разрешил на один день съездить повидаться с родными, дал свою машину.

Крепко поцеловав дочь, обняв родителей, отец навсегда уехал из родного дома. Это была их последняя встреча. В конце мая 1943 пришла похоронка.

Чай давно остыл, от воспоминаний Рине стало душно, не хватало воздуха. Встав из-за стола, она распахнула окно. В комнату ворвался свежий воздух. За окном было тихо и спокойно. Казалось, весь город, кроме неё мирно спит. В эфире тоже ничего не происходит, только небольшие трески, да шорохи. «Может не сегодня? Может что-то не так поняли?» – подумала девушка – «Ладно, подождём. Эх, в конце концов напишу я сегодня эту биографию или опять перед Верой Захаровной оправдываться придётся». И Рина решительно подвинула к себе листок бумаги и начала писать: родилась… родители… школа с золотой медалью…переезд… война. На слове оккупация перо предательски дрогнуло, изобразив на бумаге странную закорючку и слово «помню», которое она и не собиралась писать. Некоторое время она смотрела на недописанный лист, пытаясь понять, зачем она это написала. «Ах, да! Оккупация… помню, конечно помню! Про каждый день, каждый миг помню».

Август 1943 года. Город на военном положении. Где немцы – толком никому не понятно; не понятно и почему до сих пор работает репродуктор на площади.  В городе появилось много беженцев. Непрерывным потоком идут задыхающиеся от августовского зноя наши войска, все стараются не задерживаться в городе. Много раненых на бричках, рядом усталые девушки-санитарки. Иногда на улицах с телег они сгружают умерших красноармейцев, просят горожан: «Ради бога, похороните…». Над городом постоянно летают немецкие самолеты, но не бомбят, понимают – город войсками уже оставлен.

12 августа была хорошая погода. В городе уже немцы. Началась оккупация. Первыми на улицы въезжали мотоциклисты, потом крытые грузовики и бронетранспортеры с солдатами. Немцы входили в город быстро и очень уверенно. Из кузовов выглядывали улыбающиеся запыленные солдаты в зеленых мундирах с обязательно закатанными рукавами, в пилотках или стальных касках.

Немцы, конечно же, знали, что в городе уже давно нет войск, нет власти и поэтому спокойно стали разбредаться по домам в поисках молока, яиц, кур и других местных деликатесов. Обшаривали все углы, что считали для себя ценным – забирали, даже подушки. Особенным усердием в этом отличались румынские солдаты. Те вообще всё тащили. Около водопроводных колонок немцы, не стесняясь, раздевались, с удовольствием обливали друг друга ледяной водой, брились. Уже к вечеру продуктов, которые были на виду, не осталось, начались обыски, впрочем, без особых жестокостей, ведь пока в городе были только обычные солдаты немецкой пехоты, набранной в основном из германских рабочих.

В добротно построенных домах города поселились немецкие офицеры. В домах, что похуже – офицеры подразделения румынской стрелковой дивизии. У населения еще с начала войны создался единый образ немецкого солдата – тупого, безжалостного. Да, такие тоже были, но, в первые дни все увидели, что есть совсем не такие немцы, как в фильмах и на карикатурах. Отношения квартирантов с хозяевами складывались по-разному, но за месяцы общения многие друг к другу привыкли, а у некоторых сложились и дружелюбные отношения. Люди-то разные, были среди них и те, кто ждал «освободителей».

В дом, где жила Рина вместе с мачехой, поселился немецкий майор со своим денщиком. Женщин из дома переселили в летнюю кухню. Они старались жить очень тихо, не привлекая внимания. Немецкий квартирант понимал, где хозяин дома и кто он, но относился к этому спокойно.

Неожиданно вспышка памяти осветила скорее забавный инцидент, связанный с денщиком этого офицера. Забавный то забавный, но мог для неё плохо кончиться. Однажды утром, выйдя во двор Рина увидела, что денщик подметает крыльцо дома, а вместо совка использует её любимую картину. Сюжет её был незамысловат: в сельском дворе крестьянка кормит кур. Картина досталась от бабушки и была дорога как память. Возмутившись до глубины души и не сдержав эмоций, девушка схватила в руки веник и отхлестала им немца. Солдат вполне мог застрелить её за нападение, но это был спокойный, немолодой немец. Он только закрывался руками и бормотал: «Fräulein nicht, nicht Fräulein!». Вышедший из дома на шум офицер, увидев эту сцену сначала нахмурился, но поняв в чём дело громко засмеялся. Потом погрозил девушке пальцем и, похлопывая по кобуре пистолета, крикнул по-русски: «Пух, пух!»