Kitobni o'qish: «Синдром выгорания любви»

© Феррис Л., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Глава 1

Что не хочешь помнить, то всегда помнишь.

Р. Брэдбери

Наши дни.

Прасковье Щукиной не спалось: может, за день скопилось напряжение, да еще не давали покоя больные суставы – артроз. Сколько она всяких мазей на коленки перемазала – не счесть, ничего не помогает, да и не поможет, наверное, помирать с артрозом придется. Прасковья повернулась и вытащила из тумбочки красную упаковку с мазью.

– Сейчас я вас натру как следует, – сказала она вслух своим коленкам.

По коридору кто-то шаркал тапочками, кашлял и чихал.

– Ну нет сегодня покоя, – это проснулась соседка по палате Глаша, Глафира Сергеевна.

– Нет покоя, – согласилась Прасковья. – Я вот тоже не сплю, коленки замучили, уж потерпи, Глаша, мазь пахучая.

– Да знаю я твою мазь, провоняла вся комната.

Прасковья мазала колени сильно, до боли, растирая руками опухшие суставы.

– Зря ты мучаешься, только мазь переводишь. Пора уже нам на тридцать третий собираться.

Тридцать третьим в народе называли кладбище, – почему две тройки так провинились перед людьми, уже никто не помнил.

– Я еще хочу пожить, Глаша.

– А я не хочу, по-твоему? Но вот еле вчера до столовой дошла, совсем ноги отказывают.

Такие разговоры в городском доме престарелых были делом обыденным, привычным, как и разговоры о болезнях – о чем же еще говорить старикам, если организм в таком возрасте дает сильные сбои, но, как говорит медсестра Нина, если что-то с утра болит, радуйтесь: значит, вы живы.

Тапочки в коридоре зашаркали теперь в другую сторону.

– Алексеич, что ли, по коридору ходит? – поинтересовалась Глаша.

– Не, Алексеич пятками сильно стучит, а этот шаркает. Нинка поди новые тапочки купила.

За годы пребывания в доме престарелых они научились по шагам в коридоре определять людей.

– Не, какие-то странные шаги. Словно кто-то крадется. А кто может быть? Новеньких не было. Нинка сегодня дежурит, а значит, у всех наших судно у кроватей, чтобы по коридору не шастали, – уверенно говорила Глаша.

– Да дались тебе эти шаги! Давай лучше спать.

Прасковья закончила натирать колени, и ей показалось, что боль отступила. Но она знала, что ощущение это было обманчивым, через десять минут суставы «закрутит» снова, и спасение было только в одном – успеть заснуть, пока мазь действует. И колени крутит, и душу выворачивает, достает до самых глубин. Прошлое не отпускает и не отпустит, пока ты за него держишься. В прошлом было все – хорошая работа, друзья, успех и выбор, который она сделала. Теперь прошлое давит, не дает покоя, и тяжесть эту не сбросить, – не с Глафирой же поделиться?! А может, и рассказать, легче станет, и видения прекратят ее мучить?

– Расскажи что-нибудь из своей жизни, все равно сон не идет, – Глаша села на кровати.

Вспоминать о прошлом было самым интересным занятием в доме престарелых – многим хотелось снова заглянуть в ту жизнь, что ушла безвозвратно, но, казалось, пронизывала маленькие комнаты казенного заведения тонкими нитями волшебного покрывала памяти.

– Не даешь мне сегодня уснуть, Глафира!

– Так это не я, а твои коленки.

– Что правда, то правда. Да я уже про свою жизнь многое рассказала!

– Ну, а про эту, свою клиентку, что мужа зарезала, так и недослушала я, уснула.

– Про Клару Андреевну, что ли? Нехорошая это история.

Прасковья Петровна Щукина всю свою сознательную жизнь отработала парикмахером, дружила со своими клиентками, была в курсе их личной жизни. Паша считала, что язык ее кормит так же, как и руки, – умела она разговорить клиенток. Ведь умение общаться намного важнее идеально выполненной стрижки. На Пашином рабочем месте, в парикмахерской, на контакт с мастером дамы шли легко, расслаблялись под жужжащий звук фена и рассказывали ей про себя, про свою личную жизнь, про мужа и любовника. Но для того, чтобы достичь такой откровенности, требовалось не только профессиональное умение, но и способность сочувствовать, сопереживать чужим историям. Прасковья была модным мастером, клиенты стояли в очередь, но для «своих» у нее всегда находилось время. Избранные дамы приносили не только деньги, но и обладали связями и, в свою очередь, помогали Прасковье в решении многих бытовых вопросов, например, помогли устроить сына в детский сад. Но среди избранных клиентов Клара Андреевна Гулько была особняком, сама по себе – яркая такая индивидуальность. Главное дело ее жизни – быть женой успешного бизнесмена и руководителя городской торговли Александра Гулько. Клара Андреевна уделяла много времени своей внешности, ходила по салонам красоты, но «такие руки, как у Прасковьи, не променяла бы ни на кого». Клара всегда была с прической – модной и стильной стрижкой. Первое время она с высокомерием разговаривала и общалась с Пашей, а потом, визит за визитом, ледок в отношениях таял, и Клара Андреевна стала доверять своему мастеру не только создание шедевров красоты на голове, но и душевные истории. Историй было не то чтобы много, но Прасковья знала и о привычках мужа, и о зависти подруг, и о покупке новых сапог. Она всегда восхищалась Кларой – клиентка была женщиной необыкновенной красоты.

– Ты говорила в прошлый раз, что Клара эта, твоя клиентка, мужа своего убила.

– Убила, зарезала в приступе ярости, – не любила Прасковья вспоминать эту историю. Всю правду рассказывать нельзя, да и кому она нужна, эта проклятая правда?! – Изменил он ей, застукала она мужа своего с бабой, молодой, красивой. Приехала без предупреждения на квартиру, а он там, в кровати с молодкой. Деваха сбежала, пока Клара буйствовала.

– Деваху надо было догнать и тоже прирезать, – цокнула языком Глаша. – Прилипчивые эти наглые молодые, одна такая у меня в цехе мужа и увела. Может, мне надо было тоже его убить – и ее и его, а я плакала сутками, переживала.

Глаша вспомнила свою невеселую историю про мужа-изменника, и от таких воспоминаний сразу стало муторно на душе. Легче только от того, что она не одинока: всем изменяют мужья – и красивым, и некрасивым.

– Ну, что там дальше?

– Да как в кино! Схватила нож, ударила мужа. Потом Клара сама вызвала «Скорую», милицию. В общем, такая явка с повинной. Она мне тоже позвонила, просила дочку на время забрать. Я ее просьбу выполнила, но потом передачи ей не носила. Не знаю, как она там, в тюрьме, была.

– А муж-то?

– Умер, не приходя в сознание. Кларе дали двенадцать лет. Я не была на суде, газеты потом писали. Скандальная история получилась, неприятная. Адвокат ее хороший защищал, доказывал, что совершила она убийство в состоянии аффекта. Клара, наверное, уже на свободу давно вышла.

– Так ты ее больше не видела?

– Я же потом в другую парикмахерскую перешла работать. Да и прическа ей за ненадобностью.

– А что же ты не поинтересовалась, как у нее жизнь дальше сложилась? Дочка ее как? Кто мужа хоронил?

– Давно это было. Спи, Глаша, покойников к ночи мы начали вспоминать не к добру. Запах какой-то странный из коридора идет. Чуешь?

Прасковья накинула халат и пошла в коридор. Пахло дымом.

– Эй, кто там курит!? – крикнула Паша. Курение в коридоре строго запрещалось. Ночной медсестры на месте не было.

– Куда они все подевались? – бормотала Прасковья Петровна и шла на запах дыма, который становился все сильней и сильней. За дальней дверью коридора явно что-то горело. Коленный сустав заломило так сильно, что Щукина захромала.

Как не вовремя, хотя разве может коленка своевременно заболеть? Дым, который уже было видно, стелился по полу и отвоевывал себе пространство метр за метром. Ей показалось, что за дверью кто-то есть.

– Эй, кто там?! Что за пожар?! – она дернула за ручку двери. Человек за дверью не спешил отзываться.

– Что вы тут делаете? Кто вы?

Фигура, окутанная дымом, медленно развернулась, и Прасковья удивленно произнесла.

– Ты? Ты как здесь? Что ты тут делаешь? – сказать больше не получилось, потому что она почувствовала, как шею сильно сдавило. Прасковья одновременно ощутила ужас, боль и провалилась в темноту. Человек оттащил тело женщины в угол, посмотрел, как огонь бежит по коридору и начали гореть стулья.

Пламя играло языками, поднимаясь все выше и выше в коридорную пустоту, заглядывая в каждую дверь.

Глава 2

«Как слышится, так и пишется» – правило русского языка.

Наши дни.

С утра загудела сирена, ее вой был слышен во всех уголках города. В редакции, как по команде, зазвонили все телефоны: горожане жаждали знать, что происходит.

– Вы не знаете, с какого перепуга сирена орет? – возмущался мужской баритон.

Юля Сорнева, журналист местной газеты «Наш город», не имела ни малейшего представления о происхождении тревожного сигнала, но уверенно отвечала: «Плановые учения по ГО и ЧС. Не волнуйтесь».

После десятого звонка она решила все же узнать истинное положение дел.

– Мила Сергеевна! Скажите, почему сирены все утро гудели? Если это учения, то почему нам информацию в редакцию не сообщили? Я, по крайней мере, ничего не знаю об этом, но всем беспокоившимся говорю, что это учения.

Ответственный секретарь газеты Мила Сергеевна была главным редакционным источником информации. Это словно для нее двести лет назад произнес крылатую фразу английский бизнесмен Натан Ротшильд: «Кто владеет информацией, тот владеет миром». Конечно, о существовании Милы Ротшильд не подозревал и распорядился информацией умело, когда раньше всех получил известие о разгроме Наполеона при Ватерлоо, что позволило ему заработать сорок миллионов фунтов стерлингов на Лондонской бирже. Мудрость английского бизнесмена, правдивость сказанных им слов всегда были на вооружении у Милы Сергеевны. Информационные потоки стекались к ней, словно рыбки к прикормленному месту, поэтому она знала почти все и успешно с этим управлялась.

– Отвечаешь ты, Юлечка, правильно. Только по секрету скажу, что сами гэочээсники удивились утренней сирене, а значит, ничего о ней не знали. Но всем официально объявили, что это были плановые учения. Неразбериха для нас – дело обычное. Что там в системе оповещения вдруг сработало и она сама по себе включилась – одному богу известно.

– Ну и ладно, – отмахнулась Юлька. – Лишь бы ничего страшного не случилось.

– А ты, между прочим, знаешь, куда надо бежать, если сигнал сирены настоящий?

– Не знаю, – разочарованно сказала Юлька. – Даже как-то не задумывалась об этом.

– А у меня в доме бомбоубежище есть, так что, Сорнева, можно ко мне бежать. Но я знаю, почему сирена могла гудеть, пожар сегодня страшный был – горел дом престарелых, люди погибли. Жалко стариков, они, немощные, сами спастись не в состоянии. Пожарные поздно приехали. В общем, трагедия.

Юлька представила, как старики пытались выбраться из горящего здания, и содрогнулась.

– Господи, как это страшно – старость, немощность, когда сам себе не можешь помочь! – Только бы не ей досталась эта тема – писать про пожар в доме престарелых. Но стоило об этом подумать, как Юля услышала голос главного редактора Егора Петровича Заурского:

– Сорнева, зайди ко мне!

Егор Петрович в местной журналистике был непререкаемым авторитетом. Когда-то в юности, попробовав силы в журналистике, он остался верен профессии навсегда. Местная газета была его любовью, его жизнью, его зеркалом, потому что главный редактор, хочешь не хочешь, но является соавтором всех без исключения материалов. Если издание плохое, смотрите, кто главный редактор.

– Писать надо о людях, – утверждал Заурский. – А то посмотришь телевизор и складывается впечатление, что у нас в стране живут только политики, преступники и гламурная богема.

Сегодня Егор Петрович был расстроен, и Юлька это видела.

– Что-нибудь случилось?

– Пожар в доме престарелых. Люди погибли.

– Да мне уж Мила Сергеевна сказала.

– Юль, я предлагаю тебе за эту тему взяться!

– Егор Петрович, может, колонкой новостей обойдемся? Там же все ясно – пожар, наверное, какая-нибудь старая проводка загорелась. Жалко бабушек-дедушек.

– Там не все просто, девочка моя.

У главреда всегда были свои источники информации. Рядовой журналист, чтобы быть в курсе событий, ходит на брифинги, пресс-конференции, читает пресс-релизы, а главреду Заурскому словно кто-то ежечасно подгоняет информационные потоки, а он только выбирает из них самое-самое. Свои источники информации Егор Петрович никогда не раскрывал, это и законом определено – защищать информисточники, и по журналистским понятиям разумно. Информация в его случае никогда не была поводом для шантажа, а использовалась исключительно в профессиональных целях.

– За нашим домом престарелых уже давно «присматривали»: поговаривали, что директор его, Антонина Михайловна, обирает стариков, она знает, где хранятся у них похоронные накопления, и как только человек отдает богу душу, а там это не редкость, Антонина первой заходит в его комнату и забирает деньги. Кроме того, предполагается, что там существуют манипуляции с квартирами стариков.

– В общем, пожар не был случайностью, – подытожила Юля.

– Очень похоже на то. Но есть еще одно обстоятельство. Во время пожара погибло несколько человек, а одна старушка умерла насильственной смертью.

– В смысле?

– Как слышится, так и пишется, Сорнева. Убили бабушку.

– Да ну, Егор Петрович! Когда пожар, всегда много путаницы. Может, на вашу бабушку горящая свая упала?

– Юля! Бабушка не моя, и горящая балка на нее не падала. Задушили ее.

– Вот это да!

– Поэтому ты возьмешься за материал, и, конечно, тут нельзя с плеча рубить, а во всем необходимо разобраться.

– А ее точно задушили?

– Журналист Сорнева, я когда-нибудь давал тебе информацию, которая не соответствовала бы действительности?

– Никогда, Егор Петрович, никогда с вами такого не случалось!

Юля вернулась к себе в кабинет озадаченная. Ей было понятно только одно – материал должен затрагивать серьезные социальные вопросы, а факты, что лягут в основу сочинения, должны быть достоверными. Следствие вряд ли поделится с ней информацией, а тиражировать домыслы и догадки никто ей не позволит. В первую очередь ей нужен герой, та самая женщина, которую убили. Сорнева пока ничего не знает о ней, но почему-то она оказалась в доме престарелых. Кому помешала бабушка – божий одуванчик?

Юля решила начать сбор информации со статистики и ужаснулась – дома престарелых горели по всей Росссии, от средней полосы до Дальнего Востока. Каждый раз это были десятки жертв и различное количество предположений, почему так происходит. Журналисты, писавшие на эти темы, утверждали, что в нашей стране каждый восьмой дом-интернат для инвалидов и престарелых не отвечает требованиям противопожарной безопасности, а по данным облстатистики почти сорока процентам населения страны требуется постоянный уход, но поддерживать в домашних условиях старого и больного человека всегда очень тяжело. Мила Сергеевна, заглянувшая в Юлькин кабинет, не удержалась от колкостей.

– Ну что, любимица главреда, получила персональное задание?

– Ой, Милочка Сергеевна, кто же любимицам задание про жуткие трагедии дает?

– Про дом престарелых будешь писать? – сочувственно произнесла ответсек.

Юлька молча кивнула, а Мила Сергеевна продолжала:

– Правильно говорят, что старость не радость, а долгая старость – это всегда немощь и скверный характер. С возрастом, увы, никто не становится мудрее, все изъяны вылезают наружу. У меня такая свекровь была у Мужа Два. – Ответсек газеты Мила Сергеевна замужем была несколько раз и своих мужей называла по номерам, – Муж Раз, Муж Два, Муж Три. Следовательно, свекровей у нее тоже было несколько – по количеству мужей.

– Если помощь какая будет нужна – обращайся. Ты ведь, Юлька, совсем молодая, а молодость старость не поймет, не потому, что ты глупенькая какая, а потому, что молодые не дозревают, что ли, до такого понимания.

– Милочка Сергеевна, что же вы меня раньше времени пугаете? Да и не про старость я буду писать, а про пожар в больнице. Согласитесь, что есть разница?

Юля Сорнева не предполагала, как она заблуждалась.

Глава 3

Директор – такой же человек, как все остальные, только он об этом не знает.

Р. Чандлер

Наши дни

Антонине Михайловне Котенковой нравилось быть директором дома престарелых, нравилось – и точка. Чтобы взойти на эту высокую, по городским меркам, ступеньку, ей потребовались годы и годы. После окончания медицинского института она три года тихо просидела в поликлинике на приеме терапевтом, а потом решила, что скромность для продвижения по должности совсем не уместна. Серую мышку на рабочем месте никто не заметит и повышение не предложит. Так и будешь сидеть за своим столом до самой пенсии, это факт, и Антонина решила действовать. Первое, с чего надо было начать, – совершенствовать свои профессиональные навыки, и Антонина начала учиться на всевозможных курсах повышения квалификации: на бесплатных – за счет больницы, на платных – за счет мужа, который не только хорошо зарабатывал, но и все свободное время посвящал сыну.

Главный врач поликлиники Виктор Петрович Селезнев, мужчина в годах, отметил инициативу старательного молодого врача, которая постоянно подходила к нему советоваться. Он видел, что Антонина Котенкова владеет многими навыками и умеет подстраиваться под любые ситуации, не терять своего лица и достойно справляться со сложными задачами.

– Вы очень перспективный врач, – как-то сказал Селезнев комплимент.

– Спасибо, мне очень приятно это слышать, – она зарделась румянцем.

– Из вас получится хороший руководитель, – обнадежил он.

– Я думаю, что не доживу до этого дня, – мрачно пошутила Котенкова.

– Это еще почему, Антонина Михайловна?

– Конкуренция высокая, все руководящие места заняты, а когда они освободятся, я буду совсем старой.

– Вы меня насмешили, – он посмотрел на нее поверх очков. – Хорошо, я что-нибудь придумаю для вас. Молодежь нужно продвигать.

Антонина почувствовала, что она оказалась в нужном месте в нужное время.

Должность, которую ей предложили через месяц, – заместитель главного врача по мобилизационной работе и гражданской обороне. Не бог весть что, решила она, но кабинет был отдельный, работа руководящая и ответственная. Первые два месяца Антонина основательно изучала должностную инструкцию, правила и нормы охраны труда, нормативные акты и прочие необходимые документы. Но была одна значительная деталь, которая во многом снижала значимость ее работы: готовиться к чрезвычайным ситуациям в поликлинике никто не хотел. На ее активную деятельность коллеги посматривали иронично и предложений по развитию и совершенствованию деятельности учреждения здравоохранения в условиях ЧС не делали. Впрочем, Антонине Котенковой этого и не требовалось, она справлялась сама – писала отчеты, ездила на конференции и даже выступала с докладами. Главный врач всегда хвалил ее, как публично, так и на совместном чаепитии, была у них такая совместная традиция. Ввела эту традицию, конечно, Антонина, которая однажды, будто случайно, задержалась после планерки и смущенно предложила:

– Может, чаю выпьем? Мне очень надо посоветоваться с вами.

– Если вам удобней советоваться за чаем, то, конечно, – улыбнулся Виктор Петрович. Ему нравилась молодая женщина, и ее общество было приятным.

– В отрасли объявлены Дни гражданской обороны, нас просят участвовать. Я даже план набросала, вот, посмотрите, – она пододвинула ему листок.

– А где у нас аварийно-спасательные формирования?

– Их нет. Но они должны участвовать в отраслевом соревновании.

– То есть, я правильно понимаю, Антонина Михайловна, таких отрядов у нас не существует, но мы должны обеспечить их участие в соревнованиях?

– Да, правильно, – она потупила взгляд. – Что же делать?

– А у нас есть договор с пожарной частью на медицинские осмотры?

– Есть! – она отрапортовала бойко.

– Ну давайте сделаем к нему дополнительное соглашение, что пожарные берут над нами шефство и выступают за нас в этих соревнованиях. Годится?

– Виктор Петрович, вы гений! Вы спасли нашу поликлинику и меня!

– Ну, мне особенно приятно ваше спасение. – Главврачу нравилось, что в глазах молодой заместительницы он выглядел всемогущим.

С тех пор почти после каждой планерки Антонина задерживалась на чай, минут на двадцать. Разговор всегда был душевный и немного двусмысленный, с нескромными намеками и касаниями. Котенкова понимала, что дело медленно, но верно идет «к постели». Она не возражала бы иметь главврача в любовниках. А что, дело хорошее, он сможет обеспечить ей более интересную работу, чем написание отчетов о несуществующих мероприятиях. Но однажды события повернулись по неожиданному сценарию: Виктора Петровича Селезнева отправили на пенсию. Тоня злилась.

– Старый маразматик. Чаи он, видишь ли, распивал со мной! Советы свои давал! Да кому нужны его советы! Советник, тоже мне! Наверное, как мужчина уже не может ничего, оттого на советы его только и хватает, – злилась она.

Котенкова предполагала, что произойдет дальше. Новый главврач, как это обычно бывает, приведет новую команду управленцев, и ее престижное и уже полюбившееся место будет занято какой-нибудь пронырливой дамочкой. Но Виктора Петровича она недооценила, в свой последний рабочий день он пригласил ее в кабинет и ласково погладил по коленке.

– Антонина, хочу предложить тебе подумать над новым местом работы – директора дома престарелых.

– Виктор Петрович, вы за что меня так? Штрафная площадка?

– Ты подумай, не кипятись! Это самостоятельный участок, специфический, правда, но самостоятельный. У меня бывшая пациентка работает начальником управления городской социальной защиты, им директор нужен, медик к тому же по образованию.

– Там же маразматики одни!

– Все мы когда-то будем маразматиками, нас ждет либо Паркинсон, либо Альцгеймер. Ты это знаешь не хуже меня, просто ты еще молода, и старость кажется такой далекой. Вспомнишь потом мои слова! Я тебе советую туда пойти.

«Нужны мне ваши советы», – подумала про себя Антонина, но его руку с коленки не убрала – старик может еще ей пригодиться, – а вслух произнесла:

– У меня есть время подумать?

– Пара дней, не больше. Позвонишь мне, если решишься, а если нет, так нет.

Когда на следующий день коллективу поликлиники представили нового главного врача – ярко накрашенную истеричную брюнетку с надменным выражением лица, Котенкова сразу поняла: предложение стать директором дома престарелых она примет, потому что с этой дамочкой они не сработаются. Дома она впервые поделилась своими планами с мужем, который не только ее не понял, но и удивился.

– Глупо уходить с работы из-за какой-то тетки. Первое впечатление может быть обманчивым.

– Это не тетка, это новый главвврач, и мы с ней не сработаемся.

– Да с чего ты так решила? – Муж работал в проектной организации, имел дело с чертежами, а не с людьми, и не представлял, как это можно – не сработаться с кем-то. Нужно уметь договариваться, не строить из себя крутого специалиста, как это делает его жена, а просто работать, доказывать, что ты – профессионал.

Антонина мужа выслушала, но решение приняла сама и через несколько дней вышла на работу в должности директора дома престарелых. От воспоминаний, связанных с прошлой работой, она избавилась без сожаления, как врач избавляется от использованной медицинской маски после закончившейся эпидемии гриппа. Виктору Петровичу Селезневу в ее жизни места теперь тоже не было.

Антонина ни разу не пожалела о сделанном выборе и всем своим восьмидесяти подопечным старалась быть надеждой и опорой. Новая работа открыла перед ней новые перспективы, о которых она раньше и не догадывалась, а также новые финансовые возможности.

Котенкова хорошо помнила тот день, когда она впервые вошла в этот казенный дом. Все ей казалось мерзким и ужасным: залитые водой стены, сломанные и пропахшие гнилью унитазы, грязное и вонючее белье, но в этом бедламе она сумела выжить, состояться и вывести когда-то убогое заведение в лучшее учреждение края.

Не такой был характер у Антонины Котенковой, чтобы сдаваться, и теперь, чтобы попасть в дом престарелых, нужно было стоять в очереди. Конечно, пенсионеры предпочитают провести старость дома, в своих стенах, но случается и так, что у пожилого человека нет детей или близких родственников, которые могут обеспечить должный уход. В городском отделе социальной защиты всегда можно было написать заявление и предоставить пакет документов для того, чтобы встать на очередь в дом престарелых, но дальше назначалась специальная комиссия, в обязанности которой входила проверка условий жизни пенсионера. Если комиссия подтверждала, что пожилой человек не способен ухаживать за собой самостоятельно, то выдавалось заключение и направление на пребывание в означенном казенном учреждении. Дальше бал правила Антонина Михайловна Котенкова, и стать жителем дома для стариков можно было только при ее согласии, а его получить было сложно. Она в обход комиссий делала так, что окончательное решение всегда оставалось за ней.

Находились даже такие, что писали на нее жалобы, мол, шантажирует директриса стариков, заставляет подписывать «дарственные» на квартиры, но свидетелей и подтверждения этому не было.

– Наши клиенты – народ особенный, с возрастными фантазиями, – утверждала Антонина и любила добавлять: – Это я вам как медик говорю.

Спорить с ней и возражать никто не собирался. С медиками, как с судом, не поспоришь. Медику всегда виднее.