Kitobni o'qish: «За воротами дымил большой завод», sahifa 3
Пообедав, в зал заседаний мы не вернулись. Пошли гулять в районе НТМК по каким-то глухим закоулкам, но погода стояла отличная, и никакими промышленными выбросами в воздухе почти не пахло. Вела я себя сдержанно, ничего такого фривольного по отношению к себе не позволяла.
На другой день я снова явилась на заседание. Села в середине зала, почти в пустых рядах. Это ведь на пленарное заседание все являются, а потом число слушателей докладов резко сокращается, все распределяются по секциям, а то и вообще гуляют на стороне.
Я уже не собиралась ничего записывать, а предусмотрительно обзавелась программой конференции и брошюркой с тезисами докладов. Внимательно изучила состав докладчиков – фамилии моего вчерашнего знакомца среди выступавших не увидела ни в какой день конференции. А ведь он назвался в разговорах со мной кандидатом наук и сотрудником какого-то научного института из Харькова. Не было его и на сегодняшнем заседании. Ну и ладно! Наверное, тоже, как и я «представительствует». Но ведь какую даль ехал! Аж с Украины.
Я раскрыла журнал «Наука и жизнь» и углубилась в чтение. Через какое-то время стала замечать, что пустые места рядом со мной и за моей спиной стали заполняться разным мужским народом. Возникло некое волнение, шушукание и шелестение бумаг вокруг моей персоны. Очень редкие числом среди участников конференции учёные дамы и дамы-производственницы, солидные тётеньки, стали возмущённо оглядываться на нас.
В перерыве, только я вышла из зала, ко мне подошли двое мужчин в возрасте далеко за 50, прямо-таки отцы семейств. Представились мне как сотрудники одного, тоже далёкого союзного предприятия.
Сказали:
– Мы в этом городе впервые. Не согласитесь ли Вы составить нам компанию поужинать вечером в ресторане?
Подумала: «Дядьки старые и солидные, чего мне их бояться?»
За всю мою молодую жизнь я была в ресторане два или три раза в Свердловске, да и то в больших коллективах. Банкеты тогда проходили в ресторане при гостинице «Большой Урал». А здесь меня приглашают в ресторан «Северный Урал». Почему бы не пойти? Поесть за чужой счёт да ещё, как я полагала, красиво поесть – в ресторане! – очень даже хотелось. Я пока ещё не избавилась от вечно голодного моего общежитского существования, когда питаться приходилось на скорую руку в каких-нибудь захудалых столовках, а в общежитии обычно пили с девчонками чаёк с бутербродами, иногда, если было не лень готовить, варили картошку или какую-нибудь кашу. Ведь скоро будет шесть лет, как я жила в общежитиях. Конечно, во время моих наездов домой в каникулы мама старалась подкормить меня, но ведь и домашняя еда была, хоть и вкусной, однако без ресторанных изысков.
В общем, уговорила себя. Дяденьки обходились со мной воспитанно, даже как-то слишком по-отечески. Один сравнивал меня со своей дочкой. Мол, «носик у меня такой же». Какая закуска и еда была, я уж и не помню. Пили дяденьки водку. Выбор спиртного в меню был невелик. Мне предложили ликёр, как сейчас помню, «шартрез» – приторно сладкий и глицериново-тягучий напиток зелёного цвета. Но и этого мне было достаточно, чтобы не столько опьянеть, а отяжелеть. В голове вроде не гудело, а ноги стали ватными.
В какой-то момент я заметила за столиком неподалёку одиноко сидящего моего вчерашнего знакомца с фамилией Судоплатов. Он обедал без выпивки и совершенно не смотрел в мою сторону или делал вид, что меня не знает. Поев, быстро куда-то ушёл.
А мы досидели до музыки. Вышедший на эстраду козлетонистый певец запел модную тогда песню про Несмеяну. Я, «нашартрезившись» и понимая, что меня никто не собирается приглашать танцевать, попросила моих спутников проводить меня до трамвайной остановки. Посетить их номер в гостинице я наотрез отказалась.
В трамвае встала на задней площадке лицом к окну, чтобы моя красная от выпитого ликёра физиономия была не так заметна пассажирам трамвая.
Вдруг почувствовала, кто-то дотронулся до моего плеча. Я втянула голову в плечи. Испугалась. Почему-то подумалось, что это была рука Судоплатова. Но когда оглянулась, увидела, что на меня смотрит мой однокурсник и близкий приятель подруги Алёны Ефим Ковалёв.
– Вот так встреча! Откуда? – воскликнула я.
– Я тут в командировке. Разве Алёна не говорила тебе? Мы с нею виделись вчера.
Потом внимательно пригляделся ко мне, засмеялся:
– А ты-то откуда такая пьяная?
– Да с научной конференции. Представляешь? Первый раз в жизни участвую во Всесоюзной научной конференции!
Мы ещё поговорили и посмеялись. Потом Ефим сошёл у кинотеатра «Родина», а я поехала за город в своё общежитие.
Утром следующего дня у меня болела голова, но я снова отправилась на НТМК на очередное заседание. Провела его скучно. Не было ни Судоплатова, ни вчерашних моих сотрапезников. Были поползновения других мужчин охмурить меня, но я их деликатно отшивала. А сама подумала: «Ничего себе репутация у меня складывается на этом научном сборище!»
В перерыве собралась уже ехать домой, как на самом выходе из конференц-зала нос к носу столкнулась с Судоплатовым.
От неожиданности сказала:
– Что-то вас не видно среди докладчиков.
– Но и вас тоже не видно. По ресторанам гуляете. Видел вас вчера с какими-то хрычами, – парировал он.
Потом мы пошли не на трамвайную остановку, а стали прогуливаться по аллейкам, каким-то невзрачным грязноватым улицам, на которых то и дело попадались какие-то предприятия и заборы. Тагил мне ещё не был хорошо знаком, особенно район НТМК. Хотя и неинтересные были места, шагала я с видимым удовольствием.
Неожиданно мой спутник расцвёл красноречием: стал читать наизусть целые отрывки из Бабеля (которого я не читала), чьи-то стихи и всякую лирику. Время провели культурно. Мне даже захотелось, чтобы он пригласил меня в городской драмтеатр, но вслух об этом сказать постеснялась.
Погуляли. Он подвёл меня к трамвайной остановке. Даже не спросил, куда мне надо ехать, а я скрывала от него, что живу за городом в заводском общежитии.
Сказал только: «До завтра».
А завтра его опять не было на конференции. И это был последний день работы конференции.
– Да ну его! Странный какой-то тип. Вроде ухаживает, но всё время куда-то исчезает, – подумала я.
С досады взяла один билет на спектакль в драмтеатр. Билеты распространялись среди участников конференции прямо в фойе конференц-зала НТМК.
Досидев до обеденного перерыва, отправилась в общежитие. Надоела эта конференция! Надоело каждое утро мотаться так далеко.
Когда приехала в общежитие, Лариска Коростелёва, работавшая, как и я, у Кругликова в ЦЗЛ, сказала:
– Тебя Анатолий Абрамович обыскался. Спрашивает, почему на работу не ходишь?
– Так ведь он сам послал меня на конференцию! – изумилась я.
Прихватив программу и тезисы конференции, я помчалась в ЦЗЛ, благо тут всё было рядом: и общежитие, и проходная на завод. И рабочий день ещё не закончился.
Анатолий Абрамович с ехидной усмешкой спросил меня:
– Ну, как конференция? Интересно было?
Я стала смущённо бормотать, что вообще-то интересно.
Он прервал меня:
– А почему вы отсутствовали на работе? Я же вас командировал только на один день.
Почувствовала, как краска заливает моё лицо. Ой, как стыдно, – смутилась я. Опять я по недослышке вляпалась. Я-то думала, что на всю неделю он меня отпустил. Неужели прогулы мне запишут?
Но Анатолий Абрамович по отношению ко мне не проявлял строгостей. Отпустил и сейчас с миром. Даже вернул мне программу и тезисы докладов, сказав, что у него они есть и ничего мне рассказывать о тематике конференции не надо.
Вечером я отправилась в одиночестве в театр. Девчонки были тяжелы на подъём – ехать, мол, до города далеко, а потом возвращаться в общагу ночью, да у них были и собственные планы на этот вечер.
Посмотрела, не помню какой, скучный спектакль. Домой приехала поздно.
Девчонки в комнате пили чай. Увидев меня, засмеялись.
– К тебе тут приходил какой-то мужчина. Нас никого не было.
– Откуда вы знаете, что приходил? – спросила я.
– А он оставил в двери записку. Она не была подписана, и мы её прочитали.
Из записки я узнала: «Я приехал попрощаться – сегодня уезжаю, но вас не застал».
Дальше был постскриптум: «Под дверью накакал не я». Подписи не было.
У нас в общежитии жил кот, который повадился гадить у нашей двери. Что только мы ни делали. Мыли пол с хлоркой, поливали формалином – гадил, такой-сякой!
И это была вся моя история. Судоплатов навсегда исчез из моей жизни. Я и не жалела об этом. Так, случайное знакомство было. Его громкая фамилия мне тогда ни о чём не говорила.
Тагил был закрытым городом, с большим числом секретных предприятий. Сотрудники спецслужб на всяких конференциях и совещаниях всегда присутствовали. Но чем заинтересовала этого Судоплатова моя скромная персона? На знаменитую разведчицу Мату Хари я вроде бы не была похожа. Да и вряд ли я была нужна этому мнимому Судоплатову, просто сопровождала его для отвода посторонних глаз и прикрытия, пока он ходил со мною в районе НТМК мимо невзрачных зданий, заборов с какой-то непонятной мне целью.
Письмами живу
Родители по-прежнему беспокоятся обо мне, как я устроилась на новом месте, как работаю, сообщают о жизни моих братьев и всех новостях в Миассе.
10.10.1962.
Нижний Тагил,
Промплощадь ИТР,
1, кв. 2.
«Здравствуй, милая дочь!
С ума сходим, не можем дождаться от тебя письма. 19 сентября посылали тебе посылку помидор весом 9,400, в посылку вложили маленькую писульку, получила ли ты всё это? За 30 минут до отправления получил телеграмму от тебя, за которую ещё и ещё раз большое спасибо.
2 октября видел тебя во сне, телом вроде ты поправилась, а когда повернулась ко мне, то я увидел какие-то подплывшие сузившиеся глаза. Мне показался твой нездоровый вид. Ладно ли что с тобой? Если что, пиши, не скрывай, я могу взять отпуск и приеду к тебе.
Особо прошу тебя ежеминутно, ежечасно помнить о технике безопасности. Учи, изучай правила, выполняй сама и требуй выполнения от других. Кроме того, будь бдительна, чтобы кто-нибудь из недоброжелателей не подлил умышленно в твою аппаратуру опасных кислот, масел или реактивов. Такие вещи могут быть.
Одним словом, пиши срочно письмо, иначе я брошу всё и поеду к тебе.
О наших новостях.
Женька уехал учиться 1 октября. Сшили ему два костюма и осеннее пальто в нашем ателье. Сшили очень хорошо. Купили ему ботинки за 29 рублей – чёрные, спортивный костюм, сшили рубашку, купили койку-раскладушку (алюминиевую). Одним словом, собрали полностью. Купили ещё шляпу, и будет выглядеть, очевидно, господином. Из совхоза он привёз 180 рублей да стипендию высылал 55 рублей, да мы добавили.
Генка работает лаборантом с 1 сентября в 17-ой школе и учится в вечерней школе. За три недели догнал по математике, физике и химии до программы за 9-ый класс в 10-тилетке, а сейчас получил справку об освобождении от работы один день в неделю за хорошую успеваемость. Занят он у нас с утра до 11 вечера и вертится, как белка в колесе, но вид очень бодрый и деловитый. Оклад его 45 рублей.
Георгий был в отпуске и жил у нас недели три. Все три сына жили с нами, пили, ели – это очень хорошо. Недоставало только тебя.
Мне можно было бы пойти сейчас в отпуск, но пойду позднее, думаю дождаться мать. Когда ей отпуск будет, тогда и пойду. В отпуск предпримем одно из двух: или же поедем к тебе и Павлу, или же поедем в Кисегач отдыхать.
Вчера дров машину привёз кубометров семь из лесу. Теперь надо бензопилу и испилить их. Привезу ещё машину отходов (сухих), уголь есть. Можно жить будет зиму и не тужить.
Ты пиши, что тебе нужно купить, тут мать может кое-что хорошее приобрести.
Ну вот все наши новости, и все хорошие. Да есть и плохие.
2 октября Семён Матвеевич пришёл с занятий из школы домой, случился с ним сердечный приступ, врачи приехали и сделали укол ему. Стало лучше и даже совсем хорошо. Хозяйка ушла куда-то, а когда вскоре вернулась, то он уже лежал на полу рядом с койкой мёртвый. Упал с койки и лоб разбил. Умер от сердечной болезни, так анатомики заключили. Так вот одного химика не стало. 4 октября лежал в клубе строителей. Народу было много, многие жалели. Я пошёл на работу, заходил – попрощался, в тот же день его схоронили в 6-м часу вечера. Мы все жалеем его.
Вчера сватью положили в больницу, у неё воспаление желчного пузыря, врачи настаивают на операции, а она пока никак не решается. Здесь тоже может случиться неприятность. Сват плачет. Может, обойдётся всё благополучно, тем не менее, заранее робость берёт. Неприятно.
Люсенька, пиши, пиши, пиши, милая! Скучно ведь. Сегодня в 3 часа дня будем провожать Георгия в Магнитогорск, так бы и не отпустил.
Пиши подробнее о себе, о своей работе, пиши больше о настроениях своих.
До свидания. Папка».
К письму был приложен некролог из газеты «Миасский рабочий»:
«6 октября 1962 г. скоропостижно скончался один из старейших педагогов города, учитель средней школы № 17, член КПСС Семён Матвеевич Артемьев. Родился он в 1902 году. 35 лет педагогической деятельности. В его жизни было отдано много лет педагогической деятельности. В коллективе педагогов города всегда знали его как энергичного работника, отзывчивого человека.
Семён Матвеевич был долгие годы бессменным руководителей методического объединения учителей химии, одним из первых директоров школ центральной части города. Он был награждён значком «Отличник народного просвещения РСФСР». Свой богатый опыт С.М. Артемьев охотно передавал молодым учителям. Его неугомонный характер, общественная активность снискали ему большую известность в городе.
Память о С. М. Артемьеве надолго сохранится в наших сердцах.
Группа товарищей».
Меня эта весть расстроила. Учитель химии в моей школе Семён Матвеевич заинтересовал меня химией, что дало мне возможность выбрать направление, где учиться после окончания школы. И своим другим школьным педагогам я благодарна: они научили меня учиться. И я продолжаю учиться уже вне стен университета. А моего отца продолжала волновать моя будущность в отрыве от них.
Пишет мне:
«Людмилушка – милая!
Без комментариев пересылаю тебе Женькино письмо.
Доченька милая, где бы ты ни была, братья будут всегда с тобой, и прошу тебя не пренебрегать их опекой. Ты же у них одна. А у нас? Некоторые чувствуют себя вполне счастливо, что у них нет детей. Правда, иметь детей более 2-3 – это тоже излишне, но бобылей и кукушек мы осуждаем.
Трудно бывает, и задница в заплатах – это не беда, зато посмотришь издали на вас, и дух захватывает. Если бы кто сейчас спросил, кто сейчас счастливее всех на свете. Мы бы с матерью ответили: МЫ!»
Старший мой брат Георгий не любил писать письма, за него писала моим родителям его жена Аня, и эти письма были полны бытовыми подробностями и брюзжанием на тяжкую жизнь. Младший мой братишка Гена был ещё школьником, самоопределялся в своей жизни, но и, повзрослев, писал мало и кратко. А вот Евгений с нашей школьной поры писал мне о самом сокровенном, что его волновало. Отвечала и я ему о моих переживаниях. Эта взаимная поддержка в письмах нам была необходима обоим. Отслужив в армии, он стал студентом Челябинского политехнического института. Были у него свои трудности в учении и в бытовом отношении. И в его жизни появилась девушка Рита, о которой он не смел пока писать родителям, так как женитьба и создание семьи не входили в его планы, поскольку он был ещё студентом второго курса. И теперь он пишет мне, ничего не скрывая, в Нижний Тагил по адресу:
Промплощадь ИТР, дом 1, кв. 2.
из Челябинска.
2 ноября 1962 г.
«Здравствуй, Люсен.
Заранее согласен со всеми эпитетами, которые ты мне пришлёшь. Это, безусловно, свинство, что я в такой период ничего тебе не писал. Знаю, что тебе нелегко пришлось, по себе знаю, ибо мне довольно часто приходится обживать новые места. Вся эта волокита с устройством, равнодушие чужих людей и отсутствие знакомых близких, чьё присутствие хоть немного грело бы душу. Неприятная вещь.
Дело дошло до того, что папка начал осторожно намекать на их отношения с дядей Фёдором – нет ли, мол, чего-либо подобного и у нас. Что за странный холодок между вами? Ну, это просто от того, что они очень, очень беспокоятся за тебя. Я тоже, Люсен, но честно признаюсь – как-то периодами.
В основном же всё это время был в состоянии какого-то странного транса. Но только, пожалуйста, Люсен, это между нами. Не писал не только тебе, всем. Написал единственное письмо из колхоза, очень короткое и то самое неудачное в своей жизни, как говорит моя Рита (это письмо было ей). Я о ней уже писал тебе. Ничего особенного, маленькая, курносая, близорукая, и вот поди ж ты. Видно, кому-то на небе нужно, чтобы мы вот уже больше года были вместе. Дело немедленно окончилось бы свадьбой, если бы искусственно мы не тормозили наши отношения. Некогда сейчас. Между прочим, она проявила большую активность по розыску учебника английского языка, который тебе был нужен, и нашла его (и я нашёл), но всех нас опередил Герка. Он прислал мне письмо, что уже выслал тебе этот учебник. Если хочешь, ещё один пришлю.
Иногда бывает так: устану, измотаюсь, запутаюсь во всех своих мыслях, все понятия как-то перевернутся с ног на голову, дофилософствуюсь до того, что чёртики в глазах, а приеду к Рите – и всё встанет на своё место, все мои высшие материи, как метлой, и к жизни становлюсь как-то ближе, хотя она и не пытается вразумлять меня, считает, видимо, что это будет для неё трудновато.
Сказывается, видимо, то, что у неё более целостная натура, чем у меня, больше душевного здоровья. Ну вот. А так у меня всё нормально. Заработал в колхозе кучу денег, до дома, правда, не все довёз, но всё ж сшили два костюма и пальто.
Сейчас учусь. Как обычно, не успеваю сделать всё, что нужно. Меня даже избрали в факультетский комитет, как видно, считают, что я способен других наставлять на путь истинный. Отсюда я сделал вывод, что я научился маскировать второго Кузьмина. Но сказать о том, что я не совсем удачная кандидатура для этой должности, я не могу, т.к. в этих случаях у нас говорят, что ты отказываешься принимать участие в общественной работе, что ты не сделал соответствующих выводов при изучении истории КПСС и что ты не достоин носить звание советского инженера, а по сему… извольте убираться вон из института. А у меня всю жизнь мечта – быть хорошим инженером. В общем, слово «общественник» я возненавидел, т.к. мне почему-то всё время встречаются носящие это название типусы. Я умею быть объективным и знаю, что есть и по-настоящему замечательные люди, но… у меня уже есть свой характер. Мне мама как-то говорила, что ты склонна отказаться от квартиры и жить в общежитии. Не сердись, Люсен, но это немножко по-детски. Насколько мне известно, все люди, в конце концов, оказываются волею судьбы в своей собственной квартире. Так уж как-то получается. Наверное, это тоже объективный закон природы. Ну ладно, это я уже кокетничать начинаю. В общем-то, я хотел сказать тебе, что я ругаю тебя и что ты должна даже требовать квартиру, т.к., кроме обязанностей, у человека в жизни есть и права. Правда, бывают и особые обстоятельства на месте, тогда жду твои соображения.
Поздравляю с праздником. До свидания.
На праздник домой, наверное, не поеду».
В письме моим родителям брат пишет несколько прикрыто о своей жизни. Вот его письмо из Челябинска, которое переслал мне мой отец. Брат пишет родителям:
«Здравствуйте.
Ну, наконец-то собрался. Всем так всем. Сегодня жертвую весь вечер на письма. А начиная с завтрашнего дня, буду пытаться заработать себе спокойный праздник, чтоб в эти два дня ни за что не браться. Разве только общественность будет меня тревожить. Меня же теперь ещё повысили в комсомольской должности, забот добавили. Ну ладно.
Я так и не ответил на последнее письмо. Папка, твои осторожные намёки на холодность в наших отношениях с Люсен, по-моему, безосновательны и аналогии с вашими отношениями с дядей Фёдором, твоим братом, о которых ты писал, тоже нет, т.к. к этому при всём старании невозможно найти никакой причины. Чаще большие перерывы в переписке между близкими людьми можно объяснить как раз обратным. Хочется сказать человеку что-нибудь необычное, тёплое, сделать ему приятно, а на это нужно время и соответствующее расположение. Нас же будничность и текучка до того заедают, что чувствуешь – душа пуста и самое большее, на что ты способен сейчас, – это какая-нибудь банальная плоскость. Так уж думаешь – лучше я помолчу пока, чем что-то вымучивать из себя (ещё обидишь чем-нибудь, что никак не хочется делать).
Кстати, на счёт учебника английского языка. Сам искал и ещё тут кое-кто по моей просьбе. В результате и сам нашёл, и ещё один принесли, но меня опередил Герка. Он прислал мне письмо и пишет, что уже выслал Люсен эту книгу. Так что я не стал уж посылать. Пришлось искать связи с книжными магазинами. Попутно в одном из магазинов мне и тетрадей раздобыли.
Люсен я писал об этом, вдобавок отругал её за некоторые детские мысли (это на счёт того, что она не всегда понимает, что у человека, кроме обязанностей, в жизни есть ещё и права).
Что ещё? Не знаю, писал или нет. Ходят слухи, что мы будем учиться четыре года и потом сразу дипломная практика и диплом, что никак не должно занять более полугода.
Ещё что-то поговаривают на счёт того, чтобы сделать наш институт специализированным по радио, электронике, кибернетике, ну и по нашей специальности, о которой нам начинают уже более определённо говорить. Правда, если это и будет, то, конечно, не к будущему году, дело сложное. В общем, институт будет расти, и здорово.
На праздник свой приезд домой не гарантирую. Если и приеду, то на один день. Ну, если я начну объяснять это одним «некогда», то всё равно не поверите, я же знаю. Конечно же, есть и другие причины, которые требуют, чтоб я был здесь.
Люсен, видимо, тоже не сможет приехать. Но если она собирается приехать, немедленно дайте мне знать. Я постараюсь отбросить все причины, ибо боюсь, что мне-то она этого или не успеет сообщить, или ещё что-нибудь.
И ещё. Мама, мне бы нужно пары две обычных х\б носков. Мои почти все порвались, а купить нигде не могу.
Поздравляю с праздником. До свидания».
Как хорошо и умно пишет мой 24-летний брат. И как мои братья дружно стали искать по магазинам необходимый мне учебник английского языка. Взаимная семейная поддержка не исчезла, все готовы мне помогать, даже промелькнувшее в письме Евгения «кое-кто» из его окружения.
В жизни брата появилась девушка Рита, с которой он собирался жить вместе, и квартирный вопрос выходил на первое место в его планах. Родителям он пока не пишет о Рите, но именно из-за неё он не хочет поехать на праздники в Миасс. А я была польщена, что, если я приеду в Миасс, то он готов отбросить все причины – даже любимую девушку! – чтобы повидаться со мной.
В те годы постоянным был дефицит товаров – носки Евгению и то не купить. Главной доставальщицей у нас была мама. По инерции мы её теребили разными просьбами бытового плана. Я, конечно, сообразила, как трудно родителям что-то покупать нам, им приходится экономить на путёвках в санаторий, менять свои планы на отдых, и стала высылать маме небольшие деньги.
Мама одобряла и мои покупки одежды уже на собственную мою зарплату, но и предлагала помощь в приобретении каких-то обнов, если это потребуется. Также и папка считал, что мы должны одеваться соответствующим образом, так как я уже инженер, а Евгений учится на инженера. Ему даже шляпу для солидности купили.
Родители и брат неправильно поняли меня, будто бы я отказалась от квартиры, предпочитая жить в общежитии. На самом деле квартиру даже в отдалённом будущем завод не обещал, а предлагал снять комнату в посёлке ТЭЦ. Мы с девчонками предпочли жить вместе и не разбегаться по съёмным комнатам. Жили дружно и весело. Приближались ноябрьские праздники, и мы собирались поехать в Свердловск повидаться со свердловскими сокурсницами. Об этом я написала родителям, но папка был против моих поездок и планов. Пишет мне:
«2 ноября 1962 г.
Людмилушка милая, здравствуй!
С праздником тебя, желаем тебе хорошо отдохнуть, причём прямо в Н. Тагиле без поездок куда-либо. Свердловск уже для тебя теперь почти одно воспоминание. Надо укореняться в Н. Тагиле и быть своим человеком этого города. Мечтать о другом городе всегда можно, но и поступать реалистично в определённых условиях тоже надо. Новосибирск с его академией может быть в сто раз лучше Тагила, но и в Тагиле, если захотеть, можно найти много интересных дел, причём столько, что ни времени, ни самой жизни не хватит. Советую практически пока прочно осваиваться в Тагиле и быть там полезным человеком. Работа не институт и не университет. Теперь же, когда ты оторвалась от школьной парты и пришла на производство, жизнь может показаться в более сером виде и, если не найти практического применения сил на данном этапе и в данных условиях, то можно допустить в себе апатию; взвинчиваются мечты о чём-то другом, более лучшем, а лучшем ли, бог один ведает.
Меня радовали твои прошлые письма, что ты настроена быть более жизненно дееспособной, и я хочу, чтобы это настроение не угасало впредь.
Что надо сделать, чтобы оно сохранялось и развивалось впредь?
Прежде всего трудиться добросовестно, отдыхать разумно и питаться рационально.
Второе. Знать надо, какими думами и чаяниями живут коллективы на заводе и в целом весь завод, найти своё место в одном из коллективов и помогать своими знаниями, своей работой в освоении намеченных целей.
Третье. Учиться надо и учить не всё, что попадает под руки. Кое-что учить и изучать досконально, что необходимо прямо сейчас для себя и коллектива, остальным интересоваться, чтобы поддерживать кругозор.
Заниматься рационализацией, быть постоянным посетителем технической библиотеки, постоянным слушателем докладов и лекций на научные темы, а кое-где и самой сделать доклад или лекцию. Помни, на вас сейчас смотрят многие с некоторым любопытством, что же вы можете дать для завода, некоторые находятся в ожидании от вас как от специалистов, ну а большое число практиков, штампующих одно и то же ежедневно и освоивших в совершенстве узкий круг деятельности, смотрят на вас с пренебрежением. Что, мол, эти с дипломами? И не дай бог, кто-нибудь из вас потеряется в делах, вы окажетесь духовной пищей этих ограниченных людей, окажетесь предметом насмешек и унижений. А если ещё побежать с завода, то вдогонку услышите язвительный смех. Это ужасно.
Очень рад, что Георгий сумел достать нужную тебе книгу. Я ему и Женьке писал.
Получила ли ты посылку? В ней был утюг, платок тёплый, перчатки и безразмерные чулки. Пиши, что тебе ещё нужно. Нужны ли варежки? Наверное, нужны, так как на лыжах будешь кататься. Это тебе полезно.
Генка жмёт, жмёт на все лопатки. Учится, но и работает неплохо. Все им довольны. Впереди институт. Он тебе писал письмо. Получила ли ты его?
Костюм купила – это хорошо. Живи и одевайся, располагай для себя с толком своими всеми средствами. Будет трудно – поможем. Всё. До свидания. Папка».
Тагил начинал мне несколько надоедать: работа, работа, работа, но хотелось подружиться с ребятами, бывать с ними в театрах, кино, на танцах. Задумывалась я и о дальнейшем своём росте в профессии. Отработаю, например, три года на заводе пластмасс, а дальше что? Так и буду жить в общежитии? Можно, конечно, «сбежать» раньше обязательной отработки, поступив учиться в аспирантуру. На заводе пластмасс были организованы разные курсы для подготовки в аспирантуру: курс английского языка, курс философии. Я записалась на курс английского языка, мне понадобился учебник для самостоятельного обучения, и я написала братьям и отцу, чтобы они поискали в магазинах эту книгу. Нашли и купили оба брата и «ещё кое-кто». И аспирантуру я себе наметила в Новосибирске, где в Академгородке, как я узнала, был создан институт белка, как раз по моей специальности химика-органика.
Моего младшего братишку я тоже ориентировала на Новосибирск, после школы поступать туда на физфак. Братишка увлечён был физикой, учился хорошо, побеждал на школьных олимпиадах по математике и физике. Вот и будем в одном городе, и я ему стану помогать.
И папку эта наша увлечённость радовала, но он не понимал, что без компании ребят нам, девчонкам, в загородной общаге было скучно.
Когда я читала лекции студентам техникума на тему прогресса в области науки-химии, я «склеила» там троих парней, чтобы вместе с ними проводить свободное время в городе. Но театры и музеи их не интересовали. Мне хотелось подняться на местную достопримечательность, гору Лисью с богатой легендой. На вершине её видна смотровая башня и с горы открывается прекрасный вид на город и окрестности, но уже были осенние холода, ветер. Как-то ребята пригласили нас на стадион смотреть футбольный матч, хотя меня никогда не привлекали орущие на стадионе болельщики, а по полю гоняли мяч футболисты. В другой раз они вывезли нас с Алёной за город. Причём один из парней приехал на мотоцикле с коляской, стал катать нас. Алёна и сама пробовала рулить с подстраховкой мотоциклом. Мне такие виды отдыха не подходили. Недолго мы так встречались с парнями, а потом и прекратили эти встречи.
В ноябрьские праздники сидеть в общаге скучно. Вот и поехали мы втроём в Свердловск на три праздничных дня. Лариса Коростелёва решила остаться. За ней стал ухаживать заводской баянист из самодеятельности Володя Примак, симпатичный парень, и он, видимо, ей нравился.
В Свердловске мы хорошо гульнули с друзьями-однокурсниками, ночевали у свердловских подружек, но надо было возвращаться в Тагил. Оказалось, что деньги мы все прогуляли, на билеты до Тагила нам не хватало какой-то суммы. Не сообразили занять у кого-то из провожавших нас друзей, да и они были не особо денежные, все только недавно трудоустроились. Мы – Алёна, я, Нина Траянова – взяли билеты на ночную электричку до промежуточной станции Нейвы в надежде, что после Нейвы в ночное время никто контролировать проезжающих не будет и мы доедем от Нейвы до Тагила зайцами.
Нейву проехали. Фу ты, ну ты! Контролёрша – вредная такая и грубая баба – разбудила всех с проверкой билетов.
Нам бы показать наши билеты, сказать, что нечаянно проехали станцию – спали, мол. Ну ссадили бы нас, как безбилетников, с поезда раньше Тагила. А мы испугались преждевременной высадки, сказали, что едем в Тагил. Опять же без денег в ночное время как мы будем добираться потом в Тагил? Тётка-контролёрша орала на весь вагон. И до самого Тагила нас не отпускала от себя! Как же! Зайцев злостных поймала! В Тагиле сдала нас в вокзальную милицию. Главное, и сама осталась. А дежурный милиционер потребовал документы, паспортов у нас не было, и мы – дурочки – отдали ему свои заводские пропуска. Дальше милиционер потребовал заплатить штраф. Но денег у нас не было. А тётка-контролёрша гнёт свою линию: надо, мол, завтра сообщить в дирекцию завода, чтобы нас наказали по общественной и комсомольской линии. Тут нам и вовсе стало тошно. Мы недавно только поступили работать на завод, а нас в милицию загребли. Что о нас будут на заводе думать? Нина Траянова заплакала, и мы с Алёной скисли.
