Kitobni o'qish: «Сокровищница»
Глава 1
Толстый шмель подлетел к растрескавшейся раме и сел на белый цветок вьюнка. Вечер! Зрелая трава укрылась одеялом из розовых лучей, яркие тона деревенского пейзажа стали приглушенными. К безмятежным повторяющимся звукам природы – стрекоту, жужжанию, шороху, – примешиваются голоса женщин. Это к Марии Васильевне гости приехали, подруги Светик и Оленька.
– Маш, ну что ты тут все живешь! Переезжай в город, найди себе мужика, в конце концов! Сдалась тебе эта дыра деревенская! – говорит Оленька, уверенно кивая белокурой кудрявой головой.
Маша переставила чайник с плиты на стол, села на деревянный табурет, провела кончиками тонких пальцев по краю столешницы.
– Ну а куда бы я поехала? Кто меня в этом городе ждет?
– Да никто! Сняла бы квартиру! Сейчас все так делают!
Оля повела плечами, с хитрецой в голосе добавив:
– У мужа полно свободных от личных обязательств коллег…
Маша вздохнула, подперла щеку ладонью, аккуратно помешала ложечкой чай.
– Нет, девочки. Все это не для меня. Не по возрасту мне уже свидания, цветы, романтика. Я даже представить не могу, как обнимаюсь с каким-нибудь стариком.
Света тихо засмеялась, и ее доброе лицо стало миловиднее.
Многие их одноклассники из деревни давно обрюзгли, некоторые поседели и полысели. К тому же так называемые "свободные" были по большей части разведенными, их жизнь уже сложилась. Маше было тридцать семь. С молодости она сама себе хозяйкой была и вряд ли уже могла бы говорить о будничных проблемах с посторонним человеком. Трудно ей было раскрыться.
Света прекрасно понимала подругу. Вот уже без малого шестнадцать лет она прожила в браке с Толей. И все эти годы жизнь супругов была полна забот о детях, доме. Никто из них не мог представить иного пути. Романтика осталась где-то далеко. Была ли она? Была, наверное, когда-то давно. Потом ее поглотили быт, заботы, усталость, бесконечные споры.
В юности казалось, что дорога жизни пишется самим человеком. А потом… Света встала на колею с того момента как замуж вышла. В тот момент она осознала, что в ее жизни не будет ни путешествий, о которых она мечтала, ни красивых нарядов, ни известности. Теперь будущее для нее предопределялось прошлым.
Сверху загудел турбовинтовой самолет. Он пересекал безоблачное августовское небо, а после стих. Ветер трепал траву, природа жила, как будто и не было этого самолета, этого чужого земле звука.
Оля, в отличие от подруг, до сих пор хранила в себе частичку юношества, хотя и ее жизнь не была безоблачной. У нее был заботливый муж. Ей не надо было ухаживать за пожилыми родителями, сестра взяла на себя эти заботы. У нее была своя непреодолимая проблема – деток ей бог не дал. Иногда она смотрела на себя в зеркало и видела, что ее красота увядает, уходит молодость. Вот если бы в этом возрасте на детей своих смотреть, то и отражение в зеркале ее не так волновало бы. От тоски ее спасала бурная общественная деятельность и желание помочь всем в этом мире.
– Ну, ты и загнула, Маша! Не по ней романтика! Костя женится, и все, считай, в другой семье будет. Одна останешься! Надо тебе о себе позаботиться, немного подыграть мужчине! И он тут же клюнет! – сказала Оля, посмотрев в коричневую гладь чая.
Маша улыбнулась!
Как давно это было. Они выросли в этой деревне, и их судьбы были так похожи тогда. Как же так вышло, что все они живут по-разному? Мария Васильевна некогда пришла к выводу, что удерживала их школа. И стоило выйти из ее стен, как их дорожки сразу разбежались в разные стороны.
Во времена их выпуска Маше казалось, что ее жизнь складывается лучшим образом. Она влюбилась в одноклассника Витю. Он был отличником, школу закончил с золотой медалью, летом поступил на физико-математический факультет университета. Она шла в педагогический, но потянула поступление только на вечернее отделение. В некотором смысле это был плюс для них. Она устроилась на завод, днем работала, вечером училась. Денег хватало на то, чтобы оплачивать съемное жилье, и на питание. Все было ничего, они справлялись. Только вот Витя был птицей более высокого полета. Такая жизнь не по нему была. Маша помнила день их расставания очень четко. Она пришла вечером после учебы, зашла в их небольшую единственную комнатку. Витя на диване лежал и, крутя спичку во рту, задумчиво смотрел на стену. Маша осторожно легла рядом, прижалась, уткнулась лицом в его теплый бок.
– Вить? Вить, давай поженимся!
– Ты серьезно? – вяло спросил Виктор.
Маша почувствовала, как мышцы под ее щекой напряглись. Витя резко поднялся, надел тапочки.
– Не сейчас! На что жениться? И так еле концы с концами сводим!
Маша тяжело вздохнула. Все это она прекрасно понимала. Ей тоже хотелось, чтобы свадьба была с красивым платьем, чтобы рядом были ее подруги, родственники. Теперь об этом можно было не мечтать. В обед после визита к врачу Маша была несколько обескуражена. У них будет ребенок! Все перевернулось с ног на голову! На декретные им не выжить, да и купить надо многое: кроватку, коляску, вещи. Вите придется бросить учебу и начать работать, ведь теперь обязанности добытчика ложатся на его плечи. Виктор был прекрасным организатором. В школе решал проблемы за весь класс, да и в институте был старостой группы. Маша не сомневалась, они справятся.
– Вить, я беременна!
Витя резко обернулся. В его карих глазах Маша увидела настороженность и удивление человека вдруг осознавшего, что его жизнь неожиданно, странным образом меняется под воздействием непреодолимых внешних обстоятельств. Ей тогда показалось, что это всего лишь растерянность. Несколькими часами ранее ее состояние можно было описать именно так.
– Разве это возможно? Ты ведь принимала противозачаточные?
Маша пожала плечами.
– Да. И все же у нас будет ребенок!
Проведя по черным курчавым волосам ладонями, Витя взял со стола пачку сигарет и вышел на балкон. Закуривая, он исподлобья смотрел на фасад соседней пятиэтажки. Этот вид старых кирпичных однотипных зданий ему опостыл. Он видел жизнь своих состоятельных сокурсников. За хорошие оценки им дарили машины, хорошенькие девчонки бегали за ними по пятам. У него же не было возможности купить себе даже приличную одежду. И все же с этим можно было мириться. Надо было лишь идти вперед, потихонечку поднимаясь все выше по карьерной лестнице. Сначала окончить университет, потом аспирантуру, параллельно можно было бы уже проявлять себя в работе. Об этом он говорил Маше чуть ли не каждый день. Разве она прислушалась к нему? Она его подставила! Виктор стукнул по железному парапету балкона кулаком. «Тварь!» – прошипел он.
На следующий день Маша вернулась в пустую квартиру, прочитала записку и рекомендации Вити об аборте. Держа листок, вырванный из тетради, просидела она на табурете на кухне всю ночь. Ее душа тогда приобрела странную форму. Безразличие к личному вдруг стало для нее тем основанием, на котором она могла твердо стоять.
Вначале с Костей помогали родители. Сидели с сыном, пока она на учебу ходила. Потом Костя в садик пошел, и стало чуть легче. Когда Маша окончила университет, маленькая семья окончательно перебралась в деревню. Тут дешевле жить было. Не надо было жилье снимать, и работа для Маши была в местной школе. Костя был сын полка. Дедушка Василий Петрович учил парня руками работать, бабушка баловала, мать за учебу отвечала. Вот и приобрел Костя от всех понемногу. От деда взял деловитость, от бабушки – мудрость, легкое отношение к жизни, от матери – стремление к познанию, осторожность. В восемнадцать лет Костя жил в общежитии в городе, учился. Для Маши он был смыслом жизни, светом ее души, и другого счастья она не знала, да и представить не могла.
– Поможете мне сток починить?
– Конечно, Машунь, я могу на крышу залезть! – вызвалась Ольга.
На крышу Мария Васильевна сама полезла. Сидя на краю козырька, она отдирала старую прохудившуюся железку, а ее подруги внизу перебирали составные части нового стока.
Мимо дома промчался паренек лет двенадцати на велосипеде.
– Мария Васильевна, здрасти! – гаркнул он на всю улицу. Маша положила молоток на колено, обтянутое черной штаниной.
– Александр! А ну стой! Книги читаешь?
– Читаю, Мария Васильевна! – уже издалека прокричал шустрый паренек.
Маша покачала головой. Не многие из ее учеников могли похвастаться рвением в чтении. Вот и придумала она собирать деревенскую ватагу два раза в неделю в местном доме культуры. По понедельникам она читала произведения для младших классов. По пятницам – для более взрослых ребят. Приходило и старшее поколение. Из чего Мария Васильевна сделала вывод, что чтец она неплохой. Это ей льстило.
Маша отогнула большой гвоздь, который некогда был вбит через жестяную обшивку в крышу намертво. Отец старался все качественно делать, все крепко у него держалось. Не стало его, и мужская работа легла на ее плечи. Костик помогал. Несмотря на юность, он и соображал лучше и был сильнее.
– Свет, найди гвоздодер! Он в сарае!
Светлана поднялась со ступенек крыльца, пошла к сараю. Маша смотрела подруге вслед. "Как же хорошо, что они у меня есть!" – думала она. Любой мужчина из села с неким превосходством наблюдал бы за ее попытками отремонтировать сток! Дело было не в том, что она не знала, как это делают. Да если б даже и не знала, то разобралась бы. Просто в руках у нее не было столько силы, сколько было у самого забулдыжного мужика на селе. С подругами ей было легче. Они не относились к ее физическим недостаткам как к слабости. Тоже всего повидали, а более всего мужского высокомерия.
В это время из дома, который стоял за широкой дорогой, за Марией Васильевной наблюдал глава поселковой администрации Белоусов Федор Игнатьевич. В должности он был уже десять лет, и потому на правах "хозяина" встречал нового человека в Ореховке.
Кирпичный выбеленный дом уже как три месяца принадлежал одному единственному собственнику – Павлу Андреевичу Рябову. Все лето хозяина на месте не было. Иногда к его дому подъезжала грузовая машина. Рабочие что-то заносили и выносили. Участок обнесли высоким зеленым забором. Изменения были не такими уж и значительными. Фасад небольшого одноэтажного дома, его жестяная крыша остались прежними, и потому особого внимания новый житель у местных не заслужил. Попав внутрь дома, председатель смог оценить разницу в виденье деревенской жизни у местных и городских. В доме все было очень современно, так бы сказал Федор Игнатьевич. Не было запахов земли и травы, столь привычных для каждого жилища их деревни, полы были светлыми, застланы паркетом. Небольшая вытянутая кухня была устроена этак, как это зачастую показывали в модных программах по дизайну. Федор Игнатьевич считал, что неплохо разбирается в этом самом дизайне, так как жена его только что и делала, что смотрела программы о нем.
В комнате у нового хозяина было просторно. Мебели было немного – диван, стол, тумба под телевизор. Кладовая была удачно превращена в шкаф. Ничего лишнего. Дворец! Федору Игнатьевичу дом очень нравился. Зато участок угнетал. Ни одной посадки на нем не было, только лужок и все. "Тут бы хоть пару кустиков смородинки посадить, грядочки с зеленью разбить!"– рассуждал он, смотря на пустой скучный луг с пожухлой травой.
Белоусов пил наивкуснейший кофе, только что сваренный самим хозяином, и щурился от удовольствия.
– Прекрасный кофе! – сказал он причмокивая.
Крепкий мужчина, загораживающий свет, идущий из крайнего окна кухни, ничего не ответил. Он с интересом рассматривал улицу.
– Не хотите смородинки посадить у себя на участке?
Павел через плечо посмотрел на председателя.
– Нет, спасибо, – равнодушно ответил он. – Федор Игнатьевич, а что это за женщина там по крыше молотком бьет?
– Это Мария Васильевна – учительница русского языка и литературы. Работает в соседнем селе, живет с матерью. Сын в этом году в университет поступил, уехал в город!
– Разведена?
– Можно и так сказать. Видимо, кто-то был в молодости, но после того она ни с кем не сходилась, парня своего без отца вырастила. Живет по бабьему уму. Если доску к забору не может приколотить, так подопрет чем-нибудь. Редко мужиков нанимает.
– А что так не помогут?
Павел с интересом смотрел на женщину в черных трикотажных штанах, пузырящихся на коротеньких ножках.
– Как бы времена такие прошли, когда по доброте душевной помогают. Тут всем семью надо кормить. За любую работу люди деньги хотят получить. Она не исключение, детей к поступлению в ВУЗ готовит не бесплатно.
– Но ведь она одна семью кормит…
Павел полагал, что хоть в деревне все по-другому. «Похоже, что и сюда пришла современность. Все равно, гиблое место!» – подумал он. Место, впрочем, выбрано было не случайно. Рябов Павел Андреевич в настоящее время был вынужден отойти от дел. Жизнь его к сорока годам была чересчур колоритна. По молодости он был вне закона, и при этом умудрялся скрупулезно изучать эти самые законы в МГУ. После окончания университета работал в прокуратуре, параллельно учился в аспирантуре. Его карьера шла в гору.
У него был скрытый дар – он мог в нужный момент и довольно удачно проводить аналогии, что значительно сокращало путь от начала следствия до поимки. И все же он видел, что структуры, существовавшие согласно закону, тоже имели свои понятия.
Павел ушел в бизнес, полностью отстранившись от правового сектора и темных структур. Его интерес был некоторое время связан с несколькими отраслями, и после отладки промышленных технологических процессов там вполне справлялись профи. Его жизнь шла так, как он хотел, но недолго. После ухода с государственной службы к нему все же обращались за помощью. Эти просьбы всегда приходили через одного человека, его информатора. Павел мог часами и днями заниматься заинтересовавшим его делом. Информация стекалась к нему словно к пауку, а он лишь дергал за нити, посылая сигналы о том, что нужно произвести тот или иной допрос, задержание, уточнение информации. Эффективность его действий была стопроцентной, что привело к не самому приятному результату. В конце концов, Павла вынудили работать на группу «Центр», состоящую из нескольких таких же необычных людей, как он. Характерной чертой группы было то, что отчеты всегда уходили туда, где не важен был статус подозреваемого или организации, нужен был точный верный ответ на задаваемый вопрос. Детективы совершенно ничего не знали друг о друге, и каждый из них копался в своем деле. Работа Павлу нравилась. Она была интеллектуальной, интересной, в ней не было бумажной волокиты, оперативок, отчетности. Оплата нелегкого труда была соответствующей.
Хоть Павел и действовал всегда инкогнито, информация о нем просочилась и всколыхнула черную гладь преступного мира. Ему пришлось залечь на дно, причем на достаточно длительный срок. Как минимум три года Павлу предстояло провести в отдалении от значимых событий. О нем должны были забыть. Павел взял под контроль пару дел из провинции, связанных со скрытыми растратами. Ему был присвоен новый позывной Тихий, прикреплен надежный связной из местных.
Детектив морально готовился к переезду. Знал, что ему предстоит жить в деревушке на полсотни домов. И все же, когда он оказался на месте, ему стало тошно. Эта деревушка была дном. Этот дом являл собой сарай. Пусть в нем и появились отголоски роскоши, все равно это был роскошно обставленный сарай. Павел хотел найти хоть какую-то утеху для себя в виде приятных сердцу представительниц прекрасного пола. Но вместо несущих приятный вздор прекрасных нимф, или дам, рассуждающих о чем-то высоком постоянно и без умолку, он встретил в деревне беззубых бабуль, дородных теток, и одну глупую учительницу со слабыми коленями. Более смотреть на то, как у бестолковой женщины подворачиваются ноги, он не мог. Павел направился к выходу. Председатель потрусил за ним, почему-то с чашкой.
Ноги затекли. Маша приподнялась, потерла колени. У одних болела спина, у других шея, а у нее всегда болели колени. От резкого подъёма закружилась голова, в одном колене возникла непреодолимая слабость.
Странно, но падение было таким медленным. Казалось, что можно легко ухватиться за край крыши руками. Одна проблема – движения тела тоже как будто замедлились.
Маша успела ухватиться за оцинковку пальцами.
– Ой, Светка! Сюда! Маша падает! – закричала Ольга. Оля бросила инструменты на дощатый рыжий пол крыльца и резво перепрыгнула две ступеньки. Света бежала по тропе от сарая.
Маша только хотела сказать, чтобы девочки подхватили ее под ноги, но тут ее подбросило вверх, а потом опять, и она вдруг оказалась на руках.
На нее сверху смотрел незнакомый мужчина. Его выражение лица было спокойным, хотя в голубых глазах читалось некое раздражение.
Маше на секунду показалось, что это галлюцинация. Ну не было его здесь!
– Ну, Марья! – произнес незнакомец с издевкой. – Что ж ты такая слабенькая на крышу лезешь. Поберегла бы себя, свои колени!
Тут Марья Васильевна про себя удивилась. Столько слов у нее сразу пронеслось в голове. Ну, во-первых, не Марья, а Мария Васильевна, во-вторых, она на эту крышу раз сто лазила, в-третьих, они бы и сами справились, нечего было лезть не в свое дело. «Да, ну и что колени? Кто другой сделает работу?» – все эти слова более читались по лицу Маши, однако вслух произнесены не были.
Высокий тощий Федор Игнатьевич открыл створку калитки и сначала осторожно оценил обстановку. Машу этот проныра злил. Ох, сколько раз она просила починить площадку около школы, и сколько она слышала отговорок: "Не положено! Нет денег! Подумаем! Сделаю запрос!". После каждой такой фразы Федор Игнатьевич причмокивал, и при этом смотрел куда-то в сторону, обозначая, таким образом, ничтожность собеседника. То, что он явился следом за этим мужчиной, уже говорило о том, что ждать хорошего не стоит.
– Опустите меня на землю! – произнесла Маша строгим тоном.
– Стоит ли? – с издевкой спросил спаситель.
– Отпусти! – прошипела змеей Мария Васильевна.
Одна бровь незнакомца взлетела вверх. Похоже, он был удивлен ее неблагодарностью.
Тем временем Ольга и Светлана видели происшествие совсем по-другому. Незнакомец нырнул в калитку в тот момент, когда Маша только начинала свой полет. Они успели сделать несколько шагов, в то время как мужчина, сшибая заросли пионов, буквально поймал подругу за шкирку, а потом ловко подбросил ее и переместил в свои объятия. Судя по тому, что говорил этот человек, Машу он знал. Подруги переглянулись, у Оли в глазах мелькнула смешинка. "Ну, такую прелесть любая бы скрывала!" – говорил ее взгляд.
Мария Васильева, тем временем, теряла терпение, она попыталась спрыгнуть с рук сама, даже ногой брыкнула в знак яростного протеста.
– Спокойно! Не стоит так отбиваться! – отчеканил спаситель.
Он опустил ее ноги вниз, и Маша повисла. Ее рубашка и куртка поползли вверх, она снова брыкнула ногами. Мужчина все же уступил ей, аккуратно поставил на землю, да еще милостиво одежду на ней поправил. Пока незнакомец это делал, Маша разглядывала его. От его глаз шли морщинки, по-видимому, он часто щурился. Нос был правильным, высокий лоб открыт. Короткие русые волосы были слегка волнистыми и жесткими, они вряд ли нуждались в расчёске. Вот уголки тонких губ слегка приподнялись, за ними вверх ушли брови. Видно было, что сложившаяся ситуация несколько забавляет мужчину. Он как будто давал Маше неспешно рассмотреть его.
– Мария Васильевна! Вас как зовут? Откуда вы? – Мария Васильевна задала вопросы привычным учительским тоном. Она считала, что это вернет мужчину в рамки, после чего, она готова была поблагодарить его. Вместо ответа она увидела в его глазах блеск, губы тронула мягкая улыбка, его голова слегка наклонилась. От странного человека вдруг пошла очень теплая волна тихих молчаливых эмоций. Так обожающе иногда взрослые смотрят на своих детей. Он как будто радовался тому, что она такая, и что она есть на этом свете. Маша почувствовала себя неуверенно. В конце концов, этот человек ее спас. Может, первое впечатление сложилось не вполне удачно? Тут перед ней всплыл образ кухоньки с облезлым кафелем, в груди появилась знакомая игла. Маша ощутила ее физически в тот момент, когда сердце резко сжалось в комок. Чтобы не застонать от боли, она глубоко вдохнула! Как же ей надоели эти волны из прошлого. Они набегали на ее сознание и тело каждый раз, когда на нее с интересом смотрел знакомый мужчина или просто прохожий. Ей вдруг захотелось бежать без оглядки. «Я не хочу больше этого!» – пронеслась в ее голове угнетающая мысль.
– Спасибо вам за помощь! – произнесла она, подавив приступ паники.
На Павла голос женщины действовал чарующе. Мария Васильевна умела говорить красиво, изящно, ласково. Интонации ее речи переливались теплыми оттенками. И там где она хотела стать более жесткой, эти интонации оставались все такими же теплыми, только речь убыстрялась немного.
Ее рост был небольшим, плечи узкими, при этом она не была полной или наоборот худышкой. Маленькое тело было крепеньким, скроенным для деревенской жизни. Лицо имело правильные черты, но при этом не было простым. Оно несло в себе отпечаток доброты и правильности суждений. Карие глаза прекрасно сочетались с четкими высокими бровями, вздернутым носиком и длинными темно русыми волосами, забранными в тугую косу. Она была учителем, и наверняка, прекрасным! Он засмотрелся на нее, и подумал, что эта женщина вполне подойдет для того, чтобы скрасить его одиночество.
– Марья Васильевна! – отвлек его председатель. – Это Павел Андреевич. Он дом купил напротив вас. Будет теперь жить тут!
– Здравствуй, Маша! – как можно ласковее произнес Павел, и Маше показалось, что ее буквально обласкали теплым бархатистым голосом.
Мария Васильевна перевела взгляд на дом через дорогу. Тот пустовал давно, однако теперь на его окнах появились жалюзи.
– Добро пожаловать!
Павел протянул ей руку, и Маше пришлось пожать ее. Рукопожатие Павла Андреевича показалась ей на удивление мягким, он очень осторожно лишь слегка сжал ее руку. Слишком велико было различие между его высокомерным типажом и мягкими движениями. А главное невозможно было понять, где же он настоящий.
Павел познакомился с подругами Маши, а потом его внимание снова перешло на нее.
– Вы не пригласите меня в дом? Очень пить с дороги хочется.
Белоусов раскрыл рот над пустой чашкой. Кофе-машина Павла Андреевича выдавала просто обалденный напиток. Вряд ли вообще можно что-то вкуснее испробовать в округе.
– Проходите. Но у меня есть только чай!
– Пойдет! Федор Игнатьевич? – спросил Павел, обратив общее внимание на чашку, с которой стоял председатель.
Белоусов знал, что у местных чай редко водится. То, что называлось тут чаем, состояло из листьев смородины и мяты. Послевкусие дорогого напитка ему не хотелось портить.
– Спасибо, Мария Васильевна! Х-хм… Я уж пойду, дела у меня еще есть.
Мария Васильевна кивнула и повела гостя в дом. В узкой прихожей, соединяющей кухню и комнату, было темно. В углу стоял старый кованый сундук, над ним была вешалка. В комнате Павел заметил диван, с которого на него взирала пенсионерка в белом платочке. Не трудно было догадаться, что эта женщина и Маша – кровные родственники, слишком велико было внешнее сходство.
Маша прошла в комнату, и он последовал за ней.
– Мам, это сосед новый, Павел Андреевич, через дорогу живет, познакомься. Александра Максимовна – мама моя! – произнесла Маша.
– Здрасти, тетя Шур! – сказал Павел.
Хозяюшка встала справа от него и подняла голову вверх, по-видимому, намереваясь о чем-то попросить. Он немного пригнулся.
– Вы посидите пока здесь, я чай приготовлю. Хорошо?
– Хорошо! – согласился Павел.
Маша ушла на кухню. Подруги были уже там. Они тихо разговаривали в самом дальнем углу кухни.
Чтобы хоть как-то заглушить их шепот, Маша прикрыла рыжую тяжелую занавеску, отгораживающую кухню от прихожей.
– Что? – сказала она беззвучно.
Оля показала ей жестом, что нужно к гостю идти. Мария отмахнулась. Маме было всегда скучно. К ним редко кто заходил из молодых. И потому таких редких гостей Маша вперед вела к маме. "Ну, пусть Павел Андреевич теперь поскучает. Авось ему больше не захочется совать нос в чужие дела!" – думала она, кидая в заварочный чайник листья мяты.
Мария ошиблась, но лишь отчасти. Павел скучал ровно до того момента, пока не подошел к серванту большой коричневой стенки. Он от скуки начал изучать сувенирные фигурки, стоящие среди посуды. И вот там он и узрел чудо! Пожалуй, такого он еще ни разу в жизни не встречал! У детектива даже рот раскрылся от удивления. И неспроста! Ведь между кошечкой из фарфора и маленькой малахитовой шкатулочкой он заметил вершину ювелирного мастерства, вдохновение древнего художника – розу, лепестки которой сияли дьявольским цветом пейнитов, листья и стебли переливались изумрудами, а подставка сияла янтарем и алмазами.
Павел часто заморгал, потер глаза. "Чертовщина какая-то! Не может быть этого! Как у учительницы сельской школы дома могла оказаться в серванте "Роза из пейнитов"? – размышлял он о внезапной находке. – Она же тут десятки лет могла простоять неузнанной". Тут Павел замер. Это было гениально!
– Сынок, ты с фермы что ли? – отвлекла его от размышлений бабуля.
Он медленно повернулся к бабушке.
– А? Нет! Я из города, тетя Шур.
– А что к нам приехал? Плохо там что ли?
– Да я так, отдохнуть немного от суеты! Какая коллекция у вас забавная! Посмотреть можно?
– Конечно! Смотри сколько угодно! Это все подарки друзей, учеников и родственников! Что-то мне дарили, что-то дочери!
– А розу кто подарил?
– Ученик Маши прислал на новый год, где-то лет пять назад! Имени не было на посылке. Только написано было: «Для Марии Васильевны Суворовой от благодарного ученика!»
– У Маши так много совершеннолетних учеников?
– Да ни одного пока! Однако за эти годы многие в крупные города уехали. Семьям плохо тут, заработка нет.
Павел сел на стул, стоящий возле двери. Теперь у него и бабушки был взаимный интерес. Ему хотелось как можно больше узнать о Марии Васильевне, бабушке, родне, соседях. Бабушке было скучно, и потому она с радостью делилась сведениями с благодарным слушателем. Паша все запоминал дословно, параллельно определяя круг общения учительницы.
– А на том месте, где мы жили, и деревни уж нет! Только поле осталось! – рассказывала тетя Шура о прошлом, которое она помнила лучше, чем вчерашний день.
Маша прикатила с кухни высокий столик. На нем стояли варенье, печенье, чайник в рыжий горошек и чашки ему под стать.
Она сразу заметила оживленность матери и честный неподдельный интерес Павла. Здорово это все-таки было. Мамины рассказы редко кого интересовали. Беседовали с ней больше из-за вежливости, потом со словами "извините, вот бежать пора, не поспеваю" гости быстро откланивались. Павел на Машу лишь разок взглянул.
– Тетя Шур, а вы кем работали?
– Учителем сначала, а потом воспитателем в детском саду!
– Тяжело было?
– Конечно, тяжело. Я ведь детдомовская, понимаете.
– Понимаю, тетя Шур, я тоже рос с восьми лет в детдоме. Отчасти прочувствовал обстановку.
Бабушка поспешила до конца рассказать свою историю.
– После учебы особенно тяжело было: ни денег, ни жилья, ни помощи близкого. Сначала я при сельской школе жила вместе с другой учительницей. Обе мы по распределению попала туда. Жили бедно, из всего нажитого – одежда, кастрюлька, да два одеяла были. Все в один чемодан умещалось.
Тетя Шура усмехнулась.
– Но это не здесь было. Я сюда попала из-за водки.
– Да?
– Да! Ну, вот так слушай! Шла я как-то зимой в ту школу, где раньше работала, а она на окраине была. В сумке батон, да бутылка молока – ужин для нас молоденьких учительниц. Иду по тропинке, все белым-белом, следы мои заметает снегом.
Тетя Шура посмотрела в окно, как будто и сейчас там легким ветерком кружило белую крупу. Она постаралась описать то, как ощущалось это место. Павел мысленно представил заснеженный перелесок, бревенчатую школу, заметенную снегом чуть ли не под самую крышу и молодую женщину в пальто с меховым воротником. Тетя Шура имела такой же приятный голос, как и ее дочь. Только у Маши речь была речкой быстрой, а вот у матери ее все уходило в покой и сон. Глаза женщины иногда закрывались, она как будто была готова заснуть от слабости, которая мучила ее из-за проблем с сердцем.
– Вдруг собака из-за старого сарая выскакивает. Кидается на меня, а я ужас как этих собак боюсь. Ну, я батон-то ей и кинула, а сама припустила.
Маша открыла стеклянную дворку серванта, достала деревянную шкатулку, которая стояла на нижней полке. Павел слушал и внимательно наблюдал за молодой женщиной, он буквально анализировал каждое ее движение. Осознает ли она то, что в шкафчике у нее лежит вещица ценою в миллионы, или нет? Нет!
Маша достала из шкатулки таблетки. Взглянув на Павла, она вдруг заметила, что между его размашистых красиво очерченных бровей появилась морщинка. Он сосредоточенно смотрел на нее и щурился, как будто у него к ней был интерес как к некому необычному предмету, который стоит изучить. Это длилось мгновение, потом выражение лица мужчины стало безмятежным, и он опять с интересом стал слушать маму. Маша подумала, что ей, наверное, почудилось.
– Мам, лекарство выпить надо! – сказала Маша. – Время.
Тетя Шура дочку словно и не замечала. Так важно ей было закончить свой рассказ.
– Мы тогда с горя решили попробовать впервые водку! – продолжала она.– Выпили и стали на партах в чулках и белье танцевать под проигрыватель. Весело было. Вокруг никого, за окном темень, вьюга. Мы ведь такими молоденькими были, от школьной скамьи недалеко ушли.
Маша встала напротив матери со стаканом воды и таблеткой в руках.
– Насколько это было опрометчиво, мы поняли только потом. Наутро батон я нашла на крыше школы, через неделю и слушок пошел. Пришлось нам съехать. Я вот сюда попала, тут замуж вышла, дом построила, дочь вырастила. Странно, но при том, что человек я непьющий, все наперекосяк пошло из-за одной булки водки. Кому рассказываю, ну не верят!
Тетя Шура вдруг усмехнулась, и Павел улыбнулся ей. Он тоже оказался здесь не по своей воле.
– Мамуль, давай таблетку выпьем. Надо так. Давай? – ласково произнесла Маша.
Тетя Шура взяла таблетку дрожащей рукой, положила ее на язык, запила.
– Вот и хорошо, мамуль. Погулять хочешь?
Тетя Шура махнула рукой.
– Мы завтра с Раей на лавочке посидим. Позвони ей, пусть придет ко мне!
Маша налила чай в чашку, передала ее гостю. Принесла и поставила перед мамой поднос, накрытый для обеда.
– Посидите еще немного? Мне девочек на автобус надо проводить.
– Конечно.
– Ворота так можете прикрыть, я потом закрою.
