Kitobni o'qish: «В сиреневом саду»

Shrift:

Эмме, Иде, Карлу и Лине
эта маленькая книга с любовью посвящается
их новым другом и сестрой.
Л. М. О.

Издательство Азбука®

Глава I
Таинственный пес

Аллея вязов совсем заросла. Огромные ворота в стене вечно стояли запертые. И старый дом тоже был заперт, многие годы оставаясь необитаемым.

Тем не менее оттуда порой доносились голоса, и тогда ветви сирени над высокой стеной принимались кивать, словно бы говоря: «Будь у нас такое желание, мы поведали бы вам превосходнейшие секреты». И коровяк, росший возле ворот, чуть не подпрыгивал, стремясь достать до замочной скважины, сквозь которую ему стало бы видно, что творится внутри. Если бы он действительно смог однажды июньским днем вдруг резко взмыть вверх, как бобовый стебель из сказки, и достигнуть желанной цели, ему открылось бы сколь забавное, столь и привлекательное зрелище: у кого-то намечался праздник.

От ворот к крыльцу шла широкая, вымощенная плитами из темного камня дорожка. Кусты по обеим ее сторонам сверху сошлись, а внизу их заполонили разнообразные дикорастущие цветы вперемешку с сорными травами, и походило это пространство на летний зал, стены которого украшены превосходными гобеленами. В центре дорожки виднелся стол из доски, подпертой двумя деревяшками и покрытой весьма потрепанным клетчатым платком. На нем с большой элегантностью был расставлен миниатюрный чайный сервиз. Истины ради стоит отметить, что чайник утратил носик, молочник – ручку, крышка у сахарницы отсутствовала, чашки и блюдца потрескались и обкололись, но разве вежливые гости обращают внимание на подобные мелочи? А пригласили на этот праздник гостей исключительно вежливых.

Слева и справа от крыльца стояло по скамейке, и здесь любому глазу, подглядывавшему сквозь вышеупомянутую замочную скважину, предстала бы картина весьма занимательная. На левой скамейке лежали семь кукол, на правой – шесть, и столь разнообразными гримасами были искажены их лица в зависимости от количества изъянов, полученных в процессе краткого или длительного использования, и грязи, приставшей к ним, что напрашивалась вполне естественная догадка: это кукольная больница, и пациентам вскорости предстоит чаепитие. Но налети вдруг ветер и подними над куклами то, чем их укрыли до самых голов, вы с грустью бы убедились, насколько ложные представления о действительности складываются на основании слишком скоропалительных выводов.

Никакой больницы и никаких пациентов. Куклы лежали полностью одетые и совершенно готовые к празднику, попросту отдыхая перед его началом.

Другая деталь озадачила бы любого, кто незнаком с повадками и обычаями кукол. Четырнадцатая кукла – девочка с тряпичным телом и фарфоровой головой – висела на входной двери на ржавом дверном молотке. Блестящие ее светлые кудри увенчивала гирлянда из крохотных цветов, над головой колыхалась веточка лиловой сирени, тонкую изящную фигурку облегало желтое платье из набивного ситца, щедро украшенное красными фланелевыми воланами, синие ботиночки на ногах если не самым изящным, то уж определенно дружелюбным образом развернулись друг к другу мысками. Любое юное сердце, способное сострадать, сжалось бы от сочувствия и замешательства. Почему, ох, почему столь прекрасная куколка оказалась обречена на повешение? Отчего на нее так таращатся тринадцать сородичей? Казнь преступницы повергла их наземь от ужаса? Или она совсем не преступница, а их идол и ей принято поклоняться лежа? Ни то ни другое, друзья мои. Эту куклу-блондинку звали Белинда. Место на двери считалось самым почетным. И висела она там сейчас в честь седьмого своего дня рождения – великого события, по поводу которого вскорости должен был состояться праздник. Все, конечно же, ждали приглашения к праздничному столу, но отличались до того безупречным воспитанием, что ни один из двадцати семи глаз ни разу не повернулся в ту сторону. Именно двадцати семи, так как с гарусного лица голландца Ганса одна черная бусинка-глаз потерялась. И восхищенные взгляды всех чинно лежащих рядами кукол были направлены исключительно на Белинду. Радость и гордость до того распирали ее набитую опилками грудь, что едва не лопались швы, и она, не в силах сдержать эмоции, то и дело подпрыгивала, стоило налетевшему ветерку раздуть ее желтые юбки, или при его же деятельной поддержке синие ботиночки принимались выплясывать на двери танец, напоминающий джигу. Висеть на двери ей было явно не больно, о чем свидетельствовала ее счастливая улыбка. По-видимому, красная ленточка не слишком сдавливала ей шею. А если сама виновница торжества не жаловалась, кто же из остальных имел право на это? Тишина стояла торжественная и полная. В нее не вторгался даже храп Дайны, от которой был виден из-под одеяла только тюрбан. И малышка Джейн помалкивала, хотя ножки ее оголились, что у менее воспитанного младенца наверняка вызвало бы негодующий писк.

Вскорости издали раздались голоса, они делались все отчетливее и громче, и наконец из арки, ведущей к боковой дорожке, вышли две девочки. Одна несла небольшой кувшин, другая гордо тащила прикрытую салфеткой корзину. Они могли показаться близняшками, на самом же деле возраст их разнился в год, хотя старшая, Бэб, ростом была всего на дюйм выше Бетти. Коричневые их платья из ситца после недели носки утратили немного свою свежесть, зато чистые розовые фартучки, надетые в честь предстоящего события, придавали девочкам настолько праздничный вид, что даже унылость серых чулок и грубость тяжелых ботинок не особенно бросались в глаза. На круглых, загорелых лицах обеих играл румянец. Курносые носы покрывала легкая россыпь веснушек. Голубые глаза весело поблескивали. За спинами болтались косички, совсем как у милых девочек Кенвигс из романа Диккенса «Николас Никльби».

– Ну разве они не прелестно выглядят! – воскликнула Бэб, с материнской гордостью глядя на левый ряд кукол, которые могли бы весьма подходяще к случаю хором пропеть в ответ: «Нас семеро!»¹

– Очень мило, – согласилась Бетти. – И Белинда моя лучше всех. По-моему, она самый прелестный ребенок на свете.

С этими словами Бетти, поставив корзину на землю, освободила руки и устремилась обнять свою подвешенную любимицу, которая в очередном радостном порыве вскинула ноги.

– Пирог, возможно, остынет, пока мы приводим в порядок детей, – сказала Бэб. – Ах, как же он аппетитно пахнет, – добавила она, приподняв салфетку и с удовольствием поглядев на маленький круглый хлебец внутри.

– Оставь мне немного запаха, – потребовала Бетти, бегом поспешая назад и желая получить по-честному долю пряного аромата, которая ей причиталась.

И два курносых носика принялись упоенно вдыхать его, а четыре блестящих глаза разглядывали прекрасный пирог – золотистый, блестящий, с аппетитной корочкой, да к тому же еще с буквой «Б», которая, правда, с положенного ей места посередине сползла почему-то на сторону.

– Мама мне позволила положить ее в самый последний момент, и она так припеклась, что я уже не могла потом поправить. Но если мы отдадим кусок с буквой Белинде, все будет в порядке. – Бетти взяла бразды правления в свои руки: виновницей праздника как-никак было ее дитя.

– Давай посадим их в кружок, – сказала Бэб и, подпрыгивая, подскакивая и приплясывая, отправилась собирать свое семейство.

Бетти не возражала, и несколько следующих минут сестры сосредоточенно рассаживали своих питомцев вокруг стола. Задача, заметим, отнюдь не простая. Ведь некоторые из этих милых существ были столь мягкими, что едва удерживались в сидячих позах, а другие до того жесткими, что стульчики им не годились. Вот и пришлось изобретать на ходу конструкции, которые соответствовали особенностям телосложения каждой куклы.

Справившись наконец с этим утомительным делом, любящие мамочки отступили назад, чтобы понаслаждаться зрелищем, и оно, уверяю вас, действительно впечатляло. Белинда с большим достоинством восседала во главе стола. Руки ее изящно придерживали на коленях носовой платочек из розового батиста. Места рядышком с ней удостоился ее кузен Джозефус в элегантном новом хлопковом зелено-лиловом клетчатом костюме и соломенной шляпе, великоватой его голове на несколько размеров, из-за чего выразительное лицо кузена почти скрывалось от посторонних глаз. А по обе стороны от новорожденной сидели гости самых разнообразных размеров, комплекций и возрастов, да к тому же и разностильно одетые, так как при выборе своего гардероба полностью проигнорировали веяния моды.

– Они, вероятно, хотят, чтобы мы подали им чай. Ты не забыла про булочки? – с тревогой осведомилась Бетти.

– Нет. Я принесла их в кармане, – ответила Бэб, выуживая из кучи предметов, которые у нее там хранились, две порядком зачерствевшие и обкрошившиеся булочки, сбереженные для праздника от обеда. Девочки нарезали их на кусочки и разложили на тарелочки, изящно расставленные вокруг пирога, еще по-прежнему пребывавшего в корзине.

– Ма не смогла дать много молока, поэтому нам придется разбавить его водой. Так даже лучше. Ма всегда говорит, что чересчур крепкий чай детям вреден. – Бэб кинула взгляд на маленькую бутылочку со снятым молоком, прикидывая, до какого объема нужно его довести, чтобы утолить жажду всей кукольной компании.

– Давай-ка сядем и отдохнем, пока чай настаивается, а пирог остывает. Я так устала, – выдохнула Бетти, садясь на крыльцо и вытягивая пухлые ножки, которые весь этот день непрерывно двигались. Ведь наслаждению замечательным праздником предшествовало немало работы.

Бэб села рядом с сестрой и принялась лениво глядеть на дорожку к воротам, где тонкое кружево паутины сияло, вызолоченное полуденным солнцем.

– Ма говорит, теперь, после бури, стало теплее и суше, и она через пару дней собирается в Старый Дом, а мы можем пойти вместе с ней. Прошлой осенью, ты ведь помнишь, она нас не взяла, потому что у нас был коклюш, а там было сыро. Наконец-то мы увидим все самое интересное. Правда здорово? – чуть помолчав, добавила Бэб.

– Еще бы. Ма говорит, там в одной комнате много книг, и я их смогу посмотреть, пока она займется делами. Может, даже какие-нибудь прочесть успею и потом перескажу тебе, – откликнулась Бетти. Она обожала сказки, только вот у нее редко появлялись новые.

– А я бы хотела увидеть старое веретено на чердаке, большие картины и ту необыкновенную одежду в синем сундуке, – лелеяла свои планы Бэб. – Жутко злит, что там заперто. Мы могли бы весело проводить с тобой время внутри. Вот прямо вышибла бы эту старую дверь! – Бэб развернулась, изготовившись пнуть ее ногой в тяжелом ботинке. – И не смейся. Тебе точно так же этого хочется. – Бэб отвернулась от двери, немного стыдясь своего порыва.

– Я не смеялась, – заверила Бетти.

– Смеялась, – упорно стояла на своем Бэб. – Думаешь, я не поняла?

– А я поняла, что не смеялась.

– Смеялась. И не смей мне врать.

– Если повторишь это еще раз, возьму Белинду и уйду с ней домой. Что ты тогда станешь делать?

– Съем пирог.

– Нет, не съешь. Ма сказала, он мой, а ты сегодня пришла со мной за компанию. Так что веди себя как следует. Иначе не стану устраивать праздник. Вот.

Леденящая душу угроза, высказанная далеко не шуточным тоном, возымела эффект, и Бэб тут же поторопилась перевести разговор на более безопасную тему:

– Ладно. Давай-ка при детях не ссориться. Ма говорит, когда в следующий раз пойдет дождь, она разрешит нам играть в каретном сарае, и мы можем даже ключ от него оставить себе, если хотим.

– Ой, замечательно! Наверное, она так решила после того, как мы рассказали ей про маленькое окошко, которое обнаружили за плющом. Пролезть внутрь сквозь него ничего не стоило, но мы не стали! – воскликнула Бетти, очень довольная, что сестра больше не злится. За десять лет знакомства с ней она успела достаточно свыкнуться с ее взрывным характером и научилась быстро гасить назревающие конфликты.

– Карета, наверное, там вся в пыли, крысах и пауках, но мне все равно, – решительно проговорила Бэб. – Ты с куклами можешь стать пассажиркой, а я буду кучером.

– Ты всегда им становишься. А мне, между прочим, надоело постоянно быть лошадью с деревянным мундштуком во рту, чтобы ты меня дергала за руки, как за вожжи, – посетовала Бетти, которой давно наскучила эта роль.

– По-моему, нам уже пора набирать воду, – поторопилась отвлечь ее Бэб, опасаясь, как бы ей самой не пришлось согласиться стать лошадью.

– Мало кто решился бы оставить своих детей наедине с таким прекрасным пирогом, – горделиво заметила Бетти, когда они поспешили с маленькими железными ведерками в руках к ручью.

Но горе излишне беспечным мамам! Отлучившись всего на каких-нибудь пять минут, они застали по возвращении картину настолько ошеломляющую, что у них от ужаса вырвался дружный вопль. Все четырнадцать кукол лежали плашмя вниз лицом, а драгоценный пирог исчез.

Мгновение они стояли, в силах лишь немо взирать на свершившуюся катастрофу, а затем Бэб яростно отшвырнула свое ведерко и свирепо выкрикнула:

– Это Салли! Она пригрозила мне отомстить за то, что я ее шлепнула, когда она стала щипать маленькую Мэри Энн. И вот ее месть. Ну я ей задам! Ты беги в эту сторону, а я – в ту. Скорее! Скорее!

И они побежали. Бэб вперед, а обескураженная Бетти развернулась и что было сил затрусила в противоположном направлении, выплескивая на себя воду, потому что в расстроенных чувствах забыла оставить ведерко. Так они с разных сторон обежали дом и у задней двери врезались друг в друга, однако ни та ни другая нигде не заметили признаков вора.

– Наверх к аллее! – воскликнула Бэб.

– Вниз к ручью! – пропыхтела Бетти.

И они вновь понеслись каждая в свою сторону. Одна – к стене, чтобы, забравшись на гору камней, выглянуть на аллею, другая – туда, где они набирали воду. И все равно девочки никого не увидели. Лишь ни в чем не повинные одуванчики взирали на Бэб да Бетти вспугнула внезапным своим появлением коричневую птицу, которая мирно купалась в ручье.

Они помчались обратно, и там их подстерегало новое потрясение, от которого им пришлось с дружным паническим «ой!» взлететь в поисках убежища на крыльцо. Посреди руин пира преспокойно стоял незнакомый пес, нагло и самодовольно облизываясь после съеденных булочек и пирога, похоже поглощенного им вместе с корзиной и прочим, что к нему прилагалось.

– Какой негодяй! – вскричала Бэб, горя желанием дать достойный отпор узурпатору и в то же время опасаясь, что пес может оказаться не только бесчестным, но и опасным.

– Он очень похож на нашего фарфорового пуделя, – заметила съежившаяся Бетти, прячась за спину своей более решительной сестры.

Сходство и впрямь усматривалось, с той только разницей, что этот пес был гораздо больше и грязнее, чем их тщательно промытое изделие из китайского фарфора. Но шерсть на том и другом выглядела одинаково: коротко стриженная, за исключением пышной, как у льва, гривы, оборочек внизу на лапах и кисточки на хвосте. Правда, глаза у настоящего были желтые, в отличие от блестяще-черных глаз фарфорового, и нос не черный, а розовый. Ну и главное, фарфоровый пудель, уже три года чинно стоящий на каминной полке в гостиной, нипочем не пустился бы на столь ошарашивающие проделки, изумившие двух девочек.

Сперва он вытянул вертикально вверх тело, передние лапы сложил вместе, будто о чем-то выпрашивая. Затем неожиданно вскинул задние лапы в воздух и принялся с легкостью ходить на передних. Сестры еще до конца не пережили это потрясение, когда пес снова встал на задние лапы и, вытянувшись в струнку, несколько раз по-военному промаршировал взад-вперед. Венцом же этого представления стало следующее: пес изогнулся кольцом, поймал зубами собственный хвост, закрутился по дорожке над лежащими вниз лицом куклами, проследовал, словно вальсируя, до самых ворот и вернулся обратно, едва не опрокинув разоренный стол.

Бэб и Бетти, держась друг за друга, лишь взвизгивали от восторга. Никогда еще им не доводилось видеть что-то настолько смешное. Но, завершив свои трюки, пес подошел к крыльцу, встал перед девочками на ступеньки, принялся громко лаять и принюхиваться своим розовым носом к их ногам. Под пристальным взглядом его желтых глаз сестры замерли. Страх снова вернулся к ним. Им было боязно даже пошевелиться.

– Вон отсюда! Уходи! – все же нашла в себе силы скомандовать Бэб.

– Брысь! – следом за ней произнесла дрожащим голосом Бетти.

К их великому изумлению, это подействовало. Незваный гость еще несколько раз вопросительно гавкнул и ринулся прочь так же стремительно, как и появился. Девочки бросились следом. Им интересно было узнать, куда он побежал, и, пронесшись по саду, они увидали в дальнем его углу хвост с кисточкой, который, скользнув под оградой, исчез.

– Как ты думаешь, откуда он? – сев отдышаться на большом камне, спросила Бетти.

– Мне бы тоже хотелось узнать. Нашла бы его и вздула как следует, – свирепо проговорила Бэб, вспомнив о нанесенном уроне.

– Надеюсь, он хоть обжегся, когда ел наш пирог, – с грустью произнесла Бетти, подумав о дюжине превосходных изюмин и о других очень вкусных вещах, которые мама дала им для этого пирога.

– Праздник испорчен. Пошли отсюда. – И Бэб с унылым видом двинулась к дому.

Лицо Бетти сморщилось в готовности заплакать от горя, но вместо этого она вдруг рассмеялась:

– Ой, как уморительно он кружился, а после на голове ходил! Хотела бы я это снова увидеть. А ты?

– Да. Но я все равно его ненавижу. Интересно, что скажет ма, когда… Но это… Как это?.. – И Бэб резко остановилась, до такой степени округлив глаза, что они могли посоперничать величиной со стоявшими на чайном подносе голубыми блюдцами.

– Что случилось? Ой, что случилось? – вскричала Бетти, готовая улепетывать со всех ног от любого нового ужаса.

– Видишь? Там. Он вернулся, – выдохнула потрясенным шепотом Бэб, указывая на стол.

Едва глянув в ту сторону, Бетти округлила глаза еще сильнее сестры. Потому что там, на том самом месте, где девочки его сначала оставили, снова возник пропавший пирог. Точно такой же, как был, нисколько не пострадавший, только большая буква «Б» съехала еще ниже по склону имбирного холма.

Глава II
Где нашелся его хозяин

Пораженные до глубины души, обе сестры, словно по команде, с опаской подкрались к пирогу и дотронулись до него робкими пальчиками, вполне ожидая, что он может вдруг подлететь и таинственным образом вновь испариться. Пирог, однако, по-прежнему смирно лежал в корзинке. Девочки облегченно перевели дух. В фей, вообще-то, они не верили. Вот только чем, кроме их колдовских проделок, объяснить цепь последних событий?

– Собака его не съела!

– Салли его не брала.

– Откуда ты знаешь?

– Она никогда бы его не вернула.

– Кто же тогда?

– Не знаю, но кто бы это ни был, я его прощаю.

– Ну а нам-то теперь чем заняться? – спросила Бетти, весьма сомневаясь, что после пережитых треволнений возможно посвятить себя безмятежному чаепитию.

– Съедим поскорее пирог. – И Бетти, ловко взмахнув большим ножом, моментально разрезала обретенного беглеца, видно страшась, как бы он опять не выкинул какое-нибудь коленце.

Умять пирог много времени не потребовалось, потому что, во-первых, они запивали его молоком, а во-вторых, торопливо жевали, то и дело бдительно оглядываясь. Ведь если странный пес столь быстро исчез, то мог столь же быстро и появиться.

– Вот теперь хотела бы я посмотреть на того, кто попробовал бы отнять мою порцию, – вызывающе проговорила Бэб, дожевывая последнюю корочку.

– Или мою, – прокашляла Бетти, у которой в горле застрял изюм.

– Теперь давай наведем порядок и поиграем, будто здесь случилось землетрясение, – предложила Бэб, посчитавшая, что ничем, кроме природного катаклизма, не объяснишь уныния, охватившего ее кукольное семейство.

– Прекрасно! – с удовольствием поддержала идею Бетти. – Бедную мою Линду сбросило носом вниз. Милая моя деточка, иди скорей к своей мамочке, чтобы она тебя привела в порядок, – промурлыкала она, поднимая упавшую куклу из зарослей мокричника и стирая грязь с продолжавшего героически улыбаться кукольного лица.

– У нее сегодня наверняка случится круп, поэтому необходимо сделать микстуру из сахара, – сказала Бэб, обожавшая лечить кукол.

– Может, случится, а может, и нет, только не надо было тебе сейчас чихать. Если потребуется, я и сама могу чихнуть за своих детей. Спасибо, не надо, мэм, – резко осадила ее Бетти, чье дружелюбие сильно убыло после пережитых событий.

– Да совсем я и не чихала. Очень нужно. Хватит с меня забот о собственных бедных малютках. Говорить за них, плакать, укачивать. Некогда мне заниматься еще и твоими! – резко ответила Бэб, охваченная нервозностью даже сильнее сестры.

– Кто же тогда чихал? Я только что слышала настоящий чих. – Бетти глянула на зеленую крышу, полагая, что звук в таком случае раздавался оттуда.

Там, однако, не обнаружилось никого, кроме желтой птицы. Устроившись на высоком кусте сирени, она раскачивалась и чирикала.

– Но птицы ведь не чихают, правда? – Бетти принялась пристально оглядывать золотистое пернатое существо.

– Вот глупая. Конечно же нет, – откликнулась Бэб.

– Тогда мне хотелось бы знать, кто здесь, совсем рядом, смеется и чихает? Может, тот самый пес? – не переставала недоумевать Бетти.

– В жизни не слышала, чтобы собаки смеялись, разве что в «Сказках матушки Гусыни», – отозвалась Бэб. – Но этот пес вообще странный. Может, он и умеет. Все-таки интересно, куда он девался? – И в надежде снова увидеть забавного пуделя она внимательно оглядела обе боковые дорожки.

– А вот я знаю, куда сейчас пойду, – сказала Бетти и принялась энергично, но не слишком аккуратно собирать своих кукол в фартук. – Мне надо домой, рассказать все ма. Не хочу больше здесь оставаться. Мне страшно.

– А мне ничуточки. Только вот вроде как дождь собирается, и мне из-за этого тоже лучше вернуться домой.

Она убрала стол самым простым и ускоренным способом, подняв скатерть за все четыре угла. Получившийся куль с гремящей внутри посудой отправился в ее фартук, сверху она покидала своих детей и объявила, что готова идти.

Бетти замешкалась на мгновение, подхватывая с дорожки разные мелочи, которые мог испортить дождь. Затем она отвязала от дверного молотка красную ленточку и, когда развернулась, собираясь спуститься с крыльца, увидела на ступеньке две прекрасные розовые розы.

– Ой, Бэб! Посмотри! Именно те, которые мы хотели! Правда здорово, что ветер их нам принес? – прокричала она, подобрав цветы и устремляясь вслед за сестрой, которая угрюмо шествовала впереди, напряженно высматривая бдительным взглядом свою заклятую врагиню Салли Фолсом.

Цветы заметно подняли обеим девочкам настроение. Этот сорт роз настолько им нравился, что они едва сдерживались от желания взобраться вверх по шпалерам и добыть их себе. И наверное, все же добыли бы, не запрети им ма совершать подобные подвиги, после того как Бэб, пытаясь добраться до жимолости, полезла по дикому винограду, который обвил все крыльцо, и сверзилась вниз.

Дома, обрушив на миссис Мосс рассказ о своих приключениях, дочери сильно ее позабавили, но ни в малейшей степени не встревожили. Все, что произошло в саду, она сочла проделками каких-нибудь их приятелей по играм. Даже пугающая история о таинственных чихе и смехе, исторгнутых совсем рядом с девочками кем-то загадочным и совершенно невидимым, вызвала у нее лишь улыбку.

– В понедельник схожу туда и выясню, что там творится, – вот и все, что она сказала по этому поводу.

Но в понедельник у миссис Мосс не вышло осуществить свой план, потому что зарядивший накануне дождь все еще продолжался, и девочки в школу скорее не шли, а плыли, как пара утят, по огромным лужам, удовольствие от которых им позволяли в полной мере вкусить непромокаемые сапоги из индийской резины. На большой перемене Бэб и Бетти, поделившись с одноклассницами тем, что дала им ма с собой на обед, сильно их развлекли рассказом о таинственном псе, поселившемся где-то поблизости. Некоторые из их знакомых, как выяснилось, тоже застигли его за изучением своих задних дворов, однако ни перед кем, кроме Бэб и Бетти, он своих трюков не демонстрировал. Сестры, тут же заважничав, начали с гордостью называть странного пуделя «наш пес», но загадочное перемещение пирога так и осталось необъяснимым. Салли Фолсом убежденно клялась, что они с Мэми Сноу как раз в то время играли в салочки. Других тоже поблизости от дома с сиренью не было. Только Бэб и Бетти. И никто не мог пролить свет на это событие.

Озадачены тем не менее оказались все. Даже Учительница начала рассказывать такие захватывающие истории про жонглеров, которых однажды видела, что пончики остались лежать забытыми в ведерках для обеда, а руки с кусками пирогов замерли в воздухе по пути ко рту. На ближайшей же перемене, уже во второй половине дня, Бэб чуть не вывихнула себе все суставы, пытаясь изобразить выкрутасы пуделя, потому что, хотя прежде она с успехом проделывала их у себя на постели, пол школьного сарая оказался гораздо меньше для этого приспособлен, о чем ей сразу же сообщили колени и локти.

– У пуделя выходило очень легко, но я прямо не знаю, как это сделать, – сказала она, брякнувшись об пол после весьма безуспешной попытки пройтись на руках.

– Божечки! Вот же он! Прямо здесь! – воскликнула Бетти, сидевшая на небольшой кучке дров возле двери.

Остальные немедленно устремились туда же, и все шестнадцать девочек с таким видом выглянули на дождливую улицу, будто ожидали увидеть там Золушку в волшебной карете, а не уныло бредущего по раскисшей грязи пса.

– Ой, позовите его сюда, пусть потанцует! – по-воробьиному звонко прощебетала стая девочек.

– Сейчас позову. Мы с ним уже почти друзья, – сказала Бэб, совершенно забывшая, как всего два дня назад пыталась прогнать его и осыпала угрозами.

Только, похоже, пес об этом не забыл, потому что он, хотя и замер на месте, задумчиво глядя на них, но подходить остерегся и мок под дождем – грязный, клочковатый, медленно повиливая хвостом с кисточкой да многозначительно указывая розовым носом на почти опустошенные ведерки и корзинки для еды.

– Он голодный, – первой сообразила Салли. – Дайте ему поесть. Тогда он поймет, что мы ему зла не желаем. – И она щедро внесла свой вклад последним куском хлеба с маслом.

Бэб подхватила свое ведерко и, сложив в него все остатки еды, попыталась приманить пса, но тот оставался под проливным дожем. Лишь сел в просительной позе, глядя с мольбой на девочек.

– Бедный, он ведь от голода просто умирает, – с жалостью проговорила Бэб. – Давайте не будем ему мешать. Пусть спокойно поест.

И, поставив на пол ведро, она вместе с остальными девочками попятилась подальше от двери. Увы, ожидаемой благодарностью за их доброту и сочувствие пес им не ответил. Едва поняв, что подход к ведру для него безопасен, он в стремительном рывке достиг его, схватил зубами за ручку и унесся с ним прочь. Девочки закричали, особенно громко Бэб с Бетти, потому что новенькое обеденное ведерко принадлежало им, и они уже собирались погнаться за похитителем, но тут звонок призвал их к следующему уроку. Пришлось возвращаться в класс, где мальчики, увидев, каким они охвачены волнением, тут же принялись выяснять причину.

К концу учебного дня дождь прекратился, выглянуло солнце, и сестры поспешили домой, торопясь поведать о своих бедах ма и найти в ней сочувствие, которое она выражала всегда замечательно. Вот и на сей раз, выслушав их, она осталась верна себе:

– Ничего страшного, дорогие мои. Если он не вернет ведерко, как возвратил раньше пирог, я дам вам другое. Ну и, так как на улице играть еще слишком мокро, можете пойти в каретный сарай. Я ведь вам обещала. Надевайте-ка резиновые сапоги – и вперед.

В свете такой восхитительной перспективы досадная потеря ведерка была моментально забыта, и девочки устремились вприпрыжку по гравийной тропинке к сараю, а миссис Мосс, тщательно подоткнув юбку и захватив с собой связку ключей, последовала за ними. Она присматривала за домом, участком и всем, что на нем находилось, и домик, где они жили с девочками, назывался домом привратника.

Маленькая дверца в одной из створок ворот сарая запиралась изнутри на засов, а на створках висел замок. Миссис Мосс открыла его. Створка ворот распахнулась. Девочки ринулись внутрь, охваченные столь сильным волнением и любопытством, что, когда оказались возле старинной кареты, у них даже сил не хватило на восхищенные возгласы. Бэб поднялась на облучок, Бетти взбежала по ступенькам к дверце кареты, но обе тут же устремились вниз резвее, чем поднимались, едва услышали из темной ее глубины громкое гавканье, а затем приказ тихим голосом:

– Лежать, Санчо, лежать.

– Кто здесь? – сурово осведомилась миссис Мосс, попятившись вместе с девочками, которые крепко ухватили ее за юбку.

Из разбитого окошка высунулась прекрасно знакомая сестрам белая кудрявая голова и тихо заскулила, словно заверяла: «Не тревожьтесь, леди. Мы ничего вам плохого не сделаем».

– А ну выходите! Или я сама вас вытащу! – отважно выкрикнула миссис Мосс, приметив под каретой среди какого-то ужасающего тряпья ноги в маленьких пыльных ботинках.

– Да, мэм. Сейчас выйду, – ответил ей кроткий голос, и то, что казалось кулем рваных тряпок, вынырнуло из темноты. Белый пудель был тоже уже тут как тут. Он уселся у ног хозяина, и бдительный его вид свидетельствовал о готовности атаковать каждого, кто подойдет к ним слишком близко.

– А теперь отвечай, кто ты и как попал сюда? – потребовала миссис Мосс, и хоть вопрос ее прозвучал достаточно строго, в глазах при виде тщедушной несчастной фигурки затеплилась истинно материнская жалость.

1.Отсылка к одноименному стихотворению Уильяма Вордсворда (1770–1850) о девочке и шестерых ее братьях. – Здесь и далее примечания переводчиков.