Kitobni o'qish: «Маленькие женщины. Хорошие жены»

Луиза Мэй Олкотт

Shrift:

Louisa May Alcott

LITTLE WOMEN. GOOD WIVES

* * *

Искусство понимать девочек, или Сила женщины

Первую книгу знаменитой тетралогии Луиза Мэй Олкотт написала по настойчивому и совершенно не радовавшему ее требованию издателя. Каким-то образом тот угадал, что не имевшая детей и по тогдашним понятиям уже почти потерявшая шансы выйти замуж тридцатипятилетняя писательница, лихо закручивающая на продажу приключенческие сюжеты, сочинит удачную книгу про девочек. «Про девочек! – возмущалась Луиза. – Я ничего не знаю о девочках!» И правда, мало того что у нее не было собственных детей, лишь двое племянников – у Луизы не было того опыта, который кажется естественным любому человеку XX–XXI века: она не училась в школе, то есть не наблюдала разнообразные типы сверстниц в разных ситуациях и на разных стадиях взросления.

В Америке XIX века учеба в школе еще не общеобязательна, хотя вполне ожидаема для детей из более-менее «приличных» семей, причем школы в маленьких городах не делились по признаку пола, мальчики и девочки сидели в одном классе – вспомним Тома Сойера и его ухаживание за Бекки. Да и в воскресной школе Тому представлялись возможности для «козыряния», и немножечко – в самой церкви. В жизни Луизы ничего этого не было – ни общеобразовательной школы, ни воскресной, ни даже церкви. Причиной тому были родители, в первую очередь отец.

Эймос Бронсон Олкотт, выходец из бедной фермерской семьи и самоучка, в двадцать четыре года бросил душевредную работу разъездного торговца и занялся преподаванием. В 1834 году (ему тогда было 35 лет, недавно появились на свет две дочери, будущая писательница и ее старшая сестра) отважный Эймос открыл собственную начальную школу, основанную на «принципах и методах воспитания малышей», каковые принципы изложил в опубликованной за свой счет книге. К этим методам относились отказ от телесного наказания и подробное исследование «сердца и совести» провинившегося – как мы это видим и в книге Олкотт. Такие новшества смущали родителей, примерно как нынче смущают уроки о правах ребенка, однако напрямую в семейные дела учеников мистер Олкотт не вмешивался – это было против его убеждений, – а стерпеть, что учитель не применяет розги и линейкой по рукам не лупит, еще как-то можно. Вскоре, однако, мистер Олкотт вздумал беседовать о Евангелиях, опубликовал еще одну книгу, и на том его школа была закрыта.

Любопытная, конечно, ситуация. Никто не возражал против того, чтобы все предметы в начальной школе вел человек без диплома, даже без аттестата. И в том, что он преподавал также Закон Божий, не было ничего странного – учитель в «Приключениях Тома Сойера» тоже не производит впечатления образованного человека или ревностного христианина (зато телесных наказаний не чурается). Но преподавание должно было подчиняться определенным правилам: учитель представлял собой нечто вроде говорящего учебника, органчика. Задача за задачей, письменное упражнение за письменным упражнением; религия как предмет – заучивание наизусть стихов Библии (помните разноцветные билетики, неправедно накопленные Томом?) и знание назубок основных персонажей и сюжетов. Попытка Эймоса Олкотта обсуждать с малышами Священное Писание – толковать его смысл, применять к повседневной жизни – наткнулась на отпор с обеих сторон: консерваторы разглядели вольнодумство и развращение юных умов, а сторонники либеральных ценностей не поняли, с какой стати детям навязывается определенный взгляд на религиозные вопросы. Так школа в 1840 году и закрылась, восьмилетняя на тот момент Луиза осталась внутри исключительно домашнего образования, и уж никто не возражал против привлечения христианства в воспитательных целях и толкования его на всякий лад: по сути, и «консервативные», и «либеральные» критики Олкотта-проповедника отстаивали один и тот же сугубо американский принцип – право каждого «читать свою Библию».

Типично для любой книги того времени: персонажи со всей очевидностью христиане, они цитируют Священное Писание и одну-две общеизвестные наставительные книги. «Путешествие пилигрима» наиболее обычно, влиятельно его присутствие и в «Маленьких женщинах». (Но сразу скажем, что обычные книги тут тоже любят, и каждой читательнице пример – Джо, которая с толком заедает яблоками сладкие слезы «над вымыслом».) Без такого бэкграунда, без понимания этих людей как христиан, причем христиан практикующих, то есть помнящих о своей вере в делах каждого дня, в отношениях, поступках и оценках, едва ли мы прочтем книги Олкотт вполне верно. Это «прошивка», персонажам совершенно не обязательно декларировать свои убеждения на каждом шагу – декларации только испортили бы книгу.

Но к какой именно ветви христианства принадлежат персонажи «Маленьких женщин»? С уверенностью можно сказать лишь, что не к католикам и не к одной из ярко выраженных групп, где религия сливается с образом жизни, – не мормоны, не амиши, не квакеры. В книге Луиза Олкотт сравнивает старших сестер с молодыми квакершами, поскольку они чрезвычайно скромно и опрятно оделись. Сравнение как раз указывает на неполноту совпадения – зачем сравнивать одно и то же. Запрет на роскошь и на спиртное, обязательность дел милосердия (регулярных, а не просто по зову сердца) – известные признаки квакеров. В семье Марчей действуют те же правила, но «без фанатизма». У них принято одеваться неброско, избыточная роскошь знакомых девиц не то чтобы осуждается – нет, ни в коем случае не осуждается, – но понимается как то, чему не следует подражать. При этом украшения в меру, пояс, кружевной воротничок, новые перчатки необходимы даже с точки зрения матери семейства, которая ограничена лишь скудностью средств. В доме не держат алкоголь, однако тот факт, что шестнадцатилетняя Мэг выпила в гостях шампанского, не вызывает сакрального ужаса. Девушка раскаивается и в том, что выпила, и в том, что согласилась нарядиться в платье, предложенное из жалости богатой подругой, и в том, что флиртовала – поскольку в совокупности ее поведение на вечере сводится к тому, что Мэг не была самой собой, она завидовала, она притворялась, тянулась к той жизни, которая вовсе не предназначена для нее и в которой она не может быть счастлива. Ключевое в ее раскаянии – страх утратить понимание себя, а значит, и возможность счастья. К главной теме книги – быть собой, чтобы стать счастливой – мы еще вернемся. Пока важно отметить, что в вопросах употребления алкоголя мистер и миссис Марч придерживаются близких к квакерам взглядов и предпочитают воздержание, но не смотрят на человека, пригубившего спиртное, как на погубившего себя грешника.

Более того, вино вполне допустимо как средство, укрепляющее силы больных. Забавный казус: на свадьбу Мэг богатый сосед Лоуренс дарит вино. Однако на столе это вино не появляется: две-три бутылки высшего сорта мистер Марч припрятал в качестве лекарства для младшей, хворой дочки, а остальные миссис Марч забрала в госпиталь, где помогает как волонтер. В нашем доме, строго заявляют супруги, вино подаваться не будет, особенно оно пагубно для молодых людей, которые могут углядеть в винопитии некое молодечество. Но как видим, Лоуренс, хорошо знавший супругов Марч, не догадывался, что исключение не делается даже в день свадьбы. Понимая, что люди они очень небогатые, хотел сделать подарок и уместный, и не задевающий ничьих чувств. Супруги Марч тоже проявляют своего рода деликатность и вместе с тем уверенность в высшей правоте, когда не отвергают дар, но тут же перенаправляют его тем, кому нужнее. Собственно, и знакомство Марчей с этим соседом началось с того, что мать и дочери отдали свой скромный рождественский ужин многодетному семейству немцев-иммигрантов, а старик Лоуренс, узнав об этом, накрыл для них «настоящий» рождественский стол. Может, и поэтому Лоуренс не удивляется и не огорчается из-за исчезновения вина. Не огорчаются и дочери – старшая, невеста, и вторая по счету, Джо, альтер эго автора. Но тихий юмор, высвечивающий своеобычность отца и его не всегда светские поступки, в эпизоде ощутимо присутствует.

А для помнящих евангельскую историю (ее хорошо знали и первые читатели «Маленьких женщин», и несколько следующих поколений) этот поступок – инверсия брака в Кане Галилейской: Иисус превратил воду в вино, чтобы не иссякало свадебное веселье. В книге, на самом деле, немало таких моментов, когда старшие Марчи поступают как искренне верующие, смиренные, сострадательные, стремящиеся к совершенству люди, но Отец Небесный, или, как они часто называют его, Друг, в подобной ситуации проявлял большую широту взглядов. И может быть, такое трогательное несовпадение – один из источников притягательности «Маленьких женщин». Ведь и девочки Марч, каждая на свой лад, стремятся к совершенству, и именно в этом стремлении совершают самые обидные ошибки, а порой и действительно проступки.

Так и поведение Мэг в гостях, когда она выпила и накрасилась, завидовала и кокетничала, объясняется не подростковым бунтом, а желанием совпасть с той, кем она себе видится, – красивой, привлекательной для женихов, в перспективе удачно выйти замуж, стать обеспеченной молодой леди, носить все эти наряды по праву, в соответствии со своим статусом, внешностью, представлениями о себе, общепринятыми понятиями о счастье. Так и самая младшая, Эми, стремясь быть всеми любимой и опять-таки соблюдать правила своего социума, выпрашивает у Мэг четвертак и покупает две дюжины лаймов – модное угощение в ее школе. Быть любимой и не быть в долгу («все» угощают одноклассниц лаймами, а Эми ест чужое и никак не принесет свое) – вполне благие желания, причем как раз для этой девочки органические, это ее основная мотивация, как сказали бы нынче психологи. На миг она оказывается самой популярной ученицей в классе, может вознаградить верных, а врагиню заставить глотать слюнки. Увы, за свой куда менее предосудительный поступок бедняжка Эми поплатилась горше, чем Мэг – за свой: учитель ранее запретил приносить в школу это лакомство и теперь заставляет Эми собственноручно метать лаймы в окно (к ликованию местных оборванных детишек, вот и еще одна мягкая насмешка над делами милосердия и необходимостью отдавать самое желанное тем, кому хуже), затем лупит бедняжку линейкой по рукам и оставляет до конца урока стоять перед классом, как у позорного столба. Показательна реакция матери: она немедленно забирает девочку из школы, поскольку считает и унижение, и физическое воздействие недопустимыми. Однако дочку она бережно подводит к пониманию, что нарушить запрет учителя, пойти на поводу у желания нравиться – неверный выбор. Внутри «надежного места» (по сути, Луиза Олкотт предугадывает один из важнейших психологических и педагогических терминов, востребованных и в наше время) Эми получает возможность присмотреться к себе и к требованиям мира и к тем основам, на которых строятся отношения. Событие, которое могло обернуться травмой, с помощью доверительного разговора превращается в точку роста. И мы увидим, как вместе с Эми будет расти и ее способность уважать правила, не раболепствуя, быть приятной и принятой, но не поддаваться соблазну покупной популярности. А когда Эми вырастет, обнаружится, что она способна критически оценивать поступки и мотивации близких, проводить такой же разговор – столь же прямо и терапевтично – и вырастить себе «хорошего мужа», как ее мать вырастила «хорошую жену».

Некоторые взрослые люди, особенно те, кто познакомился с «Маленькими женщинами» в кино (с начала XX века чуть ли не каждые десять лет снимается новая версия), взяв в руки книгу, разочарованно тянут: «Ой, да тут нравоучения». Понятно, что в фильме передать ценности и труд выбора очень сложно. Приятно посмотреть на красивых, неунывающих девушек, находящих всяческие способы заработать – в книге шестнадцатилетняя Мэг уже служит приходящей гувернанткой, а Джо – компаньонкой придирчивой двоюродной бабушки; все неустанно шьют, помогают матери с непростым хозяйством XIX века; чуть повзрослев, и Джо своим пером, неугомонной фантазией начнет пополнять семейный бюджет. Неприукрашенная реальность – Луиза Олкотт перепробовала чуть ли не все доступные в ту пору женщинам профессии, в том числе и портнихи, не сумела разве что осуществить мечту и основать школу, с головой уйдя в писательство. Служила она и санитаркой в госпитале, когда разразилась Гражданская война – семейство Марч примерно на пятнадцать лет моложе своих прототипов. Мы застаем девочек Марч в начале Гражданской войны, в 1861–1862 годах, Мэг шестнадцать, а Джо пятнадцать лет. Луиза Олкотт родилась в 1832-м, ей было к началу войны уже почти тридцать, сестра на пару лет старше. Санитаркой она прослужила недолго, заразившись тифом. Считается, что последствия этой болезни и лечения препаратом ртути ослабили здоровье Луизы и в конечном счете привели к ранней смерти в 1888 году. Но было у этого опыта и другое последствие: Луиза написала книгу на основе своих писем из госпиталя. И еще одну: о поисках работы и обретении самостоятельности. Эти книги невозможно экранизировать, и нынешнему читателю они вряд ли интересны, однако они были важны для современниц: место женщины, ее гендерная роль менялись на глазах. Быть собой для Олкотт подразумевало постоянный осознанный выбор – в пользу домашнего очага и/или работы, призвания и/или служения, «гения» и/или брака. Именно и/или: и сама Луиза, и ее персонажи порой сталкиваются с необходимостью чем-то жертвовать, но нередко и находят возможность объединить разные стороны себя. Заметим, что любовь и семья присутствуют во всех вариантах: если Джо отдается «гению», то чтобы вывезти на курорт хворающую Бет; если выходит замуж, то с прицелом основать свою школу; если погружается в домашнее хозяйство, то потому, что оно – часть ее работы или ее любви. «Феминизм» Олкотт вовсе не отрицал трудности выбора, но из проклятия («женщина вынуждена выбирать между своим призванием и замужеством») или из жупела («женщина лишена права и возможности выбирать») Луиза Олкотт превращает выбор в свободу и ответственность, столь же естественную для женщины, как и для мужчины, – а женщина вдобавок внятнее чувствует выбор и гибче сочетает всякие «и/или». Мать Луизы, между прочим, была ревностной сторонницей предоставления женщинам избирательного права, и Луизе ближе к сорока годам удалось-таки стать одной из первых голосующих женщин в своем округе – мужчины их допустили хотя бы к вопросам управления школами, не более того.

Не может фильм вместить и подробности разговоров между миссис Олкотт и ее дочерями. Как и с работой, в кино все приходится подавать более бодро, бойко, а в книге разговоры порой и правда сложны, сквозь слезы, заблуждения, исследование сердца. Ох, говорят иные взрослые, да если б я вздумала вести со своими подростками такие разговоры, они бы уши заткнули. Занудство какое! Но вспомним, что для современников Олкотт сама идея отказаться от телесных наказаний и вообще от привычного решения проблем в духе «взрослые всегда правы, пошел в угол» казалась новаторской и дерзкой. Тогда родители не вступали в «нравоучительные разговоры» не потому, что уважали подростков и боялись им наскучить, а потому, что в грош не ставили их способность понимать себя или различать мотивы поступков. Интересно, в какой мере отказ нынешних родителей от такого разбора поступков, их мотивации и последствий проистекает из неуважения к собственной или детской способности понимать, из неуверенности в общности человеческой природы «отцов» и «детей».

Ох, говорят иные современные девочки, если б ты, мама, научилась разговаривать со мной как миссис Марч!

Доверие между матерью и детьми, эти разговоры, порой общие, со всеми дочерями сразу, как решение отдать рождественский ужин нуждающимся, но чаще с глазу на глаз, – второй, наряду с «стать собой, чтобы обрести счастье», необходимый ингредиент этой книги, истории взросления. Поскольку дочек четыре, и шестнадцатилетняя Мэг уже начала «выезжать», а двенадцатилетняя Эми еще ходила в школу, мы можем в пределах одной книги, нескольких лет из жизни семьи, видеть, как методы воспитания меняются в зависимости от возраста и темперамента детей. Мэг уже настолько взрослая, что мать не инициирует разговор, а мягко предлагает ей свою помощь. Пройдет немного времени, и вышедшей замуж Мэг миссис Марч скажет, что вмешиваться не будет ни в коем случае, даже мнение свое высказывать не станет – ответит лишь на прямую просьбу о совете. И когда такой момент настает, разговаривает с Мэг не как старшая, облеченная материнским авторитетом, а как более опытная в искусстве быть «хорошей женой» с женой начинающей, но желающей быть такой же хорошей. То есть читать Мэг мораль, объяснять ей, какой она должна быть и какими высшими принципами руководствоваться, – лишнее. Миссис Марч дает сугубо практические советы: привлечь мужа к заботам о младенцах, чтобы и ему вернуть востребованность в семье не только в качестве добытчика, и себя разгрузить, и детям обеспечить отцовское воспитание (очень скоро добрая строгость Джона понадобится, чтобы утихомирить избалованного Мэг сыночка). Советует миссис Марч и кормить мужа повкуснее, и наряжаться к его приходу, но главное – вновь стать самой собой. Позвать на помощь добрую помощницу Ханну и несколько часов в день уделять подругам, любимым занятиям, «самой Мэг». То есть христианский принцип внимания к ближнему, служения, ни в коем случае не превращается в нивелирование, напротив, само это служение каждый раз требует пробуждения и осознания собственного «я». Так и в сфере не только христианской любви к ближнему, но и земной любви к мужу: каждой из девочек Марч предстоит осознать себя, прежде чем сделать правильный выбор. Каждая проходит через открытие: нет, этого человека, хотя он вроде бы по всем параметрам мне подходит, хотя я к нему хорошо отношусь, я – именно я, настоящая я – не смогу полюбить по-настоящему. Мэг, мечтавшая «как все» о богатом муже и беззаботной жизни и имевшая все шансы захомутать отпрыска богатой и безалаберной семьи, предпочла Джона, домашнего учителя, с трудом нашедшего место помощника бухгалтера. И учится быть ему хорошей женой.

Кстати, обряд бракосочетания мистер Марч проводит сам и на дому: в книге он – священник. Сначала капеллан в армии Севера, затем отпущенный после тяжелой болезни (тиф в эпоху Гражданской войны уносил больше жизней, чем пули). По-видимому, в мирной жизни этот вымышленный персонаж где-то служил, возможно, и преподавал, какой-то доход начал поступать с его возвращением, и в целом материальное положение семьи улучшилось (не слишком – миссис Марч по-прежнему отдает все, что может, благотворительности). Однако ничего об убеждениях этого священника, сверх описанного выше эпизода с вином, мы не знаем: Олкотт не привязывает своих персонажей к конкретному религиозному течению, мы ни разу не увидим их в церкви, что для американской книги середины XIX века даже странно. Возможно, одна из причин в том, что писательница не хотела суживать аудиторию, благожелательное и ненавязчивое христианство могли на себя примерить все юные читательницы. Другая причина в том, что Луиза Олкотт выросла как раз в таком широком, нецерковном христианстве и опасалась запутаться в тонкостях. Сочетание околопуританской строгости в одежде и образе жизни, инвектив против алкоголя с поощрением искусства и тем паче театра тоже несколько неожиданны: Марчи ставят домашние спектакли, отнюдь не поучительные, а приключенческие; Эми рисует и мечтает стать великой художницей; Джо не сдерживает свою писательскую фантазию. Все это признаки не среднестатистической христианской семьи, а передовой, в которой родители в значительной степени полагаются на свое разумение и вкус и доверяют характеру и талантам детей.

Именно такой и была семья самой Олкотт. После изгнания из школы Эймос нашел наконец свое место в складывающемся сообществе трансценденталистов. Он был на несколько лет старше основателя этого движения, Ральфа Уолдо Эмерсона, и почти на поколение старше знаменитого Генри Торо, но среди этих образованных, свободно и ответственно мыслящих людей чувствовал себя скорее младшим, последователем, индивидуальное развитие идей давалось самоучке нелегко и часто выходило то, что любящая дочь спародировала в эпизоде с вином: общий принцип да возведенное в принцип исключение – и только любовь близких и уважение к его несомненно доброму сердцу спасает всех от, в общем-то, ожидаемой досады в связи с исчезновением праздничных напитков.

Трансцендентализм брал от христианства нравственные идеалы, но возлагал на человека личную, без помощи церкви, обязанность осуществлять их. Сам человек облекался и правами представителя Природы (наделенной духовной, очищающей силой), и ответственностью за воплощение гармонии в пока еще несовершенном мире. Трансцендентализм призывал каждого к духовному совершенствованию (и понимал это весьма широко, так что искусство и литература приветствовались как вполне достойный путь) и признавал не просто равенство всех людей перед Богом, но социальное равенство – трансценденталисты были противниками рабства. Не случайно «капеллана Марча» Луиза отправляет на Гражданскую войну, а миссис Марч – в госпиталь, ухаживать за ранеными северянами. Однозначных доказательств нет, но с большой степенью вероятности предполагается, что дом Олкотт служил в предвоенные годы одной из станций «подземной железной дороги» – пути, по которому переправлялись беглые рабы. Добавим, что среди трансценденталистов было немало женщин – писательницы, педагоги, поэтессы, переводчицы.

Для оставшейся без школьного образования Луизы новый круг отца оказался счастливым билетом в жизнь воображения, самоосознания, выбора профессии, любви. Эти люди чуть ли не обожествляли Природу, но отчасти из виноватого чувства книжников: честно говоря, книги они любили еще больше, и о любви к природе тоже писали книги, и даже о полном растворении в ней, отказе о цивилизации – это произведение Торо стало бестселлером и навсегда осталось американской классикой. Они прекрасно владели языком, и этот навык Луиза впитала еще в детские годы. Даже когда она писала ужастики для заработка, ее слог – гибкий, выразительный, избавленный от излишеств – ее тихий и точный юмор, умение сохранить даже в таких рецептурных изделиях не только интригу, но и «тайну души» персонажей, выделяли из общего ряда рассказы, подписанные псевдонимами Флора Ферфилд, Трибулейшн (дивное пуританское имя, означающее «Горести») Периуинкл и А. М. Барнард. Будь эти произведения низкопробными, с какой бы стати издатель обратился к ней с предложением написать детскую, девичью книгу?

И влюбленность – постоянная, счастливое отрочество. Луиза влюблялась в самых умных, самых ярких – то в Эмерсона, то в более подходящего по возрасту молодого Торо. В тридцать пять лет, отнекиваясь от предложения писать книгу для девочек, она ссылалась не только на недостаточное знакомство с девочками, но и на отсутствие опыта любви. Этот опыт Луиза считала необходимым для автора такой книги, даже если закончить ее она первоначально планировала на пороге девичества, не выдавая своих героинь замуж (вплотную заняться этим пришлось во втором томе). То есть Олкотт не собиралась описывать детские влюбленности и, как мы убедимся во втором томе, не превращала детскую дружбу в любовь всей жизни. Однако еще одна важная особенность этой книги – она пишется на вырост. «Маленькие женщины» – это не сюсюканье с акцентом на эпитете «маленькие», но и не педагогическая уловка, мол, вы будущие леди, держите себя женственно. Это название, как и название второго тома, «Хорошие жены», вовсе не навязывает героиням или читателям некие паттерны – ведите себя так и будете хорошими – и не ограничивает их, сводя предназначение растущей девочки исключительно к тому, чтобы вырасти и стать женой. Предназначение растущей девочки в том, чтобы вырасти и стать собой. Чаще всего стать собой означает и готовность к любви, и созревшую способность различить своего человека, но ведь его надо еще встретить. Из всех девочек Олкотт из родительской семьи в собственную сразу же перешла только старшая. Младшую Эми, Луиза своей авторской волей одарила правильным мужем, счастливой молодостью, освободив от желания стать художницей – не потому, что искусство несовместимо с ролью жены и матери, тут как раз богатый Лори ей бы помог, а потому, что Эми осознала себя «не гением», еще кое-что важное про себя осмыслила, и такое осознание себя повлекло открытость для влюбленности и замужества. Такая была органическая последовательность, а не вынужденная. В реальной жизни младшая сестра долго не находила себе пару и была еще одинокой в пору написания книги, зарабатывала ремеслом (скорее именно ремеслом, чем искусством) художника. Замуж она вышла в тридцать семь лет, за хорошего человека намного ее младше, и умерла вскоре после рождения ребенка. Воспитывать обожаемую племянницу выпало на долю Луизы, и эту девочку она понимала.

Как их прототипы в жизни, так и в книге Мэг и Эми издалека нацеливаются на замужество. Две средних сестры, Джо, двойник Луизы, и Бет, срисованная с ее любимой сестры, напротив, не хотят и думать о браке. Тихую, боящуюся людей Бет не отдавали даже в школу из-за ее стеснительности; с тринадцати лет, после скарлатины, здоровье ее ослабло, и сама она постоянно выражала желание навсегда остаться при родителях. Никто ей не возражал сурово: «Нет, ты должна выйти замуж, это участь каждой женщины!» Чувствуешь свою «домашность» (как передать это прекрасное domesticity?) – возрастай в ней. И Джо, сорванца, громогласно сожалеющую, что не родилась мальчиком, никто не переучивает. Для нее приоритет независимость? Прекрасно. Хочет зарабатывать, готова и в гувернантки пойти, и коммерческие рассказы писать? Ее право. Плюется при одной мысли о «шурах-мурах» Мэг, а потом горько плачет, не желая отпускать сестру из семьи, – и такой опыт впрок. Заявляет, что никогда не выйдет замуж? Опять же ее дело, ее жизнь.

Так что и «маленькие женщины», и «хорошие жены» – это не специфические гендерные ограничения. Куда там! Феминистки (нормальные, не радикальные) давно поднимают эти книги на щит как образец уважительного отношения к свободе выбора, отказа от навязывания стереотипов. Джо свободна и не выходить замуж, и выйти в итоге замуж – не потому, что так принято, а потому, что захотела иметь семью, такую, как у ее родителей, стать такой женой и матерью, как ее мама – а какой, Джо в особенности поняла в час утраты, когда ее мама стала матерью уже не четырех, а трех дочерей. Материнство поднимается над смертью и удерживает семью, всех четырех девочек в их детстве и взрослости, в их земной жизни и небесной. Да, Джо взалкала лучшей доли, и писательница дала ей то, о чем мечтала и сама. Не потому, что «надо замуж», а потому, что великая способность любить возросла – в таком детстве, в таких отношениях с матерью – и жаждет воплотиться. И Джо во всей полноте обладает обеими свободами – быть одинокой или замужней, выбрать Лори или бедняка Баэра, быть писательницей или окружить себя мальчиками, «с которыми интереснее, чем с девочками» – открыть школу. Быть собой и, значит, иметь выбор.

Так неужто Луизе недоставало «знания любви»? За Эмерсоном и Торо она «ухаживала» – залезала на дерево и пела немецкие песенки (в книге она заставит петь немецкие песни Баэра, а Джо – подпевать мимо нот). Но это, конечно, подростковая пора, когда влечет ум, яркая индивидуальность, обаяние, а не пол «объекта» и уж точно не его пригодность в спутники жизни, поэтому такие переживания Луиза в свой писательский опыт не засчитывала. Не раз она произносила крамольную фразу, мол, ей не довелось любить мужчин, но случалось влюбляться в подруг. Речь, разумеется, не идет об «ориентации» – в набожной и традиционной Америке середины XIX века подобный открытый эпатаж не мог бы себе позволить даже самый богемный и маргинальный человек, не говоря уж о детской писательнице. Соответственно, в таком смысле никто это высказывание и не трактовал – ни тогда, в осуждение, ни в современности, чтобы найти в Луизе союзницу. Тем паче что в ее биографии имеется роман – несчастливый, но яркий, и многие черты того мужчины Луиза перенесла на Лори, «мальчика Джо». Выходит, ни детские влюбленности в философов и поэтов, ни взрослые, возможно, дошедшие и до близости отношения не числятся по разряду любви. То есть «любовью к мужчине» Луиза считает чувство к потенциальному супругу. Здесь должен присутствовать свободный выбор принимать и отвергать, как Джо, поквитавшись за свою создательницу, отвергает Лори вопреки его привлекательности и выгодности, и принимает бедного Баэра. Здесь нужно уважение – уважение к уму, душе, характеру, все, что нашла Джо в своем немецком учителе. Еще одно: Джо осознала, что нуждается в Баэре. И что он нуждается в ней. Неким вроде бы внешним, но очень важным фактором в выборе Джо стала честная бедность и необходимость трудиться – это входило в ее «потребность», в ее осознание себя. Она не могла принять Лори в том числе и потому, что брак с ним лишал ее необходимости зарабатывать. Расти. И потому, что Лори не был в ее понимании «нуждающимся».

В начале первой книги Лори – сирота, жаждущий материнского тепла, именно поэтому его привечают в семье Марчей и щедро одаряют и материнской, и сестринской любовью. В начале второй книги Лори – богатый и праздный красавец, он влюблен в Джо, но это влюбленность, а не любовь – он не «нуждается». На самом деле, сколько бы раз Джо ни повторяла с гордостью и горечью «мальчик вырос», мальчик вовсе не вырос. Потенциала роста в нем нет – или Джо не может разглядеть такой потенциал. Ее младшая сестра сумела и окатить Лори презрением за безделье и уныние, и переключить на себя его любовь, и ответить на его чувство – и, выйдя за Лори замуж, взращивать его именно таким, каким она его хочет видеть. Вот что Луиза Олкотт называет любовью: нуждаться и ощущать нужду в себе, взаимно уважать и доверять, но прежде всего – видеть возможность взращивать и возрастать.

Ее влюбленность в подруг – как прорывающаяся не раз у Джо влюбленность в сестер, вплоть до отчаянного «лучше бы я могла жениться на Мэг, чтобы она осталась дома» – это именно такая любовь. Доверие, уважение, потребность, рост.