Kitobni o'qish: «Мария София: тайны и подвиги наследницы Баварского дома»

Shrift:

* * *

Одетте Кальтенбах, моему «Плезиозавру».
Квебекцу Бернару Ландри из Вершера и Мосси Ноага Уэдраого из Тензиенго, под чьей сенью я выросла…

Благодарности

В Риме: Кристиану Массе, послу Франции; Клеру Раулину, советнику-посланнику посольства Франции; Жану-Шарлю Скокару, начальнику отдела безопасности дворца Фарнезе; Анне Кротофф-Губерти, заместителю генерального секретаря Французского института Рима; доктору Марко Грилли, секретарю префектуры секретных архивов Ватикана; доктору Раффаэлю Питтеллу и Винченцо Де Мео из Государственного архива Рима.

В Неаполе: Джиджи Ди Фьору.

В Гаэте: Монике Марцулло из ассоциации Pro Loco Gaeta; Лоренцу Марандоле, администратору Centro Guide Turistiche, и Линде Контрерас.

В Аричче: Сюзанне Жирадин.

В Милане и Каннах: Меррику Каттету.

В Мюнхене: доктору Клаудии Клаусс и профессору Фолькеру Клауссу; доктору Бенита Бернингу, нотариусу архива архиепархии Мюнхена и Фрайзинга; господину Мартину Баару из прихода св. Бонифация.

В Аугсбурге: сестре Бенедикте Хинтерсбергер («Приорин») и сестре Элеоноре Вайс из доминиканского монастыря Святой Урсулы.

В Брюсселе: отцу Люку Терлиндену и Клод-Анне Шрейден из прихода Сент-Бонифас.

В Париже: Фредерику Миттерану, бывшему министру культуры и коммуникаций; Альберту Тоскани; Эрику Менсион-Риго, профессору социальной и культурной истории Университета Париж-Сорбонна; Фабрису д’Альмейду, профессору современной истории Университета Пантеон-Ассас; Эрику Ансо и Адриану Гетцу, преподавателям Университета Париж-Сорбонна; Бруно Нугайреду; Аньес Видали; Жоэлю Верону-Дюрану; Валери Дюмейж; Доминику Миссику; отцу Бруно Хорайсту из прихода Магдалины и Ксавье Лефевру из прихода Сент-Огюстен; сотрудникам дипломатических архивов Министерства иностранных дел, Национального архива (Париж и Пьерфит) и архива Парижа; Муниру Мускильо и Гийому Винару.

В Гарреваке: Кину, Каролине и Пьеру-Александру.

И везде Клементине и Маржолене Портье-Кальтенбахам.

Пролог

Память предков – это архив народов и генеалогия мира. Так пускай же у каждого будет своя память, пусть каждый сохранит имя и историю своих отцов. Он должен завещать их потомкам как свое главное богатство.
Жак Буше де Пертес. Мнение мсье Кристофа ¹

Живым мы обязаны уважением, мертвым мы обязаны только правдой.
Вольтер. Эдип

В начале был Гарревак

Элен, моя прабабушка, долгое время не знала, что Дэзи была тайной племянницей Сисси. В детстве она смотрела на свою кузину без удивления, не пытаясь разгадать ее секрет. Единственное, что она хотела знать, – это дату и время ее прибытия на близлежащую станцию Ревель. Для нее не существовало ни хорошей прогулки, ни достойного времяпрепровождения, ни солнца в Гарреваке без той, что была ее самой близкой и лучшей подругой.

Гарревак – это старинный фамильный замок на юге Франции, расположенный посреди равнины, которая граничит с холмами Пюилорана и простирается до Монтань-Нуара; край, где дует теплый южный ветер, земля обетованная, где живут в свое удовольствие и наслаждаются всеми возможными гастрономическими изысками. В этом уголке юго-запада люди все еще налегают на фуа-гра, добавляя его во все блюда, в закуски, в пироги, в мясной фарш, в птицу с трюфелями. Я до сих пор слышу, как мои тети со свойственной им словоохотливостью и сочным акцентом заявляют, что все это никогда не вредило ни их фигуре, ни их здоровью. Что касается замка с его розовыми фасадами и острыми крышами – он совсем не изменился. Он все такой же, каким его знали Элен и Дэзи. Конечно, он уже мало похож на цитадель времен религиозных войн. Однако под его уютным обличием кроются крепостные стены XV века и следы сражений виконта Тюренна. Его остов так же стар, как и величественный дуб, растущий перед ним и по праву занимающий первое место среди прочих деревьев парка. Вот уже полтысячи лет эти двое приглядывают друг за другом, как фарфоровые декоративные собачки, на земле Лорагуэ.

По стечению обстоятельств, связанных с наследованием и превратностями любви, этот дом попал в руки католиков. Однако в жилах моих кузин все еще течет старинная кровь еретиков. Наша семья, альбигойский² род с незапамятных времен, приняла Реформацию 1550 года. Она должна была вскоре завладеть землями Гарревака. Каждая провинция, каждая епархия по-прежнему были очагом гражданской войны. И, как мы склонны весьма часто забывать, эти годы религиозного противостояния ввергли Францию в хаос и непоправимую неразбериху, описанную Аленом Пейрефитом в его книге «Зло по-французски» (Mal français).

Мои кузины ухаживают за этим замком так же, как они баловали бы крепкого старика, и даже с еще большей любовью, ведь его долгая история слилась с их собственной. Это задача не из легких: пятисотлетний дом требует постоянного ремонта. Три зимы назад, чтобы заручиться поддержкой государственных органов и любителей старых зданий, они создали ассоциацию и попросили меня возглавить ее. Казалось, мои покойные близкие напоминали мне о себе с небес. Они привили мне дух семьи, то звено, что объединяет и связывает воедино поколения, судьбы, радости и несчастья. И к тому же это предложение моих дорогих отступников напоминало своего рода покаяние. Это гугенотское руководство успокоило бы наших предков, которые лежат в глубине парка, под сенью лиственной ограды.

Наша ассоциация ставит перед собой цель инвентаризировать выцветшие пергаменты, по которым можно проследить историю рода и которые слишком долго томились в замковой башне. В XIX и XX веках наши предшественники ограничивались лишь тем, что принесли в салоны несколько украшений, подписанных королевским секретарем. В остальном же наши предшественники, похоже, проявляли некоторое безразличие к этим свидетельствам семейного прошлого. Несомненно, древние письмена доступны лишь палеографам. Факт остается фактом: если вам улыбнулась удача и вы владеете документами предков, охватывающими более двадцати поколений, то ваш святой долг – вернуть их к жизни, прежде чем они станут жертвой плесени или мышей. Вы желаете этого, так как вы вдобавок убеждены, что все эти накопленные воспоминания представляют собой некую таящуюся глубоко внутри нас область, которую еще предстоит открыть.

Подписание нашего устава «1901» и экзальтация от нескольких бокалов шардоне подтолкнули меня извлечь Дэзи из тьмы забвения.

В конце концов она тоже была частью истории замка. Хотя наши предки благочестиво хранили ее тайну, раскрыть ее по прошествии 150 лет уже не казалось мне угрозой для священных прав общественной морали. Напротив, я собиралась способствовать отпущению грехов и успокоить благотворным бальзамом некоторые покаянные души, погребенные в забвении.

Далекие воспоминания

Именно дочь Элен, моей бабушки по отцовской линии, рассказала мне о существовании таинственной племянницы Сисси³. И, по правде говоря, именно ради нее я собиралась приступить к этому исследованию.

Бабушке было девяносто семь лет, когда она впервые подробно рассказала мне об этом. Таковы протестанты (каждый кокетлив по-своему): они любят похваляться рабами на галерах и своими пасторами, сожженными на кострах. Куда реже они тщеславно распространяются о мирской суете. Хотя моя бабушка рассказала мне все о наших мучениках времен гугенотов, я не знала ни об одном из ее многочисленных воспоминаний о жизни фаворитки. Она родилась в 1900 году, прожила свой век с неиссякаемой энергией, а затем угасла, как свеча, накануне своего столетия.

За два года до ее смерти мне пришла в голову хорошая идея взять интервью у моего «Плезиозавра». Мы встретились в «Ростане», парижском кафе, расположенном напротив Люксембургского сада. Я прибыла первой и старалась учуять запах ее «Калеш» – этих духов марки «Гермес», у которых такой пьянящий и тяжелый аромат, что я задавалась вопросом: не приведет ли это однажды к краху этого очаровательного остатка затонувшего мира? Вдруг появилась она, все такая же безупречная, с напудренным носом и тростью Дерби в одной руке, а в другой – с лакированной сумочкой, в которой в любое время года лежали футляр для пудры и пара шелковых или лайковых перчаток. Бабушка была маленьким шедевром цивилизации. Она обладала живым и игривым умом, врожденной склонностью к озорству, отвращением к педантизму и прежде всего простотой женщин того мира, о котором говорил Барби д’Оревильи, – той простотой, которая передается по наследству, которая очень мудра и глубока, в которой смешиваются и примиряются между собой искусство и естественность. Это ни в коей мере не мешало бабушке давать волю ее инстинктам доминирования. Она умела испепелить взглядом тех, кто не проявлял достаточно поспешно положенную вежливость. Официанты кафе быстро это поняли. Они стояли навытяжку и подавали ей бумажные салфетки, необходимые для моей работы мемуаристки.

Восемьдесят лет назад эта старушка, морщинистая, как перезрелое яблоко, испытала на себе исступленную атмосферу Монпарнаса в «ревущие 20-е». Она носила Mitsouko, ожерелья до пояса и шляпку «клош», надвинутую на бледные глаза. Она проводила послеобеденное время, рисуя обнаженную натуру в студии Гранд Шомьер или делая наброски углем, запечатлевая посетителей Кафе дю Дом или «Ля Куполь». Это было сразу после Первой мировой войны; ее мать Элен, кузина Дэзи, только что скончалась после продолжительной болезни в замке Гарревак. Не зная, как утешить ее, отец позволил ей поступить в Академию Джулиана на улице Берри, которая затем переехала на улицу Драгон. И вот так случилось, что в этом мире всевозможных приличий и условностей, в Париже, все еще застрявшем в XIX веке, эта молодая кальвинистка обрела свободу и могла сколько ей было угодно посещать различные злачные места, куда забредали Фицджеральды, Фуджита, Кислинг и Ман Рэй.

Ее истории были тем более привлекательны, что она была одарена исключительной памятью, упорядоченным умом, который методично классифицировал воспоминания, фамилии, имена и даты: смерть опекунов ее бабушки на набережной Вольтера в Париже, во время большого наводнения 28 января 1910 года; испанский грипп в 1918 году; пение «Тэ Дэум» в Нотр-Дам, через шесть дней после перемирия⁴; визит в Лондон с соболезнованиями Диккенсам⁵ в память о молодом Седрике, погибшем в битве при Льюз-Вуде; поездка в Соединенные Штаты, чтобы вручить американцам копию статуи Призывника из Политехнического института; спуск по Потомаку на борту «Сильфиды», яхты Вудро Вильсона, по пути в Вест-Пойнт, на ужин в доме Макартура, где она сидела рядом с генералом Першингом⁶; импровизированное возвращение на военно-морском судне в компании короля и королевы Бельгии; уроки акварели с будущей герцогиней Кентской; вечера в отеле «Ламберт» с князем Чарторыйским; добрые дела ее отца с Коко Шанель и принцессой Гика (она же Лиана де Пуги); обморок в объятиях Сименона в Дельфзиле, на борту корабля «Острогот»… И подумать только, что она собиралась меня покинуть, не рассказав мне всего этого.

В разгар этого фейерверка, достойного краткого описания в журнале L’Illustration, речь зашла о тайной дочери сестры императрицы Сисси. Несмотря на великолепие своего происхождения, эта маленькая полуфранцузская, полубаварская католичка совсем не привлекла моего внимания. Дэзи осталась в XIX веке, это было поколение моей прабабушки Элен: в нем не было того аромата воспоминаний, что исходил от свидетельницы «ревущих 20-х», сидевшей прямо передо мной во плоти. Поэтому я довольствовалась тем, что подвела итог жизни этого загадочного ребенка на нескольких свободных листах бумаги. С тех пор они затерялись в моих переездах. Это не имело значения, думала я, так как была уверена, что сохранила в памяти основную информацию. Дэзи была плодом любовной связи между королевой Неаполя и нашим кузеном, Эммануэлем де Лаваис (произносится как Лава-и-с), французом, поступившим на службу в папские зуавы в Риме в начале 1860-х годов. На следующий день после своего рождения девочка была доверена отцу. Однако связь с августейшей матерью никогда не прерывалась, поскольку мать и дочь тайно встречались каждый год в Поссенхофене, в Баварии. К сожалению, Дэзи очень рано умерла от туберкулеза. Насколько я помню, парижская пресса была поражена присутствием государыни на похоронах безвестной девушки в церкви Магдалины. Последнее воспоминание – День всех святых: Элен, моя прабабушка, а позже и моя бабушка никогда не забывали прийти и положить цветы на могилу своей кузины. Таково было содержание моих воспоминаний…

Я поделилась этой информацией десять лет спустя на сайте, посвященном Габсбургам. Мы летели в Тулузу с моим братом и его дочерями на семейный юбилей в Гарреваке. Чтобы привязать моих племянниц к этому дому, я с избыточным красноречием рассказывала историю Дэзи, убежденная в том, что это ярче запечатлеется в их очаровательных головках, чем суровый рассказ об отмене Нантского эдикта. Проверяя в интернете имя королевы Неаполя, я поняла, что у меня есть больше информации о тайном ребенке, чем у поклонников баварских принцесс, которые все еще задавались вопросом о ее существовании или считали ее отпрыском какого-то бельгийского графа (того самого Армана де Лаваиса!). Поэтому я оставила сообщение, которое ушло в архив, ибо почти пятнадцать лет спустя можно найти его следы на нескольких франкоязычных сайтах, посвященных Виттельсбахам. Этим я заслужила несколько писем от лихорадочных незнакомцев, как будто бы я держала в руках истинную личность Железной Маски или окончательное доказательство существования Несси, лохнесского чудовища.

Загадка запретной любви королевы Неаполя, отложенная в сторону более чем на столетие, казалось, возродилась живее, чем когда-либо. Ведь Дэзи не была ни исторической химерой, ни персонажем вымышленной легенды. Она существовала. Ее история создавалась в тишине подпольной жизни. Ее приютили, приняли в семью опекуны-благотворители, которые запретили себе упоминать о ее происхождении кому бы то ни было. О ней практически ничего не было известно. Тьма, которая окружала ее колыбель, распространилась на всю ее жизнь, а затем покрыла собой и ее гробницу. Если эта мгла когда-либо и рассеивалась, то не более чем наполовину. В начале XX века графиня Мария Луиза фон Лариш-Валлерзе, еще одна племянница великой императрицы Елизаветы, конечно, раскрыла ее существование, но эта смутная свидетельница, вовлеченная в драму Майерлинга, пролила на нее лишь слабый свет и дала крайне неполную информацию.

«Королева-воин» Марселя Пруста

Прежде чем начать рассказ о Дэзи словами «В некотором государстве…», как это сделал бы уважающий себя сказочник, мне пришлось обратиться к источникам и окунуться в архивы в поисках покоящихся там документов того времени, и для начала попытаться через полуторавековую пропасть дотянуться до ее родителей, чтобы воскресить ту страсть, в которой они так и не посмели признаться обществу.

По пути мне предстояло встретиться с моей главной героиней, Марией Софией Баварской, которую нужно было возвести на ее законное место. Мать Дэзи, теперь уже давно позабытая, когда-то пользовалась громкой славой и известностью. Принцесса по рождению, королева в замужестве и героиня романа по характеру, она вдохновляла Александра Дюма, Альфонса Доде, Габриэле д’Аннунцио, а также Марселя Пруста, который воскресил ее в своем романе «В поисках утраченного времени» и окрестил «королевой-воином».

Если время и отодвинуло ее фигуру в полутень, превратив в одну из тех, что встречаются на фоне других, более выдающихся биографий, то это произошло потому, что правду об этой женщине можно было бы узнать только благодаря сотрудничеству с Францией. Немцы описали ее баварское детство, итальянцы – годы, проведенные ею по обе стороны Альп, и связи тех лет – каждый из них внес свою хронологическую лепту и свои откровения. Однако работа по объединению всех этих разрозненных событий и источников, напоминающая собирание пазла, не могла быть выполнена без ключевых персонажей, Эммануэля и Дэзи. За вычетом тогдашних страстей и тех лет, которые королева Неаполя провела во Франции, ее судьба была обречена остаться в полумраке, где больше тени, чем света, в том пространстве неопределенности, где биографы мало чем рискуют.

Поэтому мое исследование было направлено прежде всего на то, чтобы завершить и пролить свет на портрет этой необыкновенной женщины, сестры знаменитой Сисси, которая всю свою жизнь была прикована к памяти двух дорогих ее сердцу людей. Говоря проще, она должна была помочь мне найти ее дочь, нашу двоюродную сестру. Благодаря нескольким разрозненным данным, нескольким проблескам света, посеянным то тут, то там, я надеялась приблизиться к забытому лицу Дэзи, найти захоронение и в свой черед прийти и возложить цветы на ее могилу.

Конечно, я не могла предвидеть результат. Мне пришлось отправиться в долгое путешествие, чтобы докопаться до истоков этой истории, погрузившись в 1840–1860 годы, в этой мелкой, старомодной Европе, где по итогам Венского конгресса некоторые народы, раздробленные и подавленные, начинали отстаивать свое право на жизнь.

Часть I
Героиня Гаэты

Эта доблестная женщина, эта королева-воин, которая сама стреляла на валах Гаэты и всегда была готова рыцарски прийти на помощь слабым.
Марсель Пруст. В поисках утраченного времени

Она приближалась мужественным шагом, прелестная в свои девятнадцать лет, стянутая, как в корсете, в чудный корсаж, улыбаясь из-под перьев своей шляпы. Не моргая от свистящих пуль, она устремила на солдат свой взгляд, опьяняющий, как колебание знамен.
Габриэле д’Аннунцио. Девы скал

Сколько раз у ледяных стен осажденной Гаэты наш незабвенный Танкреди говорил мне о вас.
Джузеппе Томази ди Лампедуза. Гепард

Разразившаяся катастрофа

Осень 1860 года, Тирренское побережье.

Мария София садится в седло, уже верхом провожает глазами светящийся след бомб, которые падают на лачуги, поднимая огненные вихри. Не теряя своей прекрасной уверенности, она обжигает крестец своего коня ударом хлыста. Что ей до опасности! Она покидает королевскую крепость и, не скрываясь, пересекает город. Она пообещала доставить белье и корпию⁷ французским монахиням, которые ухаживают за ранеными в церкви Благовещения⁸.

Вот уже несколько дней артиллерия противника не ограничивается стенами цитадели, она яростно бьет и по домам. В осажденном городе черная грязь, вызванная непрекращающимися дождями, усугубляет ужас от взрывов, крушения стен и обрушающихся кровель. Жители беспорядочно мечутся, напуганные бомбардировками. Однако их угасающие силы возрождаются при виде этой бесстрашной всадницы, этой богини-воительницы, рысью прокладывающей себе путь. Эта женщина – их суверен!⁹

Изгнанные из Неаполя краснорубашечниками Гарибальди, король и королева Обеих Сицилий укрылись со своим двором в морской крепости Гаэта. Они защищают свой последний город в отчаянной борьбе. Через месяц после их прибытия в этот последний оплот начались 102 дня ужасной осады, 75 из которых прошли под вражеским огнем. Итальянцы против итальянцев! Осаждающие – шестнадцать тысяч пьемонтцев под командованием безжалостного генерала Энрико Чальдини – установили свои батареи на грозные позиции подле монастыря капуцинов и Святой Агаты, чтобы вытеснить одиннадцать тысяч человек, последние остатки королевских войск¹⁰.

В это утро Франциск II не сопровождал свою жену, поднявшуюся на стены цитадели, чтобы поднять дух войск и осмотреть укрепительные работы на набережной¹¹. Ни физически, ни морально король не чувствовал себя пригодным для войны. Он не мог сомкнуть глаз. Всю ночь напролет волны бились о скалы с неумолимостью свирепого зверя. А хуже всего то, что его обращение к государям Европы не возымело никакого эффекта. Никто не придет на помощь его осажденной королевской семье. Все канцелярии в виде ответа присылали пустые пожелания или холодное сочувствие. Только один голос в его поддержку раздался в Тюильри, голос императрицы Эжени. Она считает ужасным отказать тонущему человеку в спасательном канате¹². Но ее не послушали…

Мужество покидает монарха, он дрожит всем телом, руками охватив голову. Он больше не может выносить ни крики чаек, ни порывы ветра, жалобно стонущие в коридорах старого замка. Он проклинает злой рок и свою потерянную жизнь, которой он так неумело распорядился. Вот он сидит тут, как в мышеловке, хотя мог бы бежать в Испанию, в Севилью, если бы его жена, королева, не разубедила его в интимной беседе: «Если вы должны упасть, то падайте величественно, как владыка, приносящий себя в жертву!»

Из них двоих в Гаэте именно она была душой сопротивления и истинным мужчиной, настоящая амазонка! Здесь она перевоплотилась в солдата, отказавшись от роскошных кринолинов в пользу одежды для верховой езды и просторного калабрийского плаща. В этом одеянии ее образ и стал известен всему миру! Международная пресса следит за агонией Королевства Обеих Сицилий¹³. Очарованная этой молодой женщиной и ее безумной храбростью, жена Луи-Наполеона Бонапарта выразила горячее желание увидеть лицо этой удивительной правительницы Неаполя. Так как все фотографы бежали из Гаэты, пришлось специально выслать на место одного из представителей этой профессии. Таким образом, героиня смогла послать Его Императорскому Величеству портрет, на котором она изображена в полувоенной форме, надеваемой ею для смотра солдат и батарей: венгерская шляпа с перьями, длинная блуза-туника с кожаным поясом, брюки в турецком стиле и мягкие сапоги¹⁴.

Вдали от итальянского побережья, посреди Атлантики, другая императрица, бежавшая на Мадейру от тирании венского двора, беспрестанно говорит о своей сестре с дамами, сопровождавшими ее в курортной жизни¹⁵. С тех пор как пьемонтцы бомбардируют Гаэту, Сисси больше не радуется тому, что ее окружает. Океану цвета гиацинта, мягкому, бледному оттенку банановых деревьев, зарослям глициний и магнолий, всем красотам этой земли обетованной больше не удается облегчить ее сердце. Она следит за помощниками командира, посланными императором Францем Иосифом, которые приносят известия о пленнице. Мария София должна была приехать к ней на португальский остров¹⁶. Почему она упорно продолжает оставаться в ловушке со своим жалким супругом? Почему она отказывается сдаться? Потерять корону! Для императрицы это не самое большое несчастье. Рисковать жизнью ради человека, которого никогда не любила, кажется ей куда худшим выбором¹⁷: «Привезли ли письмо? Известий снова нет! Почему сестра не пишет?»

Это ожидание превращается в пытку… Но у Марии Софии почти нет времени писать. С рассвета до ночи она на валах, пробуждая своим присутствием доблесть войск, разделяя их усталость и чуть ли не их сражения. Мы видим ее в зеленой шляпе с перьями, пробирающуюся между батареями, бросающую вызов врагу посреди зажигательных бомб, поджигающую фитиль пушек огнем своей восточной сигареты, произносящую речь перед толпой с белым флагом Бурбонов. Когда она проходит рядом с ними, канониры оставляют свои пушки и бросаются на колени, чтобы поцеловать край ее платья.

«Это Мадонна пушечных ядер!» – кричат артиллеристы. Все в ее присутствии становятся львами.

В свои девятнадцать лет она сражается с мужественной доблестью, оставаясь при этом милосердной сестрой для больных и раненых. Однажды она подменяла монашку, убитую на ее глазах осколком бомбы¹⁸. С тех пор она каждый день посещает один из трех госпиталей, собственноручно подносит стакан воды бедным страждущим, утешая их, помогая им, перевязывая их раны своей царственной рукой. Зрелище этой человеческой резни поистине устрашающе. Здесь мало лекарств и еще меньше хлороформа. Солдаты лежат, прижавшись друг к другу, некоторые на матрасах, большинство на подстилке из соломы или на голом камне. То тут, то там виднеется то раздробленный череп, то рана, которая уже даже не рана, а нечто бесформенное и безымянное, смесь костных осколков, пульсирующих мышц и лоскутов ткани. Сепсис повсюду, гной проступает со всех сторон, как если бы его посеяли хирурги, которые работают без передышки под звуки пушечной пальбы и ампутируют ноги, руки и ступни со всей возможной скоростью. Из глоток этих порубленных, изувеченных людей раздаются хрипы, проклятия и даже вой. Но как только появляется молодая женщина, все они приподнимаются с криком: «Да здравствует королева!» И весь секрет этой великой солдатской любви заключается в том, что она сама любит их. Марии Софии только они и нравятся.

Около четырех часов она возвращается верхом на королевскую батарею. Артиллеристы Чальдини следят за ее прибытием в подзорную трубу. Как только они замечают королеву, канонада усиливается, как будто бы они целились в нее лично. Можно даже увидеть, как вражеские ядра летят в море и поднимают фонтаны рыб, падающих к ее ногам!¹⁹ Она поднимает их с улыбкой. «Я обязана сделать все, что в моих силах, ради тех, кто сражается и страдает за наше дело», – ответила однажды Мария София швейцарскому солдату, призывавшему ее спрятаться в укрытие.

Есть что-то рыцарское в героической натуре этой женщины, опоздавшей на четыре века, которая в лучшие годы Средневековья бесстрашно выступала бы во главе своих солдат с мечом в руке, как Орлеанская дева²⁰. Мужество – это редкость, и перед лицом опасности многие люди оказываются бессильны. Большинство жителей, мужчины, женщины и дети, бросают свои дома, чтобы попасть на борт «Дагомеи» – последнего из еженедельных пароходов. Несколько иностранных полномочных представителей, которые последовали за государями в их изгнание²¹, покидают это место. 20 ноября свекровь Марии Софии, вдовствующая королева Мария Тереза, в сопровождении семи детей, включая графа Кальтаджироне, которому нет еще и четырех лет, также отправляется в путь, чтобы укрыться в Риме, под защитой папы.

Франциск II уговаривает свою супругу присоединиться к ним. Это пустая трата времени, ведь в жилах молодой женщины течет знаменитая кровь Виттельсбахов. Она останется, чтобы дать всем пример стойкости и мужества. Всем тем, кто хочет оградить ее от опасности и оберегать ее, она отвечает: «Будьте спокойны! Раз мужчинам не хватает мужества, пускай хотя бы женщины проявят его!»²²

Пьемонтцы бросили в колодцы туши мертвых животных, чтобы заразить воду. В начале декабря сыпной тиф, дизентерия и голод начали опустошать город²³. Более восьмисот больных борются с недугами, стоны разносятся со всех сторон. Десятки людей умирают каждый день.

Среди жертв оказался также и исповедник Марии Софии²⁴. Кладбища находятся за стенами, и никто не знает, что делать с трупами, которые вывозят на мусорных повозках в импровизированные братские могилы.

Седьмого января пушечное ядро разрушило помещение над туалетной комнатой королевы, в то время как из-за другого снаряда обломки попали в окна гостиной, где она находилась. Чальдини официально потребовал, чтобы на крыше был поднят черный флаг, как над госпиталями, чтобы она не стала мишенью для бомб²⁵. В действительности же он всеми силами старался подставить правителей под пули, явно надеясь на их смерть.

«Ваше Величество хотели увидеть снаряды? Ваши пожелания исполнены!» – говорит испанский посол Бермудес де Кастро государыне.

«Я бы хотела получить небольшое ранение», – бесхитростно отвечает она.

Знававшая щедрость неаполитанского королевского дворца с его мраморными лестницами, роскошными комнатами, наполненными шедеврами искусства, с его террасными садами с видом на самую прекрасную панораму в мире, привыкшая к сказочным резиденциям, Каподимонте, Казерте или Ла Фаворит, отныне она будет довольствоваться сырым казематом, примыкающим к бастиону Фердинанда! Это новое жилище довольно велико, но оно одновременно служит вынужденным убежищем для всех министров и администрации. Доски и импровизированные перегородки образуют множество комнатушек, разделенных узким коридором, по которому снуют штабные курьеры под руководством лакеев без ливреи.

Сухопутные и морские батареи беспрерывно извергают огонь, опустошение и смерть. Вражеский флот теперь использует электрические приборы, чтобы освещать свои мишени и продолжать бойню по ночам. В самом начале осады французская эскадра встала на якорь перед крепостью, держа вражеский флот на расстоянии²⁶. Она защищала город от бомбардировок со стороны моря и позволяла марсельским фелукам снабжать его продовольствием и боеприпасами. Но лондонский кабинет министров добился ухода французов, напомнив Наполеону III о священном принципе нейтралитета, который он так яро исповедовал²⁷. С тех пор по ночам небольшие барки пытаются прорвать блокаду, организованную пьемонтскими крейсерами. Своего рода героическое головокружение охватило осажденных, которые больше не считаются с жизнью. Случались эпизоды самопожертвования, граничащие с фанатизмом, как, например, у солдат, которые покидают крепость, чтобы принести себя в жертву и умереть в бою. Бомбардировки становятся все более интенсивными и жестокими, они теперь обрушиваются даже на больницы и церкви, чтобы подавить моральный дух осажденных²⁸.

В Неаполе были организованы прогулочные поездки, чтобы понаблюдать за резней в Гаэте. Эти не самые гуманистические туры осуществляются английской компанией. Два корабля, «Темза» и «Принцесса», отправляются поочередно каждый вечер в полночь из столицы. За четыре дуката любители острых ощущений могут отправиться поглядеть на то, что Пьер-Жозеф Прудон²⁹ называет «возвышенным ужасом канонады»³⁰.

В Мюнхене царят суматоха и смятение. 2 февраля происходит стихийная демонстрация. Все администрации и магазины закрываются, а население Баварии стекается к церквям, чтобы помолиться за Ее Величество королеву Марию Софию, рожденную на этой земле³¹.

Три дня спустя, 5 февраля 1861 года, примерно в три или четыре часа пополудни наносится смертельный удар… Получив секретную информацию от предателей, Чальдини сосредоточивает огонь своих пушек на самом крупном пороховом хранилище Гаэты. Склад боеприпасов Сент-Антуан взрывается³², а вместе с ним и бастион Денте ди Сего, и все близлежащие дома, создавая брешь в укреплениях шириной от тридцати до сорока метров. Гул пожара доносится до Неаполя. Осаждающие аплодируют, наблюдая за этим зрелищем с башни Мола и из штаба на вилле Капозеле. Более трехсот артиллеристов и гражданских лиц убиты, насчитывается четыре сотни раненых. На месте бастиона осталась лишь огромная пропасть, заполненная трупами, человеческими останками и ранеными. Бросая вызов опасности, Мария София тотчас же спешит туда. Она бродит, как призрак, среди дымящихся руин. Нет ничего более ужасного. Ничего более отвратительного. С этого дня только одно чувство позволяет ей взглянуть на людей без порицания и на небеса без сомнения – и это надежда на правосудие…

1.Perthes Jacques Boucher de. Opinion de M. Cristophe. Sur les prohibitions et la liberté du commerce. Partie 1. Treuttel et Wurtz, 1831.

2.Альбигойцы – христианское движение XII–XIII вв., признававшее изначальный дуализм мира, управляемого в равной мере силами добра и зла, объявленное ересью и уничтоженное католической инквизицией.

3.Сисси – уменьшительное имя герцогини Амалии Евгении Елизаветы Баварской (1837–1898), супруги австрийского императора Франца Иосифа I.

4.Перемирие – соглашение о прекращении военных действий в Первой мировой войне, заключенное в 1918 году между Антантой и Германией.

5.Сэр Генри Филдинг Диккенс и его жена Мэри.

6.Главнокомандующий американскими экспедиционными силами.

7.Корпия (нем. Korpie, от лат. corpere – «щипать») – выдернутые из старого чистого холста нити различной длины, употребляемые для перевязки ран.

8.Герцогиня де Галло и принцесса де Сцилла, живущие в Париже, создали благотворительную организацию, которая собирала белье для помощи раненым из гарнизона Гаэты. – См. Le Chroniqueur de Fribourg du 10 janvier 1861.

9.Суверен (от фр. souverain – «высший», «верховный») – лицо, которому без каких-либо ограничительных условий и в течение неопределенного срока полностью принадлежит верховная власть в государстве.

10.Эти цифры варьируются от 11 000 до 20 000 человек.

11.Оборона местности ведется двумя подразделениями. Наземный фронт со 179 огнестрельными орудиями поручен генерал-лейтенанту де Ридматтену; морской фронт со 142 орудиями отдан под командование генерал-лейтенанта Сигриста.

12.Выражение, использованное герцогом Грамонским, послом при Святом Престоле, по отношению к государям Неаполя, запертым в Гаэте (см. Le Gaulois du 3 juillet 1899).

13.Charles Garnier, Journal du siège de Gaète, Édouard Dentu Éditeur, 1861. В то время Шарль Гарнье был корреспондентом агентства Havas и единственным представителем европейской прессы в Гаэте. Под покровительством генерала Пьетро Уллоа он обосновался возле Филипштадтской батареи, в казематах, где для него было устроено что-то вроде подземного бомбоубежища.

14.Le Confédéré du 2 janvier 1861.

15.Сисси находилась на Мадейре с ноября 1860 года по май 1861 года.

16.Le Monde illustré du 24 novembre 1860.

17.Jean des Cars, Sissi, impératrice d’Autriche et reine de Hongrie, Perrin, 1983, collection «Tempus».

18.La Gazette du Valais du 21 février 1861.

19.Этот эпизод произошел в то время, когда она поднялась на вершину батареи Фердинанда в компании барона Феликса фон Шумахера. В то время как она созерцала битву, пьемонтский снаряд, упавший в море у подножия укрепления, поднял клокочущий фонтан брызг и выбросил на эспланаду батареи, у самых ног Марии Софии, три или четыре красивые серебристые рыбы. См. Charles Garnier, Journal du siège de Gaète, op. cit.

20.Le Gaulois du 20 octobre 1868.

21.За государями последовали апостольский нунций Пьетро Джанелли, российский министр, князь и министр Волконский, министр Австрии и дипломатический персонал Бразилии, России и Пруссии.

22.L’Ami de la religion et du Roi: journal ecclésiastique, politique et littéraire, A. Le Clère, octobre 1860.

23.Согласно газете Le Chroniqueur de Fribourg от 2 марта 1861 года, королевская чета довольствовалась (по крайней мере пока не кончилась провизия) пищей простых людей, то есть плохой говядиной и картофелем в масле, приправленным луком.

24.Аббат Андреас Эйхольцер.

25.Чальдини выделил четыре черных флага, которые должны были указывать на здания, заслуживающие пощады: три госпиталя и покои королевы. Мария София отказалась от этой милости. См. Gigi Di Fiore, Gli ultimi giorni di Gaeta. L’assedio che condannò l’Italia all’unità, Rizzoli, 2012.

26.В начале осады в порту Гаэты находилось семь французских военных кораблей: «Бретань», «Фонтенуа», «Сен-Луи», «Империал», «Александр», «Прони» и «Декарт». Наполеон III даже добился заключения перемирия между двумя враждующими королями. 19 января 1861 года этот флот покинул залив, за ним последовали и другие иностранные суда. Вражеские корабли под командованием адмирала Персано тут же заменили их.

27.На праздник Непорочного зачатия, 8 декабря 1860 года, французский вице-адмирал де Тинан вручил королю письмо от Наполеона, в котором сообщалось о скором отбытии французского флота.

28.22 января бомбардировка продолжалась не менее восьми часов, и прозвучало 20 000 выстрелов.

29.Пьер-Жозеф Прудон (фр. Pierre-Joseph Proudhon; 1809–1865) – французский политик, публицист, экономист, философ-мютюэлист и социолог.

30.Charles-Ferdinand Lapierre, Deux hivers en Italie, Collection XIX, 2016.

31.La Gazette du Valais, 14 février 1861.

32.В этом бастионе хранилось семь тонн боеприпасов.