Kitobni o'qish: «Красными нитями»
Глава 1. Это просто спектакль
Рейн опустился на колени перед статуей Яра. Чертов бог.
По обе стороны стояли советники. Им достались лучшие места – рядом с будущим королем. По краям тронного зала теснилась знать: главы церквей и отделений Инквизиции, верховные судьи, магистры, генералы – они напирали друг на друга, тянули шеи, пытаясь разглядеть коронующегося.
Рейн медленно вдохнул. Пахло мятой, апельсиновым маслом и духами, а хотелось, чтобы запахло керосином, и проклятый дворец полыхнул огнем.
Снова глубокий вдох, выдох. Это просто спектакль. Еще один. Уже не новый, но с самой высокой наградой – роль необходимо сыграть безупречно.
Я-Эльмон сделал шаг и громогласно произнес:
– Рейн Л-Арджан, перед лицом Яра Великого, – он воздел к статуе руки, – Церковь выбирает тебя, самого достойного и чистого из нас, чтобы ты встал во главе Кирии и верно продолжил битву с демонами, подобно предку своему Арейну.
Рейн взял протянутую Нолом глиняную чашу и сделал глоток – будто отпил застоявшейся воды. А говорили, что она из родника, откуда Яр и его соратники впервые испили воду кирийской земли. Еще одна чертова ложь.
Среди зрителей раздался взволнованный шепот. Рейн не смотрел на них: парад их лицемерных улыбок сопровождал его с утра до ночи, и лицо каждого уже набило оскомину. Вкус к жизни поддерживали только фантазии, как все они взлетают на воздух вместе с чертовым дворцом.
Глава Церкви отступил, шаг вперед сделал В-Бреймон. Стереть с лица привычную ухмылку наемника он даже не удосужился.
– Рейн Л-Арджан, Инквизиция благодарит тебя за службу и выбирает, как самого смелого и верного среди нас. Да назовем мы тебя королем, и продолжишь ты защищать Кирию, как защищал прежде.
Ригард перекинул ему через плечо перевязь. Даже сквозь плотную ткань сюртука Рейн почувствовал, насколько это холодное, мерзкое прикосновение.
Следующим выступил У-Дрисан. Он сложил руки на большом животе, точно на подставке, и начал:
– Рейн Л-Арджан, торговая гильдия выбирает тебя, честнейшего, и завещает: да останешься же ты непоколебим, возглавив Кирию.
Крейн приколол на жилет будущего короля изумрудную брошь в виде птицы. Рейн до боли и скрежета сжал зубы. Просто спектакль. Надо вытерпеть. Этим лицемерным ублюдкам еще недолго играть свой бал.
– Рейн Л-Арджан, – в голосе О-Ренека мелькнуло раздражение. Гвардеец по-прежнему не скрывал презрения к ноториэсу. – Станет же королем Кирии сильнейший из нас. Гвардия выбирает тебя, так будь же готов принять любую битву.
«Буду», – это был единственный завет, которому действительно хотелось следовать. Они еще увидят битву. Сами взялись за ружья и сделали первый выстрел.
Ньяр О-Ренек положил перед Рейном меч. На лезвии поблескивали незнакомые черные символы, рубины на гарде складывались в изящный узор. Поговаривали, меч принадлежал Орину – основателю гвардии. Рейн был готов сделать ставку, что это еще одна ложь.
Парен Е-Мик быстро шагнул вперед и, едва посмотрев на короля, принялся взглядом ощупывать собравшихся, точно каждому выносил приговор.
– Рейн Л-Арджан, самый справедливый из нас. Суд выбирает тебя, и станешь же ты королем, и будешь жить и судить по чести.
Главный судья протянул белесый древесный лист. Рейн принял дар с благодарностью во взгляде и прожевал – безвкусно и сухо. Лист принадлежал белому дереву, которое считалось символом правды и, по совместительству, суда. Оно бы издохло, узнав, сколько в тронном зале вранья!
Последним подошел И-Ильман. Он приосанился:
– Рейн Л-Арджан, ученая гильдия называет тебя своим королем, тебя, умнейшего из нас. Будут же твои решения приняты разумом и только во благо Кирии.
Симан повесил на шею избранника золотой медальон – конечно, и его коснулись легенды: он, видите ли, принадлежал Инею, основателю ученой гильдии.
Рейн поднялся с колен, взял меч и пристегнул к поясу. Зрители, аплодируя, сделали к нему шаг, но не осмелилась подойти ближе.
Открылась дверь тронного зала. Спектакль продолжался. Теперь будущему королю полагалось пройти от дворца до устья Эсты, где высадились Яр с соратниками. Только там, после клятв и обещаний, на него возложат корону и по-настоящему назовут королем.
Рейн сделал еще один глубокий вдох и прошел сквозь зал. Толпа двинулась следом – лживая, лицемерная, желающая поглядеть на смиренную овцу. Будет им спектакль, они увидят, как волк снимает овечью шкуру.
Рейн еще не знал что, но не сомневался: что-нибудь он сделает. Сами лишили и сердца, и совести. Кому теперь сдерживать его?
Глава 2. Заключить сделку
Коронация Рейна была назначена на шестнадцатый день заключения Кая.
Он ходил по камере кругами. Два с половиной шага в ширину, два с половиной в длину. Узкие нары меньше его роста сантиметров на десять. Решетка вентиляции под потолком – в ладонь величиной. Холодный пол. Тусклая лампа. Запах сырости, отходов и кислятины от того, что здесь именовали едой. За шестнадцать дней Кай изучил камеру вдоль и поперек – каждый сантиметр и ни черта в ней не могло помочь выбраться. Оставалось только обменять свободу на собственную шкуру.
– Зато ты научился договариваться, – с мрачной улыбкой на лице заметил Кирион.
– А что мне еще оставалось сделать?
Канава преподала урок: заключить сделку можно с каждым, думай лишь, что готов предложить взамен. Оказалось, возможность спасти друзей стоила всего.
– Герой, а? Поумнел, смотрите-ка. – Ухмылка на лице Кириона стала шире.
Остановившись, Кай в упор посмотрел на демона. Если бы перед ним стоял настоящий человек, он бы решил, что тот издевается, и не раздумывая вмазал по наглой морде. Но это был демон, и Кай знал, что за ухмылкой Кириона прячется собственный страх. Страшно было выполнить условия сделки, а не выполнить – еще страшнее.
За дверью послышался шум. Кай прижался к стене и опустил взгляд. Он знал, что это не практики с инструментами, но не мог смотреть прямо – тело еще помнило боль.
Исчезла видневшаяся полоска света на полу, щелкнул замок. Дверь приоткрылась, появилась рука в черной перчатке, бросила на пол куль с одеждой. Дверь снова лязгнула, но уже не повернулся ключ.
Д-Арвиль сдержал слово: палач дал узнику свободу – ненадолго и не даром.
Старая боль не забылась, а дополнившись новой, мигом развязала язык. Кай рассказал Д-Арвилю о плане – главе третьего отделения план понравился. Он увидел в нем место для себя и вцепился, не побоявшись ради мечты подняться выше других попрать инквизиторские клятвы.
Энтон называл условия быстрее, чем крупье раздавал карты. Одним из них стал день “освобождения” – не раньше коронации. Причину Д-Арвиль озвучил: сегодня был объявлен всеобщий выходной, Черный дом опустел. Однако Кай видел другой резон: глава хотел увидеть королем ненавидящего Совет человека – Рейна он снова счел своим инструментом.
Так или иначе, даже если сделка больше отдавала приговором, вернувшуюся свободу стоило использовать.
Выждав минуту, Кай достал из брошенного куля черные брюки, куртку и маску на пол-лица. От них нестерпимо воняло сыростью – а может, это нос уже не мог почувствовать другие запахи. Кай надел брюки, заправил в них рубаху с засохшими пятнами крови и плотно застегнул куртку, повисшую на нем мешком. Он помял маску: перед глазами появились другие лица в масках, которые рука об руку ходили со старой подругой, болью – и надел ее.
С той стороны было тихо. Кай приоткрыл дверь, высунулся. Никого. В коридоре веяло прохладой и свежестью – после спертого воздуха камеры это казалось подобным глотку ледяной воды в жаркий день. Беглец медленно вышел и крадучись добрался до лестницы. Поднявшись на три этажа вверх, он остановился, чтобы перевести дыхание и дать вмиг уставшим ногам отдых.
– Как старик, – Кирион скривился. – Шестнадцати дней оказалось достаточно, растерял все силенки?
Кай зыркнул на него, расправил плечи и спокойным шагом вышел в холл первого этажа. За столом из темного мрамора, подперев голову рукой, сидел старший инквизитор и пялился в пустоту. Заметив выходящего, он встрепенулся:
– А ты куда, практик? Кого отпустили – они уже ушли. Остальные остаются на службе до утра.
– Были еще дела, – буркнул Кай, пожимая плечами. – Д-Арвиль раскомандовался. – Он придерживался грубоватого тона, принятого среди практиков.
– Ясно.
Инквизитор потерял к нему интерес и снова подпер голову рукой, с надеждой, как на вожделенную мечту, уставившись на дверь.
Кай вышел из Черного дома и замер на пороге, ослепленный и оглушенный. Солнце, казалось, светило в сотню раз сильнее обычного, ему пришлось зажмуриться и наклонить лицо к плечу. От шума было нечему спасать: десятки звуков ворвались в голову, смешавшись в какофонии. Гудели паромобили, на соседней улице проезжал трамвай. Голоса слышались отовсюду: одни говорили, другие смеялись, а третьи что-то громко, с вызовом кричали. Противно чирикала птица. Тихие голоса практиков и вкрадчивый тон Д-Арвиля за шестнадцать дней стали привычнее этого, и на какую-то чертову секунду захотелось назад, в приятный полумрак, в тишину.
Кай стянул маску. Даже свежего воздуха было так много, что легкие отозвались болью.
Он повыше поднял воротник куртки и, продолжая щуриться, свернул за Черный дом. Беглец заставлял себя идти быстрее и быстрее – туда, где проходила коронация, хотя хотелось одного: присесть, перевести дыхание, отдохнуть.
Он не знал, что может сделать для Рейна, но главным сейчас было увидеть брата. Узнать, что он жив, он не сдался. Обменяться взглядами, показать, что они рядом и они придут за ним. Дать надежду.
С каждым шагом Лиц становился оживленнее: все торопились и шли, говорили, смеялись, кричали. Кай чувствовал себя неспокойно и шарахался от людей, но следовал за ними – они стягивались к набережной, где будущий король преклонит колени и наденет корону. Как они, собравшись в «Трёх желудях», и планировали когда-то.
Там, где земля вдавалась в Эсту острым мысом, Кай первым делом увидел толпу: люди вплотную подступали к окруженной решеткой площадке, хватались за прутья, лезли друг на друга. На ней были навязаны флаги, флажки, ленты, ветер трепал их, бил ими по спинам смотрящих, но они не отступали и жадно вглядывались.
На внешней площадке ровными рядами, как зрители в театре, сидела чертова кирийская знать. Все женщины как на подбор были в платьях и меховых накидках. Мужчины – в гвардейских мундирах, мантиях, фраках или жилетах, кто-то – в пальто. Идеальная осанка, полный достоинства взгляд – эти черти хорошо умели притворяться.
На внутренней площадке было меньше всего людей – человек двадцать, не больше. Протолкнувшись к ограде, Кай так и не сумел разглядеть их лиц, но видел, что они окружили мужскую фигуру с темными волосами, в черном сюртуке.
Тянулись минуты. На внутренней площадке что-то говорили – слова не долетали. Кай стоял, зажатый со всех сторон, и пытался разглядеть Рейна. Возможно, где-то была и Адайн, и даже Эль, если Я-Эльмон привел их на коронацию.
Донесся неясный шум: то ли гудение, то ли рокот. Кай обернулся: на горизонте появилось темное облако, но двигалось оно слишком быстро. То ли напуганные его видом, то ли привлеченные происходящим на площадке, задние ряды ступили вперед, в спину толкнули, Кай щекой ударился о решетку.
Это позволило стать ближе и увидеть: Рейн был там, дальше, сомнений не осталось. Он опустился на колени перед шестеркой советников, и они что-то говорили – шум ветра, гудение, голоса в толпе звучали громче их слов.
Лицо Рейна казалось непроницаемой маской. Он был спокоен, даже холоден, и издалека походил на статую. Но Кай знал брата: высоко поднятые плечи, морщина на лбу, сжатые руки – это была не ярость, а холодная злоба. Он казался псом на цепи, который пытается схватить протянутую руку, да не может на нее добраться.
Хотелось кричать и прыгать – лишь бы брат заметил и понял, что они еще придут за ним.
– Не поздно ли? – шепнул Кирион. Насмешкой это не было – отчаянием. Потому что действительно поздно. Совет сделал что хотел, они не успели.
«Не поздно!» – с яростью подумал Кай. Рейн жив – это главное. Раз чертов братец оказался стоящим обещания-приговора, теперь он никуда не денется. Они заберут его. Все будет как раньше.
Кай проскользнул под рукой громилы и встал сбоку от сидящих на внешней площадке. Темные волосы, темные, рыжие, снова темные… Адайн должна быть здесь! Кай еще сильнее прижался к решетке.
– …Королем, – Донеслось единственное слово. Кай разглядел, как Рейн склоняет голову, а Я-Эльмон одевает на него корону – золотой обруч в виде переплетенных птичьих крыльев.
Рокот нарастал, со всех сторон послышались крики, смотрящие запрокидывали головы и указывали наверх. Темное облако превратилось в дирижабль. Вытянутый шар по форме напоминал рыбу. Веревки и крепления держали большую гондолу, в которой были люди – снизу они казались размытыми белесыми пятнами.
Аэростат поравнялся с толпой. Пятна высунулись из гондолы и обрели человеческие очертания. В руках они держали мешки и щедрой россыпью что-то кидали. Крики стали громче, толпа отхлынула назад. Кай увидел – бросали монеты.
Люди с жадностью устремились в начало набережной. Крики удивления и радости сменились визгом, болью и истошным:
– Задавили, задавили!
Дирижабль плыл к Эсте, и те, кто прежде следил за коронацией, уже не смотрели на площадку – они все тянулись, тянулись, пытаясь поймать кирины, хватали их с земли, и криков радости уже не осталось, были только боль, сопение драчунов да визгливые крики.
Это шанс. Пусть и безумный, и, наверное, пустой.
Кай зацепился руками за решетку и оперся ногой.
– Ну же, перекинь свою тощую задницу, слабак! – шипел Кирион.
Подтянувшись, Кай перемахнул на другую сторону и с шумом приземлился. Он побежал вдоль рядов: Адайн не было. Вскочив со своих мест, знать во все глаза следила за дирижаблем и падающими киринами – худенькой фигуры подруги, ее светлых волос, нигде не было. Кай помчался назад и наконец увидел.
Адайн стояла в первом ряду между девушкой со строгим лицом и похожим на напыщенного индюка парнем и, как и они, смотрела на небо. Цела. Здорова. Красива. И так рядом.
Кай замер с глупой улыбкой на лице. Он посмотрел второй раз, и улыбка померкла. Что-то было не так. Адайн ни за что не оставила бы ни его, ни друзей. У нее не было инстинкта самосохранения, едва речь заходила о близких, она первой бросалась в омут.
– Осторожнее, – предупредил Кирион, но Кай уже бросился вперед.
Адайн заметила его, подалась навстречу и резко остановилась. Взгляд медленно, с опаской, перешел на девушку рядом. Кай видел страх на лице подруги – впервые в жизни, пожалуй, и это заставило похолодеть.
Он остановился, она тоже не решалась сделать шаг, и они так и стояли, глядя друг на друга, пока весь мир смотрел наверх и тянул руки к деньгам. Рокот, крики, звон отошли на задний план, глупый разум мигом забыл об Инквизиции и боли, о неудавшемся плане.
С ней все в порядке. Он заберет Адайн, заберет, как она однажды забрала его, и рассеет ее страхи, и она снова засмеется, грозя перевернуть весь мир, как прежде.
Кай шагнул к Адайн. Прогремел взрыв. Земля перепуталась с небом, смешались крики, стоны, плач. Люди падали, сжимались в комок, закрывали головы руками.
Работая локтями, Кай пополз вперед, к Адайн, к Рейну.
И снова раздался взрыв, ближе, горячее, яростнее. Тело обдало теплой волной, яркая вспышка резанула по глазам, и мир разом померк – Кай щурился, тер глаза, а слезы лились. Крики нарастали, кто-то упал сверху, придавил, по боку прошлись подошвой тяжелых ботинок, и не осталось ничего, кроме хаоса.
***
Глаза по-прежнему слезились, их хотелось закрыть, уткнуться головой в землю, но Кай, сумев встать на четвереньки, все вглядывался в людей, пытаясь отыскать Адайн или Рейна.
Сколько прошло: пять минут, десять? Взрыв, видимо, прогремел рядом с толпой: некоторые до сих пор сидели с мутными от удара взглядами или терли глаза, площадки же практически опустели. Слышался стук копыт, гудение моторов – знать спешила уехать, и ее места занимали полицейские, гвардейцы, инквизиторы, доктора.
Кай, пошатываясь, пробрался сквозь помятую, испуганную толпу и побрел по набережной, затем свернул в переулок. Цели у него не было – все, чего он хотел сегодня, уже не сбылось. Стоило идти в Канаву, найти остатки Крысиного совета, собраться, подумать – теперь это показалось таким тщетным. Он выменял жизнь на свободу, обратный отсчет до дня смерти уже был запущен, но что делать, он не знал. Время таяло, а он бездарно тратил его. Снова.
– Эй! – послышалось сзади.
Развернувшись, Кай сразу согнул ноги в коленях и поднял руки. Голову закружило, но он старался смотреть прямо. Канава научила: показать слабость – заранее проиграть.
– Ты идешь с нами. – Вопросом это не было. Тон говорящего отдавал приказом, а его вид явно показывал, что спорить он не будет – свое дело он сделает любой ценой.
Второй молчал, но его внешность была еще более говорящей. Такой типаж, как у этих двух, Кай знал: у него имелись собственные головорезы, которых он отправлял на грязную работу, где требовался не ум, а упертость и сила. Спорить с такими было себе дороже, а драться – слишком рискованно.
– Кто вас послал? – с вызовом спросил Кай.
– Сам все узнаешь, – буркнул второй. – Идешь или тебе помочь?
– Эй, ну что терять? – Кирион ухмыльнулся.
Кай громко повторил:
– Кто вас послал?
Это не грабители, не инквизиторы. Отправить их могли только знавшие его, но свои бы вышли сразу. Да и не было у своих таких людей.
– Заткнись и иди. Тебе же лучше, – прорычал первый, хватанув Кая за куртку и притянув к себе.
Второй предостерег:
– Дейн!
Но тот уже занес руку для удара, и Кай нырнул в знакомые объятия тьмы.
***
Прошла минута, другая. Крики и плач не стихали, но взрывы прекратились. Сначала Адайн села, затем встала. Рокот затихал – дирижабль удалялся, став неясным облаком на небе.
– Во имя Яра, уходим! – закричал Дерит, хватая ее за плечи, и потянул к выходу с площадки.
Адайн рванулась – туда, где еще недавно стоял Кай. Заметив порыв, Олвия переплела пальцы и шепнула на ухо:
– Извини, я должна.
Перед глазами замелькали черные точки. Голова наполнилась тяжестью, ноги, став ватными, уже не держали – только Дерит не давал упасть.
Кивнув брату, Олвия стала пробираться сквозь знать. За оградой встретила и окружила охрана семьи У. Адайн пыталась сосредоточиться: сначала на решетке площадки, затем – на лестнице, а после – на ладонях Олвии, но мысли все ускользали, расплывались. Она хотела рвануться, побежать – онемели и руки, и ноги, Адайн не понимала: то ли это она делала шаг, то ли ее тянули вперед, а может, волокли или тащили.
– Помогите кире Я-Ярем, ей стало плохо в толпе. – Голос Олвии доносился как из-за плотного занавеса.
Фигуры в темно-зеленой форме подхватили Адайн под руки, усадили куда-то. Послышался шум мотора, и мир сдвинулся с места.
Воздуха стало больше, она сделала жадный вдох. В голове еще гудело, а сердце билось рывками, но пелена перед глазами спадала. Пошевелив ступней, Адайн ощутила слабое покалывание, как если бы нога онемела, но уже начала отходить.
– Тише, девочка, ты справишься, – проворковала Кайса.
Адайн откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Негромко рокоча, паромобиль нес их домой, в Ре-Эст. Хотелось никогда не открывать глаз – не видеть этих идеальных улиц, а более того – ухмылки Дерита и строгого взгляда Олвии.
– Прости, – шепнула аристократка. – Я должна была это сделать, ты же знаешь.
Адайн медленно открыла глаза. Дочь У-Дрисана одной рукой нервно теребила складку темно-синего платья, а другую держала на груди, словно вымаливала прощение.
В отличие от брата и отца, Олвия хоть немного напоминала человека с сердцем. Однако его наличие не означало смелость. Она послушно выполняла приказы У-Дрисана, не отказываясь сделать другому больно. Но и его можно было понять. Не понимала Адайн только собственного отца, который освободил ее из одной клетки и сразу посадил в другую.
Сидящий на втором ряду Дерит громко фыркнул. Олвия смутилась еще сильнее:
– Может быть, погуляем после обеда? – выдавила она. – Я была бы так рада!
– Да, я тоже буду рада.
Адайн улыбнулась. Притворяйся, словно от этого зависит жизнь, и лги, как в последний раз. Так учила Канава.
Просияв, Олвия отвернулась к окну. Ветер растрепал темные волосы, передние пряди выбились из косы, но и это не умерило строгости, которая читалась в ее внешности. Несмотря на улыбки, на ум приходило всего одно сравнение – с надзирателем.
– Не стоит, – заметил Дерит. – Вам лучше остаться. Отец и кир Я-Эльмон хотят обсудить, – он обернулся и, помявшись, закончил: – сами знаете что.
Адайн передернуло. Да, она знала. Уже весь Лиц знал.
Отец пришел на пятый день, и Адайн со слезами и криками – со всем, что могла сыграть, взмолилась о свободе. Его условие было простым: она откажется от магии и взглядов Детей Аша и выйдет за Дерита У-Крейна. Адайн согласилась не раздумывая. Ни отец, ни муж не станут для нее преградой – надо только выбраться из Черного дома, ведь от ее свободы зависят остальные. Так она думала по началу, но у отца оказались сильные козыри, и одна тюрьма просто сменилась другой.
***
Род У жил в резиденции размером с целую улицу Канавы – на территории уместилось бы с десяток хороших, крепких домов, но эта роскошь принадлежала всего трем людям. Все здесь было как с картинки: дом – что дворец, парк – достойный королей.
Олвия взяла Адайн под руку. Хотелось брезгливо отодвинуться, закричать, толкнуть. Улыбаясь, девушки вошли в малую столовую вслед за Деритом. Слуги в зеленой форме поприветствовали поклонами.
Стол накрыли на пятерых – только для своих, как говорил Крейн У-Дрисан. Солнечный свет и окна в сад, еще зеленевший и благоухающий, создавали иллюзию лета: точно не наступила осень, в которой было место для одних лишь для поражений.
Вошедшие сели за стол. Его убранство тоже не казалось настоящим и отдавало нарисованной картинкой: посуда и приборы – в строгой параллели друг с другом, цветы – со стеблями одинаковой длины, с одинаковым количеством листьев. Отчаянно хотелось сделать что-нибудь от той девчонки из Канавы, и Адайн вытерла руки о край льняной скатерти.
– Надеюсь, с отцом все в порядке. – Олвия обеспокоенно посмотрела на пустующий стул во главе стола. – И с киром Я-Эльмоном.
– Еще бы, – буркнув, Адайн сразу поправилась: – Великий Яр не оставит их. – Она сжала кончики пальцев и дотронулась до лба. Кайса стояла в стороне, но Адайн услышала ее тяжелый вздох.
Ни Дерит, ни Олвия не верили гостье и, точно сторожевые псы, следили, чтобы она вела себя, как требовал ее «дядя». Адайн не знала этого, но предполагала: они ежедневно сообщали отцу о ее словах, жестах, взглядах – и он все ждал, когда она покажет свое настоящее лицо или всем сердцем примет заветы Яра.
Дерит хоть и обладал скверным характером, но обдурить его не стоило труда. Он верил улыбкам Адайн, он купился на них и сам, когда не видели другие, расплывался в ответной улыбке. Олвия же, кажущаяся такой правильной, до зубного скрежета, оказалась лучшим тюремщиком. Она владела магией крови и слышала сердечные ритмы – слов и улыбок, чтобы убедить ее в своей честности, уже было недостаточно. Легким движением руки Олвия могла замедлить или ускорить сердцебиение, она превращала Адайн в безвольную куклу, идущую следом. Для всего Лица они были компаньонками, и только две семьи знали правду.
Адайн крепко сжала вилку и с силой воткнула ее в нежнейшее филе на тарелке. После Черного дома привычный аппетит исчез, перемена блюд уже не вызывала ни желания, ни интереса – вплоть до тошноты.
– Не стоит. – Кайса была непоколебима. – Ты должны быть сильной. Поешь.
Должна, да. И спину держать прямо тоже должна. Только по-настоящему сильным оказался не тот, кто не хотел сгибаться, а тот, в чьих руках плеть.
– Наверное, мы все-таки можем погулять вечером. Хотите, уйдем с приема? – Дерит улыбнулся – улыбка у него была красивая, но она тоже отдавала чем-то механическим, искусственным, как все в этом доме.
– Нет, – Адайн покачала головой. – Дядя и кир У-Дрисан хотят видеть нас вечером. Сегодня важный для всей Кирии день. Мы должны остаться.
– Да, важный, такого короля возвели на трон, – буркнул Дерит.
Кайса, шагнув ближе, уверенно заявила:
– Он видел тебя, он придет.
Адайн потянулась к бокалу с водой. Может быть, Кай и придет. Но если план провалится, чего попытка будет стоить на этот раз? Какой боли и каких обещаний? Она боялась: новой боли, собственной беспомощности. Снова проиграть – тоже, ничего не сделать – не меньше.
– Ты сдалась? Где твоя сила, где гордость? Ты забыла, кто ты? – яростно спросила Кайса и, тряхнув светлыми волосами, снова стала собой: той спокойной, уверенной женщиной, в которой всегда ощущалась непоколебимая сила. Адайн, пристыженная, уставилась в тарелку, продолжая ковырять вилкой мясо и овощи.
Отец и Крейн У-Дрисан вернулись, когда слуги подавали яблочный пирог с мороженым на десерт. Олвия сразу скрестила пальцы на руках и плавно повела в сторону. Адайн почувствовала, как пульс замедляется, разом на душе сделалось спокойно, и все резкие слова и злые взгляды остались где-то позади, у кого-то другого.
