Kitobni o'qish: «И мир погас»
Пролог
Вновь бегу за ним. Мне 5, а в лесу повсюду ветки мешают ступить, но его это не смущает. Он быстрее, выше, даже успевает обернуться мне с самой яркой улыбкой из возможных. Машет рукой.
– Ну же, Анна, скорее!
Прошу, сжалься. Мне так страшно остаться без него вновь, упустить из виду. Дыхание – единственное, что я слышу, а все тело пульсирует от усталости.
Лес становится реже, мальчик набегу подбирает оставленную корзину с ягодами и грибами, вытирает пот со лба краем рубахи. Его щеки красные, глаза горят и смотрят на меня, выбившуюся из сил, едва волочащую ноги.
– Ты каждый раз так делаешь… – запыхавшись, выдавливаю я.
– А ты каждый раз не поспеваешь. Идем же, Анна, моя мама ждет ягоды для пирога. Ты же тоже его любишь?
Он хватает мою ладонь и тянет за собой. Солнце слепит и нагревает макушку, а мои руки грязные, так что я вытираю свободную ладонь о юбку. Нам на встречу выбегает пес Мир, весело скачет вокруг и лает.
– Не могу больше! Ноги горят, – я канючу и дергаю руку мальчишки, на что он вновь ставит корзину и сгибается в коленях.
– Всегда ты так, – он выставляет руки за спину, – залезай, понесу тебя. Но это в последний раз!
Я счастлива. В моей ладони тяжелая корзинка, лицо щекочут золотые волосы мальчишки, но мне так нравится, что он вновь несет меня на спине. Мы движемся в сторону знакомых одинаковых небольших домиков, рядом бежит пес, а справа, у реки, тетушки стирают белье, пока под их ногами кувыркаются в траве разноцветные котята.
– Ты каждый раз говоришь, что это последний раз, но все равно несешь меня, – мои ноги болтаются в воздухе.
– Это лучше, чем слушать твое ворчание.
– А если я и через 10 лет буду ворчать?
– Придется и тогда тебя нести.
– А вот и не сможешь! Я буду уже высокой, как мама или даже папа, так что ты меня не поднимешь!
– Я сам буду высоким и сильным к тому времени, – мальчишка перехватил меня поудобнее, – мама сказала, что для этого надо просто хорошо кушать, так что весь сегодняшний пирог – мой!
– Нет!
Ветер несет семена одуванчиков, я громко чихаю, а мальчик куда-то указывает рукой. Мне пришлось прикрыться рукой от солнечного слепящего света, чтобы разглядеть впереди маму, на груди которой в перевязи сидит мой маленький брат.
– Вильям, ну зачем ты ее опять несешь, она так разучится ходить совсем! – голос мамы звонкий, а улыбка
яркая.
– Тетя, мне не тяжело! – не смотря на слова, он ставит меня на землю возле мамы. – Вы же придете к нам вечером кушать пирог?
– Конечно, я же обещала приготовить твоего любимого цыпленка.
Папа колет дрова за домом. У тетушки во дворе блеют козы. Здесь ничего не меняется, дома всегда хорошо. Вечером мы соберемся у тетушки на ужине, дядя будет петь песни, а брат хлопать своими маленькими ладошками, пока Вильям будет один доедать целого цыпленка.
В деревне всегда хорошо, но, может быть, завтра будет еще лучше.
Глава 1
– 502-ой год от благословения Богини Морин, 3-его месяца, 22-ого дня, в 6 часов 3 минуты скончался император Халькопирит Дориан де Рутил, – томным голосом объявил лекарь, поворачиваясь лицом к нам с детьми, – вы можете проститься, Ваше Величество.
В комнате было темно и душно, тяжелая атмосфера звенела голосами прощающихся, что лили слезы в спальне молодого императора. Служанки утирали лица фартуками, дети мои на коленях стояли у постели. Мне так хотелось остаться наедине с ним.
– Будь спокоен, Дориан, – прошептала я ему, касаясь серой руки, – я буду помнить твою любовь вечно.
Я лила тихие слезы, ступая по коридорам, в которых расставляли траурные цветы. Эта огромная страна не могла ждать.
– Пусть объятья Морин принесут ему вечный покой, – послышался голос графа Морган, одного из членов сената.
Я растерянно смотрела на мужчину, что пресек мой путь. В голове было так пусто и тихо, коридор словно стал бесконечным, так что мысли мои долго не могли выстроиться хоть в что-то похожее на логическую цепочку. Не было сил даже звук выдавить из себя.
– Спасибо за ваши слова, граф, – язык словно обратился ватой, – вы что-то хотели?
– Я хотел бы знать, как скоро вы оставите вашу идею самовольно занять трон, пренебрегая кронпринцем, являющимся законным наследником.
– С мужем моим еще даже дети не простились, а вы уже беспокоитесь за пустующий трон, – без особых эмоций упрекнула я, замечая за спиной собеседника одну из служанок Ракель, – вы прекрасно осведомлены, что я являюсь наследницей рода Таафеит, которое со дня благословения Богини Морин дарит империи матерей наследников, но смеете говорить, что для роли правящей императрицы я не гожусь?
– Ваше Величество, позвольте напомнить, что вы были и остаетесь императрицей консорт, ведь династия Таафеит никогда не была правящей.
– Вы говорите с человеком, получившим благословение от нашей Богини, – строго напомнила я, подзывая к себе служанку, – а этот вопрос будет обсуждаться на сегодняшнем совете, так что если не стремитесь наговорить себе на виселицу, то советую его дождаться.
– Ваше…
– Прошу вас на этом откланяться, граф.
Граф вряд ли в тот момент подозревал, что я обеспечивала себе поддержку еще с того момента, как мой муж слег с болезнью. Большая часть самых знатных родов, входивших в сенат, уже пообещали мне свой голос, так что причиной для моего нынешнего волнения оставалась лишь девушка, что переминалась с ноги на ногу, теребя белый промокший платок в руках.
– Что стряслось, Марта? Ракель стало дурно от новостей?
Но все было хуже. Милая девушка, нежная как цветочный лепесток, светлая и добрая, как и всегда, была в оранжерее, подрезая цветы. Дориан любил меня, а я его, но случались времена, когда я поддавалась эмоциям в силу юности. В один из похожих дней я привела в наш дом Ракель в качестве наложницы, которой она по итогу не стала из-за прямого отказа императора, но осталась при дворе в качестве моей единственной фрейлины. Она была моим другом, чистой душой, к которой я могла прильнуть для собственного утешения.
Но в этот раз утешать надо было мне.
Она сидела в своем роскошном платье у клумбы, подрезая цветы, улыбалась так тревожно, что это немного пугало, но мне нужно было поговорить с ней. Подруга семьи была так же убита известием, но не могла ступить в покои для прощания на ровне с семьей.
– Ракель, дорогая… – я хотела склониться к ней, коснуться толстой светлой косы, но девушка так резко развернулась ко мне с полными слез глазами, что я отпрыгнула.
– Они говорят какие-то глупости, Бель, – в ее голосе была надежда, что я опровергну опечалившие ее слова, – говорят, что Его Величество… император…
– Мне жаль, дорогая, – опустившись рядом с дрожащей девушкой, я обняла ее, принимая на своей платье ее слезы, – тебе нужно пойти проститься.
– Нет, Бель, все не так…
Я плакала с ней. Имя Аннабель она сокращала так же, как и мой муж. Ракель терзала мне душу этим обращением, вряд ли я смогу хоть когда-нибудь привыкнуть к этому, перестану слышать голос мужа из ее уст.
Мы вместе вернулись в спальню Дориана. Ракель стояла рядом с тремя моими детьми, заливаясь горькими слезами. В последние дни король не пускал друзей к себе, говоря, что не хотел бы представать перед ними в таком виде. Он не стеснялся лишь нас с детьми, его истинной семьи, так что для юной особы было тяжелым испытанием видеть его истощенное, измученное долгой болезнью, тело.
– Мама, ты останешься? – шепот старшего сына отвлек меня от созерцания печальной сцены прощания.
– Прости, родной, но мне нужно как можно быстрее разрешить возникшие вопросы, – я оставила быстрый поцелуй на его щеке, – позаботься о брате с сестрой и леди Ракель. Я рассчитываю на тебя.
К этому дню я подготовила целый гардероб из траурных одежд. Три месяца болезни дали мне подготовиться и хоть немного обвыкнуться с мыслью, что самый близкий мой человек оставит меня, однако удушающая скорбь обрушилась на меня с неожиданной силой. 23 года брака. Вот каков конец этой истории.
Свободный крой платья, кружевная вуаль, никаких украшений кроме подвески с портретом и обручальных колец. Черная одежда, черная накидка, и мир за спиной в зеркальном отражении стал черно-белым. Совсем поникшие синие глаза, сливающиеся с ними синяки, бледная кожа, присущая северянам и рыже-ржавая коса до пояса. И эта женщина собиралась претендовать на трон, выступая против двух наследных принцев и одного отпрыска побочной ветви королевской семьи? Какое нахальство и высокомерие.
– Ваше Величество, приготовления закончены, – объявила служанка, отступая на шаг.
– Что думаешь, Эмми, женщина перед тобой сможет отстоять свое право на престол перед кучкой несносных мужчин?
Будь она честна со мной, то ответила бы отрицательно. Я не была выдающимся политическим деятелем при жизни мужа, не заслужила признания у мужчин, узурпировавших власть в этой стране даже при том, что Богиня, которой они поклонялись, благоволила лишь женщинам, да и лицом я не вышла. Тощая, вечно мерзнущая на суровых морозах, до смешного низкая, от чего все смотрели на меня сверху вниз, а после смерти императора, из меня словно последние признаки жизни вытянули. Большую часть прошлого месяца я провела у постели умирающего, что не могло не сказаться на моем состоянии.
– Если позволите, Ваше Величество, то я думаю, что Богиня Морин благословила именно женщин рода Таафеит зная, что однажды вы сможете передать власть ее помазанницам.
В коридорах вечно было холодно. Высокие потолки, каменные стены и большие свободные пространства были сложным препятствием в отоплении дворца. Эмми вела меня под руку, а я чувствовала, что вот-вот свалюсь на пол и забьюсь мелкой дрожью. Нужно было поесть перед этим собранием.
– Ее императорское Величество Аннабель де Рутил фон Халькопирит, – по залу заседаний прокатился скрип ножек отодвигающихся стульев, когда самые знатные люди государства встали для приветствия.
– Хотелось бы мне выказать радость от нашей встречи, господа, но не осталось у моей души сил на светлые эмоции, – я опустилась на свое место, касаясь подлокотника кресла моего мужа, – прошу, присаживайтесь за стол, нам предстоит серьезный разговор.
– Ваше Величество, нет нужды так спешить с коронацией наследного принца, вам нужно набраться сил, – с искренней заботой обратился ко мне совсем юный маркиз Монро.
– Думаю, императрица изрядно потрясет ваши чувства своими речами, герцог, – граф Морган усмехнулся.
– Порой я жалею, что мы не отрезаем языки за излишнюю язвительность, – пожилой граф Риован поправил свои очки, – некоторым юношам это бы явно не помешало.
– Прошу вас, господа, Ее Величество сейчас не в лучшем состоянии, так давайте не будем затягивать, – вмешался герцог Однер, – императрица, если вы не против, то начинайте.
– Спасибо вам, герцог. Как вы все знаете, наш император сегодня почил. Мы все были в ожидании этого дня, молясь за то, чтобы Богиня Морин не позволяла ему слишком долго мучиться. В связи с этим, встал вопрос о том, кто дальше будет нести бремя правления империей Халькопирит… – мой голос был глухим и слабым, что заставляло меня чувствовать себя незащищенной в окружении взрослых опытных мужчин.
– Разве наследный принц не готов занять этот пост? – маркиз Бонте переплел пальцы на руках, – Помнится, наш почивший император принял трон в более юном возрасте.
– Императрица желает сама править страной, вместо того чтобы принять титул императрицы-матери и стать регентом при сыне, как и было ей предначертано. Кажется, что даже благословленные Морин создания могут поддаваться гордыне и жадности, – насмешки и демонстративные выпады графа были встречены недовольными взглядами.
– Довольно, граф. Кронпринц еще слишком юн для становления королем, ему лишь 14 лет. Нет никакого смысла сажать его на трон сейчас, учитывая, что сам он не в состоянии будет управлять государством. Не лучше ли отдать власть в руки того, кто сможет самостоятельно принимать решения? – грубый голос эрцгерцога Мусгравит звучал уверенно и заставил на некоторое время повиснуть в комнате тишину.
Все три эрцгерцогских рода империи не могли не быть на моей стороне. Дома Мусгравит и Пейнит происходили из рода Таафеит в самом его зачатке, поочередно предоставляя своих дочерей в качестве жен правителей, чтобы избежать кровосмесительных связей. Если я, императрица из главного рода тройки обладателей крови Морин, сяду на трон, то они в будущем тоже смогу претендовать на подобное.
– Но ранее не бывало прецендентов, когда женщина занимала правящий пост, а как я понимаю, говорите вы именно об этом. Даже наследным принцессам не удавалось сесть на трон.
– Еще 10 лет назад мы не знали, что можем использовать яд фруктовой осы в качестве лекарства. Некоторые изменения, даже если они кажутся пугающими, таковыми не являются, – заметила я.
– Думаю, императрица Аннабель является одной из лучших кандидатур на роль правителя, ведь в жилах ее течет кровь Морин. Возможно, признание ее главой государства станет началом радостного периода для нас всех, – наконец напомнил о себе эрцгерцог Пейнит.
– Верно, разве не это завещала нам Богиня? Усадить на трон ее помазанницу.
– Напомню, что королевская кровь течет так же в жилах барона Аврил, сводного брата почившего императора… – не унимался граф, а я начинала терять терпение. Его неумолимое желание усадить на трон брошенного принца было обусловлено тайной помолвкой его дочери с бароном, кои влюбленные совершили без ведома родителей.
– Как вы можете даже заикаться о том, чтобы назвать королем бастарда, рожденного в результате нелепой ошибки? – усмехнулся граф Риован.
– Господа, я вынуждена напомнить, что по законам нашей империи, на трон не может взойти мужчина, не державший в руках меча. А мой сын, как и барон Аврил, в сражениях не участвовали.
А вот моего мужа отправили на поле войны в возрасте десяти лет. Его мать перенесла тяжелую болезнь, так что иметь детей не могла, в связи с чем дворянство настаивало на том, чтобы юный принц как можно скорее получил право на престолонаследование и обзавелся собственным ребенком, как только то позволит закон о семейном ложе.
Я знала, что последней мой аргумент станет окончательным в данном споре. Единственный военный конфликт, затрагивавший империю в данный момент, проходил в княжестве, сохранявшим в империи автономию, так что мы не могли вмешиваться в их дела. Сколько бы эти мужчины не пытались обозначить женщинам их права и место, они не могли оспаривать законы, написанные другими мужчинами. Графы и маркизы, молчавшие до этого, начали шептаться с графом Морганом в то время, как мои союзники в лице герцогов и маркиза Бонте, который скрывал наш союз, расслабленно раскинулись в своих креслах. Все предрешено. Даже поддержка графа Риована была очевидна для меня заранее. Он был консервативен в силу возраста, придерживался устоев, так что его постоянное посещение храма Морин не было секретом. Человек, погруженный в веру, знавший наизусть многие писания, не мог противиться наследнице крови Богини.
Покидая зал заседаний, я даже не смогла уделить времени главам домов, поддержавшим меня. Мне бы хотелось спросить у брата, по какой причине мать, глава Таафеит, в очередной раз не явилась, почему он все время молчал, но в итоге отдал голос за меня, однако сил у меня не было.
Эмми придержала меня, как только мы зашли за угол, боясь, что я свалюсь на ледяной пол. Дикий кашель потряс даже меня своей неожиданностью, показалось, что за ним последует тошнота, но мне удалось сдержаться.
– Хотите навестить детей, Ваше Величество? – уточнила девушка на развилке бесконечных коридоров, но я мотнула головой. Не сейчас. Адам, мой старший сын, был полной копией своего отца. Я не могла его видеть. Смотреть на него и видеть погибшего мужа, рыдать от горя у него на плече, зная, что сын тоже вынужден нести бремя этой печали, было слишком унизительно.
Я забилась в угол спальни, обняв колени. За окном бушевала снежная буря, небо было серым и безжизненным, как и то, что осталось у меня внутри. Я ощущала себя комнатой, из которой вынесли мебель, ковры, сняли люстры и лепнину содрали, оставив лишь воспоминания, о которых рассказывали царапины на полу и местами обшарпанные стены.
Щеки стягивало от высыхавших слез, голова болела. Порой я жадно хватала воздух, понимая, что совсем забыла дышать, словно разучилась. Впереди было так много дел, столько нерешенных вопросов, а женщина, назвавшая себя правителем, сидела на жестком ковре, жалея себя. Никчемная дрянь. Я пошла на это ради защиты сына, но находила силы лишь на слезы.
– Я была плохой женой, но подобного точно не заслужила, Дориан, – шепот разошелся по комнате, – молю тебя, дай мне сил вынести это.
***
Панихида собрала в дворцовом городе весь народ, что смог съехаться из округи. Представители знатных родов, большинство которых находилось на юге, привозили с собой цветы, коими окружали гроб. Погода благоволила нам, так что с проведением традиционного прощания на улице проблем не возникло.
– Мы прощаемся с Дорианом де Рутил фон Халькопирит, 23-им императором Халькопирит, – голос главы духовенства Берты заставил прочие разговоры многотысячной толпы стихнуть, – его судьба была тяжела и слишком коротка. Он был выдающимся потомком Богини Морин, вся жизнь которого была отдана службе народу, сохранению его славы, гордости и благополучия. Сегодня мы все молимся о том, чтобы император Дориан отправился в загробный мир, где будет вечность счастлив в покровительстве Богини.
Эмили впилась в мою руку, задыхаясь от слез. Она была нашим с Дорианом первенцем, любимицей своего отца. Почему-то мое сердце мучала странная вина за то, что умерла не я. Словно так было бы лучше для всех. Сыновья держались лучше, изображая сильных взрослых мужчин, но я знала, что все три дня в ожидании церемонии они не выходили из своих комнат и лишь плакали.
– Приветствую Ваше Величество, дочь Богини, императрицу Аннабель, – голос Марии заставил меня вздрогнуть.
Эмми набросила на мои плечи шубу, а я в непонимании смотрела на расходившуюся толпу, контролируемую стражей. Церемония была окончена, гроб закрыт и готов к сожжению, но я совсем ничего не помнила. Судя по сильной дрожи от холода, прошло порядка часа, как мы с детьми оказались на улице, неужели рассудок мой настолько был потрясен, что даже не позволил мне запомнить прощание с супругом?
– Рада видеть вас в добром здравии, наставница Берта, – вяло ответил я, все еще прибывая в растерянности, – вы по какому-то делу обращаетесь, или же хотите стать одной из множества, принесших мне соболезнования? Если второе, то не стоит, пустые звуки лишь ранят, а успокоения не приносят.
– Нет желания расстраивать Ваше Величество сильнее, – мягкая улыбка на сером лице была раздражающей, – мне хотелось поговорить с вами, но возможно, что я выбрала неподходящее время…
– Напротив, в ближайшем будущем на вас и минутки не выкроится, так что ступайте за мной, если, конечно, уверены, что не вызовите в этот скорбный день во мне раздражения.
Уверена, наставница понимала, что мне не до нее, но шла за мной по длинной лестнице и серым коридорам с улыбкой. К сожалению, я нуждалась в ее поддержке. Храм Морин имел слишком большое влияние в империи, хоть и не входил в совет, ведь все служители были женщинами, коих не часто подпускали к политике.
Духовенство было основано еще при жизни Морин, рожденной в обычной семье, даже не принадлежащей к дворянству. Девочка в возрасте 5 лет была мудрой не по годам, самоотверженной и сопереживающей. К 10 годам она открыла в себе силу, начала исцелять и предсказывать будущее, чем привлекла внимание короля Рутил, который лично отправился к деревенской гадалке. Тогда девочка представилась ему Богиней, рожденной от человека, но умеющей использовать силу, что течет вокруг нас. Она велела поклониться короля ей, обещая взамен обучить и его своему дару. Гордый правитель склонился, а затем поставил и весь свой народ на колени перед девчонкой.
Богиня росла, завоевывала всеобщую любовь и повиновение. Не прошло и 6 лет, как она стала символом королевства и встала позади королевского трона, предсказывая для страны благое будущее. Она несла мысль о том, что женщина, рождавшая жизнь, должна решать кому жить, а кому умереть, женщина должна решать, что плохо и хорошо, где правда, куда нужно идти. Король был зол, что его влияние постепенно угасало, голос затмевался девичьим, но поделать было нечего. Смиренный, он молил Морин о силе, которая помогла бы его народу жить подобно богам. Тогда девушка обучила народ призыву Аним – душ, способных на невероятные вещи.
– И все же, я поторопилась, – вырвал меня из мыслей голос Марии, – Ваше Величество не в лучшем…
– Довольно, я же сказала, что приму вас.
Эмми и стража тоже смотрели на меня растерянно. Видимо я остановилась посреди коридора, завороженная вновь начавшейся пургой за окном.
– Вы ранее бывали в монастыре? – задала мне вопрос наставница, когда мы продолжили движение по коридору.
– Разумеется.
– Я не верно выразилась. Насколько мне известно, вам не потребовалось обучение?
– Разумеется.
– На самом деле, случай, когда наследница Божьего рода была вынуждено отправиться в храм за учением был в истории, – снисходительным тоном напомнила мне женщина, – хотя обычно с призывом у благословленных и наследников короны не случается. А вот среди простого народа чаще встречаются люди, которым нужна помощь в раскрытии духовной силы достаточной, чтобы призвать Анима. Да и дворяне среди наших учеников не редкие гости.
Мне это было известно и без нее. Духовность необходима, чтобы призвать помощника из другого мира, хотя изначально Морин говорила, что призыв возможен для всех уверовавших в нее с подросткового возраста, как только они смогу понять свое предназначение, в котором Анимы и будут помогать им своей силой.
– Наша Богиня говорила, что Анимы являются второй жизнь для верующих, не успевших отдать долг империи, что только после второй своей жизни они смогут отправить в загробный мир для вечного счастья…
– Зачем ты мне рассказываешь то, что известно и так? – с легкой злостью спросила я, ожидая, пока стражники откроют дверь в переговорную комнату.
– Мне хотелось сказать вам, что за долгие годы служения в храме и монастыре, я научилась определять, когда почивший вновь вернется к нам, а когда будет благословлен вечным счастьем. С уверенностью мне хотелось обнадежить Вас, что наш император отойдет в мир иной.
Прихлопнула бы эту девицу на месте, не будь она такого высокого сана. Заявляет такие серьезные вещи, хоть нет ни единого человека, способного утверждать, душа какого переродившегося к нему привязана.
Переговорная комната была в темнокоричневых тонах, так что моя собеседница в белой свободной одежде, сильно выделялась на ее фоне. Простота и прямые линии ее одежды, мягкая улыбка, спрятанные под барбетт волосы создавали для женщины светлый и комфортный образ, в то время как я выглядела скорее угрожающе с уставшим недовольным лицом, в черном платье, приталенном под грудью, в ужасно тяжелой шубе и с распущенными рыжими волосами – достоянием и символом наследников Божьей крови, которые я не могла прятать или обрезать по собственному желанию.
– Что ж, я готова выслушать вас, – выгнав налившую чай прислугу из комнаты, я обратила взор на гостью, – начинайте.
– Как глава духовенства и представитель храма Богини Морин я хотела бы предложить Вашему Величеству поддержку, – холодные серые глаза смотрели на меня уверено.
Для меня ее предложение было огромной удачей, хоть и теплых чувств к женщине у меня совсем не было. Призыв Аним был даром Божества, так что не способные считались порочными. Дворяне и простолюдины отправлялись в монастырь для обучения, нося одинаковые скромные одежды и не имели возможность разглашать свой род и титул, так что все в нем были равны. Монастырь и храмы стали центром рождения сплетен, к тому же обладали возможностью влиять на умы людей. Многие мысли можно было завернуть в проповеди, наложить писания на ситуации, предрешая их исход. Служительницы не отказывали в исполнении маленьких просьб своих спонсоров в обмен на скромные пожертвования. Так был разорен дом Мартинос, занимавшийся производством вина, когда маркиз Винсон, отдавший внушительную сумму на нужды храма, попросил упомянуть его товар. Так вино из марки стало тем, что пила сама Богиня при земной жизни, а рецепт напитка Мартинос внезапно оказался созданным неверующими, которых выгнали с наших земель. Порой даже императоры платили баснословные деньги за то, чтобы служительницы назвали очередной военный поход волей Божьей.
Восьмая императрица вела жестокую войну с храмами. Она вынудила их спонсировать с пожертвований больницы, требовала помогать школам, ведь народ должен был развивать разум, дабы суметь понять ученья Морин. Она ненавидела монастырь. Набожная императрица не могла принять коррупцию в божьем храме.
– Я рада, но складывается ощущение, что поддержка ваша рождена не из любви к Божьей помазаннице, а из возможности выгоды.
– Даже Божьи дети рождены лишь смертными, склонные к грязным и жалким мыслям. Однако, я и мои послушницы верим, что вы станете той, кто приведет мир к тому идеалу, что заповедовала нам Морин. Жизнь дающая теперь будет правящим монархом, уверена, что и прочие ее идеалы будут приведены в жизнь.
Это меня злило. Мне было больно видеть перевирание храмом учений Богини. Многие рукописи переписывались, что стало для меня фактом после обнаружением записей первой императрицы, спасенных от сжигания второй. Она писала, что Богиня учила нас быть миролюбивыми и мудрыми, говорить правдивые слова, но в итоге служительницы миролюбие заменили наигранной добротой, нацепив улыбки, мудрость превратилась в заучивание и скандирование, повторение за вышестоящим, без попытки удостовериться в правдивости, а наставление говорить лишь то, в чем уверен, вдруг стало запретом врать.
Морин любила народ, призвала в наш мир Анимов – духов, обладавших поразительными способностями. Разноцветные, маленькие летающие облачка, издающие легкий писк и способные говорить лишь со своим избранным владельцем, они служили годами. Богиня верила, что империя может существовать лишь при общем усилии народа, от того и наделила нас помощниками, чтобы раскрыть потенциалы.
И вот чем обернулась любовь Морин к народу – паразитированием на вере. Наставница желала поддержки любых религиозных начинаний. Монастырь и храмы существовали на пожертвования, в том числе от императорской семьи, но не спонсировались официально государством. Если я начну сыпать на них деньги из казны, то признаю их власть, и тогда следующий шаг станет очевиден – прошение о принятии наставницы в сенат.
– Вы хотите построить больше храмов?
– И монастырей. Народ должен быть образован и иметь возможность обращаться к Богине из любой точки нашей великой империи. Чем сильнее будет вера наша в Богиню, тем больше блага снизойдет на нас.
Снова ложь. Никогда Морин ничего похожего не говорила.
У меня разболелась голова.
– Что ж, если дворец будет спонсировать Монастырь, то признает его государственной организацией, вы готовы к этому? Мой муж, хоть и был болен, но в своем уме оставался, что было заверено тремя советниками и пятью лекарями. К вашему сведению, я лично писала с его слов последние указы, которые будут приведены в исполнение, так что ваше предложение мне как нельзя кстати.
Я видел, как исказилось ее лицо, однако улыбка даже не дрогнула. Сколько же лет она тренировала ее? Снимала ли вообще эту маску вечного понимания и поддержки?
– Монастырь будет признан империей не как свободное религиозное общество, а государственное, что обязует его платить налоги в замен на защиту именем императора. Раз вы будете спонсироваться из бюджета, то все принятые пожертвования будут ограничены единой суммой и облагаться налогом. – Я откинулась на спинку кресла, пытаясь не подавать виду, насколько мне больно. – Каждое пожертвование будет документироваться, будет информация о спонсоре, вам придется отчитываться о том, на что идут деньги. Готовы ли вы сдавать отчеты 4 раза в год, наставница?
Ее молчание было говорящим. Сейчас у монастыря была достаточная свобода действий и почти полное отсутствие контроля, что не могло не радовать их и не напрягать меня. К большому моему сожалению, я не могла сейчас сократить влияние монастыря из-за своего шаткого положения, но и сильнее развязывать им руки не собиралась.
– Подумайте хорошо, Берта, готовы ли вы выставлять мне условия в данный момент? Знаю, вы надеетесь на то, что сенат поддержит предложение храма, даже не сомневаюсь, но также вряд ли они отклонят указ, подписанный рукой предыдущего императора. Но если так выйдет, что вы решите поддержать нынешнего монарха, ведь она дочь Богини, а вы ее послушница, то я придержу указ в своем столе до поры до времени, – я ярко улыбнулась гостье, – что думаете? Разве наш дует не тот, что желала бы видеть Морин?
*
Я вдруг осознала себя в кровати, укутанной в одеяло. Уснула? Когда это случилось? Я вызвала прислугу, засуетившуюся в утренней рутине, помогая мне умыться и сесть перед зеркалом для приведения в надлежащий вид. В зеркале были только глаза, окруженные черными синяками, и впалые щеки. Волосы мягко расчесывали аккуратные руки, а я все думала: кто это в отражении? Всегда ли я была такой изнеможденной?
– Эмми, сколько дней прошло с похорон?
– Ваше Величество, вам снова плохо? – обеспокоенные глаза были покрасневшими.
– Плохо? О чем ты?
– За последний месяц вы три раза задавали этот вопрос.
Месяц? Неужели… Оставшись наедине в ожидании завтрака, я открыла записную книжку, которую, к счастью, вела даже в наихудшем состоянии по привычке.
«Не могу есть. Слышу голос Дориана. Иногда вижу.
Рвет после приемов пищи почти сразу, голова стала болеть чаще. С детьми все вечера проводим вместе, стараясь поддерживать друг друга. Ракель совсем не вижу.
Неделю не помню, надеюсь на свои записи, хоть они и слишком сухие по сравнению с моими обычными. Перечитывала отчеты с собрания сената как в первый раз. Не желаю жить, а уж так и подавно.
Переписала в дневник важные события за две недели, но они для меня самой открытие. Эмми говорит, что я почти не ем с похорон, а если ем – выплевываю. Лекарь заметил ожоги гортани от желчи. Но мне нельзя умереть так жалко, от истощения. Спать не могу, кошмары одолевают постоянно. Помню: открываю глаза, а рядом лежит Дориан. Разрывает на части. Плачу много – заметно по опухшим глазам. Голова болит. Если уж мой разум выбрасывает воспоминания, то пусть и Дориане все заберет. Сил нет, хочется уйти за ним следом.
