Kitobni o'qish: ««Лён: эссе и образ»»
ПРО ЛЁН: ЭССЕ и ОБРАЗ
Lila Korosteleva
Посвящается моему прадеду Гурилову Ивану Андреевичу и моей прабабушке Гуриловой Анне Григорьевне
ЭССЕ
ДОМ
Все началось с дома, который видимо был передан мне на хранение свыше. Передан на какое-то время. Его построил мой прадед, Гурилов Иван Андреевич в начале 20 столетия. Он жил в нём со своей женой и моей прабабушкой – Гуриловой Анной Григорьевной и своими детьми в старинной карельской деревне Корза. От прадеда, репрессированного и расстрелянного в 37-м мне в наследство осталось ярмо. Я нашла его на чердаке амбара. От прабабушки – крестовина по полтора метра во все четыре стороны. Ее использовали для наматывания ниток для последующего ткачества. Моя прабабушка пряла и ткала лён. Сохранились старинные инструменты для обработки льна и ткачества. В течение трех лет мне удалось полностью восстановить процесс выращивания, обработки и использования льна (прядение, ткачество). Параллельно с увлеченностью этой работой, я пыталась вернуть свою собственную утраченную идентичность. Ярмо и крест стали ключевыми символами в моих усилиях и размышлениях на протяжении трех лет.
Лён
Лён это одно из самых удивительных растений. Он радует глаз красивыми синими цветочками весь июль, вплоть до появления коробочек в августе. В практическом или хозяйственном смысле он отдает себя “без остатка”. Слово “pelvas” в переводе с карельского языка (ливвиковское наречие) означает: лён. В карельско-русском словаре (северно-карельские диалекты, 1999 г.) приводится следующий пример …., что означает: “раньше у нас выращивали лён”. К сожалению, данный пример, используемый в словаре для демонстрации изменения лингвистической формы слова, имеет самый прямой смысл. Раньше в Карелии и в частности, в Сямозерье (деревня Корза), выращивали лён. Лён имел огромное значение в традиционной жизни карел. Небольшие участки для нужд семьи имелись во многих крестьянских хозяйствах, был налажен круговой цикл работы со льном: от выращивания и обработки, до прядения, ткачества и изготовления изделий. Сегодня эти традиции оказались полностью утрачены.
Зерно
Ветер и туман -
Вся его постель. Дитя
Брошено в поле.
(Басё)
На одном из занятий по философии я попросила своих студентов дать интерпретацию этому хокку Басё. После долгой паузы прозвучали ответы: осень, одиночество, заброшенность, пустота. Кто-то сказал, что ничего в нём не видит. Как же понимать восточную поэзию 17 столетия человеку в 21 веке? Басё оставляет подсказку: “поймет меня лишь тот, кто в поле ночевал”1. В коротком прозаическом тексте (хайбун) “Скит безмятежности” он рассказывает о Тинсэки. Как пишет Басё, Тигсэки вытряхнул из своей души всякую пыль и мирскую грязь, а ворота своего дома украсил надписью “в эти ворота запрещено входить здравому смыслу”2.
Моя история о льне это своеобразный “скит безмятежности”. Через его тонкий и упругий стебель, нежный синий цветок, но еще раньше через землю и глубину открылось что-то недоступное рационализации. Искусство оказалось ближе всего к тому, что я чувствовала. Лён это такой метафизический портал, через который попадаешь в Иное. В моем случае – это мир до-логических образов и символов, переживания связанности с природой и миром. Мне хотелось бы провести туда и других, но философия обратного движения, внутреннего реверса своеобразна и не похожа на то, чему обучаешься всю “сознательную” жизнь. Я бы сказала, что это задача двигаться вперед, прогрессировать и становиться эффективным вдруг становится неинтересной. Прогресс имеет значение и власть только в сциентистски организованном мире. Но есть другой мир и другие миры.
Я нередко обнаруживала их отнюдь не в рационалистических текстах. Ближе всего к этому настроению оказались “нефилософские” еще “Труды и дни” Гесиода, “Георгики” Вергилия, восточная поэтическая тонкость. Рассказать о своей любви ко льну я могу лишь касаясь этой темы в глубинном переживании о чем-то, что приоткрывалось, как блаженство и дар.
Bepul matn qismi tugad.