Kitobni o'qish: «Госпожа графиня»

Глава 1

– Всё хорошо, дорогая, мы почти приехали, – муж обернулся ко мне с ласковой улыбкой.

Но испугаться я не успела.

В этот момент истошно заржали лошади. Коляска дёрнулась, закрутилась, переворачиваясь с громким треском. Меня со всей силы приложило спиной о дверцу, выбивая из лёгких воздух. Швырнуло вверх и вбок, а затем выбросило наружу. Протащило по обледеневшей дороге и наконец оставило на обочине, лицом в грязи.

Лишь спустя долгие мгновения я вновь начала дышать. Воздух отдавал мокрой землёй, но мне он казался неимоверно сладким.

Надышавшись, я приподнялась на локтях, кряхтя от боли, которая выстреливала в каждом движении. Только бы не была сломана спина. Только бы не была сломана спина, как молитву повторяла я мысленно. Находиться во власти Гилберта, не имея даже возможности увернуться от удара… Вряд ли что-то может оказаться страшнее.

Слева шумела горная река. Я помнила, что там сильное течение и обрывистый берег. Поэтому благодарила богов, что задержали меня на обочине.

Впрочем, если бы я свалилась в воду и утонула – это тоже был бы не самый плохой исход. Смерть – своего рода освобождение. В свои двадцать два года я знала это точно. Вот только у меня не было возможности уйти таким способом. Гилберт почти всегда оставался рядом и цепко следил, чтобы я от него не ускользнула. Или оставлял со мной доверенного человека.

С трудом перевернулась на спину, выбираясь из подмёрзшей лужи. Это было лишним, ведь лёгкий плащ всё равно промок, распространяя холод по телу. Но ледяная корка, пробитая моим лицом, неприятно царапала щёку, и кровь затекала в рот. К тому же так я могла дышать более-менее свободно. Пусть каждый вдох и отдавался болью в грудной клетке.

Возможно, рёбра тоже сломаны.

Эта мысль была спокойной и отстранённой. Будто совсем меня не касалась. Я смотрела на далёкие и удивительно яркие звёзды. Их было так много. Мелкие сияющие жемчужинки на чёрном бархате неба.

Не самый плохой вид перед смертью.

И эта мысль далась мне спокойно. Наверное, пробирающий насквозь холод усыплял боль. Главное, чтобы Гилберт не успел меня найти. Тогда я смогу уйти спокойно. В тишине. Наедине со звёздами.

Даже не знаю, сколько я так пролежала, то проваливаясь в зыбкое забытьё, то выплывая из него. Человеческие голоса казались частью сна. Они раздавались из тумана, порождённого, скорее, моим угасающим сознанием, чем морозным вечером. Сначала они сливались в единый раздражающий гул, а потом вдруг раздробились на отдельные выкрики. Я даже начала различать слова.

Звали Гилберта.

Не меня…

Это не удивляло. В Дайн-холле ко мне относились, мягко говоря, неприязненно. Я бы рассмеялась, если б могла. Да меня здесь ненавидели лютой ненавистью. И при жизни старой графини, и после её смерти. Особенно после – ведь её титул отошёл мне, как жене наследника.

Если бы я свалилась с обрыва, юных леди Дайн это более чем устроило. Но судьба мне благоволила. Наверное.

– Госпожа графиня! – сквозь пелену я узнала голос Томаса, старого дворецкого. Единственного в имении человека, который относился ко мне с толикой симпатии. Разумеется, если рядом никого не было.

Я открыла глаза. Надо мной, заслоняя звёзды, склонилось морщинистое лицо, освещаемое желтым неровным светом фонаря.

– Госпожа графиня, слава богам, вы живы! – выдохнул дворецкий, всматриваясь в меня слишком пристально.

По отражающимся на лице старика эмоциям можно было догадаться, что выгляжу я так же, как себя чувствую. Очень плохо.

Если Томас и хотел сказать что-то ещё, ему не позволили. Почти сразу же оттолкнули в сторону. Мне снова заслонили звёзды. Правда, теперь надо мной склонилось другое лицо, которое сейчас я бы предпочла не видеть.

– Где Гилберт? Куда ты его дела, тварь? – зашипела золовка, почище какой-нибудь змеи. Ухватив меня за плащ, каждое слово она сопровождала встряской.

Я застонала, лишь чудом не теряя сознание от боли, пронзившей всё моё тело. Но Белла продолжала меня трясти, не замечая, что я на грани обморока.

– Где мой брат, гадина?! – требовала она невозможного.

– Леди Дайн, прекратите! Вы её убьёте! – чья-то твёрдая рука отстранила от меня золовку.

– Было бы, о чём сожалеть, – огрызнулась Белла, но отодвинулась в сторону, уступая место другому лицу, незнакомому.

– Графиня Дайн, я доктор Буллет, – сообщило лицо, а потом тоже спросило: – Где ваш муж? Что случилось?

Я бы пожала плечами, если б могла. Но тело задеревенело окончательно, лишая меня малейшей возможности двигаться. Поэтому я сделала то, что было мне под силу – снова перевела взгляд на звёзды.

Вряд ли когда-нибудь ещё увижу нечто, столь же прекрасное.

– Госпожа графиня… – вновь начал незнакомый мужчина, но его перебили.

– Доктор! Доктор Буллет, там следы на обрыве! Кажется, граф сорвался вниз! – прокричали издалека.

И я улыбнулась сквозь разбитые губы. Всё-таки высшая справедливость существует – больше Гилберт меня не коснётся.

А потом уплыла в благословенную темноту.

Глава 2

Пришла в себя я на знакомой кровати в хозяйской спальне Дайн-холла. Во время редких визитов к родственникам мужа мы останавливались именно в этой комнате. Правда, воспоминания о том, что здесь происходило раньше, не были приятными. Ведь Гилберт никогда и не стремился сделать мне приятно.

Напротив.

Он сам получал удовольствие лишь от моих страданий.

Я попыталась пошевелиться, но грудь и левую руку пронзила боль. Хотелось застонать в голос. Но я осмелилась лишь втянуть воздух сквозь зубы. Если Гилберт услышит, будет ещё хуже. Уж слишком он любит, когда я слаба и беззащитна. Тогда, по его же словам, мой муж получает особенно острое удовольствие.

Впрочем, ломать меня ему тоже нравится. Гилберт считает, что у меня слишком вольнолюбивый нрав, который необходимо укрощать. Я горько усмехнулась. На первую попытку побега я решилась через два месяца после свадьбы. Пока она так и оставалась единственной. Муж доходчиво объяснил, что в этой жизни я больше ничего не решаю. А он распоряжается мною так, как пожелает.

Осмелившись вдохнуть ещё раз, я почувствовала, как что-то сдавливает мне грудь. И запаниковала. Неужели Гилберт опять меня связал?

Несмотря на боль, завозилась в постели, пытаясь подняться. Тут же заскрипели половицы. Я замерла, но было поздно.

Он узнал о моём пробуждении.

Сердце отчаянно забилось. В горле встал плотный ком, давя зарождающийся вопль ужаса. Я знала, кого муж обвинит в происшествии на дороге. Ведь это из-за меня он выбрал открытую коляску в начале ноября. И из-за меня же сам правил лошадьми. Гилберт желал, чтобы я как следует замёрзла по пути. Поэтому выбрал для дороги платье с открытыми плечами и лёгкий красный плащ. Он вообще любит одевать меня в красное, утверждая, что этот цвет раскрывает миру мою порочную суть.

По задумке мужа я должна была замёрзнуть настолько, чтобы умолять его о снисхождении. А он уже решал бы: остановиться в тёплой гостинице, чтобы позволить мне доказать ему свою супружескую преданность, или продолжать путь, чтобы я окончательно продрогла.

Я знала, что моя непокорность раззадорит Гилберта ещё больше. Но ничего не могла с собой поделать. Выбирая простуду или очередное унижение, я предпочла болезнь. По крайней мере, в поместье она позволит мне оставаться в спальне и избегать общества его сестёр.

Половицы скрипнули совсем рядом, и балдахин отдёрнула мужская рука. Я привычно задержала дыхание, готовясь увидеть ухмылку мужа.

Но это был доктор Буллет.

Облегчение оказалось столь велико, что я, не сдержавшись, усмехнулась. Губа снова лопнула и закровила. Однако это было такой мелочью.

А вот доктор явно не ожидал подобной реакции. Он обеспокоенно всматривался в моё лицо.

– Как вы себя чувствуете, госпожа графиня? – Буллет осторожно взял меня за запястье, слушая пульс. – Может, чего-то хотите? Воды?

Только сейчас я ощутила, что во рту у меня настоящая пустыня.

– Да, пожалуйста, – прошептала пересохшими губами.

Доктор закончил считать пульс и скрылся из виду за балдахином. Обратно вернулся уже со стаканом зеленоватой прозрачной жидкости.

– Это травяной настой, – пояснил доктор, поднося стакан к моим губам. Увидев, что я не спешу пить, добавил: – Вам это необходимо, если хотите скорее выздороветь.

Доктор приподнял мне голову, чтобы было удобнее, и наклонил стакан. Жидкость слегка горчила, но хорошо утоляла жажду. Поэтому я выпила всё.

Буллет не выглядел отравителем. Скорее уж можно было ожидать яд из рук моих золовок. Да и я сейчас настолько беспомощна, что при желании со мной можно делать, что угодно.

Даже удивительно, что Гилберт ещё не воспользовался моим состоянием. Видно, ему самому не лучше.

Стоп. А почему в хозяйской спальне я, а не он?

Видно, отвар всё же оказал благотворное действие. Потому что я начала соображать здраво. Хотела задать вопрос, но пока не знала, как его сформулировать. Рассматривала белые бинты, сдавившие грудь и руку и уходящие под тёплое одеяло.

Доктор Буллет унёс стакан. И я испугалась, что он уйдёт совсем, так и оставив меня в неизвестности.

– Доктор… – прошептала встревоженно. Дыхание сбилось от страха.

Но он пока не собирался уходить. Снова присел на край кровати. Долго смотрел на столбик в изголовье, словно собираясь с мыслями.

А потом заговорил, по-прежнему не глядя мне в лицо.

– Нам удалось приблизительно восстановить ход событий. Тем вечером приморозило. Лошади поскользнулись, и коляску занесло на льду. Вам повезло… – доктор на пару мгновений замолчал, подбирая слова.

А я напряжённо молчала. Судя по затянувшейся паузе, мне действительно повезло.

– Вас выкинуло из коляски, прежде чем она упала с обрыва, – подтвердил доктор Буллет.

И всё же мне нужны были факты.

– Гилберт?.. – голос дрогнул, не позволив закончить фразу.

Доктор принял это за переживание о муже. Но он ошибся. Я волновалась исключительно за себя.

– Господин граф упал в реку. Вместе с коляской. Скорее всего, он погиб…

– Что значит «скорее всего»?

Меня начала злить манера доктора цедить слова, недоговаривая самое главное. Неужели нельзя прямо сказать: «Поздравляю тебя, Оливия, ты теперь вдова»?

Но доктор не спешил с поздравлениями. Наоборот.

– Тело вашего мужа так и не нашли. Поэтому у нас остаётся надежда. Хотя за прошедшие дни она и поубавилась.

Надежда…

Наши с доктором надежды явно не совпадали. Но меня зацепило другое слово.

– За прошедшие дни? Сколько я здесь лежу?

– Вы проспали три дня, – огорошил меня доктор Буллет. – Мы переживали за вашу жизнь. Но теперь всё будет хорошо. За пару недель вы восстановитесь. А через месяц сможете отплясывать на балах…

Доктор замолк, видимо, вспомнив, что мой муж «скорее всего» погиб. И на балах мне долго отплясывать не придётся. Ближайший год уж точно.

Снова скрипнули половицы. Раздались уверенные шаги, отвлекая меня от размышлений. Эту походку я знала.

Изящная женская рука отдёрнула полог балдахина, являя нашим взглядам Беллу. Она ласково улыбнулась доктору и пропела нежным голоском:

– Доктор Буллет, вы не могли бы оставить нас с милой Оливией наедине? Уверена, ей сейчас необходима родственная поддержка.

– Да, конечно, я распоряжусь, чтобы госпоже графине подали бульон. Вам нужно восстанавливаться, – он отечески похлопал меня по руке и ушёл.

Белла едва дождалась, когда за доктором закроется дверь спальни, а потом зашипела:

– Ну что, дрянь, ты довольна?

Я устало прикрыла глаза. Сил на пикировку с младшей сестрой Гилберта у меня не было.

Поэтому я миролюбиво произнесла:

– Мне жаль, что так получилось.

Но сделала только хуже.

– Что?! Тебе жаль?! – взвилась золовка. – Да ты только и мечтала, что избавиться от Гилберта и вести разгульную жизнь. Не удивлюсь, если выяснится, что ты сама всё и устроила!

– Это чушь! – жестокие слова ранили, но не слишком сильно. Видимо, уже привыкла к «любви» своих золовок.

Белла склонилась надо мной, прожигая злым взглядом. А я подумала, что она опять начнёт меня трясти, и приготовилась к новой порции боли. Поэтому скрип половиц показался мне поистине спасительным.

Белла тут же отпрянула от меня. И хмуро наблюдала, как служанка, присев в лёгком книксене, ставит на прикроватную тумбочку поднос с бульоном.

– Ну что ж, дорогая сестрица, я пойду. Тебе нужно подкрепиться, чтобы поскорее выздороветь и вновь радовать нас своим цветущим видом, – ласковым голосом произнесла Белла, лицемерно улыбаясь.

А потом снова склонилась надо мной. Я рефлекторно дёрнулась, переживая новый всплеск боли от резкого движения.

Теперь в улыбке Беллы появилось злорадство. Она сделала вид, что наклоняется, чтобы расцеловать меня в обе щёки. А сама зло прошептала:

– Тебе это не сойдёт с рук, Оливия. Даже не надейся.

А потом ушла. Я с облегчением выдохнула. Надеюсь, на сегодня родственные визиты закончены.

– Позвольте, я покормлю вас, госпожа? – черноволосая служанка поклонилась мне, прежде чем взять в руки миску с ароматным бульоном.

Я почувствовала его запах и поняла, что очень голодна. Впрочем, это не удивляло – я три дня ничего не ела. Да и перед отъездом из столичного дома осталась голодной. Гилберт лишил меня завтрака за то, что я посмела уронить щётку для волос, и разбудила его.

– Как тебя зовут?

– Кэти, – ответила служанка. – Если позволите, я буду прислуживать вам, пока вы выздоравливаете.

Я кивнула. Даже такое участие меня растрогало. В последние три года я редко видела доброту.

Кэти оказалась очень внимательной и осторожной. Она аккуратно подсунула мне под спину ещё одну подушку. И не пролила ни капли бульона, пока кормила. Хотя пить из ложки бульон, лёжа на спине, то ещё испытание.

– У вас есть ещё какие-нибудь пожелания, госпожа? – спросила служанка, собирая посуду на поднос.

– Спасибо, Кэти. Я хочу отдохнуть.

Это была правда. За пару часов бодрствования я безумно устала. К тому же разнылись ушибы. Доктор сказал, что серьёзных переломов у меня нет, только трещины в костях. И это настоящее везение. Да уж, наконец-то повезло мне, а не моему мужу.

Знаю, что грешно так думать. Но я не хотела, чтобы Гилберта нашли живым. Да простят меня боги…

Глава 3

Мои молитвы были услышаны.

Поиски продолжались почти две недели. Карету с застрявшими в постромках лошадьми обнаружили в первый же день, хотя их и отнесло течением. Но Гилберта или его бездыханное тело так и не нашли.

Я выздоравливала медленно, но верно. День ото дня чувствовала себя всё лучше. И хотя ещё накатывала слабость, уже могла вставать, самостоятельно посещать ванную комнату и подходить к окну.

По моей просьбе Кэти придвинула к нему кресло и оставляла тяжёлые портьеры раздвинутыми. Даже ночью. Чтобы я могла любоваться звёздами или наблюдать за работой садовника, убиравшего ветки с дорожек.

Всё же хорошо, что окна хозяйской спальни выходят на парк. Вид голых деревьев и пустынных аллей приносил умиротворение в мою истерзанную душу. Я боялась, что моего мужа найдут живым. Но с каждым днём этот страх слабел, сменяясь надеждой.

Дважды выпадал снег, но, продержавшись несколько часов, снова таял. Зима никак не могла вступить в свои права. И это отчего-то также внушало мне надежду на лучшее.

На то, что боги наконец проявят милосердие и подарят мне свободу и спокойную жизнь.

Золовки ко мне не приходили. Неутешительные новости приносил доктор Буллет. По крайней мере, поначалу он видел во мне безутешную вдову. Но постепенно его отношение ко мне начало меняться. Буллет стал задумчив, избегал встречаться взглядами, а если и смотрел, то подозрительно. Больше не присаживался на край кровати, чтобы поговорить о том, что происходит за дверями моей комнаты. Перестал рассказывать мне последние новости.

Я попыталась, взяв его за руку, расспросить о том, что случилось. Но доктор отдёрнул ладонь, будто прикоснулся к холодной скользкой змее.

Похоже, «милые сестрицы» успели настроить Буллета против меня. Надеюсь, он не решил, что я собираюсь его соблазнить. Белла та ещё выдумщица. Да и старшая Стелла не обделена фантазией. Могли напридумывать всяких мерзостей обо мне.

Стало грустно. Доктор мне нравился. Кроме него заботу обо мне проявляла только Кэти. Но и она стала какой-то заторможенной. Всё больше молчала и отводила взгляд.

– Выпейте отвар, госпожа графиня, – служанка, глядя в сторону, поставила на столик рядом со мной кружку с отваром.

Я так привыкла к нему за прошедшие дни, что бездумно поднесла к губам и сделала глоток. Однако на этот раз вкус отличался.

– Кэти, доктор Буллет велел сменить состав моего отвара? – я отвернулась от окна, чтобы видеть служанку. Но Кэти уже ушла. Дверь за ней захлопнулась, оставляя меня одну.

Я понимала, что это мелочные интриги моих золовок. Что они хотят лишить меня человеческого общения. И всё равно было больно.

Я взяла кружку и в несколько глотков выпила отвар.

Ничего, не страшно. Совсем скоро я выздоровею настолько, что смогу вернуться в столицу. В наш с Гилбертом дом, который теперь будет принадлежать только мне. Я уволю всех слуг, верных графу. Всех тех, кто молча наблюдал за тем, как муж издевается надо мной, унижает, лишает человеческого достоинства…

Мною овладела ярость.

Я ненавидела Дайн-холл и эту комнату. Ненавидела кровать и занавески, и столик с пустой кружкой.

Не осознавая, что делаю, я перевернула стол. Кружка упала на пол и разлетелась на десятки черепков. Я сорвала тяжёлые портьеры и начала остервенело топтать их босыми ногами. Один из черепков вонзился в ступню, и ткань окрасилась красным.

Рыча от боли и ярости, я прохромала к кровати. Рванула ненавистный балдахин, с удовлетворением слушая треск разрываемой материи. Схватила подушку и попыталась разорвать и её. Ничего не вышло. Пришлось подобрать черепок с острым краем. Я несколько раз вонзила его в подушку, представляя на её месте Гилберта и безумно хохоча.

По комнате закружились белые перья, словно снег.

– Вот видите, господин капитан, я же говорила, что наша золовка от горя повредилась умом.

Услышав голос Стеллы, я обернулась. В дверях стояли обе золовки и между ними высокий мужчина в жандармском мундире.

Ярость схлынула, будто её и не было. Я ощущала лишь опустошённость. Растерянно смотрела на представителя власти, который так же внимательно исследовал меня. От его цепкого взгляда не укрылись ни лихорадочный румянец, ни растрепавшиеся волосы, ни перекосившийся пеньюар.

Что только что со мной было? Откуда этот приступ дикой ярости?

Я не понимала.

Зато жандарм явно сделал свои выводы. Он опустил взгляд и вышел за дверь.

– Подождите! – я тоже бросилась к выходу, но створка закрылась перед самым моим носом. Раздался скрежет задвигаемого засова.

Что?! Меня заперли?

Ещё не веря в это, я дёрнула ручку. Потом заколотила в дверь.

– Откройте! Откройте немедленно!

Но по другую сторону было тихо. Золовки ушли и увели с собой жандарма. Я оказалась в западне.

Приезд офицера в Дайн-холл был понятен. Он расследовал происшествие и пропажу Гилберта. Я ждала этого визита, но не ожидала, что он случится в такой неудачный момент.

И что вообще на меня нашло?

Я обвела взглядом развороченную спальню. Все поверхности покрылись белыми перьями, напоминая снег. И сердце кольнуло нехорошее предчувствие.

Отвар! Вспомнила я, увидев черепки. Он был совершенно иным на вкус. Неужели Кэти что-то подлила в него? Или не Кэти?

Сразу же вспомнились все странности, которые я замечала в последнее время. И поведение доктора со служанкой, и взгляды золовок, и их слова жандарму.

Родственницы собираются выставить меня сумасшедшей? Но зачем им это?

Ответ на этот вопрос был простым. Сумасшедшая не может наследовать своему мужу. У сумасшедших нет вообще никаких прав.

Впрочем, у меня их и прежде не было.

Остаток дня я провела в кресле у окна, проваливаясь в вязкую дрёму. Вспышка ярости и визит жандарма забрали у меня все силы и надежду. Золовки не позволят мне жить своей жизнью. Я просто сменила тюремщика на двух тюремщиц.

Уже под вечер в спальню юркнула Кэти. Она зажгла свечи и начала бесшумно наводить порядок в комнате, словно боясь привлечь моё внимание. Но я на неё и не смотрела. Теперь мне было предельно ясно, что в этом доме я никогда не найду помощи и участия. И не важно, жив мой муж или мёртв. Для обитателей Дайн-холла я навсегда останусь ненавистной чужачкой, которая не заслуживает даже доброго слова.

Так же молча Кэти поставила передо мной поднос с обедом. Или это был ужин? Я не вникала. Да и есть не хотелось.

Ныло в груди. И не только из-за вновь растревоженных рёбер. Я тосковала по потерянной свободе, которую так и не успела обрести.

Через час служанка унесла так и не тронутый ужин. Дверь за ней закрылась. Я ожидала услышать звук задвигаемого засова, но вместо него за моей спиной раздались шаги и шелест платьев.

Я не сдержала любопытства и всё же обернулась, хотя собиралась сохранять хладнокровие.

Ко мне явились обе золовки. Несмотря на разницу в два года, они были удивительно похожи. Светлые волосы, такие же, как у Гилберта. Красивый овал лица. Синие глаза. Обе мои родственницы были красивы, но ещё более похожими их делало одинаково презрительное выражение лица.

– Удивительно, ты прожила здесь всего две недели, а уже успела превратить комнату в свинарник, – Стелла двумя пальцами достала из складки подшитого Кэти балдахина пёрышко и брезгливо сдула его на пол.

Белла, словно не желая отставать от старшей сестры, окинула взглядом спальню и тоже скорчила гримасу:

– Здесь даже присесть страшно, наверняка изгваздаешь подол в какой-нибудь мерзости.

Я промолчала. При появлении золовок поднялась из кресла и встала к окну. Даже не замечая, что делаю. Это был инстинкт выживания – не поворачиваться к хищникам спиной.

Они тоже демонстративно оставались на ногах.

– Поздравляю, – хмыкнула Стелла, – тебя признали невменяемой. Доктор Буллет всё подтвердил, и капитан Смос сразу подписал бумаги. Даже не захотел снова тебя видеть.

– Очень удачно ты попила отварчику, – гаденько захихикала Белла.

– Что вы мне подлили? – у меня сжались кулаки.

– Смола серебристого клёна, – Стелла пожала плечами, будто не видела в этом ничего особенного.

Серебристый клён был очень красивым деревом, со светлым стволом и листьями, на солнце сверкавшими серебром. Листья, кора и особенно смола обладали чрезвычайной токсичностью. Даже птицы избегали селиться рядом с серебристыми клёнами.

– Доктор принёс, – поделилась Белла. Её чрезвычайно веселило происходящее со мной. И золовка не скрывала своей радости.

– Как вы его уговорили?

Стоять становилось всё труднее. Боль от предательства и разочарование плотным колючим комком застряли в груди. Я нащупала за спиной подоконник и оперлась на него.

– Деньги, Оливия, всего лишь деньги, – Стелла взглянула на меня как на наивную дурочку, потом переглянулась с сестрой, и они обе захихикали. – Ну и ещё пришлось рассказать ему всю правду о том, какая ты на самом деле.

– Вы обе – настоящие монстры. Такие же чудовища, каким был и ваш брат, – процедила я.

Не надо и спрашивать, какие гадости насочиняли обо мне золовки. В этом они всегда были сильны.

Смеяться они тут же перестали.

– Я бы на твоём месте прикрыла ротик, – сквозь зубы посоветовала Белла. Её лицо исказила гримаса ненависти. Впрочем, именно это выражение и было истинным.

– Да, Оливия, тебе стоит быть повежливее с нами, – Стелла тоже стала серьёзной. – Твоя жизнь зависит от этого.

– Вы убьёте меня? – я решила выяснить всё сразу. Ни к чему тянуть.

Теперь Стелла, оглядевшись, присела на стул. Расправила складки на платье и лишь затем посмотрела на меня.

– Всё зависит от тебя, милая сестрица, – она выделила последние слова голосом. Так, что сразу становилось понятно – это лишь издёвка. Продолжила Стелла уже совсем другим тоном. Теперь она размышляла: – Скорее всего, наш брат погиб. Но по закону признать пропавшего человека мёртвым могут только через год. И всё это время старшей в роду будешь ты, Оливия, то есть теперь уже я, – Стелла вновь хмыкнула, – ты ведь сумасшедшая.

– И почему бы вам не избавиться от меня без этого фальшивого опекунства?

– Почему фальшивого? – Белла обиженно надула губки. – Всё по закону.

– Дело в том, – продолжила её сестра, – что может случиться всякое, и есть вероятность найти Гилберта живым. Мы никогда не понимали, что наш брат нашёл в тебе, но ты его любимая игрушка.

– Да, братец расстроится, если мы от тебя избавимся.

– Поэтому ты теперь будешь безвылазно жить в хозяйской спальне, как и полагается графине.

– Станешь сумасшедшим призраком Дайн-холла.

Обе сестры захохотали, словно Белла сказала нечто очень смешное. А у меня от ужаса закружилась голова. Я представила, как проведу остаток жизни запертой в клетке. Как золовки будут приводить сюда гостей и показывать им меня – неопрятную, растрёпанную, опустившуюся…

– Ну уж нет! – стоило представить, что меня ждёт, как откуда-то взялись силы для отпора. – Я буду кричать о том, что вы со мной сделали. Каждому, кто придёт в ваш дом, кто подойдёт к моей двери. Всем, кого увижу под окном или в парке!

Я так разошлась, что последние слова уже просто выкрикивала. В запале пропустила, как Стелла сорвалась с места и, подскочив ко мне, залепила пощёчину. Когда щёку обожгло болью, я замолчала, поперхнувшись словами.

Золовка несколько мгновений смотрела на меня, испепеляя взглядом, а затем вздохнула.

– Что ж, – жёстко произнесла она, – ты не оставляешь нам выбора. Раз не хочешь по-хорошему, значит, будет по-плохому.

Стелла развернулась на каблуках, так, что подол хлестнул по ногам, и резким шагом направилась к выходу.

– Ну и дура! – припечатала меня Белла и двинулась следом за сестрой.

Значит, то, что они собирались сделать со мной поначалу, это «по-хорошему»? Всё ещё держась за щёку, я подошла к креслу и без сил осела в него. Из глаз покатились слёзы. Я попыталась стирать их рукой, но вскоре бросила. И попросту расплакалась.

За что они так со мной? Я не сделала сёстрам мужа ничего плохого. Как и их матушке. Но они возненавидели меня сразу, как увидели. В первую же встречу дали понять, как относятся на самом деле.

И муж это привечал. Для него особым удовольствием было видеть, как расстраивают меня оскорбления его семейства.

Что же тогда будет «по-плохому»? Что придумали золовки?

Я была уверена, что мне это не понравится. Но даже не представляла – насколько.