Kitobni o'qish: «Летофрения»

Shrift:

* * *

Двоемирие лирического «я»

Книга Лилии Лузановой – книга поэта начинающего и не начинающего одновременно. Лузанова пишет давно, но ее работа оставалась под спудом; вероятно, это правильно: от девичьей рефлексии, пускай и нетривиальной, автор пришел к самостоятельному языку. Кажется, что Лузанова говорит о другом и в значительно большей степени выходит за пределы этакого любимого публикой наивного психологизма, затрагивает вопросы архетипические и, не побоимся этого опасного слова, метафизические.

Этот первый авторский сборник содержит специфический сюжет (пусть и трудноуловимый), в рамках которого лирический субъект трансформируется и видоизменяется. Именно композиционная целостность книги позволяет говорить о том, что ее публикация не является фальстартом.

Лирический субъект Лузановой находится в ситуации двоемирия, в пространстве тотальной переходности. Антропологическая составляющая готова взломаться, предстать лишь куколкой, содержащей подлинную субъективность, принадлежащую инобытию.

Эротизм здесь предстает опять-таки скорее метафорой потенциального диалога, который, в сущности, равно необходим и невозможен: «Ты прости, но я теперь слишком мало знаю, чтобы узнать тебя, встретив на улице, / В моем храме светло – в путь поверив, слепой уже не заблудится. / Не ищи меня здесь – мы не случайные, с тобой рук так и не расцепляли / С тех самых пор, как, помнишь, у случайного моря тогда танцевали…»

В этом как раз принципиальное отличие лирики Лузановой от того, что мы крайне условно обозначаем как наивный психологизм. Понимание Другого на нескольких уровнях сразу создает специфическую глубину этих стихов, которые на первый невнимательный взгляд могут показаться «просто любовной» или «просто пейзажной» лирикой.

Другой может пониматься здесь двояко: и как важнейший философский термин последних десятилетий, и как особая форма субъектности, вообще характерная для современного человека, никак не могущего оказаться в единообразной, одномерно определяемой роли. И в этом смысле данная лирика не «просто пейзажная» – потому что невозможным собеседником может предстать не только некое существо – то ли человеческое, то ли трансцендентное, но и само пространство. Лузанова очень глубоко умеет понимать сущность того или иного топоса, самые различные места одушевлены в этих стихах. Не «просто любовная» – потому что границы Я и Не-Я плавучи и не вполне определены.

Первая книга поэта, как мы знаем, отнюдь не всегда указывает на его дальнейший путь. В случае Лузановой, думается, дело обстоит иначе: перед нами вполне осознанный дебют.

Данила Давыдов

Богу
Родителям
Любящим
Любимым

Только закрыв глаза, я никогда не обманывалась…

Летовала в степях…

где кровь цвета маков и пыль цвета кожи,

где полдень будит зрачок, прожигая веко,

кочевой ветер вытачивает монгольские скулы,

и ты так дерзко пахнешь живьем…

в обжигающем до самого нутра воздухе

мы превратились в черный сгусток

запекшихся друг в друга людей,

облетающих сухими кусочками, гонимыми по степи

единственной неистребимой жаждой…

Неспособные ко сну

«Я знала – нас колонизируют по телам…»

Я знала – нас колонизируют по телам,
с памяти, как с тех липок,
всю кожу обдерут,
искупают в угаре белых ям
и лампадку оранжевым подожгут.

потом помотают, покрутят везде,
все углы окрашенные обобьешь
и, ускорившись, как всегда в конце,
окончательно ничего не поймешь.

только вид нужно делать,
что знаешь, куда идешь.
и улыбаться вечно, как скала.
и жить – будто бы не умрешь.
и любить без оглядки —
будто уже умерла.

12 июня 2015
Москва

Куклы

Раньше я знала слова,
теперь это только буквы,
раньше жила я одна,
теперь со мной живут куклы.

Для тебя кукла одна
с улыбкой в сладкой помаде,
внутри ватой набита она,
а снаружи блестящее платье.

Другая всегда на коне,
с холодным металлом в глазах,
задушившая синицу в себе,
чтобы стать журавлем в небесах.

Эта кукла всегда где свет,
где должно зубами сверкать,
говорить «да», иметь в виду «нет»,
смеяться, на всех плевать.

А та, что любить рождена,
живет на просторах тетрадки,
когда полюбила она —
не любить…
и играть в эти прятки?!

20 октября 2015
Москва

«Умирают мертвые стихи…»

Умирают мертвые стихи
и сивый прах напоминаний
уже горит. птицей из фольги
острый полыхает пламень.

и полетят по комнатам глаза —
зеленые на фоне вишни,
на фоне улиц голоса
и жизнь на фоне чьей-то жизни.

я отрекусь от родин и от книг,
двойных пустот, утраченного друга,
предам дыхание. чтобы случайный крик
не заглушил моего Бога.

12 июня 2015
Москва

«Когда рифмуешь движения с чувствами, рождается танец…»

…не верь богам, которые не танцуют…
Ницше

Когда рифмуешь движения с чувствами, рождается танец
хорошо, что время стирает глянец
души, блеском не ослепленные, узнают друг друга,
встречаются —
став безымянными, наконец обретаются
и оболочки становятся легковесней, прозрачнее
и походкой ступаешь расслабленной и кошачьею
сладко солнцу жмуришься, растеряв надежды и ожидания
расставшись со смыслом окончательного всегопонимания
удержания, забывания и любого иного обмана сознания —
себяманией, чужофрéнией и бессмысленной бухгалтерией
разума, в эволюции выигрышем одержимого
лишь вечной музыкой исцелимого…

когда рифмуешь движение с чувствами, рождается танец —
у двух поэтов в хрущевке на старом скрипучем диване.

20 апреля 2016
Москва

Предрассвет

В городе, где смеются чайки,
и серая змея вьется в огромных пальмовых лапах,
свет ложится пудрой фиалкового цвета
на лица и белые стены домов.
Я взмываю вверх над сонными крышами,
лечу к большому черному окну
с распахнутыми седыми ставнями
и, отразившись, легко перетекаю
по другую сторону волнистого стекла,
чтобы в полумраке еще дышащей ночью комнаты
слиться со спящим тобой…
Ты откроешь глаза с первым лучом солнца
и последним взмахом крыльев,
и лишь выпавшее из твоего сна
невесомое перо, мерцающее фиалковой пудрой,
покружившись в пустоте утреннего света,
мягко опустится вниз, коснувшись ее руки.
В городе, где смеются чайки…

2 августа 2016
Сан-Ремо

«Столько писем —…»

Столько писем —
и ни одного нужного

столько женихов —
и ни одного суженого

столько фраз —
и ни одной вовремя

столько шагов —
и ни одного в комнату…

2013
Москва

«Одиночество не лечится…»

Одиночество не лечится.
им заражаешься, и оно сразу становится генетикой.
а ученые не могут найти ген, отвечающий за алкоголизм…
одиночество передается через шторы, тусклую лампочку,
пепельницу с окурками на столе.
потому я не путаюсь с тобой.
боюсь подцепить что-то еще…
например любовь. или хуже того – тебя.
одиночество по крайней мере стерильно.
а ученые не могут найти ген, отвечающий за алкоголизм…

ноябрь 2015
Москва

Неспособные ко сну

Этот город привычно пахнет тобой,
особенно в летние дни,
когда спадает томительный зной
и зажигаются мягко огни,
как маяки тем, кто не способен спать,
кого будоражит цвет —
ночной, – и уже невозможно ждать,
воздух ласков, совсем раздет —
касается нежно счастья памяти, плеч,
и лихорадочный лета озноб
вновь пульсирует предчувствием встреч,
легкий пот покрывает лоб
в пылу мгновений смертных и оттого живых,
летучих, как аромат…
город любит сгоревших в огнях своих,
оплакав, сменив наряд,
ищет снова. не способный ко сну,
дышит последней жарой…
прильнув к моему ночному окну, —
одинокий, великий, живой!

нас смыли друг с друга давно дожди
и с каменной мостовой…
но даже когда город пахнет другим,
он все равно пахнет тобой.

25 июня 2016
Москва

«Я была невинной…»

Я была невинной,
я редко смеялась,
когда меня засосало небо.
оно опустилось на меня,
всасывая низом до тех пор,
пока я не оказалась на вершине его.
пока не узнала, что над ним…
и тогда мне стало по-настоящему скучно.
с тех пор я не снимаю свое
маленькое черное платье.

14 июня 2015
Москва

Шедевры

Она с нереально придуманными губами
Он с нереально придуманным эго
они живут в реальном до дурноты времени
ниоткуда. и идущие в том же направлении

когда он утром спрашивает ее: кто ты
она отвечает ему только руками
им кажется они читали одного и того же мураками
когда за окном цветут другие восходы

они мчатся навстречу в прямой параллельности
разбиваются вдребезги о чужие иллюзии
кончают бессмысленно без всякой прелюдии
двигаясь в такт самой бесконечности

ночь с 29 июня на 30 июня 2015
Москва

«прокрастинация…»

прокрастинация
малозначительно все
власть потеряли дела
и не хочется никого
в особенности себя

тошнота подступает, кривится рот
по комнате бродит тень
хочется вырвать весь этот год
и особенно этот день

2014
Москва

«ее терзало и крутило…»

– Господи, выходить замуж без любви – это грех?
– Жить без любви – грех…
Из диалогов

ее терзало и крутило,
ее бросало и рвало,
о границы больно било,
в бессознанье волокло;

она ходила и курила,
она звонила наугад,
из себя вся выходила
и входила невпопад;

смеялась на пустом экране,
стучала в зеркала зеркал,
кричала в жесткие диваны
и решетила наповал;

потом решительно постигла —
другая, но уже не та…
прядь последнюю состригла,
и осталась лишь фата.

в ночь с 9 на 10 июля 2015
Москва

«Если бы ты был музыкой, тебя бы написал Моцарт…»

Если бы ты был музыкой, тебя бы написал Моцарт…
Давай так и останемся с тобой незнакомцами —
Пусть между нами всегда будут ветер и розы,
И нас каждого отольют в собственной бронзе.

Имена наши не станут друг другу созвучными,
Мы по отдельности куда легче будем изучены:
Определены и миру понятны: ты – музыка, я – поэзия;
Мы по отдельности можем быть даже полезнее.

Светлее, просторнее и намного любезнее,
И посмеемся однажды над нами обузданной бездною,
Поднимем бокалы хрустальные – ничем не запятнаны,
Соприкоснувшись, как две окружности,
                                                       лишь по касательной.

Успокоимся в своей эфемерной цельности…
Но только мне не спастись одной без тебя в Его
                                                                          вечности!
Без нас – породнившихся однажды друг с другом
                                                                        и с хаосом:
Все потерявших. И живущих теперь по одному адресу.

18 июня 2016
Москва

«Это так стильно лежать спиной…»

Это так стильно лежать спиной
тонкой змейкой в ажурной петлице,
воскресно-влажной быть и рукой
ласкать его усохшее сердце.

4 августа 2015
Сан-Ремо

«Он расстегивал в темноте…»

Он расстегивал в темноте,
холодными пальцами трогал,
молча и быстро скользил везде,
пробовал, безжалостно комкал.
Она кусала исступленно в кровь,
познавая боли искусство,
пока он вдохновенно пронзал насквозь
ее обнаженные чувства.

5 мая 2014
Москва

«Мне страшно, когда ты слишком живой…»

живому

Мне страшно, когда ты слишком живой,
так отчаянно ищешь маршруты,
когда близко в глаза, а к небу спиной,
и дышать пространством уюта.

Когда я становлюсь причиной тебя, —
твоих глаз, твоих книг, твоей жажды;
когда мы растем, подменяя меня,
добела обнажая фасады.

Когда солнце смеется на твоем лице
и ты так невозможно веришь,
что бывает в начале и бывает в конце,
есть дверь, есть я, есть за дверью.

И у самой девственности границ
ты живешь, убежденный временем;
ах, зачем на полях этих страниц
ты расписался моим новым именем?!

Мне страшно, когда ты слишком живой,
я берегу и все тише зыблюсь,
мне страшно, когда слишком ты мой,
вдруг там поймут, что мною ошиблись.

26 июня 2015
Москва

Сан-Ремо

Я открыла окно именно в тот момент
засмеялась женщина и закричала чайка

я открыла окно именно в тот момент
ночь еще не была утром, а утро уже не было ночью
женщина еще не была чайкой,
а чайка уже не была женщиной

я открыла окно именно в тот момент
засмеялась женщина и закричала чайка
ты еще не был я, а я уже не была ты

я открыла окно именно в тот момент
скажи, ты не успел или ты опоздал?! —
закричала женщина. и засмеялась чайка

Сан-Ремо. 4.28 утра
28 июня 2015

«Он так уверенно говорит…»

Он так уверенно говорит,
что кажется я грешна
неверием
Он так странно выглядит,
что кажется я грешна
осуждением
Он так снисходительно слушает,
что кажется я грешна
словоблудием
Он так ерошит волосы,
что кажется я грешна
еголюбием…

2014
Москва