Kitobni o'qish: «Сочи любим очень»
Места чужие и родные…
Да, это «культовый», «знаковый» – как еще теперь говорится? – момент. Ввод советских войск в Чехословакию. Всеобщее нынче мнение: безобразие и подлость.
Но мы с подругой юности Ириной, тоже сочинкой, помним другое. Еще в университете рассказывала хорошенькая Яра, которую зимой все стали называть Снегурочкой: ходила-красовалась в белой короткой синтетической шубке, белых колготках, белых сапожках. Учились с ней на разных факультетах, но вдруг к нам, старшекурсницам, в общежитии стали подселять иностранок из Чехословакии – целый десант их в универе объявился! И Яра, еще девчушка, когда «вводили и вредили», однажды со смехом вспоминала: прибежал сосед, стал возмущаться, кричать о советских танках на улицах, а ее отец… Он был простой человек, рабочий на столичном заводе, не одобрял длинноволосых хиппи с «косячками», нахальных «гомиков», появившиеся в стране порнофильмы и стриптиз-бары. Так вот он сказал тогда веско и Яре очень памятно: «Советские танки? Снова, как в сорок пятом, когда фашистов раздавили? Вот и хорошо. Теперь можно будет спать спокойно!»
То есть был тогда наш Советский Союз для многих оплотом мира и строгой морали. Очень близкой к евангельской, между прочим! Конечно, хватало, хватало в стране фальши и лицемерия, но все равно главенствовала максима: «человек человеку друг, товарищ и брат!» («Возлюби ближнего своего как самого себя…») И никто особенно не сомневался, что в жизни это самое важное, а не деньги.
Но как же порой въедаются в голову чепуховые вроде мелочи! Для моей Ириши первым символом свободы, всего свежего, западного стали девушки-босоножки из Англии. Гостя в Москве, увидела их, целую стаю, в Архангельском соборе Кремля, у гробниц наших средневековых царей. Как всколыхнулось, изумленно и жалостно защемило сердце при виде бледных тонких ног под крохотными юбочками, чистеньких беззащитных пальчиков на вековых плитах! Таких серых и холоднющих даже летом, наверно, бр-р-р… «Еще заболеют, бедненькие, босиком и фактически без юбок! Вот же какие, ничего не боятся, что хотят, то и делают! А мы… а у нас… Все строем по команде, по указке!» (Вспомнились обязательные, очень даже нудные школьные тренировки-маршировки перед Седьмым ноября и Первомаем.)
Только ведь и англичанки были почти все, как из одного ларца, хотя и без видимой команды! Мода, модули поведения, моральные постулаты – они ведь тоже кем-то измышляются, настойчиво внедряются! Гораздо позже осозналось… Кем? Зачем? Например, наш христианнейший Федор Михайлович Достоевский тем не менее однажды обронил, что, возможно, некие космические силы некий эксперимент проводят с землянами! Но мало кого всякие такие материи занимают в юности…
Тогда, после краевого университета, еле вынесла кареглазая непоседа Ирочка два года учительства в степной кубанской станице – распределили, не отвертишься! После чего триумфом показался брак с не очень-то любимым финном (Вырвалась, вырвалась «из совка»!), а позже с более любимым французом. Парижанином! Но и этот потрескивающий и чадящий со временем семейный очаг разметал в пух и прах очень достойный человек, поляк, известный в Европе архитектор. Сотворил ей чертоги великой любви, явил новые страны и города, годы, десятилетия большого счастья… Не удивительно, что, овдовев, Ирина, всю долгую жизнь оптимистка и красавица, сникла, точно подменили ее. Вернулась на родину, поселилась в какой-то среднерусской глуши, молчаливо замкнулась в себе.
И все-таки позвонила мне однажды, не сразу, но свиделись! Ах, как же она похудела, поседела… живет одна, далеко в Канаде
бездетный сын. В маленькой сельской школе, которую всё грозятся расформировать, преподает Ирина Николаевна сразу несколько предметов. И главный, любимый – литература. («И дети любят, я чувствую!») Да, русская несравненная, ни с какой другой не сравнимая, чудесная литература: целомудренная Татьяна Ларина, герой Болконский со знаменем в руках на поле Аустерлица… Но сейчас каникулы, что, вот так всё тоскует, бедная… совсем одна в чужих местах?
– На поле со знаменем… Да это ты героиня! На пенсии столько пахать-вкалывать! Тетрадки, тетрадки бесконечные, писанина отчетная и все такое, – прозаически-юмористически восклицаю я, – Или материальные проблемы есть какие-то? Что мы всё о литературе – ты о себе расскажи, Ириша, не молчи, не таи!
– Проблем нет…
Ирина задумчиво поправляет на столе кувшин с полевыми цветами. В зеленом, живописно заросшем палисаде учительского домика тоже полно цветов, в двух шагах – лес, цветочные луга… Идиллия!
– Как пахнут, да?
– Ну, конечно, Ира, хорошо здесь у тебя, на лоне природы. Но зимой все-таки скучновато, наверно? Да и вообще – места очень красивые, кто спорит, но ведь чужие! – упорствую я. Что вот она даже в родной наш теплый, замечательный Сочи не хочет приехать, навестить хотя бы?!
Ирина и тут промолчала… И как будто не слишком жалела, что я заехала всего на полдня – наметилась поездка по Золотому Кольцу, надо было спешить в Москву. Прощаясь, крепко обнялись, как прежде. Что это она все мигает, смаргивает… Слезы?! Торопливо вдруг говорит, почти шепчет:
– Морю нашему Черному привет! Приеду как-нибудь, конечно. А места эти… Знаешь, у меня дед-фронтовик, артиллерист, за селом похоронен, бои здесь были ужасные… Там скверик и очень достойная простая стела с именами погибших. Ребята-следопыты, такие умнички, искали родных, и нас с мамой так нашли, давно еще! Я всё металась, когда мужа и мамочку потеряла, в один год получила две урны… Надумала сюда приехать и вдруг решила: останусь! Как-то легче мне здесь! К дедушке приду, цветы принесу, посижу – и душа успокаивается. А в Польше, да и в Чехии, в Прибалтике тоже, все сносят и сносят памятники нашим героям… Стыд какой! Нет, эти места для меня не чужие…
– Ох, Ириша… Что ж раньше-то не сказала? Да, как-то ухитрились сползти там, в Европе, от толерантности к черной неблагодарности. А помнишь университет? Помнишь чешку Яру… ну да, Снегурочку! Помнишь, что она нам рассказывала?
И мы, спеша, волнуясь, печалясь и смеясь, заговорили о том, с чего я начала эту историю.
О пташках божьих и прочих
«Прочитала такое объяснение не свойственной поэтам педантичности, аккуратности Блока: этим он будто бы отгораживался от хаоса и беспорядка вселенского, непобедимого. Абсурда, идиотизма, я бы и так сказала. Вот свежее подтверждение: негру-рецидивисту, в одном из налетов приставившему оружие к животу беременной женщины, черные американцы устроили шикарные похороны в золотом гробу! И несколько дней наводили шорох по всей стране: жгли, крушили, мародерствовали. А все оттого, что когда этот тип, выражаясь полицейским языком, оказал сопротивление при задержании, его придушили, как собаку. Да, видать, «там, наверху», нас поделили на всяких разных зверушек. Эти – такие вот бешеные псы, те – добычливые шакалы, строящие из себя львов, есть еще никчемушные насекомые, есть чистые и честные божьи птахи… Но Бога-то нет, мне кажется! Есть недобрая ко всем нам космическая программа перманентного самоубийственного хаоса, сопровождаемого фальшивыми призывами к человечеству: «Покайтесь! Какие вы смрадные, какие вы грешные!»
– Ого! А ты, конечно, божья пташка! А чертовой пташкой быть не хочешь? Грудь колесом выстави – и круши всех без разбора, мужиков то есть! Это поинтересней, чем витрины крушить! Мда… глядишь, негроиды звездно-полосатый флажочек еще поменяют на черный, с костями и черепом!
За плечом у Влады, заглядывая в ее компьютер, посмеивается Влад, щиплет свои гусарские, классные такие усики. Первый раз вдруг заинтересовался! «Грудь колесом выстави…» Вот же угораздило на стажировке оказаться бок о бок с известным в городе радиоведущим, да еще красавцем, да еще тезкой!
– «Там, наверху» – это ты про кого? Начальство надо подавать, трепеща и кланяясь: гендиректор такой-то, главбух такой-то… А если кто-то там безымянный в космосе втихую сценарии клепает – так это некомильфо, вроде как анонимки строчить! Да уж назови ты этого гендиректора по-старому – Бог! Коротко, хорошо запоминается, да и ему легче будет откликаться!
Влад веселится, элегантно свалившись на стул, элегантно развалившись. Вытянул длинные ноги, качается… вот-вот грохнется?! Но нет, как и в своих, иногда очень рискованных радиошуточках, удерживается на сантиметрик от падения, нападения вполне земного начальства в лице своего вредного старшего братца! Крайне неулыбчивого, неусатого и неэлегантного.
Ах, этот Влад… Вот-вот, как все считают, рванет в столицу на крутую какую радиостанцию, на ТВ, – он ведь жутко харизматичный, остроумный и просто умный. Удивительно: вдруг заюморил не в эфире, а по поводу самой Влады! Всего лишь студентки-стажерки, ужасно закомплексованной умненькой толстушки без грамма косметики. Вернее, по поводу подсмотренного в ее компе «размышлизма» – вчера они весь вечер философствовали с отцом…
– Так тебе вроде ммм… шестнадцать, семнадцать? И такие мудреные тексты выстукиваешь! Значит, подброшу-ка я тебе…
– Не шестнадцать, а шесть, старшая группа детсада… Да мне двадцать, я третий курс закончила – университета, между прочим, не колледжа! – от возмущения Влада красиво засверкала синими глазами и белыми зубами, вся так и зарделась! (Не зря техник Леша к ней всё с комплиментами…)
И заработала уже от Влада юморной комплимент! И взрослое «Вы»:
– Хорошо сохранились, мисс Вселенная! И вот что я вас попрошу… – Влад возводит смеющиеся очи к потолку, – Забудьте-ка на минутку о космосе и найдите что-нибудь стоящее по музею истории города. В понедельник-вторник буду брать интервью у старейшей музейщицы, юбилей у нее. Окей? Хлопотно, понятно, где-то муторно, но надо! НАДО! Кое-что я придумал уже…
Поручение придумал уже, хитренький, на выходные под видом просьбы! И не поспоришь – с Владом на радиостанции все считаются.
– Ну, раз надо… Припахали меня, да?
Влад в ответ только улыбается ослепительно, обольстительно, обалденно (все эпитеты уместны, еще как!). Редактор Анджела Рубеновна, активно шефствующая над Владой, поднимает брови и то ли кивает, то ли качает головой…. Но не возражает ни словечка: история города, понятно, – святое дело. Как-то сказала, что ее корни здесь аж с позапрошлого века, не то, что, мол, у этих братцев-пришельцев – Владлена Вадимовича и руководящего, редко появляющегося Вадима Вадимовича. Но помочь Владу, Владлену Вадимовичу… ах, ну почему же не помочь?!
И все выходные Влада в самом деле пашет, старается: посещает музей (бывала когда-то школьницей), копается в Интернете. С отцом советуется, он филолог, кандидат наук и городской старожил, да и мамуля коренная сочинка, тоже рвется кое-что подсказать. И тема-то оказалась совсем не муторная – очень даже хайповая, оказывается!
– Вам ведь, «журналюгам», нужно, чтобы было сенсационно, захватывающе! Вот и упомяни, что первым рассказом знаменитого сборника «Темные аллеи» Бунина, между прочим, Нобелевского лауреата, был «Кавказ». Там обманутый муж приезжает в Сочи, купается в море, обедает в ресторане, выкуривает сигару – и выстреливает из двух пистолетов себе в виски. Жизнь, видите ли, показалась конченной!
Отец хмурится, и у Влады вдруг в ее виски легонько тюкает очередной «размышлизм»: ох, несладко им, пожилым, в этом нелепом мире! Недавно всех, а стареньких так особенно, совсем этим чертовым коронавирусом запугали, некоторые даже на лестничную клетку боялись сунуться! Я, например, как грянет пятьдесят, сама насчет двух пистолетов точно стану задумываться… Или одного, по крайней мере! Женщине разве интересно быть старухой?!
– Слушай, пап, а я вот еще шикарней фактик откопала! Оказывается, Шаляпин, когда гостил у друзей на даче, это где-то в районе Мацесты, застрелил ворюгу! Наповал! Залез к нему ночью в комнату…
– А, знаю… Представь, как после этого невзлюбил наш город! Это ведь не просто – человека убить!
– А, может, наоборот, взлюбил, возлюбил! Героем себя почувствовал!
– Да нет, герой – это, скажем, наш сочинский космонавт Севастьянов. И как для музея постарался, какие там благодаря ему уникальные космические экспонаты! И для родной школы очень много сделал, – обязательно развей эту тему. Да… Тут, конечно, миллион тем и проблем: как из малярийного комариного рая сотворили рай курортный, как тихий приморский уголок стал летней столицей страны, а там и столицей зимней Олимпиады… Но, между прочим, ни одной новой школы за последние десятилетия так и не построили! Это при том, что население увеличилось вдвое, классы – битком, по сорок человечков, бывает… Только-только занялись этой проблемой! Ну, об этом ваш остроумец Влад вряд ли скажет.
Влада выразительно пожимает плечами: да, но такие критические шпильки очень не приветствует Вадим Вадимович, он ведь все решает. («Полегче, повеселей, молодежь! Мы не минорный «Серебряный дождь», клуб занудных оппозиционеров!») А она давно уже не малолетка-максималистка, вполне понимает, на какие компромиссы приходится идти Владу…
И в понедельник, в новом сарафанчике на этих своих сдобных плечиках, вручает звездному радиоведущему флэшку с ударным материалом. Аж на двадцать с лишним страниц! (Он ведь так и не сказал, сколько минут эфира пойдет на его музейщицу. Хотя понятно, что всего ничего…)
В общем, вручила и заслужила улыбку, на сей раз мимолетную:
– А, ну да, да, помню, божья пташка! Да надо будет съездить к старушенции…
«Божья пташка!» – не забыл… А съездить – вместе с Владой?! Нет, не с Владой, оказалось… Оказалось потом вот еще что: интервью плюс реклама заняли чуть ли не час! Или это ошарашенной Владе со злости так почудилось?
Ох, это интервью… Начал Влад, как всегда, напористо. Объявил спешащим, вибрирующим, роскошным своим баритоном: «Я (я?!) тут много чего кр-р-райне интерр-ресного откопал, какой же, дорогие друзья, гор-род у нас уникальный!» И сходу про Бунина и Шаляпина: роковая любовь и криминал «в эпоху, когда наш любимый Сочи еще не был оплотом спокойствия и безопасности, как сегодня!»
И весь эфир воркующим голубем его говорок так и порхал над голоском юбилярши. Так и сыпал находчивый Влад занятными фактами из Владиной… шпаргалки, получается?! Зачитывал, якобы непринужденно беседуя, целые абзацы! Короче, ловко смонтировал эдакий равноправный диалог двух патриотов прекрасного города Сочи, знатоков его удивительной, потрясающей истории…
Ввиду большого успеха интервью повторили еще пару раз: и правда, очень занимательно-замечательно у Влада все получилось! Умелец, конечно, настоящий профи. «Что ж, поработать безымянным негром у знаменитости – вполне в порядке вещей, привыкай. Хотя мог бы как-то твою фамилию упомянуть, конечно!» (папина реакция). А на работе:
– Тебе спасибо так и не сказал? Я, кстати, не очень удивлена.
– Да зачем об этом, Анджела Рубеновна? Вот еще! Не сказал и не сказал…
И через каких-то пару недель упорхнул в Москву. Внезапно, ни с кем толком не попрощавшись. Навсегда. «Срочно, весьма срочно понадобился в столице!» – мимоходом обронил-объяснил старший брат, заглянув ненадолго в студию – отмечали день рождения Анджелы Рубеновны.
– Успеха! – очень мрачно откликнулась именинница.
– А-а-агромного! – ведущая Кира Шустова, с ее фирменным, до жути натуральным девчачьим смехом в эфире, на сей раз засмеялась по-взрослому, и не очень весело. Еще кто-то с шумом выдохнул, неуверенно хохотнул…
Вздернув подбородок, величественно, словно египетская фараонша, Анджела Рубеновна всем корпусом негодующе отвернулась, отодвинулась от шефа. Покосилась на Владу, глупенькую «божью пташку», мудрым восточным глазом…
Ну да, оказался этот потрясающий Влад самой настоящей «чертовой пташкой», получается?
Время и место
У матери на работе, в научном заведении, затеяли шахматный турнир. Наметилось девять участников: научсотруды, инженеры – головастый все народ. На одного красавца Горченкина глянуть с его шевелюрой дыбом, серым дымом, – сразу вспомнишь Эйнштейна да Ландау, уж никак не этого кудрявого из «Машины времени»!
– Ты можешь принять участие, – сказала мама, – будешь десятым!
– Да я первым буду!
– Ой, да конечно, кто спорит…
Правда, почему бы и нет? Саша уже несколько лет ходил в шахматный кружок при Доме пионеров. Получил разряд, еще один, еще, стал кандидатом в мастера, на соревнования ездил, в нынешней загранице даже побывал: Харькове, Львове, Кишиневе. Выступал хорошо, победно, хотя и оказывался обычно младше всех! А впервые сел за шахматную доску с дедушкой: «Смотри, Санек, это король, это королева…» Дед, человек простой, не заморачивал голову такими словами, как «ферзь», если и знал, то не употреблял – и вообще предпочитал шашки. Но шахматным азам научил.
А в шахматный кружок меня, еще дошколенка, привела мама. Сам попросил, что ли? Не помню… В тесной комнате деревянного флигеля было полно детей, играли азартно и шумно, галдели, как курортники-картежники на пляже! Самый первый партнер, шпингалет с модной стрижкой, Вовка Третенко, попытался сделать мне детский мат. И все командовал скороговоркой: «Мальчик, мальчик, ты не так делаешь, надо вот так!» Но я не поддался. И пошло у меня, и пошло! Все виды спорта осваивал всегда с интересом, с легкостью, Полюбил и этот минотавровский тест-лабиринт для мозгов, только прикинувшийся спортом. Тренер, молодой неженатый Лев Иванович больно хороший был: высокий, громкоголосый, с громадными детскими глазищами. Шахматы и нас, мелюзгу любил и, между прочим, уж так всегда улыбался красивой маме! Мне пророчил золотые горы-Олимпы: «Вундеркинд»! Сколько тогда поездили с ним, с ребятами по соревнованиям, и все бесплатно: проезд, питание, проживание. Мать с отцом, отпуская меня, и в голову не брали какие-то опасности дальнего путешествия – хулиганы там, извращенцы! Ох, и времечко было, детское, советское, сто раз потом клятое… Сейчас зато – уж такое взрослое!
В общем, на шахматный турнир в научно-исследовательском институте записали третьеклассника Сашу десятым. Сказали, приходи, когда сможешь, и играй с тем, кто сможет тебе «уделить время». Да все в институте, маленьком южном филиале серьезного московского заведения, после обеда не больно-то корпели – разговорчики, перекурчики, чаечки бесконечные! О Сашинах успехах слыхали, но вид белобрысого мальца, расставляющего на доске фигуры загорелой лапкой с обкусанными ногтями, вначале как-то расслаблял… Зря! Потому что Саша приходил, выигрывал, приходил еще, еще выигрывал.
И так восемь раз. Победил и живописного адепта йоги и сыроеденья, без пяти минут кандидата наук Горченкина. Тот, в отличие от других, воспринял свое поражение драматически. Еще долго всем очень нервно объяснял, что «… в эндшпиле зевнул, потому что позвали к телефону по крайне, крайне важному делу и, находясь в состоянии…»
– Ага, аффекта! Потому и убил старушку-процентщицу! И съел слона, а надо было просто сделать рокировочку… – издевался инженер Щепкин, острослов-насмешник, спортсмен и книголюб – да, да, водились в ту пору и такие технари! Сам он, проиграв Саше, только хохотнул и долго жал ему руку, чуть не оторвал, здоровяк такой.
Последним Сашиным соперником оказался соперник главный, самый опасный – тоже кандидат в мастера Геннадий Иванович Моргунов, начальник архива. Розовощекий, седой, смахивающий на Деда Мороза, хоть и без бороды и меховой шапки. Зато в шляпе и плаще: с ведома начальства собирался домой, «к студентке моей, к дочке, приболела!» (Позднее его чадо, любимое, буквально трясся над ней – мама потом объясняла.) В бумажном царстве Моргунова – полки, полки, полки, папки, папки, папки… – Саша сразу замерз. Тоже заторопился, явно забуксовал точно съежившимися от холода мозгами…
И проиграл.
– Зонтик хоть есть у тебя? Вы же, молодые, нежные! Дома чай с лимончиком, с лимончиком попей обязательно. Вишь, батареи все никак не включат! – наставлял Геннадий Иванович, запирая на замки грохочущую железную дверь, но Саши уже и след простыл… Уже несся прочь, прочь от позорного, неожиданного поражения: ну да, после восьми-то побед! И дождь, и ветер противный колючий – ничего не замечал…
Сказать, что расстроился тогда – ничего не сказать. Вот же какой облом получился! Бездарно сдал неплохо начавшуюся партию… Геннадий Иванович спешил, и я повелся, не сумел затормозить его блиц-игру: «Давай, давай скорей думай, Сашок!» Правда, мне только-только исполнилось девять, а Моргунов был раз в шесть-семь старше… Всегда не очень-то я любил блиц, вот и сказал бы: «Сыграем в другой раз, если спешите! В ДРУГОЙ РАЗ!» Но это один пацан из сотни, наверно, сумел бы жестко возразить. Или надо было просто разжалобить Деда Мороза: холодина тут у вас, как на Новый год, пощадите-отпустите! В общем, сдал игру за полчаса каких-то. Помню, дома один, стуча зубами, вместо чая «с лимончиком, с лимончиком» мрачно напился ледяного молока из холодильника. Заболею – и пусть! И хорошо! Но Бог, добрый Боженька малолетних растяп все-таки меня пожалел. Повелел: быстренько поешь что-нибудь, все равно ничего с тобой не случится! И уроки садись делай, завтра в школу!
А наутро в восточное окно его комнатки брызнул не дождь – луч солнца. И день выдался теплейший – в субтропиках ноябрь часто такими вдруг балует. Город весь свежий, чистый, блестит, как графин с водой в президиуме какого-нибудь собрания-заседания. И мама, улизнув пораньше с работы (очень спокойно она отреагировала на проигрыш Моргунову: «Что ж, тоже ведь кандидат в мастера…»), повела Сашу в кафе-мороженое. По дороге еще шоколадку купила!
– Второе место – тоже неплохо, да? Ну что ты все хмуришься?! Смотри, как здесь уютно, какой вид бесподобный на море! Полюбуйся! И давай, соображай, что тебе хочется – заслужил! Поздравляю еще раз, Сашулик!
Когда они, со смаком загнав в воротца ртов разноцветные шарики мороженого, уже просто болтали и смеялись, с набережной донесся шум. Точнее, пронзительные, дикие и очень радостные вопли: «О-о-ох, хорррошо-о-о! Ещ-ще-о-о! Ещщще- о-о!»
– И нам хорошо! – улыбнулась мама, пододвигая к сыну последние квадратики «Аленки», – но больше нету!
Подозвала официантку, расплатилась, и они, не сговариваясь, пошли на не умолкавший ни на минуту, загадочный трубный глас счастья…
И что же оказалось? А это два дебелых, крупных таких дядька плескались в прибое, в волнах, мощно накатывающих на них одна за другой. Подпрыгивали, приседали, падали, размахивали руками и ногами, мотали головой, фыркали – и голосили, голосили безостановочно! Был не очень серьезный такой шторм, когда, умеючи, легко можно зайти в море, выйти – не утянет, каменюгами не побьет.
А как здорово плавать, качаясь на таких волнах, раз уж не боятся эти горластые дядьки холода! И чего у берега копошатся? Помню, я, черноморский ребятенок, смотрел, смотрел и даже не сразу догадался: эти чудики не умели плавать… Надо же! Еще и орут как резаные, идиоты! Взрослым разве можно так себя несерьезно вести? А у меня сейчас все серьезно дальше некуда: продул игру по-глупому, а хочу только побеждать! Всех! Всегда! «Правильно! А иначе что ты за мужик? Да, не повезло, не в твою пользу оказалось время и место. Только – чего торопиться? Еще столько турниров впереди, станешь, станешь и мастером, и гроссмейстером!» – пожимал плечами отец. А у меня все звенело в голове горьким вопросом: «Не остановил игру… Ну почему? Если не то в р е м я и м е с т о?!» Эх, как же запомнились отчаянные сожаления и амбиции тех дней, мое незадавшееся шахматное вундеркиндство…
Быстро темнеющее небо с первыми звездами, шумное море, шумно балдеющие дядечки… Мама ерошила Сашин чубчик, посмеивалась:
– Никакие они не идиоты! Смотри, просто ужасно счастливые! Как радуются! С севера, наверно, откуда-то. Вода уже градусов пятнадцать, а для них – как парное молоко. Ну и что, что не умеют плавать? Можно чего-то совсем не уметь и быть в восторге от таких вот простых вещей, видишь? Прыгают себе и прыгают! А ты расстраивался из-за этого Моргунова… В следующий раз всех обыграешь, вот посмотришь!
Конечно, мамуле хотелось еще раз утешить. Но… Но после этого институтского турнира я как-то забросил шахматы. Занялся легкой атлетикой – тоже неплохо пошло. Вообще так случилось, что пришлось в жизни очень многому научиться! Успешно решать научные задачи поважнее, потруднее шахматных, говорить свободно на чужом языке, своими руками построить дом, например. И по-настоящему радоваться такой малости, как подтаявшее на солнышке мороженое и шикарный вид из окна! Но уметь хитренько гнуть свою линию либо напирать эдаким бетонным волноломом, невзирая на «время и место»… Нет, не научился, хотя сейчас, в наступившие для всех «взрослые» времена, такие умельцы особенно «в шоколаде»!
Услыхал как-то об истоках громкой славы одного моего земляка, которому однажды удалось напроситься на день рождения могучего продюсера. И вот теперь оба дружно вспоминают на ТВ, как тот специально оговорил, чтобы напросившийся, ради Бога, не вздумал петь свои песенки! А дерзкий бард не послушался и в разгар пышного праздника все-таки спел! Всеобщий восторг, продюсер поражен и покорен. Да, но что за песня сразила развеселое ресторанное сборище, всех этих богатых и звездных, сытых и пьяненьких? О любимом, трагически погибшем, единственном родном брате-летчике… И время подошло, и место.
«Флаг развИвается…»
Немолодые родители-работяги раболепствовали и умилялись ей с рождения, и Каролине ее имя шло. Легко выстраивался ряд ассоциаций: королева, принцесса… Она была из тех, что «на горошине», откуда, несмотря на ее крохотность, все прочие почему-то видятся крошками-горошинками. И вот, скажем, соседка поздравляет с 8 марта, а такие, как Каролина могут – нет, не проигнорировать – поблагодарить и… забыть прибавить хотя бы «вас также!» Да еще первоклашкой прыгала через скакалку, бегала, баловалась она, задрав нос, с явным выражением превосходства на персиковом личике…
Но в разные периоды жизни они разные бывают, такие вот принцессы-королевы, королевствующие модели-артистки-активистки. Одна, например, «икона стиля», вдруг ушла в монастырь. Другая покорила самого Алена Делона, родила ему троих детей и бросила, еще не раз успешно брачевалась, писала книги… В конце концов поселилась на немецком островке – уже не получалось покорять, ударять по мужским глазам и сердцам? Или устала от неминуемой «сдачи»?
Каролина книги сроду не читала и не писала, образованием не отягощалась – зачем это, между нами, если верить Экклезиасту? Но на пляже родного города-курорта, загорелая, в белом купальнике, солнечный удар обеспечивала даже в отсутствии солнца! Даже неподъемным дядькам, лелеющим в шезлонгах животы-глобусы с ниспадающими на них дамскими грудями. Нет, ну если известен миру король-солнце, то почему бы не быть и королеве-солнце?
Но миленький собственный остров – это была такая придумка-присказка у Каролины. («Подальше от всех… дубье, пеньки!») Однако, вряд ли выдержала бы там и пару дней – публику любила. То есть, понятно, себя в кругу ослепленной ее блеском публики, а тем, кто не ослеплялся, могла и сама глаза выцарапать! Вообще «моралью не заморачивалась», как считала одна ее конкретная соседка, учительница… ну, неважно чего. Еще встряла однажды, увидела, как эта «королева», «здоровая дылда», строго указует матери, очень нездоровой: «Пришить!» (Имелась в виду чуть свисающая со школьного жакетика пуговица…) Но кто у нас, скажите, не критик «королев», «дубья и пеньков», себя при этом считая раритетной березкой?! А бывают еще и роковые березки! Но об этом дальше, потом…
К тридцати годам Каролина, конечно же, обрела свой королевский островок-уголок – в дорогой большущей квартире. Далеко позади осталась родительская хрущевка и вообще солнечная родина, разные неинтересные места и местечки, где иногда приходилось трудоустраиваться. Столичный законный муж – искусствовед, эксперт, советчик новоявленных коллекционеров, сплошь миллионеров да миллиардеров. Амбициозный и перспективный, завел себе, правда, амбициозного и перспективного красавчика в массивных очках, секретаря… От слова «секрет»? «Для маленькой компании большой, большой секрет»? Ну и что, и ничего особенного, не секретаршу же – для Каролины опасней было бы!
Да нет, нормально они жили с мужем, всякие там продвинутые хобби допускались. Детишек завести не спешили, в красивой клетке иностранные словечки покрикивал попугай (кошки-собаки – ну их, больно много внимания требуют!). Супруг организовал Каролине заграничные дизайнерские курсы, еще и распорядился повесить в офисе ее абстракционистское творение «Нектар и амброзия». Отважные такие разноцветные мазки на белом, в черной раме впечатляющего веса и размера. (Что сорняк амброзия, мучитель матери-аллергика, надо же, еще и пища богов, Каролину тоже впечатлило…) И вот казалось бы – твори, цари себе, содействуй мужу в его сложных посреднических делах! Да, так оно и шло-катилось… но отнюдь не вечно. Не дано, видать, нашим красавицам, даже с заграничным монархическим именем, без плебейских амурных мук обойтись! Обойти их как-то так осторожненько аллеями-садами-огородами…
Выполняя однажды одно деликатное мужнее поручение, Каролина, – вот уж точно бес попутал, – бешено влюбилась. По сути, первый раз в жизни… Наверно, расслабилась, уверовала в то, что уже и не королева – богема, что еще круче! Какой это король поднял с пола, подал упавшую кисть какому-то там художнику?! Ох и влюбилась! Но не надо об этом. Главное, плачевно закончилась длинная многостраничная эта love story. И красотка-абстракционистка Каролина в результате снова оказалась в родительской хрущевке. С официальной тяжелой инвалидностью и без мужа, бывшего уже, без преданных стариков-родителей уже, понятно.
И без предателя-любовника, что тоже понятно. Весьма немолодой и очень, очень знаменитый (кто?! Вот все так и расскажи!), он потерял к ней интерес, когда фатально сорвалось рождение королевишны. Уверял, эстет, что Каролина – его муза, произведение искусства, но, увы, синеглазый белокожий клон не удалось заполучить: «Беременная эта балда, эта лихачка, из-за какого-то велосипедиста вырулила в дерево у моей дачи!» В березу, тоже ведь русскую красавицу белотелую! Эх вы, березки-березоньки, калины-рябины, ивушки плакучие… В общем, приятель звезды, тоже светило, профессор медицины, помог поставить Каролину на ноги, а ручкой помахать на прощанье он и сам сумел. Видать, как и она, «моралью не заморачивался».
Слушайте, да что всё про мораль да мораль! У нас народ, коллективный кладезь мудрости, как ведь рассуждает? Какие породил фольклорные перлы-драгоценности, не лягушек же, скользких горлопанок? А вот, например: «Моя хата с краю», «Трудами праведными не нажить палат каменных»! И много еще чего насочиняли лапотные крепостные рабы, которых, как известно, веками пороли, продавали и покупали. И сейчас норовят! Но лучше… Лучше, пожалуй, вспомнить про красивый родной город Каролины, который начал бурно строиться, готовиться к Зимней Олимпиаде. Представим-ка себе тамошний замечательный будний день, свежий, весенний! И глянем на несвежую бедолагу эту, Каролину.