Kitobni o'qish: «Сны Авроры»

Любовь – жизнь, если она не смерть.

Виктор Гюго

Какая странная мысль – научиться видеть сны,

чтобы не перепутать смерть со сном!

Бернар Вербер

Время лечит тех, для кого оно существует.

Те, кто живет вне времени, неизлечимы.

Махталеон

Первая часть пазла

Деталь первая

– Мне часто снятся сны. Обычное дело, я знаю… Только мои сны – необычные. Все они пронизаны одной тонкой нитью и связаны между собой во времени и пространстве. Они дополняют друг друга. Они продолжают друг друга. Я просыпаюсь, и мне кажется, что моя реальная, настоящая жизнь – там, в моих снах. – Она стряхнула пепел с длинной тонкой сигариллы. – Я просыпаюсь и долго не могу прийти в себя. Мне кажется, что я живу в чужом теле. Я чувствую, что мою душу, мой разум поместили в нечто такое, что не позволяет мне видеть, слышать, чувствовать. Это тело не дает мне дышать. – Она подняла глаза на Адель. – Оно не мое.

Адель вела с кем-то переписку в своем смартфоне и, по всей видимости, ей не было дела до исповеди очередной клиентки. Все эти женщины, приходившие к ней на терапию, жаловались на семейные неурядицы, на молодых любовниц мужа, на быстрое старение кожи, на нереализованные возможности и ощущение полной ненужности в неполные сорок лет. Они вызывали у нее тоску, а иногда и раздражение, и тогда она погружалась в свой смартфон и лишь изредка кивала им и говорила: «Да-да, я слушаю Вас, продолжайте».

В итоге она разделила своих клиенток на две группы: в первую входили те, кто объективно нуждался в медикаментозном лечении – и тогда она незамедлительно направляла их к психиатру. Во вторую группу она определила тех, для кого, по ее мнению, визит к психоаналитику был неким изощренным способом убить время, найти применение кредитной карте своего супруга и посетовать на жизнь, в которой все было испробовано, и наполнить ее новыми впечатлениями уже не представлялось возможным. Но они хотя бы платили, и за это их можно было терпеть. Эту же брюнетку с гетерохромией¹ и манией преследования направили к ней из полиции. Психиатрическая экспертиза признала ее полностью вменяемой, однако ей рекомендовали пройти курс психотерапии, и теперь они обе должны были терпеть друг друга еще несколько долгих недель.

– … Вам когда-нибудь приходилось слышать, как падает снег? Как шепчутся тени? Как ветры поют свои песни? А ведь они наполнены смыслом… Они хранят в себе историю Вселенной… – Аврора задумчиво смотрела куда-то вдаль, сквозь стены. – Вы когда-нибудь ощущали, как скользит лунный свет по Вашей коже? Как потоки энергии наполняют Ваши сосуды? Вы когда-нибудь пробовали чувства на вкус? Страх, желание, отчаяние, любовь, радость, грусть, ярость, нежность – у каждого из них свой вкус… Я помню все это, я ощущаю все это в своих снах, но стоит мне проснуться… – Аврора снова стряхнула пепел изящным движением указательного пальца и подняла глаза, – …и все исчезает. Мое новое тело глухо к звукам Вселенной, оно слепо к символам, окружающим меня. Я живу внутри глухого каменного колодца. Это не мое тело. Я боюсь возвращаться в него.

Последнюю фразу она произнесла почти шепотом, склонившись над столиком, разделявшим их с Адель, словно желая сообщить какую-то тайну.

– Вы слушаете меня?

– Да-да, конечно. – Адель попыталась изобразить на лице заинтересованность, что ей, впрочем, не удалось. Она оторвала взгляд от экрана смартфона и устало посмотрела на Аврору: инфантильная, уходившая от реальности в свои выдуманные сны, жаловавшаяся на бессонницу или же чрезмерно яркие сновидения и на преследовавшего ее повсюду незнакомца – было ли в этом что-то такое, с чем Адель еще не сталкивалась за годы своей практики? Нет.

Тем временем Аврора продолжала говорить – тихо, медленно, задумчиво, настолько монотонно, что ее речь начинала убаюкивать. Тогда Адель прервала ее, задав первый возникший в ее голове вопрос:

– Вы сказали, что боитесь возвращаться в свое тело. А находиться в нем Вы тоже боитесь?

– Вы не слушаете меня, – разочарованно вздохнула девушка, вдавила сигариллу в пепельницу и откинулась на спинку дивана. – Я же Вам все объяснила.

– Вы сказали, что Вам некомфортно в этом теле.

– Я сказала, что оно не мое.

– Но ведь Вы узнаете себя в зеркале?

– Я предпочитаю не смотреть на себя в зеркало.

– Почему?

– Зеркала лгут. Они отражают действительность, но не показывают ее.

Адель сосредоточенно сжала губы, положила смартфон на столик и встала. Из дальнего угла кабинета она прикатила высокое напольное зеркало.

– Подойдите, пожалуйста.

Девушка поднялась, нехотя подошла к зеркалу и остановилась перед ним.

– Вы узнаете себя? – Адель заглянула в зеркало, а затем посмотрела на Аврору, будто сравнивая ее с отражением.

– Это лишь оболочка, внутри которой мне приходится находиться.

«Агнозия², – мысленно поставила диагноз Адель. – И это плюс к зрительным галлюцинациям и мании преследования. Надо все же направить ее к психиатру».

И тут же перед ее глазами возник доктор Лео Мареш, ее университетский преподаватель и куратор, профессор кафедры психиатрии, главный врач небольшой частной психиатрической клиники, с которой вот уже несколько лет сотрудничал их реабилитационный центр.

Доктор Мареш был известен своим неординарным подходом в работе с пациентами, новаторскими идеями в области психиатрии, изучал проблемы сна, много экспериментировал и практиковал. Его особенно интересовали те случаи, которые другие специалисты считали безнадежными… Был ли этот случай безнадежным? Вовсе нет. Искала ли Адель повод для встречи с ним? Однозначно, да. И этот клинический случай мог как нельзя лучше послужить таким поводом. Имело ли смысл обратиться за консультацией к Марешу теперь, всего лишь после второй консультации? Нет, это могло поставить под вопрос ее компетенцию и нежелательным образом отразиться на ее репутации психоаналитика. С другой стороны, Мареш был гениален в своей сфере, и желание обсудить с ним интересный клинический случай можно было расценить по-другому: молодой специалист обращается к опытному наставнику по поводу необычного, неординарного, возможно даже в некотором смысле интересного случая. Что может быть естественнее и похвальнее этого? Перенимать опыт великих… Впрочем, Адель жаждала этой встречи далеко не из любви к своему ремеслу.

– И все же, это Ваше тело? – осведомилась она у Авроры, уже успевшей вернуться на диван и достать новую сигариллу.

Девушка внимательно посмотрела на нее.

– Квартира, которую Вы снимаете, машина, которую Вы арендуете, – они Ваши?

– На время.

– Вот и это тело – мое, но на время.

– Вы понимаете, что отражение в зеркале – Ваше? Понимаете, что это отражение тела, в котором Вы сейчас живете? Находитесь… – Адель нахмурилась, почувствовав, что позволила клиентке сбить себя с мысли.

– Вы узнаете на парковке машину, которую арендуете? – Девушка подняла правую бровь в ожидании ответа. – Отличите квартиру, которую снимаете, от других квартир? Вы поймете, что именно на этой машине Вы сегодня приехали и именно в эту квартиру сегодня вернетесь?

Удовлетворенная своими аргументами и возникшей паузой, Аврора подожгла кончик сигариллы, легонько подула на разгоравшиеся огоньки, а затем положила ее на край пепельницы и стала наблюдать за тем, как она медленно тлеет.

– Почему Вы не курите?

– Это вредно.

– Зачем же Вы… – Адель развела руками, подбирая правильные слова, – делаете это?

– Мне нравится смотреть на то, как рождается пепел, – ответила Аврора и одарила Адель долгим изучающим взглядом, и под этим взглядом Адель неожиданно почувствовала необъяснимую тревогу и невольно поежилась. А еще она заметила, что глаза девушки различались не только цветом, зрачки тоже были разными: один – обычный, как у всех людей, а вместо другого зрачка зияла узкая черная щель, разбивавшая радужку надвое.

Деталь вторая

Тогда, двадцать лет назад, все газеты пестрили подробностями трагедии, произошедшей при довольно странных обстоятельствах на старой горной дороге над Черным Озером и унесшей около полусотни жизней за какие-то несколько мгновений.

А обстоятельства аварии действительно казались уж больно неправдоподобными. Сперва погасли фонари, один за другим, погрузив горный серпантин в абсолютную тьму. Затем словно кто-то большой взялся руками за край асфальтного одеяла и с силой встряхнул его, заставив проезжавшие по нему машины взлететь в воздух и обрушиться вниз со всей силой, убив находящихся внутри людей.

Я тоже была там. Я смотрела на происходившее сверху, со стороны, паря в темном вечернем небе, легкая, еще свободная от телесной оболочки. Маленькие, словно игрушечные, машинки, разбросанные по извилистой дороге, утопавшей в листве деревьев и вечерних сумерках, – все это неподвижно застыло внизу, подо мной. А рядом был кто-то еще, и я знала, что причина всему случившемуся – оно – это неосязаемое существо за моей спиной. Оно не было одним из погибших в автокатастрофе – души этих людей все еще кружили неподалеку от своих тел. Это было нечто другое – большое, черное, не сводящее с меня своих невидимых глаз и так же, как и я, наблюдавшее за происходящим со стороны. Я могла бы обернуться и увидеть его, но я поступила иначе: я стремительно ринулась вниз и ворвалась в первое свободное тело.

Спасатели, медики и полиция прибыли не сразу. Настолько крупная авария спровоцировала многокилометровые пробки и парализовала движение. Пока сотрудники полиции пробивались к месту трагедии и пытались расчистить дорогу для скорой, спасатели, только им известным образом уже прибывшие на место аварии, сообщили, что выживших нет.

Но я была жива. К тому моменту, когда меня нашли, я уже могла дышать.

Деталь третья

– Аврора, у Вас есть семья?

– Нет.

– Родители? Расскажите мне о них.

– Нет.

– Не расскажете?

– Нет.

– Почему?

– У меня нет родителей. Что я могу рассказать о том, чего нет?

– Вы росли без родителей?

– Послушайте, – Аврора стряхнула пепел с кончика сигариллы. – Я ничего не помню о себе. Я ничего не помню о моих родителях, о моей семье – ничего из того, что было до аварии. И я не верю ничему из того, что мне вбивали в голову все эти годы после аварии. Мне нечего Вам сказать.

– У Вас сохранились воспоминания из детства?

– У меня не было детства, поймите же Вы! Я никогда не была ребенком.

– Но ведь так не бывает.

– Отчего же? В моем случае так даже очень бывает. Мое детство осталось где-то там, еще до рождения.

– Но ведь детство наступает после рождения.

– Вы так считаете?

– Да. Так и есть.

– Нет. Мое детство было задолго до рождения. – Аврора поднялась, подошла к окну и остановилась, следя глазами за проезжавшими мимо машинами. – У меня было прекрасное, волшебное детство. Такое, как рисуют в этих книжках для маленьких девочек – с красивыми картинками, с единорогами, огромными цветами и милыми феями. Я знаю это. Я знаю, потому что постоянно вижу этот мир во сне. Он реальный. Он существует. И я существую в нем. И в нем я ребенок. И все это было до той аварии. И это действительно было. Вот только где, когда?.. Этот мир не фантазии, он действительно существовал, и я существовала в нем. А потом меня выбросили из этого мира. Вышвырнули из той реальности и поместили в эту. За что? За что меня лишили всего этого? Я хочу обратно. Я хочу вернуться в мой мир.

Адель слушала ее, не желая мешать этому монологу. Вот оно! Аврора начала раскрываться. Причины следует искать в ее детстве. Следует поговорить с ее приемными родителями, поднять ее медицинские заключения тех лет, получить как можно больше информации, понять, от чего она прячется за вымышленным волшебным миром, откуда вдруг появляется этот гипертрофированный инфантилизм, это желание спрятаться от проблем реального мира в придуманном, сказочном мире. Чувство вины? Возможно… Ее вымышленный мир – подобие Рая, из которого ее выгнали, выгнали за какую-то провинность, за что-то такое, что она, возможно, не помнит, но что оставило глубокое чувство вины в ее сознании. Что могло произойти? Причиной какого неприятного события она могла стать? И кто этот незнакомец, который постоянно мерещится ей? Как он связан со всем этим?.. Адель поймала себя на том, что постепенно ее стало затягивать в эту историю. Она должна разобраться во всем, и она это сделает.

– С какого возраста Вы себя помните?

– Тогда мне было двенадцать. Да, они сказали, что мне было двенадцать.

– Кто они?

– Они – мои дядя и тетя. Они так сказали. Но я не верю им. Это ложь.

– Не верите тому, что они сказали Вам?

– Не верю, что они мои дядя и тетя.

– Почему Вы не верите им?

– Потому что они никогда не говорили мне правду.

– Почему Вы так считаете?

– Потому что они боялись правды. Они боялись меня.

Деталь четвертая

Мне часто снится один и тот же сон: будто я иду по огромному зеленому лугу, посеребренному светом луны, и кто-то очень большой идет рядом со мной, держа меня за руку. То тут, то там из травы выглядывают яркие, светящиеся синие и сиреневые цветы, порхают ночные мотыльки… или сказочные феи… Мы подходим к кромке воды: перед нами озеро, воды его черные и неподвижные, и в них отражаются звезды – все небо, вся Вселенная. Кто-то большой сильнее сжимает мою руку, и мы входим в воду. Некоторое время мы идем по гладкому, ровному дну, как вдруг оно исчезает под нашими ногами, и мы проваливаемся, опрокидываемся в черную воду, и озеро поглощает нас. Меня начинает уносить течением. Кто-то большой пытается поймать, удержать меня, но внезапный водоворот вырывает меня из его рук и уносит прочь, оглушает, затягивает вглубь. Вода попадает мне в нос, рот, легкие – и я просыпаюсь. Я просыпаюсь в этом теле. Раз за разом. Снова и снова – в этом чужом теле.

В моей квартире только одно зеркало, и из него каждый день на меня смотрят чужие глаза и чужое лицо. Я привыкла к себе такой, но я такой себя не помню. Увидев свое отражение впервые, тогда, после аварии, я отказалась смотреть на себя. Я прошла несколько курсов психотерапии, прежде чем смогла взглянуть на себя в зеркало. И только когда я нашла в себе силы согласиться с тем, что девочка в зеркале – Аврора, а Аврора – это я, меня оставили в покое. Я смирилась с этим отражением в зеркале, но от этого оно не стало моим.

Тогда Авроре было двенадцать. Она оказалась единственной выжившей в ужасной автокатастрофе, в которой погибло почти пятьдесят человек. Внезапно, по невыясненной причине, незарегистрированное сейсмологами землетрясение спровоцировало камнепад и стало причиной глубоких расселин на горной дороге. Аврора лежала на мокром асфальте и смотрела в далекое темное небо. Вокруг мигали синими и красными огнями полицейские машины и машины реанимации, завывали сирены, что-то кричали спасатели – она ничего не слышала. Над ней склонялись чьи-то лица и что-то кричали ей, но она не понимала их. И тогда она закрыла глаза, не желая видеть всю эту суету, но прежде чем закрыть глаза, увидела его – темный силуэт – и горящие глаза, смотревшие на нее сквозь толпу, сквозь расстояние, сквозь время.

Аврора открыла глаза. Белые стены, белые своды. Люди в белом. Цветы и мягкие игрушки возле ее постели. Незнакомцы, окружившие ее кровать. Они что-то говорят ей, но она не понимает их.

– У нее сильный шок. Серьезная черепно-мозговая травма. Возможно, она не станет прежней. Ей требуется серьезный курс реабилитации. Вполне возможно, она не сможет ходить. Вы уверены, что готовы взять на себя такую ответственность?

Какая-то женщина складывает руки на груди, словно для молитвы, и произносит преисполненным трагизма голосом:

– Конечно, ведь мы ее семья.

Рядом с ней стоит мужчина. Он положил руки на ее плечи и кивает головой в такт ее словам. Я больше не желаю слышать эти незнакомые голоса, видеть эти чужие лица. Это тело не мое. Я хочу вырваться из него, но оно не пускает. Оно слишком тяжелое. Оно не дает мне вздохнуть.

Деталь пятая

– Сколько Вам лет?

– Если верить документам, тридцать два. Вас устроит такой ответ? – Аврора подняла глаза и внимательно посмотрела на Адель. Та, не выдержав этот тяжелый, направленный на нее взгляд, уткнулась в свой блокнот.

– У Вас сохранились заключения врачей о состоянии Вашего здоровья после аварии? Результаты обследований? Диагнозы?

– Рождение.

– Что, простите?

– Рождение. Рождение стирает память. Если Вы об этом… Мы не помним, что было с нами до рождения. А ведь там было много того, что и теперь влияет на нашу жизнь. В первые дни новой земной жизни мы еще помним отрывки из прошлой жизни, но затем воспоминания сменяются новыми впечатлениями. И мы все забываем.

Аврора взяла лист бумаги и с увлечением принялась рисовать. Адель внимательно следила за движением ее руки. Из всех имевшихся карандашей девушка использовала только простой, но делала это настолько ловко, и рисунки ее получались настолько реалистичными, что Адель спросила:

– Вы художник?

– Нет.

– Вы неплохо рисуете.

– Да.

Могла бы сказать «спасибо», – подумала Адель, но промолчала.

«Над этими рисунками работает человек с хорошо поставленной рукой, – заключила она. – А это значит, что показатели эмоционального состояния – сила нажима на карандаш, характер линий – не могут трактоваться верно, поскольку исключительно техничны». Однако рисунки в целом – их композиция, сюжет, особенности изображения различных объектов – заинтересовали Адель. Самым поразительным показалось ей то, что все рисунки Авроры – а этот был далеко не первый – получались абсолютно одинаковыми, вплоть до мелочей, как будто их распечатали на копировальном аппарате: темный силуэт мужчины, лицо не прорисовано, обозначены только глаза – две большие черные точки, полностью заштрихованные черным цветом, с особым нажимом. «Это ее страхи», – констатировала Адель.

– На большинстве Ваших рисунков присутствует один и тот же образ. Этот человек. – Адель указала на темный силуэт мужчины. – Это он Вас преследует?

– Возможно.

– Кто он?

– Я… не знаю.

Деталь шестая

Я открыла глаза и посмотрела прямо перед собой в темноту. Я точно помнила, что ложилась спать одна. Но теперь я явно ощущала тяжесть руки, переброшенной через мою талию. Холод немого ужаса пробрал меня насквозь. Меня обнимала мужская рука.

Я еще некоторое время лежала неподвижно, смотря в пустую темноту, а затем осторожно дотронулась до руки, перекинутой через меня, и от страха у меня онемели даже пальцы ног. Кто это?.. Я чуть пошевелилась, и большая мужская рука – теперь я отчетливо ощущала, что рука была огромной, – притянула меня назад, и я почувствовала своей обнаженной спиной его тело. Когда же он уткнулся лицом в мою шею, мне захотелось разрыдаться. Поборов сковавший меня до ступора леденящий ужас, стараясь не дышать слишком громко, я все же нашла в себе силы повернуться на спину и… никого не увидела. Тем не менее, невидимая рука продолжала прижимать меня к невидимой груди. Я с силой оттолкнула его, и мои руки провалились в пустоту. Я быстро включила свет… В комнате никого не было.

У меня снова галлюцинации. А я уж думала, что избавилась от них раз и навсегда. Когда я была подростком, ко мне тоже приходил черный дядька. Конечно, сам-то он черным не был, но одет он был во все черное и оттого казался мне черным. Он встречал меня у школы, провожал, плетясь за мной по аллее до самого дома… Он сидел со мной под липами у пруда и через мое плечо наблюдал за тем, как я корявым почерком писала школьные сочинения или рисовала что-нибудь в альбоме. Тогда я не боялась его. Тогда он был моим молчаливым другом… Другом, которого кроме меня больше никто не видел.

Бояться я стала позже и вовсе не его, а своих галлюцинаций. Им удалось убедить меня, что этот мужчина лишь казался мне, что на самом деле его не существовало. Потом я начала принимать таблетки – для спокойствия окружающих и под пристальным контролем моих новых родителей. И через какие-то два – три месяца он перестал приходить ко мне.

И вот теперь, спустя почти двадцать лет, он вернулся. Он – вернулся! И теперь он в моей спальне. В моей постели. Он трогает меня руками! Я чувствую его прикосновения! И теперь я совсем не уверена, что он мне друг…

Деталь седьмая

Аврора медленно поднесла высокий стакан с водой к губам, но пить не стала, и снова поставила его на стол. Адель исподлобья посмотрела на нее.

– Этот человек – реален?

– Что Вы называете реальностью?

– Он существует в действительности? Он существует в то время, когда Вы не спите?

– Да. Он существует, когда я не сплю. Но он существует и тогда, когда я сплю. Он существует в моих снах. Он по ту и по эту сторону сна. Я погружаюсь в сон – и вижу его. Я просыпаюсь – и снова вижу его.

– Постоянно? Он постоянно перед Вашими глазами?

– Нет, конечно. Он пропадает в тот момент, когда я просыпаюсь, когда я совершаю переход из одного состояния в другое. Но я успеваю увидеть его перед тем, как окончательно проснуться. Раньше он появлялся в темноте, даже когда я не спала. Теперь все иначе. Он приходит с дождем или с первыми сумерками, и уходит с первыми лучами солнца…

– Он материален?

– Вполне.

– Как мы с Вами?

– Нет… Это совсем другая материя.

Некоторое время Аврора молчала, всматриваясь в какую-то видимую только ей точку за спиной у Адель, словно рассматривая что-то. Или кого-то. Адель стало не по себе, но она нашла в себе силы не обернуться вслед за этим напряженным взглядом.

– Он всегда рядом, – быстро, вполголоса заговорила Аврора. – Даже сейчас. Он преследует меня. Я подала заявление в полицию, но они не верят мне. Вместо того, чтобы искать его, они отправили меня сюда. – Она выпрямилась и произнесла более четко и размеренно, даже несколько торжественно: – Вы же знаете, что именно из-за него я здесь.

– Нет, Аврора, Вы здесь не из-за него. Вы здесь, чтобы разобраться в себе. Только когда нам удастся понять, для чего Вам нужен этот человек, только тогда он перестанет преследовать Вас. Я здесь, чтобы помочь Вам разобраться в этом.

– И Вы можете это сделать?

В этой фразе и в той интонации, с которой Аврора произнесла эти слова, Адель вдруг услышала настолько обидную иронию, что намеренно проигнорировала этот вопрос.

– Вы никогда не рисуете его лицо, – попробовала она сменить тему разговора.

– У него нет лица.

– Вы никогда не видели лицо этого человека? – попыталась уточнить Адель.

– У него нет лица, – настойчиво повторила девушка, выделяя каждое слово. – И он… он не человек.