Kitobni o'qish: «Россия против Запада. 1000-летняя война»

Shrift:

В оформлении обложки использована фотография: коуа979 / Shutterstock.com Используется по лицензии от Shutterstock.com

* * *

Глава I. Вопросы теории

«Агрессивность России», с точки зрения либеральных мыслителей, аксиома. В первую очередь – в направлении культурной, цивилизованной и глубоко интеллигентной Европы. Но не только. Причем основной аргумент – своего рода «последний довод королей» – удивительно прост: а если она – то есть Россия – не агрессивна, то каким образом ухитрилась так вырасти?

Примерная сумма претензий выглядит так:

«Сколько раз Россия воевала с Турцией, и что же – неужели всегда турки нападали?»

«Кто куда-то прорубал окно, и на чьих землях стоит СПб?»

«Что надо было русским войскам в городе Берлин? И с какой стати Суворов шлялся по Альпам, грабя до последней нитки мирных крестьян, до сих пор помнящих эти грабежи?»

И наконец:

«А результаты Венского конгресса? Роль России как жандарма Европы? Самого миролюбивого жандарма в истории человечества, конечно же… И в подавлении восстания венгров? Что на это скажете?»

Слыша подобное из раза в раз, уже даже не пытаешься спорить, сознавая, что тщетно. Но тем не менее надо. Хотя бы потому, что из 11 русско-турецких войн, случившихся в XVII–XIX веках, восемь раз войну объявляла именно Турция, причем, как правило, официально объявляла, уже фактически начав боевые действия. Это не значит, что какой-нибудь Сулейман-паша атаковал города-герои Смоленск, Курск, Новгород, Суздаль. Но…

Первая из одиннадцати началась с прихода некоего Кара-Мустафы-паши с регулярной армией Порты на берега Днепра. Последующие, вплоть до 1787 г., по приказу из Стамбула начинали крымские Гиреи, конница которых (еще до формального объявления войны) разоряла южные окраины России, доходя как раз до города-героя Курска. Что, собственно, делали и в «мирные» промежутки времени – по той простой причине, что работорговля была едва ли не важнейшей статьей экспорта Крымского ханства и главным источником дохода для вечно голодных перекопских кочевников. В итоге довольно скоро военные действия переносились на турецкую территорию, и вот тогда-то начиналась «агрессия». Кое-кто, правда, считает исключением вторую (Крымские походы Голицына и Азовские походы Петра) и десятую (она же Крымская) войны. Однако походы Голицына осуществлялись в рамках борьбы с ежегодными набегами тех же Гиреев, а поводом к Крымской стал ввод Россией войск в вассальные султану Молдову и Валахию, на что Турция, дескать, закономерно ответила объявлением войны. Но – опять «но». Вассалы вассалами, однако по условиям Ункяр-Искеселийского договора 1833 года Россия была гарантом неприкосновенности автономного статуса Дунайских княжеств, и войска были введены в ответ на попытку Стамбула этот статус изменить. К тому же сам проект был задуман Англией и Францией, подтолкнувших Турцию к войне с целью разгромить и расчленить Россию. Таким образом, безусловное (оно же и единственное) исключение: война 1877–1878 годов. Та самая, которая «Турецкий гамбит». Тут уж никуда не деться, это мероприятие было и объявлено, и начато Россией, после того как Турция отказалась подчиниться требованиям России, Франции и Англии о прекращении геноцида балканских славян. Всем, кто назовет это агрессией, рекомендую поговорить с болгарами, сербами и македонцами. Они найдут лучшие формулировки для ответа.

То же и насчет «окна в Европу». Чтобы понять, недурно вспомнить, что Швеция, при династии Ваза (XVII век) резко рванув вперед, стала региональной сверхдержавой с претензиями на общеевропейское влияние. Она активнейше участвовала в Тридцатилетней войне, порвав на куски и разорив дотла Германию, где ее солдатами по сей день пугают детей. Она отняла у Польши почти все Поморье, брала штурмом Варшаву, жгла Вильно. Она оттяпала у Дании половину исторической датской территории (Сконе). Ну и Россию, известное дело, не обошла вниманием: пока Московию терзала Смута, шведы ввели на русскую территорию войска (правда, по договору, который тут же нарушили) и захватили практически весь Северо-Запад, включая Новгород. Новгород, впрочем, вернули, но взамен вынудили слабенькое, только-только ожившее русское правительство отдать всю Ижорскую землю, ту самую, где нынче расположен Петербург, то есть полностью закрыли России дорогу к Балтике. В принципе, конфликт можно было уладить миром, поскольку Москва задолжала Стокгольму за некоторые услуги в период Смуты, а заплатить вовремя не смогла. Однако впоследствии Романовы раз за разом предлагали выплатить задолженности с процентами (что не исключалось статьями Столбовского договора), однако шведы всякий раз от операции «долг в обмен на территории» уклонялись. Неудивительно, что к концу XVII века ВСЕ соседи, униженные и ограбленные шведами, объединились в Северную Лигу – ради обуздания агрессора и возвращения своего, кровного. В январе 1700 года Польша и Дания атакуют Швецию – и получают по мозгам. Сильно. Дания мгновенно выбита из войны, а Польша истерически просит помощи – и получает ее от России. Дальнейшее известно. Не уверен, что войну за возвращение собственных земель, захваченных соседом в дни, когда страна была на нуле, можно всерьез называть агрессией. Тем более, что преференции по итогам Северной войны достались всем. Даже почти не воевавшая Дания и постоянно битая Польша вернули себе кое-что, а вообще не воевавшая Пруссия под сурдинку отхомячила Померанию (Польша была против, но кто ж ее спрашивал?). Естественно, не осталась внакладе Россия, вытянувшая воз фактически на себе. Это вполне в порядке вещей – не только по меркам того времени, но и по правилам более поздних времен. Так что, думаю, нет оснований считать Россию более агрессивной, нежели Данию, Польшу или – тем паче – Пруссию. Кстати, Польша и Пруссия зарились еще и на Курляндское герцогство, но именно Россия выступила гарантом его независимости.

То же по поводу «визита в Берлин». Семилетняя война – практически калька с войны Северной. В Европе появляется новый хищник. Очень зубастый. Фридрих Гогенцоллерн, объясняющий начало своих войн «наличием хорошей армии и живостью своего характера». Война эта фактически (по тем временам) мировая, поскольку за спиной Фридриха стоит Англия, щедро снабжающая его средствами и – пока Пруссия громит Францию и Австрию, – прибирающая к рукам французские колонии. России эта война, в принципе, совершенно не нужна (Фридрих на Восток не смотрит, ему бы Австрию обкорнать), но у Петербурга, черт побери, договор о взаимопомощи с Веной, а договоры, черт же побери, должны выполняться. Тем не менее воевать Россия не хочет и тянет до упора. Вступает лишь тогда, когда французы крепко потрепаны, а австрийцы фактически размазаны в пыль. И вновь очень удачно. Если проигрыши Фридриха (он не был совсем уж непобедим) союзникам имели тактическое значение, то после российских побед прусская военная машина фактически перестала существовать, а Кенигсберг и Берлин оказались под русским управлением. Фридрих умолял о мире. Австрия и Франция не соглашались, ориентируясь на добивание. Но Россия сказала «да». И не просто заключила мир, но и увела войска со всех занятых и уже присоединенных к Империи территорий. Без аннексий и контрибуций. Позже станет модным обвинять Петра III, заключившего этот мир, в измене России и ее национальным интересам, но если по совести, то этот невезучий царь, судя по всему, просто понимал: нельзя брать чужое, то, что в Россию не интегрируется, потому что в итоге получится болезненный нарыв. Вопрос по итогам: можем ли мы считать в данном случае Россию агрессором?

И наконец о Суворове. Вспоминаем прописи. Конец XVIII века. Революция во Франции ломает все правила и крушит все устои. А заодно и границы. Республика переворачивает вверх дном мир. Площади Парижа залиты кровью, во рвах лежат тысячи обезглавленных «врагов народа», а в обозе революционных армий едут передвижные гильотины. О диких грабежах на «революционизированных» территориях умолчим. Особенно страдает ближайший сосед Франции – Св. Римская империя (Австрия). Французы захватили Италию, заняли Швейцарию, вошли в Тироль. В этой ситуации Австрия умоляет Россию о помощи. России, в принципе, на фиг эта война не нужна. Но – гильотины и прочая дребедень нужны еще меньше. А главное: договор. Павел Петрович – не тот мужик, который нарушает слово. Так что русская армия идет в Италию. И побеждает. Не для себя – для Австрии. Каких-либо территориальных интересов у Павла в этой войне нет. Сложные политико-дипломатические нюансы опускаю за ненадобностью, но факт в том, что у корпуса Суворова, ни единого поражения не потерпевшего, в конце концов возникла необходимость отступать. А отступать получается только через Швейцарские Альпы. И русская армия совершает свой знаменитый переход. Суворов, как известно, прорывается и уходит. После чего Австрия вскоре мирится с Францией, Павел рвет договор с Веной и заключает мир с Республикой. За что его вскоре и душит английская агентура. Скажите на милость, есть ли в этой истории хоть малейшие признаки русской агрессии? И еще – насчет «грабежей». Отступая через Альпы, войска Суворова не имеют никакого обоза. Ни обуви, ни теплых вещей, ни продовольствия. Австрийцы ничего не дают, хотя и обязаны. Так что действительно по ходу подъема-спуска происходят реквизиции. И официальные – под расписку (после войны, кстати, по этим распискам СПб аккуратно расплатился), и неофициальные (курка, млеко, яйки). Грабят то есть. Но вот вопрос: кто решится утверждать, что в таких условиях другая армия вела бы себя иначе? И еще вопрос: если в самом деле «крестьяне по сей день помнят эти грабежи», то откуда берутся букеты цветов, постоянно обновляемые у памятника «чудо-богатырям» в Швейцарских Альпах?

Впрочем, теория теорией, а есть предложение ненадолго отвлечься от рассуждений и посмотреть, как ярко проявляло себя «русское варварство» в столкновении с европейской цивилизацией…

Глава II. Звериный оскал России

Господа союзники

Генерал Иоганн Рейнгольд фон Паткуль, лифляндец на русской службе, командующий русским вспомогательным корпусом в Саксонии, крайне докучал курфюрсту Августу и его двору, регулярно информируя Петра I о нежелании саксонцев исполнять союзнические обязательства и, паче того, готовности их при первой возможности выйти из войны, а то и вступить в комплот с Карлом XII против России. Это вполне соответствовало истине, и в конце концов царь, веривший саксонцу, но все же далеко не глупый, изучив ситуацию, приказал Паткулю вывести войска из Саксонии в Россию через Польшу, или, если это окажется невозможным, передать их временно на службу австрийскому императору. Дрезденский гофкригсрат это, однако, никак не устраивало: уход почти 7000 русских солдат лишал их важного козыря в сложных играх с Последним Викингом, а потому, после нескольких безуспешных попыток подкупить или запугать русского генерала, его, заманив в ловушку, арестовали и заключили в крепость Кёнигштайн, назначив командовать корпусом полковника Генриха фон дер Гольца, наемника из Пруссии. Отношение к русским солдатам с этого момента стало откровенно скотским; «расходы на их содержание были урезаны вшестеро, из-за чего мундиры не только солдат, но и офицеров превратились в лохмотья, сапоги стали мечтой, единственное, что по русской привычке содержалось в полном порядке, – это оружие». Письма офицеров корпуса в царскую ставку перехватывались и уничтожались, их депутации было разъяснено, что «они командуют не союзниками, но рабами, почему любые жалобы будут считаться изменой и караться разжалованием, лишением чести и виселицей».

Апофеоз войны

13 февраля 1706 года, во время Северной войны, у Фрауштадта состоялось генеральное сражение русско-саксонских войск со шведами, спустя 45 минут завершившееся переходом французских и швейцарских наемных частей на сторону шведов и паническим бегством саксонцев. Удар драбантов Карла выдержал только левый, русский, фланг. Несмотря на то что полковник фон дер Гольц, бросив своих солдат, бежал и сдался врагу в самом начале боя, под шквальным огнем недавно еще саксонской артиллерии, развернутой против них шведами, русские войска во главе с полковником фон Ренцелем, принявшим командование на себя, сражались до самой ночи, дважды переходя в контрнаступление и разрывая кольцо окружения. Лишь с наступлением темноты, когда стало ясно, что Август II, стоявший с двенадцатью тысячами отборных солдат совсем недалеко от поля битвы, не подойдет (он к этому времени уже поспешно отступал на Краков), Самуил фон Ренцель приказал идти на прорыв. Вырваться из кольца удалось 1920 бойцам (чуть меньше трети), остальные (около 4000), в основном раненые, были взяты в плен и по приказу шведского командующего графа фон Рёншильда поголовно перебиты. «Швейцарцев и французов, – пишет современный шведский историк Питер Энглунд, – тотчас поставили на довольствие, велено было накормить и саксонских солдат, предложив им выбирать, расходиться ли по домам или записаться в шведскую армию, но русским не приходилось ждать никакой милости». В соответствии с приказом графа, солдаты генерала Карла Густава Рооса, назначенного ответственным за экзекуцию, окружили пленных. Затем, согласно воспоминаниям очевидца, «около 500 варваров тут же без всякой пощады были в этом кругу застрелены и заколоты, так что они падали друг на друга, как овцы на бойне, так что трупы лежали в три слоя». После прибытия на место самого Рёншильда акция стала более упорядоченной – солдаты Рооса уже не стреляли и не кололи наобум, а укладывали обреченных на землю «сэндвичем» и прокалывали штыками по трое зараз. Только небольшая часть «объятых ужасом русских, укрывшись среди саксонцев, попытались избежать такой судьбы, выворачивая мундиры наизнанку, красной подкладкой наружу». Но их хитрость была разгадана, и, как рассказывает еще один очевидец, «генерал велел вывести их перед строем и каждому прострелить голову; воистину жалостное зрелище!». Вместе с солдатами были убиты и офицеры, в том числе несколько немцев, в ответ на предложение Рёншильда отойти в сторону и перекусить ответивших по-немецки: «Нет, среди нас нет немцев, мы все – русские». Точное количество перебитых пленных неведомо, оценки исследователей колеблются на уровне 4000 плюс-минус, но известно, что шведские офицеры, съехавшиеся поглазеть, оживленно комментировали происходящее, аплодируя особо удачным ударам. «Забыв о своем бедственном положении, – вспоминает Томас Аргайль, шотландский капитан, бившийся вместе с русскими и взятый в плен раненым, – я решился приблизиться к фельдмаршалу и именем Господа напомнить ему о человечности и законах войны. Снизойдя до ответа, сей рыцарь снегов объяснил мне, что ни человечность, ни законы войны не распространяются на животных, каковыми были, есть и останутся русские. Впрочем, добавил он, если на то есть мое желание, я могу разделить их участь. Признаюсь, малодушие мое возобладало над совестью, и я предпочел умолкнуть».

О, эти русские…

А потом было потом. Из тех солдат, которым посчастливилось уйти из-под Фрауштадта, был сформирован полк под началом Самуила фон Ренцеля (никому другому солдаты не подчинялись «даже и под угрозой порки и расстрела»), В августе 1706 года саксонская армия, так больше и не попытавшись драться, отступила в Австрию, где и была интернирована, однако русский полк отказался сложить оружие. После чего фельдмаршал фон Шуленбург «сложили с себя всякую ответственность за русских», а курфюрст Август заявил, что «русские должны быть переданы для удовольствия его величеству Карлу, коль скоро он того настойчиво требует». На офицерском совете было решено пробиваться в Россию, «хотя бы союзники и станут тому препятствовать». Этот поход длился шестнадцать месяцев, согласно рапорту, «через разные тракты через Бранденбургскую и Цесарскую землю того ради, что в Саксонии и в городы пускать не стали и провианту не дали вовсе». Позже за проявленную доблесть полковник фон Ренцель был произведен в генерал-майоры, а потом и в генерал-лейтенанты, затем отличился героизмом при Полтаве и принял участие во взятии Риги. Иоганн Рейнгольд фон Паткуль, более года просидев под арестом и наотрез отказавшись перейти на службу к Августу, был, согласно сепаратному Альтранштедтскому миру и вопреки многократным протестам Петра, передан шведам и по приказу Карла «как изменник Европе» колесован и четвертован. Фельдмаршал фон Рёншильд и генерал Роос за Фрауштадт были награждены по-королевски, затем оба попали в плен под Полтавой (причем генерал – о судьба! – пленен лично Самуилом фон Ренцелем). Оба прошли по улицам русской столицы во время триумфального шествия, устроенного Петром I в ознаменование победы, оба получили солидный пенсион «на проживание» и оба благополучно вернулись домой: фельдмаршал в 1718-м, по «особой просьбе шведского правительства во имя человеколюбия», а генерал в 1721-м, после заключения Ништадтского мира. Правда, до родного Стокгольма Карлу Густаву Роосу добраться все же не удалось: заболев по пути, он умер в Або, так и не повидав семью, но оставив путевые заметки, вскоре изданные под названием «Воспоминания доброго и честного шведского солдата о храбрых сражениях, горестном пленении и ужасных муках, испытанных им, а также его друзьями, в стране жестоких диких варваров».

Впечатляет? Меня, не скрою, тоже, когда узнал – передернуло. А ведь это, прошу учесть, один из самых щадящих примеров. Впрочем, вернемся туда, откуда свернули – к Венскому конгрессу, «жандарму Европы» и так далее.

Глава III. Похвальное слово жандармерии

Собственно говоря, сложно понять, какие претензии могут быть к жандармам и почему «жандарм» – это плохо по определению. Если только потому, что так считал Александр Герцен, обитавший в Лондоне на средства Форин Офиса и выплюнувший сей афоризм на полосу своей газеты, издаваемой там же и на деньги той же организации, то меня это уже не убеждает. Больно уж мутной фигурой был Александр Иванович и слишком уж – не менее нынешних профи-либералов – ненавидел Россию. А если рассуждать здраво, так ведь, напротив, любой жандарм миролюбив по определению, поскольку его функция не война, а охрана правопорядка. Однако начнем сначала. Вспомнив, что в конце 1812 года, когда Великая Армия уходила (вернее, убегала) из России, всем мало-мальски разумным людям в верхах было понятно: в Европу идти не надо. По той простой причине, что без русских войск добить Наполеона было невозможно, а добивание Наполеона (и, соответственно, выведение Франции – хотя бы на время – из ряда великих держав) усиливало Англию и Австрию, создавало предпосылки для усиления Пруссии, но России решительно ничего не давало. Напротив, сохранение Империи в ослабленном виде автоматически превращало СПб в «европейского арбитра». Об этом государю твердили все, мало-мальски умевшие смотреть дальше, чем на два шага вперед. Даже Кутузов на смертном одре, во время последнего свидания, когда царь просил у него прощения, просил в ответ одного: не пересекать западные границы Империи. Александр, однако, поступил по-своему. Почему? Точного ответа мы не узнаем никогда. Основное мнение: личная ненависть царя к императору (было за что). Лично я убежден, что дело было куда серьезнее, ибо Александр, если и не был – есть основания для таких подозрений – агентом (и хорошо, если только влияния) Англии, то во всяком случае англичан, погубивших отца, боялся, в связи с чем старался не идти против воли Вестминстера. Но этот вопрос сейчас не так важен. Важно, что Наполеона добили, после чего на повестку дня встал вопрос послевоенного устройства взбаламученной Европы. То есть о создании Священного Союза.

По сути дела, организация эта была предтечей нынешнего Европейского Союза, некоей попыткой создать – только от имени не суверенных наций, а просто суверенов – наднациональный орган (без явного гегемона), который обеспечивал бы континенту мир без войн и порядок без революций с их гильотинами и беззаконными переделами собственности. Суть договора заключалась в том, что все подписанты являются гарантами порядка, обязываются совместно (или кому ближе) подавлять попытки изменения государственного строя насильственным путем и решать спорные вопросы без войны, переговорами и арбитражем. Несколько лет так оно и было. В частности, «революционные» вспышки в Испании, Пьемонте и Неаполе были подавлены, соответственно, французами и австрийцами. Подавлены с беспощадной, так сказать, азиатской жестокостью. И никто никого при этом почему-то «жандармом Европы» не обозвал. Напротив, рукоплескали. Россия к этим акциям никакого отношения не имела. Более того, когда в 1821 году в православных Дунайских княжествах началось очень серьезное восстание против Турции, а русский генерал Ипсиланти (по собственной инициативе) начал восстание за освобождение Греции, Россия не просто не поддержала эти движения, а приняла жесткие меры по нейтрализации «этеристов». Хотя, с политической точки зрения, поддержать румын и – особенно – греков ей было не просто выгодно, но очень выгодно, а формально препятствий не было (Османская Империя пакта не подписывала), Россия не считала возможным действовать вопреки договору.

«Цивилизованные», однако, такой щепетильностью не страдали. Пока Николай, вопреки своей и Империи пользе, отвергая многочисленные просьбы греков и румын о помощи, гарантировал Турции невмешательство Европы в ее дела, Европа, поправ всяческие договоры, решала свои вопросы. Австрия, угрожая войной, выдавила из Стамбула преференции в Дунайских княжествах, а Англия, пользуясь глупой принципиальностью России, «перехватила» на себя греков, начав аккуратно спонсировать их восстание. В итоге когда Греция все-таки стала независимой, она ориентировалась уже не на Россию, а на Англию, а лидеры пророссийской партии были просто и без затей перебиты – как показывают исследования, не без английского влияния. Более того. В 1830-м произошло сразу несколько событий. В июле во Франции случился бунт, поставивший точку на династии Бурбонов, а в конце августа бельгийские сепаратисты отделились от Нидерландов. Это были вопиющие нарушения принципов Священного Союза. Но отреагировала соответственно только Россия (знаменитое: «Господа, седлайте коней, во Франции революция»). Для Европы, как выяснилось, выгода опять оказалась важнее подписанных договоров. Луи-Филипп быстро убедил Лондон, что готов вести Францию в британском фарватере (хотя не исключено, что они его к власти и привели), а бельгийцы согласились принять в качестве короля английскую кандидатуру (хотя, опять же, возможно, они интригу и затеяли). После чего переворот во Франции как бы перестал считаться переворотом, а Нидерландскому королевству (одному из подписантов Священного Союза) Лондон и Париж не просто предложили заткнуться, но и помогли бельгийцам (англичане финансами, а французы войсками) утвердить свой новый статус. В итоге Россия не стала лезть в пекло вообще уже непонятно ради чего, а англичан и французов, кроивших по своему усмотрению те границы, нерушимость которых они как бы обязались защищать, никто не назвал «жандармами Европы».

По сути, в результате всего этого уже к 1831-му Священный Союз, никем не отмененный официально, существовал только на бумаге. Все решали актуальные для себя проблемы, исходя из соображений собственной выгоды. И только нехорошая Россия сохраняла верность принципам и данному слову. Как ни странно, опять-таки вопреки собственной выгоде. В 1833-м, например, случился 1-й Египетский кризис, когда Мухаммед-Али, паша Египта, фактически уничтожив султанскую армию, вышел на ближние подступы к Стамбулу. Он был мудр и хитер: он заручился согласием Англии, Франции и Австрии, обещав им после – как виделось, уже неизбежной – победы жирные куски, и державы отказали султану в помощи. Кроме России. Мухаммед-Али предлагал ей (только за невмешательство) Дунайские княжества, Румелию (Болгарию и Македонию), базу в Стамбуле, то есть контроль над проливами, а также всю Армению и Колхети до Трабзона. И никаких нарушений! – ведь Порта, повторю, документы Священного Союза не подписывала. Но принципы, принципы! Николай отказался. Русский флот вошел в Босфор, русская армия заняла позиции в Анатолии, и египетский паша был вынужден примириться с султаном, Европа осталась с носом, а Николай вывел войска, ничего, кроме выгодного договора, не попросив взамен. Такая же схема повторилась и в 1839 г., во время 2-го Египетского кризиса. Только на этот раз Европа повела себя умнее: Лондон, Вена и Париж в нужный момент «кинули» египетского пашу, забрав у султана все, что хотели, и только Россия по-прежнему осталась глупо принципиальной. Что характерно, «жандармом Европы» по-прежнему никто никого не называл.