Kitobni o'qish: «Сталин. Том II»
СТАЛИН В РЕВОЛЮЦИИ
20 октября происходит исключительно важное заседание ЦК, где разрешается вопрос о поведении или о штрейкбрехерстве Каменева и Зиновьева. Ленин предлагает исключить их из партии, Дзержинский предлагает потребовать от Каменева полного отстранения от политической деятельности, принимая во внимание, что Зиновьев без того скрывается и в партийной работе участия не принимает.
Сталин считает, что предложение Ленина должно быть разрешено на пленуме и предлагает в данный момент не решать. Против членов ЦК, поддерживающих решительные меры против Каменева и Зиновьева, Сталин возражает, что «Каменев и Зиновьев подчинятся решению ЦК», доказывает, что все наше положение противоречиво и считает, что исключение их из партии нецелесообразно, нужно сохранять единство партии; предлагает обязать этих двух товарищей подчиниться, но оставить их в ЦК. Сокольников сообщает, что не принимал участия в заявлении от редакции по поводу писем Зиновьева и т. п. и считает это заявление ошибочным.
Принимаются решения: принять отставку Каменева. «За» – 5 голосов, «против» – 3, в том числе и Сталин. «Вменяется Каменеву и Зиновьеву в обязанность не выступать с заявлениями против решения ЦК». «За» – шесть, два – воздерживаются, в том числе Сталин. После этих двух голосований, гласят протоколы, «Сталин заявляет, что выходит из редакции», чтобы избежать полного кризиса, Центральный Комитет не входит в обсуждение заявления Сталина в «Правде» и, не принимая его отставки, переходит к очередным делам. На заседании ЦК 21 октября 1917 года, по предложению Дзержинского, для укрепления работы Исполнительного Комитета Совета, решено ввести в его состав для работы десять видных большевиков, в том числе и Сталина. Решение это осталось на бумаге; Сталин не принимал в работах Исполнительного Комитета ни малейшего участия.
21 октября ЦК обсуждает вопрос о подготовке к предстоящему съезду Советов. Намечен дух вопросов, по которым шли тезисы и доклады. Тезисы о земле, о войне, о власти поручено составить Ленину, доклад о текущем моменте – Троцкому, о рабочем контроле – Милютину и о национальном вопросе – Сталину.
После переворота по настоянию правого крыла большевиков (Зиновьева, Каменева, Рыкова, Луначарского и других) велись переговоры с меньшевиками и народниками о коалиционном социалистическом правительстве. В качестве одного из условий низвергнутые восстанием партии требовали себе большинства и сверх того устранения из правительства Ленина и Троцкого, как «виновников октябрьской авантюры». Правые члены ЦК склонялись к принятию этого требования. Вопрос обсуждался в ЦК в заседании 1 ноября. Вот что гласит протокол: «Предложено исключить Ленина и Троцкого. Это предложение обезглавить нашу партию, и мы его не принимаем». Готовность правых идти на уступки (фактическую сдачу власти) ЦК заклеймил как «боязнь советского большинства использовать свое большинство».
Большевики не отказывались делить власть с другими партиями, но лишь на основе соотношения сил в Советах. Ленин заявил, что переговоры с мелкобуржуазными партиями имели смысл лишь как прикрытие военных действий. Дмитриевский пишет:
"Пренебрежительно, свысока ведут переговоры вожди соглашательских партий. Ставят твердое условие: в коалиционном правительстве не должно быть ни Ленина, ни Троцкого – «виновников октябрьской авантюры», как они их называют. Председателем правительства до Учредительного собрания должен быть Чернов или Авксентьев. А там… большевики вообще сойдут со сцены.
Каменев, ведущий переговоры, готов на все. Что ему Ленин, что Троцкий, что вся линия большевиков, что пролитая в октябре и безостановочно льющаяся и сейчас кровь!
Но у Ленина твердая рука. И вокруг него – крепкое ядро таких же, как он, решительных и непримиримых людей. Каменеву дают нахлобучку. Отзывают. Вместо него посылаются Свердлов и Сталин, которые выступают резко, непримиримо. Переговоры срываются. Тогда Каменев, Зиновьев, Рыков, Ногин, Милютин, Рязанов, Теодорович, Ларин, Юренев и другие – члены ЦК, наркомы, руководители важнейших учреждений заявляют о своем уходе".
Принимается резолюция Троцкого о перерыве переговоров с соглашателями. Сталин не участвует в прениях, но он с большинством. Представители правых выходят в виде протеста из ЦК и из правительства. Большинство ЦК обращается к меньшинству с требованием безусловного подчинения дисциплине партии. Под ультиматумом подписываются десять членов и кандидатов ЦК: Ленин, Троцкий, Сталин, Свердлов, Урицкий, Дзержинский, Иоффе, Бубнов, Сокольников, Муралов. О происхождении документа один из членов ЦК, Бубнов, рассказывает следующее:
«Ленин 16 (3) ноября составил текст заявления в Центральный Комитет, где резко критиковалась политика соглашательства и бесконечных колебаний. Написав его, он приглашал в кабинет к себе отдельно каждого из членов Центрального Комитета, знакомил их с текстом заявления и предлагал подписать его. Под заявлением подписалось большинство членов Центрального Комитета, если не ошибаюсь, 17 (4) ноября оно было оглашено». («Известия ЦИК» № 256, 6–7 ноября 1927 г.)
Рассказ интересен в том отношении, что позволяет правильно оценить значение порядка подписей. Ленин прежде всего показывает свой проект ультиматума Троцкому и, заручившись его подписью, вызывает остальных, начиная со Сталина. Так было всегда или почти всегда. Если б документ не был направлен против Зиновьева и Каменева, их подписи стояли бы, вероятно, до подписи Сталина.
Уже знакомый нам Пестковский рассказывает, что в октябрьские дни «необходимо было выделить из среды ЦК группу для руководства восстанием – выделенными оказались Ленин, Сталин и Троцкий». Отводя руководство восстанием этим трем лицам, отметим мимоходом, сотрудник Сталина окончательно хоронит тот практический «центр», куда ни Ленин, ни Троцкий не входили. В показаниях Пестковского есть на этот раз ядро истины. Не в дни восстания, а после его победы в важнейших центрах, но до установления сколько-нибудь правильного режима, необходимо было создать тесный партийный штаб, который мог бы на месте принимать все нужные решения. Участие в этом штабе Ленина и Троцкого предполагалось само собою. Но нужен был третий. Ни Зиновьев, ни Каменев для этого не годились, к тому же они сами находились в состоянии восстания против ЦК. Выбор оставался между Сталиным и более молодым Свердловым.
29 ноября (12 декабря) ЦК избрал, как гласит протокол, для разрешения неотложных вопросов бюро в составе четырех человек: «Сталин, Ленин, Троцкий и Свердлов… Этой четверке предоставляется право решать все экстренные дела, но с обязательным привлечением к решению всех членов ЦК, находящихся в этот момент в Смольном». В этот период Зиновьев, Каменев и Рыков из-за острых разногласий вышли из состава ЦК. Этим объясняется состав четверки. Свердлов был, однако, поглощен секретариатом партии, выступал на собраниях, улаживал конфликты и редко бывал в Смольном. Четверка практически свелась к тройке. Естественно, если каждый из членов тройки ограничивал при каждом своем шаге мнение двух других членов. Таково происхождение фразы Ленина, которой придается ныне столь преувеличенное значение.
Бичуя политику большевиков после 1917 года, Иремашвили пишет: «Исполненный ненасытной местью триумвират начал в бесчеловечной жестокости истреблять все живое и мертвое» и т. д. Под триумвиратом Иремашвили понимает Ленина, Троцкого и Сталина. В сущности это первый раз, где нам приходится встречать объединение трех названных лиц именем триумвирата. Можно сказать с уверенностью, что эта идея триумвирата возникла в уме Иремашвили лишь значительно позже, когда Сталин выдвинулся на первый план. Однако же, крупица истины, по крайней мере формальной, в словах Иремашвили есть. В связи с переговорами в Брест-Литовске несчетно цитируются слова Ленина «посоветуюсь со Сталиным и дам отчет». Дело в том, что такая тройка в некоторые моменты действительно существовала, хотя и не всегда с участием Сталина.
Не надо, однако, представлять себе, что дело шло о «триумвирате». ЦК собирался часто и разрешал все важные и особенно спорные вопросы. Тройка нужна была для неотложных практических решений в связи с ходом восстания в провинции, попыткой Керенского войти в Петроград, продовольствием столицы и прочее. Тройка существовала по крайней мере номинально, до переезда правительства в Москву.
Важнейшие решения того периода достигались нередко соглашением Ленина со мной. Но на тот случай, если такое соглашение не было достигнуто, нужен был третий. Зиновьев находился в Петербурге, Каменев также далеко не всегда в Москве. Кроме того, он, как и другие члены Политбюро и ЦК, отдавали значительную часть своего времени агитации. Сталин был свободнее всех членов Политбюро от агитации, руководства Советами и проч. Вот почему до его отъезда в Царицын он выполнял обычно обязанности «третьего». Ленин очень строго соблюдал форму и потому, естественно, не брал на себя отвечать от собственного лишь имени. Вообще не редкие в новейшей литературе замечания о том, как Ленин предписал, приказал и проч., представляют перенесение порядка сталинского режима на тот период, когда о них не было еще и речи. Директивы могло давать, тем более приказывать, только Политбюро, а за отсутствием полного состава, тройка, которая составляла кворум пятичленного бюро. Во время отсутствия Сталина Ленин с такой же скрупулезностью совещался с Крестинским, секретарем ЦК, и в архивах можно найти несомненно не мало письменных ссылок на такие совещания.
Правда, Зинаида Орджоникидзе в своих воспоминаниях «Путь большевика» пишет: «Восемь дней после этого я не имела от Серго никаких известий. Это очень волновало меня. Из Питера доходили слухи о каких-то событиях, поговаривали, что власть перешла в руки большевиков, что во главе восставших стоят Ленин и Сталин…» Эта свидетельница впервые выехала за пределы своей сибирской родины в 1917 г., и поезд, который она увидела тогда в первый раз в жизни, произвел на нее большее впечатление, чем революция. Проведя дни петроградского восстания на Кавказе, она свидетельствует теперь, что во главе восстания стоял Ленин и Сталин. Вряд ли во всей кавказской печати того времени можно хоть раз встретить имя Сталина.
В этот период нередко говорили о дуумвирате. Во время гражданской войны Демьян Бедный написал стихи о «нашей двойке». О триумвирате не говорил никто. Во всяком случае, если б кто-нибудь употребил этот термин, то третьим, в качестве председателя ЦИК, значился бы не Сталин, а Свердлов, очень популярный в качестве председателя ЦИК, подписывавший все важнейшие декреты. Помню, жалуясь на недостаточный авторитет московского распоряжения на местах, Свердлов говорил мне как-то: «На местах признают только три подписи: Ильича, вашу да еще немножко мою».
Ф. Самойлов в книге «По следам минувшего» (стр. 300) пишет: «Меньшевистский секретарь (С. М. Зарецкая) нас определенно игнорировала, а мы, не доверяя ей, в свою очередь, старались как можно меньше к ней обращаться и вместо нее обращались к нашим петроградским товарищам, виднейшим партработникам, которые и консультировали нас по всем интересовавшим нас вопросам. Этими товарищами в то время были: М. Н. Крестинский, Н. Д. Соколов, М. С. Ольминский, М. А. Савельев, К. Н. Самойлова, Я. М. Свердлов, Сталин, А. С. Бубнов, Каменев и некоторые другие. Они участвовали на различных наших совещаниях по возникавшим у нас от времени до времени разным вопросам и на общих заседаниях фракции давали нам всякие советы, писали речи».
Опять интересен порядок имен: никто никогда не ставил Сталина на первое, ни даже на одно из первых мест. Между тем воспоминания вполне благонадежного автора опубликованы в 1934 году. Сейчас цензура ни в коем случае не пропустила бы такой список. Остается еще отметить, что из перечисленных лиц четыре умерли естественной смертью, два расстреляны (Крестинский, Каменев), один таинственно «исчез» (Бубнов); соратником Сталина остается один Савельев, который стал одним из главных фальсификаторов истории.
Когда я в начале мая прибыл в Петроград, я вряд ли помнил имя Сталина. В большевистской прессе я, вероятно, встречал это имя под статьями, которые вряд ли останавливали на себе мое внимание. Первые встречи были с Каменевым, Лениным, Зиновьевым. С ними велись переговоры о слиянии. Ни на заседаниях Совета, или Центрального Исполнительного Комитета, ни на многочисленных митингах, занимавших значительную часть моего времени, я Сталина не встречал, т. е. я сразу вошел в тесное общение с ним уже по работе в Центральном Исполнительном Комитете. Я потерял Сталина и из числа второстепенных членов Центрального Комитета, таких как Бубнова, Милютина, Ногина и др.
В первое Политбюро вошли Ленин, Сталин, Троцкий, Каменев, Крестинский. Кандидатами были Бухарин, Зиновьев, Калинин. В первое Оргбюро вошли Сталин, Белобородов, Серебряков, Стасова и Крестинский.
Центральный Комитет имел не менее двух пленарных заседаний в месяц в заранее установленные дни. Все наиболее важные политические и организационные вопросы, не требующие самого спешного разрешения, обсуждались на этих пленарных собраниях Центрального Комитета.
Центральный Комитет организовал, во-первых, Политическое Бюро, во-вторых, Организационное Бюро, в-третьих, – Секретариат.
Политическое бюро состояло первоначально из 5 членов Центрального Комитета. Все остальные члены ЦК, имеющие возможность участвовать в том или ином заседании Политического Бюро, пользовались в заседании Политического Бюро совещательным голосом. Политическое Бюро принимало решения по вопросам, не терпящим отлагательства, и о всей своей работе за две недели делали отчет очередному пленарному собранию Центрального Комитета.
Считалось, что Организационное Бюро состоит из 5 членов Центрального Комитета. Каждый из членов Организационного Бюро заведует соответствующим отделом работы. Организационное Бюро собирается не реже 3 раз в неделю. Организационное Бюро направляет всю организационную работу партии. Организационное Бюро отчитывается перед пленумом ЦК каждые две недели.
Секретарь ЦК, Крестинский, входил в Политбюро и в Организационное Бюро, создавая между ними необходимую связь. Согласно уставу, Политбюро «принимает решения по вопросам, не терпящим отлагательства». Но таковы были, по сути, все вопросы. Естественно, если руководство сосредоточивалось в руках Политбюро. Оргбюро и секретариат сохраняли совершенно подчиненное положение, за исключением тех случаев, когда в самом Политбюро возникали острые разногласия. ЦК в целом шел обычно за Политбюро.
24 сентября ЦК постановляет: «Председателем Совета проводить Троцкого». И позже, когда группа эсеров решила в декабре «срезать большевистскую головку», им, по рассказу Бориса Соколова, одного из заговорщиков, «представлялось ясным, что наиболее зловредными и важными большевиками являются Ленин и Троцкий. Надо начать именно с них». Обвинительный акт 1938 г. приписывал Бухарину план убийства Ленина, Сталина, Свердлова в 1918 г., когда Бухарин и его группа противились подписанию Брестского договора. В 1918 году Сталин был настолько второстепенной фигурой, что самому заклятому террористу не пришло бы в голову выбрать его жертвой. В этой своей части процесс имеет задачей проектировать нынешнее бюрократическое величие Сталина на прошлое.
«В президиум Предпарламента, – гласят протоколы ЦК, – от большевиков вошли Троцкий и Каменев». А в Учредительное собрание Сталин предлагал выставить «кандидатуры тов. Ленина, Зиновьева, Коллонтай, Троцкого и Луначарского». Это те пять лиц, которые выставлялись от имени всей партии. Напомним, что только две недели тому назад Троцкий вместе с меньшевиками и эсерами требовал будто бы явки Ленина на суд. Отметим здесь же, что через десять лет в юбилейном номере «Правды», целиком посвященном июльским дням, имя Сталина, тогда уже первого лица в стране, не названо ни разу: память еще не успела перестроиться. Понадобилось еще несколько лет, чтоб отвести Сталину то место в событиях, какое указал он сам.
В списке большевистских кандидатов в Учредительное собрание, возглавляемым Лениным, имя Сталина стоит на восьмом месте. Первые двадцать пять кандидатов являются официальными кандидатами ЦК. Список вырабатывался комиссией под руководством трех членов ЦК: Урицкого, Сокольникова и Сталина. Ленин резко протестовал против списка: слишком много сомнительных интеллигентов, слишком мало надежных рабочих. В протоколах указывалось: "Совершенно недопустимо также непомерное число кандидатов из малоиспытанных лиц, совсем недавно примкнувших к нашей партии (вроде Ю. Ларина). Заполняя список такими кандидатами, кои должны бы сначала месяцы проработать в партии, Центральный Комитет открывает настежь двери для карьеризма, для погони за местечками в Учредительном собрании. Необходим экстренный пересмотр и исправление списка…
Само собою понятно, что из числа межрайонцев, совсем мало испытанных на пролетарской работе в направлении нашей партии, никто не оспорил бы такой, например, кандидатуры, как Л. Д. Троцкого, ибо, во-первых, Троцкий сразу по приезде занял позицию интернационалиста; во-вторых, боролся среди межрайонцев за слияние; в-третьих, в тяжелые июльские дни оказался на высоте задачи и преданным сторонником партии революционного пролетариата. Ясно, что нельзя этого сказать про множество внесенных в список вчерашних членов партии…" («Первый легальный П. К. большевиков в 1917 году». Ленинградский Истпарт, стр. 305–306).
В первые месяцы Сталин вместе с Каменевым, Сокольниковым и другими, входит во всякого рода делегации ЦК для переговоров с другими партиями и организациями, входит в бюро большевистской фракции Учредительного Собрания, разоблачает в печати Украинскую Раду, защищает перед ЦИК декрет о независимости Финляндии, ведет сношения со своим старым соперником Степаном Шаумяном, который назначен теперь «чрезвычайным комиссаром по делам Кавказа».
В качестве представителя партии Сталин участвует в конце января 1918 г. в совещании представителей нескольких иностранных социалистических партий в Петрограде, где присутствовали: И. Сталин (ЦК РКП(б)), Хеглунд и Гримлунд (Шведская марксистская левая партия), Ниссен (Норвежская с.-д. партия), Натансон и Устинов (левые эсеры), Петров (Британская социалистическая партия), Я. Долецкий (ЦК с.-д. Польши и Литвы), Бужор (румынские с.-д.), Радошевич (югославские с.-д.), Б. Рейнштейн (Американская Социалистическая Рабочая партия), Айкуни (Армянская с.д.) и др. Совещание, обсудив вопрос о созыве левой интернационалистической конференции, пришло к выводу, что "международная социалистическая конференция… должна быть созвана при следующих условиях: 1. Согласие партий и организаций стать на путь революционной борьбы против «своих» правительств за немедленный мир; 2. Поддержка Октябрьской российской революции и Советской власти («Правда» № 23, 6 февраля (24 января) 1918 года). Совещание кроме того избрало Интернациональное Бюро.
«Когда в октябре 1917 г. собрался съезд Финляндской социалистической партии, – пишет Пестковский, – и встал вопрос, за кем пойдет рабочий класс Финляндии, ЦК большевиков отправил на этот съезд в качестве своего представителя Сталина». Причина была та, что никого другого из вождей партии нельзя было в те дни отрывать от работы. Ни Ленин, ни Троцкий, ни Свердлов не могли отлучиться из Петрограда, с другой стороны, Зиновьев и Каменев совершенно не подходили в этот период для задачи поднятия восстания в Финляндии. Кандидатура Сталина являлась наиболее существенной. На этом именно съезде Сталин, по-видимому впервые, познакомился с Таннером, с которым ему пришлось 22 года спустя вести переговоры накануне советско-финляндской войны.
В качестве члена Политбюро Сталин был включен в делегацию от РКП, но это включение имело чисто номинальный характер, в работе Конгресса Сталин не принимал участия. Представителями от РКП(б) были Ленин, Сталин, Троцкий, Зиновьев, Бухарин и Чичерин, и с совещательным голосом – Воровский и Осинский.
Во время Брест-Литовских переговоров распущено было Учредительное Собрание. Инициатива принадлежала Ленину, как и выработка соответствующего декрета. Вопрос о роспуске Учредительного Собрания был предрешен на частном совещании членов Совета народных комиссаров, происходившем вечером 18 (5) января в Таврическом дворце. На этом же совещании Ленин набросал тезисы декрета о роспуске Учредительного собрания. Днем 19 (6) января вопрос о его роспуске рассматривался на заседании Совета народных комиссаров; на этом заседании были утверждены тезисы Ленина, легшие в основу декрета. Несколько поправок в написанный Лениным проект декрета было внесено И. В. Сталиным. Декрет о роспуске был оглашен на заседании ВЦИК В. А. Карелиным и принят ВЦИК в 1 ч. 30 м. ночи на 20 (7) января.
В ночь на 8 (21) ноября Духонину отправлена радиограмма за подписью Ленина, Троцкого, Крыленко с предложением немедленно открыть переговоры о перемирии. С тех пор вопрос о сепаратном мире неоднократно обсуждался в ЦК.
Протокол совещания 21 (8) января не сохранился; в архиве Института Ленина сохранилась лишь запись выступлений противников сепаратного мира, которую вел Ленин карандашом на обороте «тезисов». (Имеется запись речей В. В. Оболенского-Осинского, Л. Д. Троцкого, Г. И. Ломова. Е. А. Преображенского, Л. Б. Каменева и В. Н. Яковлевой). На совещании присутствовало 63 человека, из которых абсолютное большинство (32 голоса) высказалось за революционную войну, точка зрения Л. Д. Троцкого – ни война, ни мир – получила 16 голосов и Ленина – 15 голосов.
Вопрос о мире обсуждался затем на заседании ЦК партии 24 (11) января. На этом заседании Ленина поддерживали И. В. Сталин, Г. Е. Зиновьев, Г. Я. Сокольников, Артем (Сергеев); за революционную войну высказывались Г. И. Ломов, Н. Н. Крестинский; за точку зрения Л. Д. Троцкого, кроме него самого, – Н. И. Бухарин и М. С. Урицкий. На голосование было поставлено три предложения: Ленина – «мы всячески затягиваем подписание мира» – (за 12, против 1), Л. Д. Троцкого – «собираемся ли мы призывать к революционной войне?» (за 2, против 11, воздержавшихся 1); и «мы войну прекращаем, мира не заключаем, армию демобилизуем» (за 9, против 7).
Протоколы 1918 года, несмотря на неполноту и тенденциозную обработку, дают и в этом вопросе неоценимые указания. В заседании 11 января тов. Сергеев (Артем) указывает, что все ораторы согласны в том, что нашей социалистической республике грозит гибель при отсутствии социалистической революции на Западе. Сергеев стоял на позиции Ленина, т. е. за подписание мира. Никто Сергееву не противоречит. Все три борющиеся группы апеллируют наперебой к одной и той же общей посылке: без мировой революции нам несдобровать.
В заседании 11 января Сталин обосновывал необходимость подписания сепаратного мира тем, что «революционного движения на Западе нет, нет фактов, а есть только потенция, а с потенцией мы не можем считаться». Еще весьма далекий от теории социализма в отдельной стране, он, однако, явно обнаруживает в этих словах свое органическое недоверие к интернациональному движению. «С потенцией мы не можем считаться!»
Не может считаться! Ленин сейчас же отмежевывается от сталинской поддержки: революция на Западе еще не началась, это верно; «однако если бы в силу этого мы изменили свою тактику, то мы явились бы изменниками международному социализму».
«Заседание (24) 11 января 1918 г. Тов. Сергеев (Артем) указывает, что все ораторы согласны в том, что нашей социалистической республике грозит гибель при отсутствии социалистической революции на Западе» (стр. 206).
Член ЦК Артем свидетельствует: все члены ЦК солидарны в том, что без социалистической революции в Европе советская республика погибнет. Таким образом «троцкизм» в это время безраздельно господствовал в Центральном Комитете партии. И чего только смотрел Сталин? Почему молчал?
"Заседание 23 февраля 1918 г. тов. Сталин… «мы тоже ставим ставку на революцию, но вы рассчитываете на недели, а на месяцы» (стр. 210).
«Так в оригинале», – притворяется Савельев непонимающим. Но мысль Сталина совершенно ясна: «Мы тоже ставим ставку на революцию, но вы рассчитываете на недели, а мы – на месяцы». Это вполне соответствует тогдашним настроениям и, в частности, словам Артема о том, что все члены ЦК были согласны в одном: без победы международной революции в ближайшее время (по Сталину – в ближайшие месяцы) советская власть не устоит.
В течение нескольких лет Сталин и все его Куусинены распространяют во всем мире версию, будто Троцкий самовольно и против ЦК решил в Бресте мира не подписывать. Сталин брался даже доказать это в печати. Теперь мы имеем официальное показание протоколов.
«Заседание 24/11 января 1918 г. Тов. Троцкий предлагает поставить на голосование следующую формулу: мы войну прекращаем, мира не заключаем, армию демобилизуем. Ставится на голосование. За – 9, против – 7» (стр. 207).
Кажется, достаточно ясно?
На следующий день 25 (12) января вопрос о мире обсуждался на соединенном заседании Центральных Комитетов большевиков и левых эсеров. Большинством голосов было принято постановление предложить на рассмотрение съезда Советов формулу: «войны не вести, мира не подписывать».
Свои тезисы Ленин, по-видимому, первоначально предполагал опубликовать вскоре после партийного совещания и начал даже писать к ним послесловие (имеется в архиве Института Ленина). Но так как точка зрения Ленина не была принята ЦК партии, тезисы были опубликованы в «Правде» только 24 февраля, после того, как ЦК принял предложение Ленина о необходимости подписания сепаратного мира. При опубликовании тезисов Ленин сопроводил их вводной статьей: «К истории вопроса о несчастном мире».
14 (27) января в связи с мирными переговорами в Брест-Литовске были массовые забастовки в Германии и Австро-Венгрии с требованием скорейшего мира и улучшения продовольственного положения. Что германцы «не смогут наступать», этот довод миллионы уже раз повторялся в январе и начале февраля 1918 г. противниками сепаратного мира. Самые осторожные из них определяли – примерно, конечно – вероятность того, что немцы не смогут наступать, в 25–33 %.
Как относился Сталин к формуле Троцкого? Вот, что заявил Сталин через неделю после того заседания, где эта формула была принята 9-ю голосами против 7-ми:
«Заседание 1 февраля (19 января) 1918 г. т. Сталин… выход из тяжелого положения дала нам средняя точка – позиция Троцкого» (стр. 214).
Приходится удивляться, как эти слова Сталина, несмотря на недреманное око Савельева, сохранились в протоколе: ведь они же не оставляют камня на камне во всей позднейшей многолетней агитации по поводу Брест-Литовского мира. Оказывается, 19 января (1 февраля) Сталин считал, что позиция Троцкого дала партии «выход из тяжелого положения». Слова Сталина станут вполне понятны, если принять во внимание, что в течение всего этого критического периода подавляющее большинство партийных организаций и Советов стояли за революционную войну, и что, следовательно, позиция Ленина могла быть проведена не иначе, как путем партийного и государственного переворота (о чем, конечно, не могло быть и речи). Таким образом, Сталин отнюдь не ошибался, а только констатировал бесспорный факт, когда говорил, что позиция Троцкого являлась для партии в тот период единственно мыслимым выходом из положения.
10 февраля 1918 г. произошло несколько событий: оглашение советской делегацией на мирной конференции в Брест-Литовске заявления об отказе Советского правительства подписать аннексионистский мир и о прекращении войны с державами Четвертого союза; отъезд советской делегации в Петроград; опубликование приказа верховного главнокомандующего Н. В. Крыленко о прекращении военных действий против держав Четвертого союза и о демобилизации армии. Как же вообще вышло так, что ни одно течение, ни одно направление, ни одна организация нашей партии не были против этой демобилизации? Что же мы – совершенно с ума сошли? Нисколько. Офицеры, не большевики, говорили еще до Октября, что армия не может воевать, что ее на несколько недель на фронте не удержать. Это после Октября стало очевидным для всякого, кто хотел видеть факт, неприглядную горькую действительность, а не прятаться или надвигать себе на глаза шапку и отделываться гордыми фразами. Армии нет, удержать ее невозможно. Лучшее, что можно сделать, – это как можно скорее демобилизовать ее. Это – больная часть русского государственного организма, которая не может выносить долее тяготы этой войны. Чем скорее мы ее демобилизуем, чем скорее она рассосется среди частей, еще не настолько больных, тем скорее страна может быть готовой для новых тяжелых испытаний. Вот что мы чувствовали, когда единогласно, без малейшего протеста принимали это решение, с точки зрения внешних событий нелепое, – демобилизовать армию. Это был шаг правильный. Мы говорили, что удержать армию – это легкомысленная иллюзия. Чем скорее демобилизовать армию, тем скорее начнется оздоровление всего общественного организма в целом. Вот почему такой глубокой ошибкой, такой переоценкой событий была революционная фраза: «Немец не может наступать», из которой вытекала другая: «Мы можем объявить состояние войны прекращенным. Ни войны, ни подписания мира». Но если немец наступит? «Нет, он не сможет наступать».
Заседания ЦК 18 февраля были целиком посвящены вопросу о том, как реагировать на начавшееся немецкое наступление.
После разрыва переговоров в Бресте 10 февраля и оглашения русской делегацией декларации о прекращении войны и неподписании мира в Германии окончательно победила «военная партия» – партия крайних аннексионистов. На совещании в Гамбурге 13 февраля, происходившем под председательством императора Вильгельма, была принята предложенная им формулировка: «Неподписание Троцким мирного договора автоматически влечет за собой прекращение перемирия». 16 февраля германское военное командование официально сообщило Советскому правительству о прекращении перемирия с Советской республикой с 12 часов дня 18 февраля, нарушив, таким образом, договор о том, что предупреждение о прекращении перемирия должно быть сделано за семь дней до начала военных действий.
Вопрос о том, как реагировать на немецкое наступление, обсуждался на заседании ЦК партии вечером 17 февраля. Немедленное предложение Германии вступить в новые переговоры для подписания мира было отвергнуто 6 голосами против 5; с другой стороны, «за революционную войну» не голосовал никто, причем Н. И. Бухарин, Г. И. Ломов и А. А. Иоффе «отказались от голосования в такой постановке вопроса». Большинством голосов было принято решение «выждать с возобновлением переговоров о мире, пока в достаточной степени не проявится наступление и пока не обнаружится его влияние на рабочее движение». Единогласно при трех воздержавшихся было принято следующее постановление: «Если мы будем иметь как факт немецкое наступление, и революционного подъема в Германии и Австрии не наступит, – заключаем мир».
