Kitobni o'qish: «Наша первая революция. Часть I»
ОТ АВТОРА
Самое существенное о составе и характере настоящего тома сказано шире в предисловии редактора этого тома т. Е. Кагановича. Мне остается только выразить ему здесь благодарность за проделанную им работу.
Л. Троцкий 19 марта 1925 года.
ОТ РЕДАКЦИИ
Настоящая книга ни в коем случае не является историей революции 1905 г. или теоретическим анализом ее внутренних сил. Книга представляет собою сборник статей и документов, написанных в ходе борьбы и отражающих различные моменты нашей первой революции и деятельности тогдашних революционных организаций, в частности и особенности, Петербургского Совета Рабочих Депутатов.
Материалы, помещенные в настоящем томе, охватывают период от кануна Кровавого Воскресенья до начала 1907 г. Хронологический порядок расположения статей и речей не повсюду строго выдержан: исключения допущены в целях группировки материала по основным отделам книги, посвященным крупнейшим вехам революции 1905 года.
По поводу первого отдела книги – «Буржуазная „весна“ и выступление пролетариата» – необходимо отметить, что входящая в этот отдел брошюра «До 9 января» писалась за границей на основании крайне недостаточных и не всегда проверенных данных, вследствие чего там несомненно имеются отдельные фактические неточности, не влияющие, впрочем, на общую оценку событий.
То же самое относится к входящей в состав второго отдела книги прокламации «Крестьяне, к вам наше слово», написанной по поводу 9 января. Она была написана автором немедленно по приезде из-за границы, при отсутствии сколько-нибудь полных и проверенных материалов: этим объясняется, например, такая фактическая ошибка, как упоминание об артиллерии, будто бы применявшейся на улицах Петербурга. Необходимо отметить также отношение Л. Д. Троцкого к священнику Гапону, как оно выразилось в прокламациях, входящих в подотдел 3, под заголовком «За союз рабочих и крестьян»: благожелательная оценка Гапона объясняется моментом написания прокламаций – в ближайшие недели после 9 января. Насколько оценка Гапона была существенно изменена Л. Д. Троцким на основании позднейших событий и материалов, можно усмотреть из приложения к «До 9 января». Для освещения вопроса Редакция посвятила особое примечание (см. прим. 63) характеристике отношения В. И. Ленина к Гапону.
Что касается материалов, помещенных в остальных отделах, то Редакция считает нужным отметить, что в тех случаях, когда Л. Д. Троцкий развивал мысли, не совпадавшие с тогдашними официальными воззрениями большевистской фракции, сделаны соответственные оговорки в примечаниях, где приведены также соответствующие места из статей Ленина или постановлений большевистских съездов и конференций.
Примиренческие ноты, которые имеются в брошюре «Наша тактика в борьбе за учредительное собрание», входящей в состав III отдела книги, как и на некоторых других страницах, вытекали из тогдашней общей позиции Л. Д. Троцкого. Вопрос об этой ошибочной «примиренческой» позиции автора будет освещен в особом томе, посвященном внутрипартийным вопросам. Нужно, однако, отметить, что в течение 1905 г. «примиренческие» тенденции охватили обе фракции тогдашней социал-демократии и привели к объединительному съезду 1906 года. Последовавший затем период реакции обнаружил противоестественность этого объединения и превратил две фракции в две партии.
В заключение Редакция считает необходимым отметить, что авторство некоторых материалов, включенных в этот том, не удалось установить с абсолютной несомненностью. Это относится к листовке «Новые царские милости», которая по общему своему характеру и стилю принадлежит, как будто бы, перу Л. Д. Троцкого. Однако, сам т. Троцкий, считая свое авторство весьма вероятным, не решается высказаться вполне категорически. Так же примерно обстоит дело с воззванием Федеративного Совета и резолюцией о мерах предотвращения погрома, принятой на одном из заседаний Петербургского Совета.
Подготовка к печати настоящего тома была связана с большими трудностями. Прежде всего была произведена большая работа по разысканию материалов, вошедших в настоящий том, – в частности, в обширном архиве Л. Д. Троцкого. Подлежит, конечно, большому сомнению, насколько эта работа выполнена до конца, т.-е. насколько действительно включены в настоящий том все относящиеся к этому периоду материалы. Так, несмотря на все предпринятые меры, не удалось разыскать: 1) выпущенную в Петербурге прокламацию, заключавшую в себе полемику с «Сыном Отечества» (отношение к войне); 2) полемику с «Новостями» (отношение к революции); 3) тезисы о вооруженном восстании и временном революционном правительстве (изд. ЦК); 4) циркулярное письмо, подвергавшее критике тактику меньшевистской группы в деле проведения первого мая (изд. ЦК). Вторая большая трудность заключалась в установлении авторства некоторых резолюций, принимавшихся на заседаниях Петербургского Совета, и многочисленных прокламаций, вышедших в издании Петербургской Группы и ЦК РСДРП. Для этой цели пришлось просмотреть груду материалов: периодических изданий, воспоминаний и т. д.
Что касается примечаний, то в некоторых случаях необходимые справки не могли быть даны, за полным отсутствием соответствующих материалов. Особенно это касается некоторых отдельных лиц, не оставивших никакого следа в истории либерализма или революции в России.
Материал, включенный в приложения, отличается значительным разнообразием. Назначение этих приложений – восстановить в памяти читателя забытые документы или впервые ознакомить его с некоторыми эпизодами нашей первой революции.
Редакция считает своим долгом выразить товарищескую благодарность за большую и кропотливую работу над этим томом т.т. Любимову, Зурабову, Ошеру и Майзлину.
Редакция.
I. Буржуазная «весна» и выступление пролетариата
1. До девятого января1
Л. Троцкий. ВОЙНА2 И ЛИБЕРАЛЬНАЯ ОППОЗИЦИЯ
Оглянемся на последний трехмесячный период.
Именитые земцы3 съезжаются в Петербург, устраивают не то тайное, не то явное совещание и вырабатывают конституционные требования. Интеллигенция устраивает ряд политических банкетов. Члены окружных судов сидят вперемежку с возвращенными ссыльными, интеллигенты с красными гвоздиками в петлице чередуются с действительными статскими советниками, профессора государственного права восседают бок-о-бок с поднадзорными рабочими.
Купцы московской думы4 выражают свою солидарность с конституционной программой земского съезда,5 московские биржевики – с думскими купцами.
Присяжные поверенные устраивают уличную демонстрацию, политические ссыльные ведут в газетах агитацию против ссылки, поднадзорные – против шпионов; морской офицер открывает публицистический поход против всего морского ведомства, и когда его сажают в тюрьму, легальное общество собирает ему на кортик.
Невероятное становится действительным, невозможное – вероятным.
Легальная пресса дает отчеты о банкетах, печатает резолюции, сообщает о демонстрациях, упоминает мимоходом даже про «известную русскую поговорку»1, бранит генералов и министров, – преимущественно, впрочем, покойных или отставных.
Журналисты мечутся, вспоминают прошлое, вздыхают, надеются, предостерегают друг друга от лишних надежд, не знают, как быть, пытаются отделаться от рабьего языка, не находят слов, натыкаются на предостережения, искренно стремятся быть радикальными, хотят к чему-то призвать, но не знают – к чему, говорят много едких слов, но наскоро, ибо не уверены в завтрашнем дне, скрывают за острыми фразами чувство неуверенности; все растеряны, и каждый хочет заставить остальных думать, что растеряны все, кроме него одного…
Теперь эта волна идет на убыль… – разумеется, для того только, чтобы сейчас же дать место другой, более высокой волне.
Воспользуемся этим моментом, чтоб учесть сделанное и сказанное за последний период – и сделать вывод: что же дальше?
Теперешнее положение в ближайшем счете создано войной. Она страшно форсирует естественный процесс разрушения самодержавия, клещами вытаскивает на площадь политической жизни ленивые общественные группы и, что есть мочи, гонит вперед формирование политических партий…
Чтобы не утратить всех перспектив, нам нужно отойти несколько от периода «весенней» смуты – назад, к началу войны, и хоть бегло обозреть политику разных партий за это вдвойне военное время.
Война дана была обществу, как факт, – оставалось его использовать.
Партия царистской реакции делала в этом направлении все, что могла. Пользуясь тем благоприятным обстоятельством, что абсолютизм, вконец скомпрометированный, как представитель интересов культурного развития нации, нашел в войне возможность проявить себя с той стороны, с которой он казался наиболее сильным и себе и другим, реакционная печать взяла наступательный тон и поставила на очередь дня лозунги, в которых самодержавие, нация, армия, Россия, – все объединялось общим интересом немедленной победы.
"Ни в чем, – повторяло и повторяет «Новое Время»,6 – так не сознает своего единства нация, как в своей армии. Армия в своих руках держит международную честь нации. Поражение армии есть поражение нации".
Задача реакции была, таким образом, ясна: превратить войну в национальное предприятие, объединить «общество» и «народ» вокруг самодержавия, как охранителя могущества и чести России, создать вокруг царизма атмосферу преданности и патриотического энтузиазма. И реакция, как могла и как умела, преследовала эту цель. Она стремилась возжечь чувства патриотического негодования и нравственного возмущения, нещадно эксплуатируя так называемое вероломное нападение японцев на наш флот. Она изображала врага коварным, трусливым, жадным, ничтожным, бесчеловечным. Она играла на том, что враг – желтолицый, что он – язычник. Она стремилась, таким образом, вызвать прилив патриотической гордости и брезгливой ненависти к врагу.
События не оправдывали ее предсказаний. Злосчастный тихоокеанский флот терпел урон за уроном.7.
8 ряд чудовищных потерь, ряд отступлений непобедимого Куропаткина,9 героя стольких карикатур европейской печати. Реакционная печать делала попытки самыми фактами поражений ущемить народную гордость и пробудить жажду кровавого отмщения.
В первый период войны реакция организовывала патриотические манифестации студенчества и городской сволочи и покрывала всю страну лубочными картинами, на которых преимущества русской армии над японской изображались самыми яркими красками, какие только имелись в распоряжении патриотических живописцев.
Именем патриотизма и человеколюбия реакция призывала к поддержке правительственного Красного Креста, когда число раненых стало возрастать; именем патриотизма и государственных интересов она привлекала общество к пожертвованиям на флот, когда перевес японского флота над нашим стал очевидностью.
Словом, реакция делала все, что могла и умела, чтоб использовать войну в интересах царизма, т.-е. в своих собственных.
Как же в это критическое время действовала официальная оппозиция, та, в руках которой органы самоуправления – земства и думы – и либеральная печать?
Скажем сразу: позорно.
Земства не только покорно несли те связанные с войной труды и расходы, которые возложены на них законом, нет, они еще сверх того добровольно пришли на помощь самодержавию своей организацией помощи раненым.
Это преступление, которое тянется до сегодняшнего дня, – преступление, против которого никто в либеральной среде не возвысил протестующего голоса.
«Если патриотическое чувство призывает вас принять деятельное участие в бедствиях войны, идите кормить и греть зябнущих, лечить больных и раненых»… учил г. Струве,10 принося в жертву не «патриотическому чувству», а патриотическому лицемерию последние остатки оппозиционного смысла и политического достоинства. Разве не ясно, что в тот момент, когда реакция создавала кровавый мираж общенародного дела, всякая честная оппозиционная партия должна была отшатнуться от этого позорного дела, как от чумной заразы!
В тот момент, когда правительственный Красный Крест, приютивший в своих рядах всех где-либо проворовавшихся чиновников, чахнет от недостатка средств, когда правительство мечется в тисках финансовой нужды, является земство и, пользуясь своим оппозиционным авторитетом и народными деньгами, берет на себя добрую долю издержек по военной авантюре. Оно помогает раненым? – да, помогает раненым, но оно снимает, таким образом, часть финансового бремени с правительства и облегчает ему дальнейшее ведение войны и, значит, дальнейшую фабрикацию раненых.
Но этим соображением еще не охвачен вопрос. Ведь задача состоит в том, чтоб раз навсегда опрокинуть тот порядок, при котором бессмысленная резня и калечение десятков тысяч людей зависит от политического азарта чиновной банды. Война обострила эту задачу, представив царизм во всем безобразии его внутренней и внешней политики – бессмысленной, хищной, неуклюжей, расточительной и кровавой.
Реакция стремилась – и с точки зрения ее интересов вполне целесообразно – втянуть и материально и морально весь народ в водоворот военной авантюры. Там, где вчера еще были борющиеся группы и классы, реакция и либерализм, власть и народ, правительство и оппозиция, стачки и репрессии, – там должно было, по замыслу реакции, сразу установиться царство национально-патриотического единения.
Тем резче и энергичнее, тем смелее и беспощаднее должна была оппозиция вскрыть пропасть между царизмом и нацией, тем решительнее она должна была попытаться столкнуть в эту пропасть истинного национального врага, царизм. Вместо того либеральные земства с затаенной «оппозиционной» мыслью (захватить в свои руки часть военного хозяйства и поставить правительство в зависимость от себя!) впрягают себя в дребезжащую военную колесницу, подбирают трупы, затирают кровавые следы.
Пожертвованиями на санитарную организацию дело, однако, не ограничивается. Сейчас же по объявлении войны земства и думы, вечно жалующиеся на недостаток средств, вдруг с каким-то нелепым размахом жертвуют деньги на нужды войны, на усиление флота, а харьковское земство вырывает из своего бюджета целый миллион и отдает его в непосредственное распоряжение царя.
Но и это еще не все! Земцы и думцы не ограничились только тем, что приобщились к черной работе в позорной бойне, взяв на себя, т.-е. от своего имени взвалив на народ, часть ее расходов. Они не удовольствовались молчаливым политическим попустительством и молчаливой порукой за царизм, – нет, они во всеуслышание объявили свою моральную солидарность с виновниками величайшего из злодеяний. В целом ряде верноподданнических адресов земства и думы друг за другом, все без изъятия, припадали к стопам «державного вождя», который только что растоптал тверское земство11 и готовился растоптать несколько других, выражали свое негодование коварному врагу, молитвенно клялись в преданности престолу и обязывались пожертвовать жизнью и имуществом – они знали, что им не придется этого делать! – за честь и могущество Царя и России. За земствами и думами шли позорной вереницей профессорские корпорации. Одна за другой они откликались на объявление войны верноподданническими адресами, в которых семинарская витиеватость формы гармонировала с политическим идиотизмом содержания. Ряд этих холопских произведений увенчался патриотическим подлогом Совета Бестужевских курсов, который расписался в патриотизме не только за себя, но и за неопрошенных слушательниц.
Чтобы покончить с этой безобразной картиной трусости, холопства, лжи, мелкой дипломатии и цинизма, достаточно будет, в виде последнего удара кисти, привести тот факт, что в депутации, подносившей Николаю II12 в Зимнем Дворце верноподданнический адрес петербургского земства,13 фигурировали некоторым образом «светочи» либерализма, гг. Стасюлевич14 и Арсеньев.15
Останавливаться ли на всех этих фактах? Комментировать ли их? Нет, такие факты достаточно назвать и установить, чтоб они уж горели краской пощечины на политической физиономии либеральной оппозиции.
А либеральная печать? Эта жалкая, шамкающая, пресмыкающаяся, лживая, извивающаяся, развращенная и развращающая либеральная печать!.. С затаенным рабьим желанием царского разгрома в душе, с лозунгами национальной гордости на языке она бросилась – вся без изъятия – в грязный поток шовинизма, стараясь не отставать от печати реакционных громил. «Русское Слово»16 и «Русские Ведомости»,17 «Одесские Новости»18 и «Русское Богатство»,19 «Петербургские Ведомости» и «Курьер», «Русь»20 и «Киевский Отклик» – все показали себя достойными друг друга. Либеральная левая на перебой с либеральной правой говорила о вероломстве «нашего врага», о его бессилии и нашей силе, о миролюбии «нашего Монарха», о неизбежности «нашей победы», о довершении «наших задач» на Дальнем Востоке, – не веря собственным словам, с затаенным рабьим желанием царского разгрома в душе.
Уже в октябре месяце, когда тон прессы успел резко измениться, г. И. Петрункевич,21 краса и гордость земского либерализма, пугало реакционной прессы, заверял читателей «Права»,22 что «каково бы ни было мнение о настоящей войне, но каждый русский знает, что раз она начата, она не может быть закончена в ущерб государственным и народным интересам нашей страны… Мы не можем теперь предложить Японии мира и вынуждены продолжать войну до тех пор, пока Япония не согласится положить в основу его условия, приемлемые нами и с точки зрения нашего национального достоинства, и с точки зрения материальных интересов России»2.
«Лучшие» и «достойнейшие», – все одинаково запятнали себя.
"…Всколыхнувшаяся на первых порах волна шовинизма, – объясняют теперь этот факт «Наши Дни»,23 – не только не встретила на пути своем каких-либо препятствий, но увлекла даже многих передовых деятелей, рассчитывавших, по-видимому, что течением своим волна эта приблизит их к желанному берегу".
Это не оплошность, не случайная ошибка, не недоразумение. Тут тактика, тут план, тут вся душа нашей привилегированной оппозиции. Компромисс вместо борьбы. Сближение во что бы то ни стало. Отсюда – стремление облегчить абсолютизму душевную драму этого сближения. Сорганизоваться не на деле борьбы с царизмом, а на деле услужения ему. Не победить правительство, а завлечь его. Заслужить его признательность и доверие, стать для него необходимым, наконец, подкупить его на народные деньги. Тактика, которой столько же лет, сколько русскому либерализму, и которая не сделалась ни умнее, ни достойнее с годами!
Русский народ не забудет, что в трудную минуту либералы сделали лишь одно: попытку купить для себя у народного врага доверие на народные деньги.
С самого начала войны либеральная оппозиция сделала все, чтоб погубить положение. Но революционная логика событий не знала остановки. Порт-Артурский флот разбит,24 адмирал Макаров25 погиб, война перебросилась на сушу, – Ялу, Кин-Чжоу, Дашичао, Вафангоу, Ляоян, Шахэ26. Овладев Цзиньчжоуским перешейком, японцы открыли себе доступ на Квантунский полуостров и заняли Порт-Дальний, обратив его в базу как для армии, осаждавшей Порт-Артур, так и для армий, наступавших на север вдоль железной дороги. Третьим был бой при Вафангоу (1 и 2 июня 1904 г.), предпринятый с целью помешать, посредством наступления, осаде Порт-Артура, но окончившийся полной неудачей. Результатом следующего сражения при Ташичао77 (10 и 11 июля 1904 г.) было отступление от Ташичао и потеря ветви железной дороги на Инкоу. Совершенно исключительное значение имело Лаоянское сражение (17 – 22 августа 1904 г.). Лаоян являлся центром сосредоточения русской армии в Маньчжурии, и на укрепление его с самого начала было обращено особое внимание. Ввиду этого оставление Лаояна произвело удручающее впечатление на русскую армию. Проигрыш наступательного сражения на Шахэ (22 сентября – 4 октября 1904 г.) хотя и не сопровождался особыми материальными потерями, но окончательно подорвал моральное состояние русской армии, так как за несколько дней до сражения в приказе от 19 сентября Куропаткин хвастливо объявил: «Пришло для нас время заставить японцев повиноваться нашей воле, ибо силы маньчжурской армии ныне стали достаточны для перехода в наступление».
27 создавала благоприятный повод для перемены курса.
Место Плеве занял князь Святополк-Мирский.28 Он поставил своей задачей примирение с либеральной оппозицией и начал умиротворение с того, что выразил доверие населению России. Это было глупо и нагло. Разве дело в том, чтоб министр доверял населению? Не наоборот ли? Не министр ли должен зависеть от доверия населения?
Оппозиция должна была заставить князя Святополка понять это простое обстоятельство. Вместо этого она начала фабриковать адреса, телеграммы и статьи признательности и восторга. От имени полутораста-миллионного населения она благодарила самодержавие, которое заявило, что оно «доверяет» не доверяющему ему народу.
По либеральной прессе пробегает волна надежды, ожидания и благодарности. «Русские Ведомости» и «Русь» совместными усилиями стремятся отбить князя29 у «Гражданина»30 и «Московских Ведомостей»,31 уездные земства благодарят и надеются, города надеются и благодарят, а в настоящее время, уже после того, как политика доверия завершила весь круг своего развития, губернские земства одно за другим шлют министру запоздалые голоса своего ответного доверия… Таким путем оппозиция поддерживает внутреннюю сумятицу и превращает глупый политический анекдот в длительное политическое состояние мятущейся страны.
И еще раз приходится сделать вывод. Оппозиция, которая не нашлась в столь благоприятном положении, когда в ней нуждались и пред ней заискивали, оппозиция, которая на один лишь звук правительственного доверия ответила доверием с своей стороны, лишила себя самое права на какое бы то ни было доверие со стороны народа.
Вместе с тем она лишила себя права на уважение со стороны врага. Правительство, в лице Святополка, обещало земцам дать возможность съехаться легально, – и не дало. Земцы не протестовали и съехались нелегально. Они приняли все меры, чтоб сделать свой съезд тайным для народа. Другими словами, они сделали все, чтоб лишить свой съезд политического значения.
На своем совещании 7–9 ноября32 земцы – председатели губернских управ и вообще видные деятели самоуправления – формулировали свои требования. Земская оппозиция, в лице своих наиболее видных, хотя формально и не уполномоченных представителей, впервые предъявила народу свою программу.
У сознательных элементов народа есть все основания отнестись к этой программе с полным вниманием. Чего требуют земцы? Чего – для себя? Чего – для народа?"
«Исходя в сущности из известного положения Плеханова о том, что русское революционное движение победит, как рабочее; или не победит вовсе, я в 1904 году, на основании опыта бурных стачечных движений 1903 года, пришел к выводу, что царизм будет низвергнут всеобщей стачкой, на основе которой развернутся открытые революционные столкновения, которые, развиваясь и расширяясь, внесут разложение в армию и лучшие ее части толкнут на сторону восставших масс. Эта брошюра была мною сдана заграничному издательству меньшевиков, которые тогда тактически еще не определились и в среде которых шла внутренняя борьба, причем Мартов отстаивал позицию: класс против класса (его программная статья в 1-м номере „Социал-Демократа“), а Вера Ивановна Засулич и другие отстаивали политику соглашения с либералами и поддержки буржуазии. Мартов вскоре сдал позицию и с небольшими оговорками стал проводить политику Дана, который, в свою очередь, лишь плутовато прикрывал Засулич обрывками марксистской фразеологии. Меньшевики всячески затягивали печатание моей брошюры, а когда разразилось 9 января в Петрограде, вполне подтвердившее значение всеобщей стачки, объявили брошюру устаревшей. В корректуре с брошюрой познакомился т. Парвус, который занимал тогда вполне интернациональную революционную позицию. Парвус сделал тот вывод, что из революции, движущей силой которой является рабочий класс, а решающим методом – всеобщая стачка и восстание, вытекает переход власти к рабочим в случае победы революции. В этом смысле Парвус написал предисловие к моей брошюре, и вместе с ним мы настояли на ее появлении. Она вышла под заглавием „До 9 января“. В предисловии к брошюре я разбирал ход и смысл событий 9 января».
В. И. Ленин в своей статье «Социал-демократия и временное революционное правительство» подверг критике взгляды Парвуса, развитые им в предисловии к брошюре т. Троцкого.
«Неверны, – писал он, – положения Парвуса, что „революционное временное правительство в России будет правительством рабочей демократии“, что „если социал-демократия будет во главе революционного движения русского пролетариата, то это правительство будет социал-демократическим“, что социал-демократическое временное правительство „будет целостное правительство с социал-демократическим большинством“. Этого не может быть, если говорить не о случайных, мимолетных эпизодах, а о сколько-нибудь длительной, сколько-нибудь способной оставить след в истории революционной диктатуры. Этого не может быть потому, что сколько-нибудь прочной (конечно, не безусловно, а относительно) может быть лишь революционная диктатура, опирающаяся на громадное большинство народа. Русский же пролетариат составляет сейчас меньшинство населения России. Стать громадным, подавляющим большинством он может лишь при соединении с массой полупролетариев, полухозяев, т.-е. с массой мелкобуржуазной городской и сельской бедноты. И такой состав социального базиса возможной и желательной революционно-демократической диктатуры отразится, конечно, на составе революционного правительства, сделает неизбежным участие в нем или даже преобладание в нем самых разношерстных представителей революционной демократии. Было бы крайне вредно делать себе на этот счет какие бы то ни было иллюзии» (т. VI, стр. 132).
Поражение царской России сильно подорвало ее международное положение. Либеральные круги всех стран с нескрываемым удовлетворением встретили крах царизма на Востоке. Лишь боязнь великих держав, что Япония не в меру усилится на Дальнем Востоке, помогла России закончить войну и заключить мир на менее тяжелых условиях, чем это вытекало из размеров победы Японии. В самой России война дала сильный толчок революционному движению и привела в конечном результате к небывало широкому стачечному движению, завершившемуся образованием Петербургского Совета Рабочих Депутатов.
Постановления съезда и его требования конституции так и остались частным мнением либеральных земцев, не оказав по существу никакого влияния на правительство. Доказательством этого является указ 12 декабря 1904 г., ни слова не говоривший о народном представительстве и весьма неопределенно – о некоторых административных послаблениях.
«Представить высшему правительству, что, по мнению Московской городской думы, неотложно необходимо: установить ограждение личности от внесудебного усмотрения; отменить действие исключительных законов, обеспечить свободу совести и вероисповедания, свободу слова и печати, свободу собраний и союзов, провести вышеуказанные начала в жизнь на обеспечивающих их неизменность незыблемых основах, выработанных при участии свободно избранных представителей населения; установить правильное взаимодействие правительственной деятельности с постоянным, на законе основанном контроле общественных сил над законностью действий администрации».
Это выступление явилось началом для целого ряда аналогичных выступлений городских дум по всей России.
Мнение меньшинства гласило: «Для создания и сохранения всегда живого и тесного общения и единения государственной власти с обществом на основе вышеуказанных начал и для обеспечения правильного развития государственной общественной жизни – безусловно необходимо правильное участие в законодательстве народного представительства, как особого выборного учреждения». В заключение резолюции правые и левые земцы выражают надежду, «что государственная власть призовет свободно избранных представителей народа». Подробнее о земском съезде и его основных решениях см. примечание 3.
Ниже мы помещаем характеристику «Нового Времени», принадлежащую тов. Троцкому (написанную им в 1906 г., но не вполне законченную):
«Новое Время» – газета литературная, политическая и продажная, издается Сувориным в течение 40 лет. Газета, как известно, несчетное число раз меняла свое «направление», но эти перемены происходили всегда в очень узких пределах, – именно в рамках борьбы разных министров, министерств и ведомств. «Новое Время» стояло за классицизм при министре просвещения Делянове и против классицизма – при Ванновском; за бараний рог – при Плеве, за «доверие» – при Святополк-Мирском. При всех этих переменах «Новое Время» оставалось органом литературного негодяйства. Ненависть к демократии, радикальной интеллигенции, социалистическому пролетариату и революционному крестьянству выражалась и выражается во множестве статей, написанных «слюною бешеной собаки». Юдофобство проходит через все превращения «Нового Времени», ибо бесправие евреев входило в программу всех министров самодержавия.
Суворин получает для своей газеты дорогие казенные объявления и имеет в своем распоряжении железнодорожные киоски. Он получает сведения из министерских канцелярий.
«Новое Время» поддерживало Витте, как министра финансов, с пеной у рта отстаивало питейную реформу, стояло за воинственную политику на Дальнем Востоке, оправдывало русско-японскую войну, восхваляло военный гений Куропаткина и Рождественского, скрывало правду, лгало, обманывало.
В 80-е и 90-е годы «Новое Время» было официальным органом торжествующего негодяя, властителя дум современности. Но эти времена безвозвратно прошли.
В начале нового столетия «Новое Время» и его герой-негодяй оказались окруженными атмосферой всеобщего негодующего презрения, которое сгущается с каждым днем. В ночь с 17 на 18 октября 1905 г. случайная толпа, собравшаяся на Невском, пропела у окна «Нового Времени»: анафема!
«Анафема тебе! Будь проклят, Иуда!» – вот крик, которым молодая демократическая Россия провожает в могилу позорного хозяина позорной газетной шайки".
Второе сражение произошло на Желтом море 28 июля. По приказанию наместника Алексеева, порт-артурская эскадра должна была, прорвавшись через блокирующий японский флот, идти во Владивосток. Начальник флота адмирал Витгефт и весь командный состав, за единичными исключениями, возражали против такого решения и подчинились лишь категорическому приказанию. Утром 28 июля эскадра вышла из Порт-Артура в боевом порядке: впереди крейсер «Новик» с 8 миноносцами, затем 6 броненосцев и за ними 3 крейсера. В первом часу дня раздались первые выстрелы с японской эскадры, состоявшей из 4 броненосцев, 6 крейсеров и нескольких миноносцев, под личным начальством Того. Русские начальники, не веря в успех, несмотря на бодрый дух команд, старались уклониться от боя и проскользнуть во Владивосток, но вследствие медленности хода судов это им не удалось. В результате 5 броненосцев, 1 крейсер и несколько миноносцев вернулись в Порт-Артур; крейсер пришлось затопить у берегов Сахалина, а остальные суда (1 броненосец, 2 крейсера и несколько миноносцев) нашли убежище в нейтральных портах, где разоружились. Японский флот не потерял в сражении ни одного судна.
По этому поводу в официальной морской истории говорится: «Сражение 28 июля дало японцам не столько успех материальный, сколько моральный; в нем русская эскадра потеряла веру в своих адмиралов и после возвращения в Артур невольно покорилась участи быть погребенной в Артурской гавани».
Постоянные неудачи русского флота объяснялись его технической отсталостью, а также плохой подготовкой судовых команд и особенно командного состава{75}75
Фактический материал для примечаний о войне доставлен редакции Военно-Историческим Отделом Штаба РККА.
1. Лаоянское. В этом сражении со стороны русской армии участвовало свыше ста тысяч штыков, десяти тысяч шашек и около 600 орудий, со стороны японской – 88.000 штыков, 3.400 сабель и 470 орудий. С обоих сторон были чрезвычайно сильные потери, исчислявшиеся для русских в 16.000 чел., для японцев – в 23.000. По утверждениям военных авторитетов, Лаоянское сражение было проиграно благодаря исключительно-трусливой тактике Куропаткина. По этому поводу в монографии германского генерального штаба говорится следующее: «В положении Куропаткина всякий решительный полководец, вместо того, чтобы признать себя побежденным и отступить, произвел бы салютационную стрельбу из пушек и принудил бы историю присудить себе победные лавры».
2. Вторым крупным сражением было Шахейское, в котором со стороны России участвовало: 150.000 штыков, 14.300 шашек и 760 орудий, а со стороны Японии – 112.800 штыков, 4.100 сабель и 498 орудий. Потери в этом сражении были еще более крупные, причем в русской армии они были вдвое больше.
3. Третье поражение русской армии произошло в бою при Сандепу, причем здесь количественное превосходство было целиком на стороне России (она имела почти вдвое более штыков и в 4 раза больше шашек).
4. Последним крупным сражением, явившимся решающим этапом в русско-японской войне, было Мукденское. Это сражение было чрезвычайно ожесточенным (на 500.000 сражавшихся было 10.000 убитых и раненых) и закончилось полным разгромом русской армии.
Одной из главных непосредственных причин непрерывных поражений русской армии была неспособность высшего командования. Последняя заключалась не столько в неумении, сколько в недостатке решительности и готовности брать на себя ответственность. Вся система, существовавшая в русской армии, способствовала не развитию, а подавлению инициативы, столь необходимой для военного начальника. Что касается самого Куропаткина, то он являлся как бы злым гением войны. Главнейшей его особенностью был полный паралич оперативной воли. При этом основном недостатке даже некоторые бесспорные достоинства (ум, хотя и мелочный, разнообразные фактические знания, административный опыт и редкое трудолюбие) шли во вред делу, так как побуждали его во все вмешиваться и повсюду подавлять всякую самостоятельность.
"Мы должны держаться против Японии оборонительного способа действий. Хотя мы и выдвигаем свои войска на линию Мукден – Лаоян – Хайчен, но отстоять южную Манчжурию в первый период войны, если туда вторгнется вся японская армия, мы не можем.
Мы должны, как и два года назад, готовиться, что Порт-Артур будет отрезан на довольно продолжительное время и, не допуская наши войска до частного поражения, должны отступать по направлению к Харбину до тех пор, пока прибывшими с тыла подкреплениями не будем усилены настолько, что получим возможность, перейдя в наступление, разгромить японцев".
Для проведения этого осторожного плана в жизнь, русской армии в первый, отступательный период войны следовало уклоняться от боев, лишь задерживая неприятеля, вынуждая его терять время на развертывание войск, на большие обходы, на исправление испорченных дорог, мостов, перевалов и т. д. Между тем Куропаткин, отчасти вследствие своей нерешительности, отчасти же подчиняясь наставлениям главкома-наместника адмирала Алексеева, дал неприятелю целый ряд кровопролитных боев и сражений (см. примечание 8), что явно противоречило приведенному выше общему плану. Все эти боевые столкновения были разыграны, так сказать, наполовину, т.-е. не доводились до конца, а прерывались приказами об общем отступлении. Вследствие этого в войсках постепенно укоренялась мысль, что драться хорошо не стоит, так как, в конце концов, все равно прикажут отступать. Эта гибельная система продолжалась до самого удаления Куропаткина с должности главнокомандующего, что произошло уже после Мукденского сражения. Результатом ее была деморализация армии, окончательно утратившей способность к наступательным операциям.
Депутация поднесла Николаю патриотический, верноподданнический адрес следующего содержания:
«Всемилостивейший государь! Чрезвычайное собрание Санкт-Петербургского губернского земства, созванное в настоящие знаменательные дни, в глубоко ощущаемом сознании неразрывной связи и полного единения верноподданного вашего земства с вашим императорским величеством, приносит вам, возлюбленный государь, выражение беззаветной преданности. Призванное блюсти материальные и просветительные нужды местного населения и работая, в лице представителей всех сословий, на мирном поприще народного благосостояния, Санкт-Петербургское губернское земство, в скорбном негодовании на дерзкое нарушение самонадеянным врагом любовно охранявшегося вами мира, как один человек, сплачивается у отца нашей родины. Непоколебимо величие России и ее монарха! Да благословит Господь подвиги победоносных войск ваших, государь, и да сохранит он драгоценные силы и здравие ваше!»
В ответ на этот адрес Николай ответил:
«Я очень благодарен Санкт-Петербургскому губернскому земству за выраженные чувства. Меня очень утешают в переживаемое нами трудное время единодушные выражения патриотизма, доходящие до меня из самых отдаленных местностей России. Уповая на помощь Божию и глубоко веря в наше правое дело, я твердо убежден, что войска и флот сделают все, что подобает доблестному русскому воинству, для поддержания чести и славы России».
В 1906 г. Л. Д. Троцкий дал следующую политическую характеристику этой газеты:
«Русские Ведомости», – газета умеренного либерализма, в настоящее время примыкает к кадетской партии. В течение 80-х и 90-х годов «Русские Ведомости» были единственной оппозиционной газетой. В то время как десятки других газет закрывались правительством, в отношении «Русских Ведомостей» оно не шло дальше предостережений и временного закрытия.
«Русские Ведомости» приобрели репутацию честной газеты, – известно, что газету, как и человека, называют честной, когда она не отличается ни умом, ни талантом, ни характером. Честность «Р. В.» нужно понимать в том смысле, что эта газета не брала взяток от дутых промышленных предприятий, не получала правительственных субсидий и не занималась политическими доносами. Но о политической безупречности «Р. В.», даже с точки зрения умеренного либерализма, не может быть и речи.
Такая живучесть не доставалась даром: она приобреталась путем применения ко всему, в том числе – к подлости. Программа газеты состояла в соединении умереннейшего профессорского либерализма в политической области с бессильным народническим прожектерством в сфере социально-экономической. Излюбленный прием агитации состоял в приписывании каждому правительственному акту самых либеральных намерений. Таким путем газета надеялась, с одной стороны, отстоять свое существование, с другой, незаметно и безболезненно перетянуть правительство на путь либерализма.
Типичным представителем духа «Русских Ведомостей» был покойный Джаншиев, написавший популярную в свое время, коленопреклоненную книгу «Эпоха великих реформ».
В 80-х и 90-х годах «Русское Богатство» вместе с «Русскими Ведомостями» являются оппозиционными органами и проводниками идей 60-х и 70-х годов. В этом журнале начали свою литературную деятельность такие писатели, как Горький, Гаршин, Вересаев, Чириков, Короленко и другие. Долгое время редактировали журнал Н. К. Михайловский и В. Г. Короленко. В состав редакционной коллегии входили видные писатели: Анненский, Горнфельд, Иванчин-Писарев, Пешехонов и Якубович.
В основных политических вопросах «Русское Богатство» примыкало к либеральному народничеству, которое позднее консолидировалось в партию народных социалистов. Во время войны «Русское Богатство» стояло на оборонческой позиции. Те же номера этого журнала, которые вышли после Октября, были наполнены интеллигентским брюзжаньем против Советской власти.
Вначале журнал был исключительно научно-юридическим органом, но впоследствии, под влиянием роста общественных сил, превращается в серьезный политический еженедельник. Особенно большое впечатление на либерально-демократические круги производили статьи кн. С. и Е. Трубецких, Петрункевича и др., требовавшие созыва народных представителей, широкой амнистии, всеобщего голосования и т. д. Журнал фактически являлся органом кадетской партии, отражая идеологию ее профессорски-интеллигентских слоев.
Русский флот в общем был вдвое сильнее японского, но на Дальнем Востоке находилась лишь тихоокеанская эскадра в составе: 7 броненосцев, 4 броненосных крейсеров, 7 легких крейсеров-разведчиков, 6 мореходных канонерских лодок, 2 минных крейсеров, 12 эскадренных миноносцев, 12 эскадренных миноносцев меньшего размера и 10 номерных миноносцев.
Одного взгляда на карту достаточно, чтобы понять, какую огромную роль должны были играть морские силы в предстоящей войне. В японском плане войны первым пунктом было поставлено уничтожение или, по крайней мере, блокирование русского флота. Для достижения этого японцы предполагали произвести на него внезапное нападение без формального объявления войны, что уже было применено ими в отношении Китая в 1894 г. Выполнение японского намерения облегчалось тем фактом, что русский флот был разбросан по разным портам. К тому же, находившиеся в Порт-Артуре главные силы эскадры с 18 января были выведены из закрытой гавани и поставлены на открытом внешнем рейде, без принятия необходимых мер охранения. Как известно, 26 января русская порт-артурская эскадра была атакована японцами и потеряла ряд судов. Ослабленная этими потерями, она укрылась во внутренней гавани и на время отказалась от всяких наступательных действий. Пользуясь этим, японцы приступили к высадке 1-й армии Куроки на западном берегу Кореи. Адмирал Макаров, прибывший в Порт-Артур в конце февраля, пытался придать действиям флота более активный характер, но 31 марта он погиб на броненосце «Петропавловск», затонувшем от японской мины. После него флот вернулся к прежней пассивности, так как адмиралы Алексеев и Витгефт поставили главной целью – сбережение судов к последнему периоду войны. Пользуясь пассивностью порт-артурской эскадры, японцы, в период с 22 апреля по 10 мая, высадили 2-ю армию Оку уже прямо на берега Маньчжурии, всего в 100 километрах к востоку от Порт-Артура. Эта чрезвычайно рискованная операция была произведена без всякой помехи со стороны русского флота, хотя на море было еще равновесие сил. Войска 3-й, 4-й и 5-й японских армий также высадились, совершенно беспрепятственно, на берега Маньчжурии. Русский флот продолжал укрываться во внутренней гавани Порт-Артура, предоставляя сухопутной армии расхлебывать заваренную кашу. В стратегическом отношении присутствие флота в Порт-Артуре являлось даже вредным, так как желание выручить его побуждало сухопутную армию к отдельным наступательным операциям, нарушавшим общий план действий. Наконец, после неудачной попытки прорваться во Владивосток 28 июля, эскадра окончательно заперлась в Порт-Артуре, где и погибла, а ее экипаж и артиллерия вошли в состав сухопутной обороны крепости.
13 мая 1904 г. произошел бой у Цзиньчжоу{76}76
В тексте книги эта местность неверно называется Кин-Чжоу. Ред.
После убийства Сипягина (4 апреля 1902 г.) Плеве назначается министром внутренних дел и становится ближайшим к Николаю человеком. Организатор первых в России еврейских погромов, специалист по сыску и провокации, Плеве всеми мерами способствует развитию полицейского социализма. Под его покровительством пышно расцветает зубатовщина. В борьбе с растущим революционным движением он проявил себя решительным сторонником крайних мер. Борьба с «крамолой», во всех ее видах, составляла главное содержание его деятельности. Он усмиряет крестьянские волнения в Полтавской и Харьковской губ., подвергает административным ревизиям земские учреждения Московской, Вятской, Курской и др. губ., закрывает воронежский местный уездный комитет о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Во время кишиневских погромов он проявляет преступное бездействие. Плеве был решительным сторонником и одним из инициаторов русско-японской войны, в которой он видел средство для отвлечения масс от политики.
5 июля 1904 г. Плеве был убит бомбой, брошенной в его карету эсером Сазоновым. Убийство было организовано боевой организацией социалистов-революционеров при ближайшем участии инженера Азефа, известного провокатора, посланного самим Плеве в эсеровскую организацию от департамента полиции. Деятельность Плеве возбудила против него не только ненависть революционных кругов, но и явную враждебность со стороны либерального «общества».
