Возрождение

Излив слезами боль, скульптор уже не имел сил прикоснуться к изнурившей его работе. Отпечатки тех ударов мрамор сохранил на века и донес до нас как свидетельство, что даже самые великие титаны-творцы не избежали в жизни сокрушительных поражений. Вторая «Пьета» Микеланджело известна нам под именем «Пьета Бандини»^[13].

Иисус уже мертв, его поддерживают Никодим, Мария и коленопреклоненная Мария Магдалина. В образе Никодима предстает горестный Микеланджело… Удары виднеются и сегодня на локте и плече Иисуса, на руках Марии. Левая нога Христа, которая должна бы пересекаться с ногой матери, отсутствует. Часть изуродованной ноги упоминалась в описи имущества, составленном Даниэле да Вольтерра, как «мраморное колено

Микеланджело», но с тех пор следы того колена утеряны. Скульптуру, непригодную для использования, художник забросил, один из учеников Буонарроти её продал в 1561 году флорентийскому скульптору и архитектору Франческо Бандини всего за две сотни скуди.

Скульптурную группу «Пьета Бандини» можно видеть во Флоренции в Музее Искусства собора Санта Мария дель Фьоре. Сегодня эта работа Микеланджело считается одним из самых интересных шедевров Тосканы.

Еще в 1552 году, имея так много проблем со второй Пьетой, Микеланджело берется за новую её версию и работает над нею двенадцать лет. Мраморная скульптура, её называют сейчас «Пьета Ронданини»^[14], также дожила до наших дней и хранится в замке Сфорцеско в Милане. Она и стала последней работой великого мастера. Образ матери уже размытый, едва улавливаемый всё чаще навещает художника во снах. И то уже не мысли сына о ней, то будущее говорит с мастером на своем языке. Среди снов только они – мать и сын. Она касается сыновнего тела лишь для того, чтобы помочь ему воспарить. Недавние исследования показали, что скульптор воспроизвел в лице Христа свое лицо в деталях лобных морщин. Таким Буонарроти хотел видеть собственное надгробье.

Третья Пьета была обнаружена в мастерской скульптора после его смерти, и именно о ней записано: «Статуя Христа и еще одна фигура выше, грубые и незавершенные» (“Statua principiata per un Cristo et un’altra figura di sopra, attaccate insieme, sbozzate e non finite”). В 1744 году работу выкупил маркиз Ронданини, отсюда и пошло её нынешнее название.

Композиция последней Пьеты вертикальная. Микеланджело начал проявлять её с ног, от земного к небесному, и проработал ноги тщательно. Но его внимание сосредоточено на отношениях между матерью и умершим сыном. Тело Спасителя слегка наклонено вперед и прижимается к материнскому телу как к своей главной жизненной опоре.

«Непреодолимое движение мертвого Христа к телу Матери…благородно слитого в возвышенном незавершенном. На самом деле, Мария больше не удерживает своего ребенка, похоже, они объединились в объятиях, которые не могут поддержать тело Христа, оно беспомощно ускользает, что подтверждается изгибом ног. Фигура самой Марии воздушна, без веса, и она не пытается удержать тело своего сына» – так написал в этой связи Луиджи Серента^[15] – пресвитер и итальянский теолог.

О своей матери Франческе ди Нери Микеланджело ни разу не упоминает в объёмной переписке ни с отцом, ни с братьями. Он предан семье, фамилии и всему тому, что их связывает, а это, прежде всего, память. Он ведет скромную жизнь, гораздо более скромную, чем его родственники. Он взваливает на себя все финансовые обязательства по содержанию родового гнезда, оплачивает счета и покупки семьи, даже если что-то ему совсем не по нраву:…Я то не знаю, мне говорили, – пишет скульптор отцу, – потому что я не видел, но я говорю, что уже слышал. Не смотри на меня, если тебе это нравится, но, прежде всего, возьми хорошую консультацию… Всегда ваш Микеланджело. 2 мая 1521 года. Лодовико в Сеттиньяно. Микеланьоло ди Лодовико во Флоренции – (из переписки с отцом) – (Io non so quello mi dicho, perché non ò veduto, ma parlo in su quello che già ò sentito. Non ghuardare a mme, se ti piacie, ma sopra tutto va’ chop buono chonsiglio. Il sempre vostro Michelangelo. A dì 2 di magio 1521. Lodovicho a Sectigniano. Michelangniolo di Lodovico. In Firenze.)

Микеланджело Буонарроти. Пьета Ронданини, 1552–1564, мрамор, высота 195 см, Милан замок Сфорцеско – (итал. La Pieta Rondanini, 1552–1564, marmo, altezza 195 cm, Castello Sforzesco, Milano).

Джузеппе и я приехали в Сеттиньяно. Утицы городка настолько узкие, что мы были вынуждены продвигаться по ним, прижав к корпусу машины боковые зеркала обзора. Вилла Микеланджело находится на улице его имени. На кухне дома до сих пор частично сохранился рисунок, выполненный детской рукой будущего гения углем по штукатурке, как говорят, это центавр или, возможно, сатир. Нижняя его половина уже потеряна, и в эти годы еще два фрагмента штукатурки разрушились. Этот центавр или сатир, смешной, атлетически сильный и гордый одновременно, поднял правую руку словно кого-то предостерегая: не так близко, пожалуйста! Сегодня ранний творческий порыв Микеланьоло защищен стеклом, но в XIX веке и позднее был обрамлен деревянной рамой. Мне же кажется, что это никак не центавр и не сатир, а бог огня Вулкан из древнеримской мифологии: приготовление пищи с давних времен связано с огнем.

Из воспоминаний Микеланджело 1521 года: Я не помню, когда я стоял пред этой стеной, но факт в том, что тут есть какая-то анатомическая неточность, и некое влияние Поллайоло^[16] очевидно. Да, я, вероятно, был еще маленьким, это выполнено не в те годы, когда я познал анатомическое совершенство, которому мог бы позавидовать любой хирург или анатом своего времени. (Leggenda vuole che disegnai questo soggetto quando ero poco più che un bimbetto. Almeno questo è quello che racconta il Condivi ma probabilmente ha pure ragione. Non mi ricordo quando mi misi dinnanzi a quella parete ma fatto sta che ancora qualche imprecisione anatomica c’è e pure qualche influenza del Pollaiolo assai evidente. Sì, probabilmente ero ancora piccolo dato che negli anni immediatamente dopo raggiunsi una tale perfezione anatomica da far invidia a qualsiasi chirurgo o anatomista dei vostri tempi.)

Он – ребенком, действительно, часто крутился на кухне, чтоб оставаться на виду у матери, чтобы быть к ней поближе, а рисовал в это время, чтоб ей не мешать. Особенно любил Микеланьоло кухню дома, когда для кого-то из братьев там выпекался поздравительный пирог, и мама Франческа то контролировала лично. В эти моменты она вдохновляла его особенно.

Рисунок углем юного Микеланджело на кухне виллы семьи Буонарроти. Сеттиньяно, Тоскана, Италия.

Кто здесь изображен? Сатир или Центавр, а, может, бог огня Вулкан? Возможности для интерпретации многочисленны.

Микеланджело в детстве не получал семейных почестей: ибо родился вторым, да и потом, всю свою жизнь оставался без них, но это мало его беспокоило. Однако была-таки почесть-мечта, одна единственная, о которой мастер неоднократно упоминал в семейной переписке. К примеру о ней он пишет в Сеттиньяно б марта, в день своего сорокашестилетия:

… Ваш всегда Микеланджело Буонарроти, который по случаю его дня рождения сегодня утром возвращается в постель и спит до того момента, когда кто-то принесет ему пирог с большим количеством свечей, чтобы, /загадав желание/, их задуть. (II sempre vostro Michelangelo Buonarroti che n occasione del suo compleanno stamani si rimette a letto e dorme fino al momento in cui qualcuno mi portera una torta con tante candeline da spegnere.)

Микеланьоло спал. Мама Франческа появилась как чудо, и в это же мгновение засветились огнем свечи. Много! Числом прожитых мастером лет – 88. День воплощения в мире земном – День рождения – это – День ухода на время из мира душ, и то почитается свято. Не менее значим и День освобождения души, когда мир человеческий уже над нею не властен…

Обрадованный встречей, Микеланджело о чем-то подумал, блаженно улыбнулся и, надув воздухом щеки, как уж было когда-то много лет назад в Сеттиньяно, в семейном доме, изо всех сил на свечи подул. Те погасли, но темнее в спальне не стало. Художник встал с кровати, босыми ногами по каменному полу сделал несколько шагов к Франческе. В те мгновения он не ощутил ни обжигающего холода камней, ни материнского тепла, ни биения её сердца, ни своей печали о незавершенной Пьете. Невесомые руки наконец-то встретились, ибо пришло время.

История третья
Семья Липпи

Фра Филиппо Липпи. «Автопортрет», 1469 год, фрагмент фрески «Успения Богородицы» в Кафедральном Соборе Успения Девы Марии (итал. La Cattedrale di Santa Maria Assunta), Сполето, Италия.

Ночь выдалась ветрено-дождливой. Капли падали на оконный карниз и отскакивали от него, как горох. Не спалось. Я думала о Лукреции Бути, о её ярчайшей судьбе Мадонны, сотворенной известным итальянским художником периода кватроченто Фра Филиппо Липпи.

Фра Липпи оставил после себя великое творческое наследие, а еще он, словно волшебник, превратил безвестную жизнь скромной послушницы монастыря Святой Маргариты в Прато в безупречную жизнь великой Девы Марии. «Липпина» Фра Липпи, вдохновленная любовью художника к Лукреции Бути, даже спустя века в копиях украшает многие дома в самых разных странах.

Видимо сон таки до меня добрался, ибо сочный ультрамариновый декор в сопровождении грандиозной позолоты расстелился вокруг. Проявились тяжелые рамы, колонны, увитые золоченой лозой, купольный потолок, усыпанный звездами, и прекрасная Лукреция в тяжелом темно-синем одеянии с золотым шитьем, словно императрица. Я же сидела на старинном сундуке, украшенном резьбой. Несколько чистых листов бумаги и карандаш, только это и было со мной. Платье моё белое, простого кроя контрастировало с пышным убранством Лукреции и свидетельствовало о моей принадлежности к иной эпохе.

Я очнулась от видения, капли дождя, не заботясь, что могут прервать чей-то сон, шумно резвились в ночи, порождая какофонию звуков. Попыталась вспомнить всё, что услышала от Лукреции, и не заметила, как снова растворилась во сне.

В новом видении было солнце, яркое до сияния, и еще белый, раскаленный мрамор. Я лежала на одном из отшлифованных мраморных брусков, всё так же с бумагой и карандашом. Рядом находилась улыбчивая молодая женщина в элегантном платье с пышной юбкой стиля New Look^[17] от Кристиана Диора. Помню, её тонкая талия была подчеркнута узким ремешком, плечи выглядели хрупкими, а бедра изящными, ткань платья, словно поляну, украшали цветущие незабудки. Ах да, этот стиль идеальной женщины появился в 1947 году. Неужели на этот раз я провалилась в сороковые?

– Тоже – Липпи! Так я говорила себе, когда рисовала. Получалось, мне нравилось. Я любила свою фамилию и верила, что мы с сестрой продолжаем род. Да, мы – Липпи, – ветви одного древа, правда, у нас нет герба. А знаешь, почему? Фамилия Липпи знаменитая, но не знатная. В творениях Липпи – наш герб…

Часы показывали 05:05. Ох уж этот дождь! Всем от него неспокойно, тревожно. Да и снятся те, кого уж нет. Даже привиделась мама Джузеппе – Мария Липпи. Вижу из окна, в доме напротив, на третьем этаже, засветилась кухня. Там всегда встают рано, не позднее пяти. А я могу еще понежиться в кровати, если удастся заснуть. Ощущаю легкость неимоверную, оттого что купаюсь в любви, в радости, в умиротворении.

Откуда эта любовь? Она струится ко мне со стены. Там художник пишет огромную фреску Вижу прежде всего, его балахон-рясу. Во многих местах одеяние мастера испачкано краской. Встаю и неслышными шагами приближаюсь к нему. Смотрю внимательно, его ладони тоже в краске. Много ультрамарина, и он не только на стене. Наверное, его невозможно смыть с рук, он въелся в кожу синеватыми разводами глубоко. Замечаю меж большим и указательным пальцами левой ладони два присохших мазка – белый и красноватый. Задумчивососредоточенный взгляд художника отрывается от своего творения, перемещаясь ко мне. Мы улыбаемся одновременно. Отец небесный, неужели это сам Фра Филиппо? Вот художник снова берется за ультрамарин, а я вижу, как проникает сквозь окно полуденный свет, три его луча имеют отчетливые границы: проявленная светом невесомая пыль не парит на одном месте, нет, она движется по воздуху, то проседая, то взмывая. А еще издалека доносится смех женский, мужской, детский и не совсем понятная речь…

Они встретились в середине XV века, когда расцвело искусство кватроченто. В те годы правящие слои итальянского общества, включая Папу, без стеснения преклонялись пред красотой, а произведения искусства ценились очень высоко. Знать соперничала в роскоши, коллекционировала уникальные работы, покровительствовала талантам. В те годы основные принципы «нового стиля» поднялись на господствующую высоту, сформировав культ красоты человека. Знание перспективы, теории пропорций, строения человеческого тела позволяло художникам изображать прекрасных, совершенных людей. В движениях тел передавались порывы души. Многие из художников того золотого времени достигли вершин мастерства. Среди них оказались отец и сын Липпи – Фра Филиппо и Филиппино.

О любовной истории капеллана Фра Филиппо и послушницы монастыря Святой Маргариты Лукреции Бути знали и судили все не только в Прато, но и во Флоренции. Интерес к этой паре не затухал долгое время, а когда их не стало, история не затерялась под пылью веков: она дошла до нас приукрашенная вымыслом, обросшая искажениями, с некоторыми фактами, потерявшими точную временную привязку.

Я решаюсь на шаг, позволяющий переместиться в эпоху кватроченто. Место, что заинтересовало меня, расположено вблизи Флоренции, можно сказать, оно – её пригород. Город Прато в те времена слыл первым коммерческим городом Тосканы. Именно в нём в 1455 году приобрел дом известный флорентийский мастер живописи Фра Липпи. Итак…