Kitobni o'qish: «Летопись подвига»

© Ефремов Л. И., 2021

Повести

Штыками путь себе возвержи…

Шёл 1774 год. Была тёплая южная июльская ночь. Капитан Иван Михачевский и подпоручик Матвей Ачкасов, офицеры Брянского мушкетёрского полка, стояли на склоне крутого обрыва и любовались в глади воды, простирающегося до самого горизонта моря, отблеском рассыпанных по ночному небу звёзд. Уставшие от дневного палящего солнца, они с радостью подставляли свои лица летящему со стороны моря прохладному, пропитанному солью ветру.

– Господи, как тут ночью хорошо! – восхищённо проговорил Ачкасов.

– Да, господин подпоручик, неплохо, – ответил капитан и, посмотрев вверх на чистейшее небо, продолжил, – только завтра, похоже, жара ещё больше будет.

– Да будет Вам, господин капитан, всё лучше, чем где-нибудь в Сибири за Уралом зубами от холода стучать.

– Я вот думаю, – продолжил Михачевский, – как бы нам совсем жарко не стало.

– Вы к чему клоните, господин капитан? – удивлённо посмотрев на него, спросил подпоручик.

– Чего-то на душе неспокойно. Вроде, такая тишина кругом и умиротворённость, а душа ноет.

– Так это нормально. Просто по жене да по детишкам соскучились.

– Соскучиться, соскучился, но это не то. Предчувствие плохое.

– С чего так, господин капитан? Всё тихо кругом. Уже, почитай, неделю как в болоте живём. Тишь да благодать.

– Вот это меня и беспокоит, подпоручик. Ни одного столкновения с татарами. Все присмирели, как агнцы божьи.

– Чего плохого? По мне, так лучше в мире жить, пускай и с неприязнью, чем из-за каждого куста пули или стрелы татарской ждать.

– То-то и оно, что из-за каждого куста …, – задумчиво произнёс Михачевский и дружески похлопал подпоручика по плечу, – пойдёмте лучше заглянем к господину Салтанову. К нему, я слышал, посыльный от Хана приезжал. Говорят, с гостинцами. Да заодно казачий пост по пути навестим.

– Согласен, господин капитан. Мне Шульц, кстати, по секрету рассказал, что посыльный от Хана три бочонка вина для солдат прислал и шампанское для офицеров. Надо заглянуть.

– Шампанское – это хорошо, – с напряжением в голосе проговорил Михачевский, – только вот с чего это Хан Герей так расщедрился? Раньше за ним того не примечалось.

– Что поделать, господин капитан, восточные люди совершенно непредсказуемы.

– Тут Вы правы, Ачкасов. Ох, как непредсказуемы. Пойдёмте, подпоручик.

Офицеры развернулись и стали спускаться с крутого каменистого обрыва в сторону деревни Ялта, где квартировались мушкетёры Брянского полка.

* * *

На въезде в деревню располагался казачий пост. Главный из казаков, подхорунжий Прохор, пытался палкой поглубже закопать картошку в не прогоревшие ещё до конца угли. Тут же, под увесистым деревом спали его товарищи, только что вернувшиеся из разъезда. Они мирно похрапывали, лёжа прямо на земле среди разбросанных сёдел. Рядом паслись их боевые кони, пытаясь своими большими губами выдирать из земли пожухлую от палящего дневного солнца траву.

Послышался стук скатывающихся камешков, и из темноты со стороны моря появились две фигуры. Ладони казаков мгновенно легли на рукояти шашек, но, разглядев подошедших, они сразу расслабились. Это были офицеры их Ялтинского поста. Казаки поднялись, и старший из них пробасил:

– Ваше высокородие, казаки ….

– Тише, подхорунжий, – прервал его капитан Михачевский, показав взглядом в сторону спящих, – разбудите. Из разъезда вернулись?

– Так точно, – уже тише проговорил Прохор.

– И как? Спокойно всё?

– Спокойно-то оно спокойно, Ваше высокородие, только …

– Какие сомнения, подхорунжий? – вступил в разговор подпоручик.

– Да як-то уж сильно спокойно. За пять дней разъездов, почитай, ни одного столкновения с местными. Как только проезжаем, какое их село горное, так они шмыг по своим мазанкам – и тишина. Можа замышляют чего недоброго по наши души?

– Может и замышляют, – задумчиво ответил капитан, – знать бы что? Ты будь повнимательней со своими казаками, подхорунжий.

– Так точно, Ваше высокородие! – твёрдо ответил Прохор, – не проспим.

Тут со стороны деревни к ним подбежал запыхавшийся солдат и тут же обратился к капитану:

– Ваше высокородие, Вас требует к себе начальник поста. Срочно.

Михачевский с Ачкасовым переглянулись и быстрым шагом последовали за рядовым в сторону дома, где располагался начальник Ялтинского поста георгиевский кавалер премьер-майор Самуил Салтанов.

– Кажись, началось, – промолвил Прохор, глядя им в след.

Затем он обернулся к стоящим у костра казакам.

– Михайло, ну чего ты зеньки вылупил? Картоха же сгорит.

Два казака схватили прутки и стали разгребать угли, вытаскивая запечённую картошку. Они снова присели у костра. Каждый взял по горячей картофелине и, подбрасывая её в ладонях, чтобы не обжечься, стал по частям отковыривать чёрные, сродни углям, в которых запекалась картошка, корочки.

– Фимка так и не появлялся? – строго спросил Прохор.

– Не-а, – промычал сидящий рядом с ним казак Михайло, пытаясь откусить кусок картофелины, – доиграется Фимка с этой гречанкой, по ночам шатаясь. Получит ночью пулю от какого лихого татара.

– Типун тебе на язык, – строго осадил его подхорунжий, – смотри, накаркаешь ешо!

– Да это я так, пошутил, – быстро проговорил Михайло.

Прохор попытался было ответить, но тут со стороны горной дороги послышался топот копыт. Прямо к костру на вороном коне галопом выскочил Фим-ка Платов. Молодой донской казак, который был родом из одной станицы с Прохором и являлся, к тому же, ему племянником. Остановив коня на полном скаку, он ловко спрыгнул с него.

Фимка отвязал от седла небольшую парусиновую котомку и, улыбаясь, направился в сторону отдыхающих казаков.

– Чего грустим? – спросил он, аккуратно поставив котомку на землю и присев к костру.

Затем, не дожидаясь ответа, огляделся по сторонам и, найдя подходящую веточку, стал разгребать угли, чтобы достать себе картофелину. Вскоре ему это удалось и, перебрасывая её из ладони в ладонь, он вновь с улыбкой осмотрел сидящих вокруг костра казаков. Но, наткнувшись на строгий взгляд Прохора, Фимка перестал улыбаться.

– Дядько, а чого не так? Буде горевать, воно же я, живой и здоровый. Берите тама в котомке лаваши, ещё горячие, поди. Масло оливковое да две бутылки вина айвового.

– Подведут тебя девки под монастырь, – беззлобно, но наставительно произнёс Михайло.

Фимка лишь рассмеялся на его слова:

– А куда ж без них? Я ж молодой! Мне вон дядько Прохор рассказывал, как вы с ним молодыми по девкам бегали, и ничего. А мне…

– Хватит «аскаляться», – строго прервал племянника подхорунжий, – в обратной дороге встречал кого?

Фимка сделался серьёзным и, пожав плечами, ответил:

– Особо нет, только врага твоего, Зуфара-злобного, с двумя татарами в ущелье повстречал. Нос к носу столкнулись.

– И что? – настороженно спросил Прохор, – они тебя просто так отпустили?

– А чего они мне сделают?

Фимка резко вскочил, выхватил из ножен шашку и, пожанглировав, вложил её обратно. Получилось красиво. Клинок, как сумасшедший, прокрутился в руке молодого казака, сверкая сталью в свете луны. Фимка снова сел к костру, залихватски сдвинув на бок шапку.

– Орёл, – сказал Михайло, спрятав усмешку в свои пышные усы.

Остальные казаки, сидевшие у догоревшего костра, так же заулыбались. Все, кроме Прохора. Подхорунжий по-прежнему без тени улыбки смотрел на племянника.

– Шо-то не верю я, чтобы змей этот – Зуфар, да ещё с двумя сподручными, отпустил тебя на все четыре стороны. У него счёт ко мне имеется, а то, шо ты мой родич, он сто пудов знает.

– Знает, не знает… Да я просто расстраивать тебя, дядько, не хотел. Он сказал тебе передать, ежели я его смесь татарского с русским правильно понял, что скоро он встретится с тобой и сделает «секир башка» за сына. Зло сказал. Глаза, как у волка сверкали.

– «Секир башка», говоришь, – задумчиво произнёс подхорунжий, – ну это мы ешо поглядим, чья башка раньше с телом расстанется.

Прохор строгим взглядом обвёл казаков.

– Больше никаких отлучек из лагеря!

– А может…, начал было Фимка, но подхорунжий строго прервал племянника:

– Никаких – может! Это приказ! Затаились татары, похоже, большая драка намечается.

* * *

Самуил Салтанов стоял у стола, на котором была разложена карта Крымского побережья и внимательно её разглядывал. Рядом находились подпоручик Борис Берлизев и прапорщик Пётр Батавин. В углу, раскрыв книгу, сидел лекарь Щульц, всем своим видом показывая, что топографические знания для него предмет запредельный. Щуплый полковой лекарь в очередной раз протёр очки и снова углубился в чтение книги.

В этот момент в дверь постучали и в комнату буквально ввалились запыхавшиеся от быстрой ходьбы капитан Михачевский и подпоручик Ачкасов.

– Господин премьер-майор…, – желая поприветствовать начальника Ялтинского поста, начал капитан, но Салтанов жестом руки остановил его и пригласил обоих офицеров к столу.

– Итак, господа, – начал он, оторвав взгляд от карты, – только что прибыл посыльный с Алуштинского поста от секунд-майора Колычева. Турецкий флот под предводительством сераксира Гаджи-Али-бея встал на якорях напротив Алушты. Когда и как он покинул место стоянки в Керченском проливе – неизвестно. Николай Колычев небезосновательно полагает, что турки готовятся высадить десант. В его распоряжении всего сто пятьдесят егерей Московского легиона. Он просит нас о помощи. Какие мысли, господа?

– Надо трубить сбор и всем идти на выручку алуштинцам, – ни секунды не раздумывая, выпалил самый младший из офицеров прапорщик Батавин.

Салтанов посмотрел на него, покачав головой. Тот немного стушевался из-за своего порыва. Затем, начальник поста перевёл взгляд на Михачевского.

– А Вы что думаете, господин капитан?

– Я так понимаю, что у турок превосходящие силы? – обратился Михачевский к Салтанову.

Тот лишь утвердительно кивнул головой. Капитан продолжил:

– Помочь алуштинцам, конечно, надо. Но возможно, что часть флота Али – бея может и сюда приплыть. Думаю, надо разделиться. Одну мушкетёрскую роту отрядить на подмогу, а вторую здесь оставить.

Капитан замолчал. В комнате наступила тишина. Начальник поста ненадолго задумался и затем снова обратился к офицерам:

– Господин капитан всё правильно заметил. Потому слушай мою команду.

Все офицеры вытянулись в струнку. Даже Шульц подскочил со стула, захлопнув книгу. Салтанов продолжил:

– Солдат поротно делить не будем. Господа подпоручики, вы лучше всех нас знаете своих мушкетёров. Необходимо отобрать сто человек самых крепких и выносливых. Я во главе этой группы с подпоручиком Ачкасовым пойду по берегу моря на подмогу егерям Колычева. За начальника Ялтинского поста остаётся капитан Михачевский.

Тут неожиданно заговорил подпоручик Ачкасов:

– Господин премьер-майор, но там же тропы практически нет! Мне казаки рассказывали. Они уж там всё в разъездах облазили. Казаки местами мысы по воде, коням под холку, обходили. Может лучше в обход?

– Нет, подпоручик, нельзя в обход. Не успеем. Ночью они вряд ли начнут десантироваться, а вот под утро… Надо до утра успеть.

– Так Вы ещё и сейчас хотите выступить? В ночь? – ещё больше удивился подпоручик.

– Сейчас, голубчик. И не я, а мы, и чем раньше, тем лучше.

Салтанов поднял руку, показав, что полемика окончена, и обратился к Михачевскому:

– Господин капитан, прикажите поставить две пушки с гренадёрами на мысе Святого Иоанна около каменной церкви. Там хорошо просматривается берег. А на склоне холма Поликур установите наблюдательный пункт. За деревней со стороны леса соорудите стрелковые ложементы, а заросли вырубите на расстояние выстрела. Думаю, Хан Сахиб Гирей за нашими спинами договорился с турками и готовит нам удар в спину. Остальное, господин капитан, по обстоятельствам.

Салтанов вытащил из нагрудного кармана часы и щелчком открыл крышку.

– Исполняйте, господа. Через час выступаем.

* * *

Дорога вдоль побережья и вправду оказалась труднопроходимой. И, хотя небо было безоблачным, и яркая луна оказалась на стороне отряда Салтанова, освещая им путь, картина из нависающих валунов и преграждающих путь огромных каменьев была жуткой. Но солдаты, невзирая на падения, под соскальзывающими потоками мелких камней вставали вновь и упорно продвигались вперёд. Никто не ныл и не стонал от полученных ран и ушибов. Терпелив русский солдат.

Подпоручик Ачкасов оказался прав. Во многих местах горная тропа обрывалась, закрытая каменными глыбами, и отряду приходилось обходить по воде и их, и попадающиеся по пути, выступающие в сторону моря мысы. Так и шли они измождённые, промокшие до нитки, стиснув зубы, на помощь алуштинскому посту.

При этом вокруг были безмятежное спокойствие и тишина. Это настораживало. Ещё не успел наступить рассвет, как, пройдя Гурзуф, со стороны Партенита и Алушты послышалась глухая канонада. Что там происходило, оставалось только догадываться. Салтанов приказал подпоручику найти и позвать подхорунжия, которого в числе четырёх конных казаков он взял с собой в этот непростой переход. Вскоре показался Прохор. Коня он вёл под узду.

– Ваше высокородие, подхорунжий Степнов по вашему приказанию прибыл.

– Подхорунжий, бери своих казаков, и впереди отряда пробирайтесь к алуштинскому посту. Разведайте, нет ли засад вражьих вдоль побережья, да по прибытию в Алушту сообщите секунд-майору Колычеву, что подкрепление уже близко. За сколько сможете добраться до Алушты?

– Через пару вёрст будет дорога подходящая. Правда, не вдоль побережья, а по ущельям. Она длиннее будет, но зато почти весь путь можно верхом, то рысью, то галопом. Всяко быстрее Ваше высокородие получится, чем так, пешим и с конём под узду.

– Вот и хорошо, действуй подхорунжий, а мы, пройдя Партенит, будем вас ждать на берегу. Главное – обстановку разведайте досконально.

– Слушаюсь, Ваше высокородие! – отчеканил Прохор и направился к своим казакам.

Вскоре лучи утреннего солнца стали пробиваться из-за гор. Когда же тропа стала более проходимой, и до Алушты оставалось не так много вёрст, Салтанов, поднявшись на один из холмов, откуда можно было лучше осмотреть береговую линию, решил дать отряду привал для отдыха. Пушечных выстрелов слышно уже не было, и он решил здесь дождаться конный разъезд казаков, посланных в разведку.

Солдаты расположились для отдыха, а премьер – майор с подпоручиком Ачкасовым поднялись на крутой край скалы, находившейся рядом, дабы внимательно обозреть береговую линию.

То, что они увидели, не добавило им радости. Опасения Салтанова оказались не напрасны. И со стороны Алушты и справа у них в тылу на якорях стояли многочисленные корабли неприятельского флота, начиная от кончебасов и заканчивая большими трёхмачтовыми кораблями. Количество их впечатляло. Салтанов с Ачкасовым насчитали более сотни.

– Господин подпоручик, – обратился Салтанов к Ачкасову, – возьмите кого-нибудь из унтер-офицеров и пару солдат. Организуйте здесь наблюдательный пост. Чтобы о всех перемещениях турецких судов было известно. Докладывать незамедлительно.

Примерно через час к расположившимися в тени небольшого дерева Салтанову и Ачкасову подбежал встревоженный подпрапорщик.

– Господин премьер-майор, часть кораблей у Алушты снялась с якоря и начала движение в сторону группы кораблей, стоящих у нас в тылу.

Салтанов и Ачкасов быстро поднялись и направились с подпрапорщиком в сторону наблюдательного пункта. Положение отряда становилось критическим.

– Господин премьер-майор, – с тревогой в голосе проговорил подпоручик, – если они надумают высадить десант, то мы окажемся в ловушке.

– Вы правы, подпоручик, – задумчиво произнёс Салтанов, – придётся принимать решение, не дожидаясь казаков.

Но тут послышался топот копыт, и на место отдыха отряда из ущелья выскочила лихая четвёрка конных казаков. Прохор ловко соскочил с коня и, узнав у солдат, где располагаются офицеры, бегом стал взбираться на скалу. Салтанов и подпоручик направились ему на встречу.

– Ваше высокородие, деревня Алушта сожжена. Там кругом одни турки, да татары. Егерей майора Колычева нигде не видно. Уничтожили их или им удалось отступить – неизвестно. Но алуштинского поста больше нет, – печально закончил подхорунжий.

Только Салтанов успел поблагодарить Прохора за службу, как со скалы раздался крик подпрапорщика:

– Господин премьер-майор, остальные корабли тоже снимаются с якоря. Похоже, они намерены плыть в сторону Гурзуфа, а возможно и Ялты.

– Час от часу не легче, – проговорил Салтанов и повернулся к Ачкасову, – господин подпоручик, отряду подъём и обратно на пост, в Ялту. Мы должны их опередить. Обязаны опередить.

* * *

Отряд брянских мушкетёров под командованием премьер-майора Салтанова, преодолев тяжелейший горный переход во второй раз и всё-таки опередив турецкий флот, прибыл в Ялту восемнадцатого июля. Вечер на Ялтинском посту прошёл спокойно, что дало возможность отдохнуть уставшим от переходов солдатам и более тщательно подготовить оборонительные сооружения в ожидании противника.

Рано утром отряд был поднят по тревоге. К побережью Ялты подошёл турецкий флот. Большие трёхмачтовые корабли и кончебасы встали на якоря подальше от берега и стали спускать шлюпки, которые, заполнившись турецкими солдатами, сразу брали курс к берегу. Малые же суда османского флота подходили почти к самому берегу, а турки просто прыгали за борт и, держа оружие на вытянутых руках, с криками и воплями шли по горло в воде в сторону берега.

Одна из рот брянских мушкетёров во главе с капитаном Михачевским спустилась на берег и залегла за рыбацкими фелюгами, которыми заранее по приказу Салтанова были накрыты кучи собранных на берегу камней.

Когда турки подошли к берегу на расстояние выстрела, русские солдаты открыли по ним огонь. Многие из турецких воинов так и не успевали достичь берега и, вскидывая руки, навсегда исчезали в солёной черноморской воде. Заработала и русская батарея, состоявшая из четырёх лёгких орудий. Взлетающие вверх столбы воды разбрасывали в стороны людские тела.

Хотя туркам был нанесён значительный урон, а прибрежные воды уже приобрели алый цвет крови, османцы продолжали неистово накатывать на берег, как саранча. И не было числу их предела. А тут ещё заработали пушки с турецких кораблей, нанося удары по береговой линии, где за нехитрыми ограждениями из рыбацких фелюг располагались брянские мушкетёры первой роты.

Михачевский отдал приказ роте отступить к деревне и занять оборону. Это было очень своевременно, так как из глубины полуострова из сосняка с воплями и гиканьем на деревню Ялта бросилось большое множество татар, которые, нарушив договор с Россией, перешли на сторону турок.

Но, как бы ни было велико множество турок, высадившихся на берег, и татар, подгоняющих себя воинственным и устрашающим гиканьем, сходу захватить Ялтинский пост им не удалось. Открытый берег в низинке и вырубленная чаща вглубь полуострова давала русским стрелкам большое преимущество. Нападавшие вынуждены были отступить.

Во время небольшого затишья Салтанов собрал всех офицеров в своём доме, где он располагался.

– Господа, положение наше на данный момент – отчаянное. Алушта под турками, остальные промежуточные малые посты, по-видимому, тоже уничтожены. Мы окружены бесчисленным войском турок и великим множеством подло предавших нас татар крымского Хана. Помощи ждать не откуда. Будем стоять на рубежах наших до последнего. Солдатам я отдам приказ лично.

– Господин премьер-майор, – обратился к Салтанову присутствовавший на совещании подпрапорщик, – разрешите попробовать проскочить из окружения и успеть за подмогой? Вдоль берега у церкви есть гряда каменная. Она вроде как непроходимой считается, но можно попытаться.

Салтанов внимательно посмотрел на вытянувшегося подпрапорщика, в уме прикидывая реальность предложенного.

– Ну, коли так, то можно попробовать. Других путей у нас нет. Хотя я думаю, что у казаков больше бы шансов было прорваться в сторону леса. Я возглавлю оборону у береговой линии, а капитан Михачевский оборону в ложементах со стороны леса. Подпоручик Ачкасов, помогите подпрапорщику выбрать путь и поговорите с казаками, может им легче прорваться из окружения. Но, … – Салтанов вздохнув, на секунду задумался, а затем продолжил: – за подмогой, думаю, они, по-видимому, не успеют, а вот ежели получиться прорваться, то необходимо довести до сведения командующего второй армией генерал-аншефа князя Василия Михайловича Долгорукова о том, что девятнадцатого июля сего года Ялта со всех сторон сошедшими с флота турками и великим числом татар окружена и штурмована была, но пост не сдала и приняла бой.

– А, что с жителями деревни делать, господин премьер-майор? Они хотя и греки, но по вере – христиане. Их иноверцы изрежут. Ведь ни детей, ни женщин не пощадят, – спросил подпоручик Берлизев.

– Вот уж не знаю. Вы, подпоручик, сходите к отцу Спиридону, с ним посоветуйтесь. Надо, чтобы они какие пожитки собрали и все пока в церкви спрятались. Она всё же каменная, да и ядра пушечные с кораблей до неё не долетают. А там посмотрим. Всё, расходимся по местам, господа.

Пока турки готовились к следующей атаке, подпрапорщик попытался вырваться из окружения по каменной гряде, проходящей под самым верхом нависающей над морем скалы. Ачкасов с Прохором внимательно наблюдали за происходящим. Когда казалось, что он уже прошёл то место, где располагались вооружённые татары, подпрапорщик поскользнулся на камнях и чуть не сорвался со скалы, успев зацепиться руками за одинокий куст, росший на её краю. Татары, услышав подозрительный шум камнепада, подошли к месту, где над обрывом повис подпрапорщик. Радости их не было предела.

Ачкасов и Прохор, стиснув зубы в бессильной злобе, смотрели, как они издеваются над беспомощным унтер-офицером. Один из татар, вооружённый пикой, подошёл вплотную к обрыву и вонзил её в правую ладонь подпрапорщика, раздробив один из его пальцев. Ачкасов отчётливо видел повисшую, как плеть, руку и искривившееся от боли лицо унтер-офицера. Восторгу татарина не было предела, он бился в конвульсиях изуверского танца, а потому не смог заметить то, что не ускользнуло от глаз капитана и подхорунжего.

Подпрапорщик, держась за спасательный куст левой рукой, с неимоверным усилием воли второй, раненой, вытащил из ножен саблю. Когда, пританцовывая под радостные возгласы соплеменников, татарин вновь подошёл к краю скалы и хотел вонзить пику в запястья русского воина, подпрапорщик вскинул вверх руку с клинком и резко полосонул врага по ноге. Татарин, заорав от боли, завалился на землю рядом с отрубленной по колено ногой.

Подпрапорщик, выронив саблю, успел схватить его за отворот куртки. Левая рука соскользнула с куста, и с диким стоном и воплями они вместе так и рухнули в пропасть. Ачкасов на секунду закрыл глаза, а Прохор, лишь наполовину вытащив из ножен шашку, со злостью резким движением вставил её обратно.

В этот момент послышалось дикое гиканье и стрельба со стороны моря, где оборону держала первая рота брянских мушкетёров под командой Салтанова. Турки снова пошли на штурм русских укреплений.

– Премьер-майор прав, подхорунжий, – сказал Ачкасов, – только твои казаки и смогут прорваться. Нам, похоже, отсюда не выбраться живыми, так что посылай их по одному, пока не прорвутся. Главное – донесение князю доставить. Давай, подхорунжий, действуй, а я к Салтанову.

– Есть прорваться, Ваше высокородие, – ответил Прохор и, пригнувшись, побежал к своим казакам.

* * *

Второй штурм, как и первый, был отбит. Но положение защитников Ялты становилось критическим. Половина гренадёров у орудий была убита, да и среди мушкетёров потери были. Но главное, что заканчивались заряды для пушек и патроны. У казаков с прорывом тоже ничего не получилось. Шесть казаков поочерёдно пытались проскочить неприятельские позиции с разных сторон, но все были убиты.

Во время очередной передышки к месту, где располагались понурившие головы казаки, подошли капитан Михачевский и подпоручик Ачкасов.

– Ну что, подхорунжий, не прорвались казаки? – устало спросил подпоручик.

– Никак нет Ваше высокородие, – ответил Прохор, – шесть человек положили. Какие хлопцы были!

– Что ж, не судьба, видать, вырваться, – грустно глядя на него, промолвил капитан Михачевский.

И тут из-за спины Прохора выскочил Фимка. Как всегда, с неизменной улыбкой на лице и залихватски сдвинутой набок казацкой папахе.

– Ваше Высокородие, а можо я попробую. Я смогу.

Подхорунжий резко обернулся и зло крикнул:

– Ты куда, сосунок, поперёд батьки в пекло лезешь! Я вот сейчас тебя розгами, да ….

– Это что за герой такой, подхорунжий? – улыбнувшись, спросил капитан.

– Этот малец – племяш мой, Ваше высокородие, – играя желваками на лице, ответил Прохор, – ешо молоко на губах не обсохло, а уже на подвиги потянуло.

– Дядько, так всё равно нам отсюда живыми не выбраться. А я смогу прорваться. Я ж на Дону у нас в станице первый по джигитовке был. А?

Прохор только успел глубоко вздохнуть, чтобы отчитать племянника по новой, как капитан рукой дал знак ему помолчать и обратился к Фимке:

– И как же ты это сделаешь?

– Тут, Ваше высокородие, надо брешь у них найти и живым до их позиций доскакать. А там пущай стреляют, притворюсь убитым. Главное Ваше Высокородие до леса добраться, а там снова на коня и галопом до ущелья.

– А поверят, что подстрелили тебя?

– Ешо как поверят, Ваше высокородие, – снова улыбнувшись, уверенно ответил Фимка.

– Тебя как звать-то, казак, – поддавшись незаурядному оптимизму парнишки, улыбнулся капитан.

– Ефим Платов, рядовой донской казак, – вытянувшись ответил Фимка.

Капитан повернулся к Прохору.

– Подхорунжий, а может, попробуем? Я понимаю, что племянник, родная кровь. Но здесь у него шансов выжить ещё меньше будет. А так… Лихой казак, может и проскочит. Что скажешь, подхорунжий?

– Не знаю, Ваше высокородие, смерть – она на войне всегда рядом. Так-то он при мне. Ежели его убьют, а я жив останусь, что я его батьке скажу? Хотя, может Вы и правы, Ваше высокородие, тут хоть какой-то шанс.

Капитан вновь обратился к Фимке:

– Когда готов будешь?

– Так я уже готов, Ваше высокородие. Надо поспешать, пока бусурманы снова на штурм не пошли.

– А где прорываться будешь?

– Тамма, вон, – показал Фимка рукой на небольшую брешь между расположением турецких янычар и готовящейся к новой атаке группой татар.

– Мне главное – до них доскакать, пока они за оружие не схватились, а между ними проскочить уже легше будет. Не будут же они друг в друга стрелять?

– Умён ты не по годам, Ефим Платов. Когда поскачешь?

– Так сейчас коня возьму и поскачу, Ваше высокородие.

– Ну, тогда удачи тебе, донской казак Ефим Платов.

* * *

Капитан, подпоручик и подхорунжий подошли к участку укрепления напротив того места, которое указал им Фимка. Янычары и татары находились на расстояние, не дающим возможность сделать прицельный выстрел, и потому вели себя достаточно расслаблено. Вдруг за спиной наблюдавших раздался стук копыт. Они даже не успели развернуться, как через невысокое укрепление, буквально над их головами пролетел конь, на котором восседал Фимка, и галопом поскакал в расположение врага.

– Вот парень даёт! – восхищённо воскликнул подпоручик.

А Фимка на полном скаку, пригнувшись к самой шее своего коня, нёсся вперёд. Турки, как и татары, какое-то время прибывали в ступоре от неожиданности, глядя на сумасшедшего казака с шашкой «на голо», который в одиночку приближался к ним. Когда до них оставалось метров тридцать, они стали хватать лежавшие в стороне мушкеты и открыли беспорядочную стрельбу. Причём, второпях стреляли, не целясь.

Только раздались первые выстрелы, Фимка, пришпорив напоследок коня, повис на стременах сбоку у лошади, волоча руки по самой земле. Так и пролетел он на полном скаку между двух позиций под дикое улюлюканье неприятеля, посчитавшего его убитым.

– Неужели убили? – воскликнул подпоручик, настолько всё было правдоподобно.

– Нет, Ваше высокородие, шашка в руке, значит, жив, – осторожно проговорил Прохор, – вот сорванец. А ведь может и проскочить.

Только он сказал эту фразу, как Фимка, подтянувшись за седло, ловко запрыгнул на коня и, пришпорив его, помчался в ущелье. Татары и турки так и застыли в изумлении, но через некоторое время, выйдя из оцепенения, побежали к своим лошадям, чтобы броситься в погоню за наглецом.

– Лихой у тебя племянник, подхорунжий. Хорошую смену вырастил.

– Ешо какой лихой, Ваше Высокородие, – проговорил казак Михайло, стоявший за спиной Прохора и наблюдавший оттуда за всем происходящим, – главное, чтоб теперь только на засаду парень не нарвался.

– Покаркай мне! – зло бросил на него взгляд подхорунжий.

– Да ты што, Прохор я же за Фимку…, – обиженно проговорил Михайло, но на всякий случай все-таки перекрестился.

Примерно через час в стане противника произошло непонятное оживление. Но вскоре всё стало ясно. С моря дул порывистый ветер в сторону укреплений защитников Ялты. Турки притащили откуда-то пуки соломы и стали раскладывать их по периметру русских укреплений со стороны моря. Замысел был понятен. Они хотели поджечь жухлую от жары траву и сухой кустарник, а ветер, летящий с моря, должен был погнать огонь на русские позиции. Стены огня, конечно же, не было бы, но дым должен был выкурить солдат из укреплений.

Турки запалили солому. Стелящийся ковром по земле огонь и клубы дыма стали приближаться к укреплениям. Салтанов принял решение отходить, прикрываясь дымом, в единственно возможное место. За каменную ограду церкви. Она должна была стать последним форт – постом для защитников Ялты.

Именно в этот момент, когда до солдат довели приказ начальника Ялтинского поста об оставлении позиций, Прохор услышал страшный крик Михайло. Он обернулся на крик, как и все остальные солдаты и офицеры. Увидев в глазах Михайло ужас, Прохор проследил за его взглядом. Всё внутри его, прошедшего множество баталий и много повидавшего, замерло. Не было сил двинуться. Впервые в жизни у сурового казака на глаза накатили слёзы.

Пред клубами дыма на лошади гарцевал Зуфар, с диким в животной радости оскалом на губах. В руке он потрясал пикой, на которой была нанизана отрубленная голова Фимки. Голова его любимого племянника.

Зуфар, увидев слёзы на глазах своего кровного врага, поднял глаза к небу и рассмеялся во весь голос. В мозгу Прохора всё помутилось. Он, схватившись за рукоять шашки, бросился было в сторону ненавистного врага, но капитан успел крикнуть мушкетёрам, чтобы они остановили подхорунжего. Шестеро солдат еле справились, чтобы удержать его.

И тогда, глядя на Зуфара, Прохор заорал диким голосом, больше похожим на вой волка. Даже солдатам, державшим его, стало жутко. Солдатам, но не Зуфару. Он размахнулся и бросил пику с отрубленной головой в сторону русских. Взгляды Зуфара и Прохора на мгновение встретились. И столько в них было злости и ненависти, что казалось, ещё секунда, и между ними вспыхнет сверкающий разряд молнии, превратив одного из них в пепел.