Kitobni o'qish: «Лео Бокерия: «Влюблен в сердце». Истории от первого лица»

Shrift:

* * *

Вступление

Мне много раз предлагали написать автобиографию. И я думал, что это хорошая мысль – рассказать о замечательных людях, с которыми мне посчастливилось работать бок о бок, о том, как развивалась кардиохирургия и что она значит для нашей страны и для всего мира.

Я даже придумал название для книги – «Под звездами кресты». В том смысле, что не родился еще врач, у которого бы не умер ни один пациент. Вспоминая хирургов масштаба Бориса Васильевича Петровского, Владимира Ивановича Бураковского, я думал: «Эти люди – гении, звезды хирургии. Но и у них были свои «кресты», когда они теряли больного в результате его крайне тяжкого состояния».

Во время операции рядом с тобой стоит операционная сестра, которая ассистирует многим хирургам и лучше тебя знает порядок. Рядом с тобой анестезиолог, блестяще делающий свое дело. Специалист, который проводит искусственное кровообращение, за год делает не меньше тысячи таких операций у пациентов всех возрастов. Я не представляю, где еще, кроме операционной, может собраться бригада профессионалов такого уровня. Но и здесь нет никаких гарантий, что пациент выживет, и не возникнет никаких осложнений. Ведь если бы человек чувствовал себя хорошо, он не пошел бы на операцию, правильно?

Но когда издательство «Молодая гвардия» предложила выпустить книгу обо мне в серии «Жизнь замечательных людей. Биография продолжается», где до этого выходила биография Евгения Максимовича Примакова, я подумал – и все-таки согласился. В 2012 году вышла книга Игоря Цыбульского. Спустя девять лет она легла в основу этой книги – вместе с дополнительными интервью, а также замечательными фотографиями Екатерины Штукиной.

Сердце

Сердце перекачивает более 5 с половиной литров крови в минуту, или 340 литров в час. За 70 лет жизни человека оно способно перекачать более 200 миллионов литров! Человеческое сердце – поистине уникальный механизм, замечательный, неутомимый, тонко отлаженный кровяной насос.

Нет. Все-таки не механизм и не насос! Я никогда не представлял себе сердце как некое мышечное образование, приспособленное к перекачке крови. Человеческое сердце – вечная загадка и главный предмет моих забот. У сердца, между прочим, даже свой персональный день имеется – 29 сентября. Он так и называется – Всемирный день сердца. Обратите внимание: ни один из органов человеческого организма своего отдельного дня не имеет.

Сердце – тебе не хочется покоя… Это же просто поразительно, что в течение всей жизни сердце человека должно работать без единой остановки и отдыха. И ведь работает! Мышцы, сосуды, клапаны… Представить невозможно, что они закрываются и открываются в течение жизни человека более двух миллиардов раз. Какой материал способен выдержать подобную нагрузку!

НЦССХ им. А. Н. Бакулева. 2002 г

Мне, хирургу, много раз приходилось менять сносившиеся – в буквальном смысле стершиеся – искусственные сердечные клапаны. А ведь там применяются самые прочные и самые износоустойчивые материалы, какие только существуют на земле, – шарик из сверхпрочного силикона и каркас из специальной космической стали. Сейчас для искусственных клапанов используют еще более прочные материалы, чем силикон: и все равно никакой материал не может сравниться с тем, что создано самой природой.

Я убежден: без сердца толком нет жизни! Существуют, конечно, одноклеточные, у которых вроде как нет сердца, все же остальное его имеет. Ну, а если бы на земле жили только одноклеточные, то о существовании нашего мира, понятное дело, никто бы и не узнал. Сердце – вот начало начал! Величайший двигатель всякой жизни!

Скажу еще и так: более гармоничной картины, чем ритмично сокращающееся сердце, я в жизни своей не видел – и, честно сказать, даже представить не могу. Как же все это поразительно красиво и мощно!

Вот сердце отдыхает, расслабляется в период паузы – и вдруг начинает сжиматься красивым, могучим, живым движением. Это невозможно пересказать, это нужно увидеть!

Какая же немыслимая мощь заключена в этом маленьком, величиной с кулак мышечном узле, способном разгонять кровь по всему организму, по бесчисленным сосудам, начиная от широкой мощной аорты и кончая тончайшими, как волос, капиллярами. Если все эти сосуды вытянуть в одну нить, то общая длина их составит около 115 тысяч километров. Этого достаточно, чтобы два с половиной раза обернуть Землю по экватору!

Работу сердца можно сравнить с бегом великого какого-нибудь спринтера. Какого-нибудь нынешнего Усейна Болта, скажем: но мне все-таки ближе гармоничный, летящий бег кумира моей молодости – бесподобного Валерия Борзова. Вот Борзов срывается со стартовых колодок, мощно отталкивается, стремительно набирает ход и уверенно выигрывает спринт на Олимпиаде! То, что он делает за эти краткие мгновения, – настоящее волшебство!

А что переживает за эти десять секунд его сердце?! На всей дистанции в сто метров – один, максимум два вдоха! Пульс взлетает до двухсот ударов… А всего через минуту – восемьдесят и вот уже шестьдесят. Тренированное сердце великого спортсмена очень быстро отходит от чудовищной, запредельной нагрузки, восстанавливает нормальный ритм! А ведь за эти секунды в организме накопилось критическое количество отходов сверхнапряженной мышечной работы – углекислого газа, молочной кислоты и так далее, и все это сердце смогло выдержать и прогнать по артериям, венам и капиллярам, очистить и нейтрализовать. Для тренированного здорового сердца, кажется, нет ничего невозможного.

Вот другой классический пример. Стоит парень возле метро с букетом цветов, ждет свою девушку. Вот она появляется! У него, как у спринтера, пульс взлетает за двести ударов! Что случилось?! Мощный выброс адреналина в синусовый узел. В тот самый узел, который заводит сердце. Это электрическая система, которая регулирует ритм и настрой человеческой жизни.

Тут мы вроде бы все знаем и владеем физиологией процесса. Но это только кажется, что знаем и владеем. Сердце – великая и вечная тайна. Уже одно то, как оно развивается… В начальный период, когда плод только зарождается в утробе матери, там еще никаких намеков на сердце нет. Позже образуется какая-то едва заметная палочка, которая затем с каждым днем растет и наконец превращается в то чудо, которое мы называем сердцем. К шестнадцатой неделе беременности мы, врачи-кардиологи, уже с полной уверенностью можем сказать, здоровое оно или больное.

Формирование детского сердца для меня – предмет, к которому я питаю особенную привязанность. Возможно, это несколько затертая фраза, но она наиболее точно отвечает моим ощущениям. Развитие сердца я сравнил бы с тем, как вырастает прекрасный цветок: как распускается из едва заметной крохотной почки, освещая все вокруг своей красотой. И этот цветок управляет нашей жизнью, порождая самые памятные, самые сильные чувства, которые только доводится пережить человеку.

Думаю, что понять меня в полной мере может лишь хирург-кардиолог, то есть человек, который держал в своих ладонях, живое, трепещущее и прекрасное человеческое сердце!

Глава первая. Детство

Очамчира

Вообще-то наша семья родом из Поти. Это Колхида, места легендарные, мифические. Считается, что именно сюда стремились аргонавты под предводительством героя Ясона: те, что похитили у здешнего царя Ээта золотое руно, шкуру волшебного барана.

Однако родился я все же не в Поти, а в Очамчире, небольшом, но тоже очень древнем городе на берегу Черного моря в 55 километрах от столицы Абхазии Сухуми. Связано это с тяжелой болезнью моей старшей сестры Марины. Тогда в Колхидской низменности была очень распространена малярия. Чтобы избавиться от болезни, угрожавшей жизни Марины, врачи посоветовали сменить климат и перебраться в более здоровые и сухие места. Так наша семья оказалась в Очамчире, где я и родился за несколько дней до наступления последнего предвоенного года.

Папа мой по профессии инженер, мама – учительница младших классов. Папу не помню, потому что он скоропостижно скончался, когда мне было всего три года. Первая врезавшаяся в память картина жизни – именно похороны отца. Я еще мало что понимал. Помню, что взрослые шепотом говорили мне: «Веди себя тихо. У тебя папа умер!» Вторая картинка моего детства – яркая и радостная. День Победы! Сияет солнце. На меня надели белую рубашку и штаны на лямочках через плечи: и вот мы отправились в город. Было это в Очамчире. На площади громко играло радио, и все люди казались счастливыми. Хорошо помню, что мне было тоже очень радостно…

Сразу после этого вспоминается, как я тонул в нашей быстрой и холодной речке Гализге. На речку я пришел вместе со старшими ребятами. Они, занятые своими интересными делами, на меня внимания не обращали, и мы с моим верным другом и соседом Отаром Шамугия решили искупаться. Плавать оба еще не умели. Но воды я не боялся и потому старался зайти как можно глубже. Когда я забрался по шейку, поскользнулся на круглом камне – и быстрая вода понесла меня на глубину. Товарищ ничем не мог помочь, но зато догадался заорать изо всех сил, это отвлекло старших ребят от их важных дел. Они прибежали и принялись спасать меня. Правда, быстро вытащить меня на сушу не удалось и я успел прилично нахлебаться.

Откачивали меня довольно долго, но все же вернули к жизни. Попросили не рассказывать матери: иначе всем, кому меня доверили, могло здорово влететь от родителей. Я пообещал и действительно об этом не рассказывал, потому что прекрасно понимал, что иначе на речку меня больше не пустят. Ну, а теперь уже можно…

Хорошо помню тяжелые 1947–1949 годы. На Кавказе – редчайший случай – случился настоящий голод. Но люди относились друг другу как родные, делились последним и всем старались помочь. Тогда мы уже жили в Поти. Дом наш находился в пяти минутах ходьбы от центра. На нашей улице Профинтерна (позже переименованной в улицу Нико Ломоури) было тридцать домов, и в половине из этих домов отцы не вернулись с войны. Но мы все жили как одна большая семья. Потому и выжили.

Хлеб выдавался по карточкам, продукты можно было купить только на рынке, и они стоили больших денег. Поэтому все наши соседи, и мы вместе с ними, все что только могли выращивали сами. Кукуруза, фасоль, огурцы, помидоры росли на наших огородах. Урожаи в здешних местах с субтропическим климатом всегда были хорошие. Особенно поддерживали нас фрукты. Яблоки, груши, гранаты. Традиционно хорошо в Поти плодоносили цитрусовые. Но в 1949 году не повезло. Была страшно холодная зима, и множество плодовых деревьев погибло. У нас, например, вымерзли корни у пятидесяти мандариновых и апельсиновых деревьев. В это время, пожалуй, только и спасала рыба. Камбалы в море тогда было много, и на базаре она продавалась постоянно и недорого, а на озере Палеостоми можно было ловить даже деликатесную кефаль.

Нашими соседями слева была семья Ратиани. К ним – к одним из немногих – после войны вернулся глава семьи. Правда, вернулся он инвалидом. Женой его была известная во всем Поти тетя Катуша (так ее звали и грузины и русские). В семье Катуши росло трое сыновей: Созари, Гамлет и Бутхузи. Это были очень хорошие ребята, и я с ними дружил.

Тетя Катуша (Екатерина – Катюша) работала фельдшером. Женщина эта по самой природе своей была целителем, однако трудная жизнь не позволила ей выучиться на врача, она стала только фельдшером. Но что значит диплом, если лечиться к ней ходил буквально весь город. Этой чудесной женщине я благодарен на всю жизнь за то, что она, как добрый ангел, ухаживала за нашей мамой, когда мы все, ее дети, учились в разных городах нашей страны. Свою старшую дочь я назвал Екатериной именно в честь этой чудесной, истинно душевной женщины.

Дворовые истории

Отар был нашим соседом через улицу. У него был порок сердца. Его оперировал сам Федор Григорьевич Углов. Он тогда просто хороший хирург был, еще не всемирно знаменитый. Мы с Угловым потом дружили, я ему даже как-то рассказывал о своем товарище Отаре Шамугия, которому тот подарил жизнь. У Отара даже была фотография, как он лежит на операционном столе, а над ним склонился Углов… Трудно даже понять, кто и как это фото сделал. Отар этим снимком очень дорожил и гордился.

Между прочим, у нас с Отаром в детстве было любимое развлечение, которое мы всегда вспоминали, когда встречались: гонки на поросятах. На нашей улице в Очамчире было принято вешать поросятам на шею такие фанерные треугольники, чтобы они не могли пролезть между планками забора и в чужие огороды не повадились… Вот за эти треугольники мы хватались, запрыгивали на своих «скакунов» и неслись наперегонки с поросячьим визгом по улице. Замечательное развлечение, только если хозяева не увидят…

Иногда по телевизору показывают знаменитое американское развлечение – родео. Там настоящие профессионалы-ковбои соревнуются, кто дольше удержится на спине необъезженного мустанга или быка. Очень похоже на то, что мы с Отаром вытворяли в детстве. Кстати, замечу, поросята тоже о-о-очень норовистые «скакуны». Они всегда нас в конце концов сбрасывали – но все равно это было здорово, так что мы старались как можно дольше проскакать, не вылетая «из седла».

Прожил Отар лет до пятидесяти пяти. Не будь той операции – никакой нашей веселой жизни, этих гонок на поросятах, нашей долгой дружбы тоже не было бы. То, что Отара спас замечательный хирург Федор Григорьевич Углов, и то, что мой товарищ после операции стал здоровым человеком (да еще фотография с операционного стола), – все это, думаю, в молодости сильно на меня подействовало. И мне захотелось стать медиком… и не просто врачом, но именно хирургом, который может вот так явно дарить людям здоровье и жизнь.

* * *

Отношения другими детьми у меня были не безоблачные. В двух домах от нас жил мой ровесник Николай, у которого было четверо старших братьев. Они все были очень боевые ребята и считали, что Коля-младшенький растет каким-то слишком уж миролюбивым и безобидным. Поэтому они проводили для него регулярные «уроки мужества». Учили бороться и драться на кулаках. Но тренировки тренировками, а для воспитания характера необходима настоящая драка: а тут как раз я – очень удобно для них – иду из школы домой и никак не могу миновать «опасное» место.

Когда я подходил к лавочке, где рядком сидели братья, они выпихивали навстречу мне младшего, который с кислым видом – драться у него, конечно же, никакого желания не было – объявлял: «Давай биться». «Не хочу!» – отвечал я мрачно и клал портфель на обочину, зная, что драки не избежать.

1950-е гг

Старшие братья во время нашей схватки вели себя как профессиональные рефери, не давая нам слишком увлекаться, звереть и применять недозволенные приемы. В наших поединках, надо признать, преимущество было на моей стороне, я же все-таки каждый день играл в футбол и был неплохо физически подготовлен. Так что братья Николая, даром что беспристрастные судьи, вынуждены были слегка помогать своему бойцу.

Драка велась, как говорится у пацанов, «до первой кровянки». И так как это случалось довольно скоро – то есть кто-то кому-то разбивал нос или появлялась кровоточащая царапина, – схватка прекращалась. Я подбирал свой портфель и отправлялся домой.

Таким образом, почти каждое мое возвращение становилось для мамы настоящим кошмаром. Утром она отправляла меня в школу в пусть и не новой, но чистой и отутюженной рубашке и в приличных, тоже отглаженных брюках. А возвращался я в таком виде, словно меня волоком протащили по всей нашей пыльной улице. Для меня же труднее всего было то, что каждый раз приходилось врать и придумывать что-то новое. Убедить маму, что я просто споткнулся и упал, с каждым днем становилось все труднее и труднее.

На мое счастье, братья пришли как-то на футбольное поле и увидели матч, в которой мы накатали сборной соседней улицы около десятка голов: половину забил я. С тех пор братья стали моими болельщиками. И теперь, когда я по дороге из школы проходил мимо их дома, вместо драки у нас начинались интересные разговоры о футболе. К великой маминой радости, домой я теперь возвращался таким же чистым, каким был утром, когда она отправляла меня в школу. И наконец-то мне не нужно было врать и что-то придумывать.