Kitobni o'qish: «Забытое мерцание звёзд»
В доме Эйкена Лидия находится ровно шесть дней.
За три первых дня, проведённых в недружелюбной компании доктора и медсестёр, Стилс привыкает спать на мокрой подушке, впитавшей в себя солёные слёзы, и исписывает стопку белых листов, любезно принесённых миловидной сиделкой. Она не выходит из помещения три на четыре метра, почти не пьёт воду и не употребляет остывшую сваренную овсяную крупу, предпочитая ей нескончаемый голод и утробное взывание желудка.
На четвёртый день Лидия самовольно выходит из палаты-камеры, трясясь от страха и непривычной прохлады, тянущейся из-под пола. Только с посторонней помощью медсестёр девушка перешагивает порог коридора и холла внушительных размеров, где замечает большие окна с разводами, запыленную ветхую мебель и часть обитателей печально известного дома Эйкена.
Уже не так переживает за предательство. Вероломность, проявленная родными, никогда не отпустит её мысли, но Стилс сказали, что так надо. На самом деле они просто боялись её.
Она приветливо улыбается и подёргивает рукой в ответ на презрительные взгляды окружающих. Про себя отмечает, что ей здесь не рады. Скорее всего, думает о том, как её подвергнут агонии, разведут священный костёр и сожгут, вспоминая былые времена инквизиции.
Девушка с блёклым оттенком зелёного цвета волос, сидящая за шахматным столом, сбивает белого слона чёрным ферзём с поломанным кончиком, бросая полный презрения взгляд на вошедшую. Парень, сидящий напротив неё, разворачивается и подмигивает Стилс; ухмыляется, когда она надменно хмурит брови и кривит лицо в глупой улыбке дружеского сближения.
Лидии становится некомфортно и прохладно. Она бы натянула привычное и уже такое родное одеяло, пропахшее дешёвым отбеливателем, не оставив его в палате-камере, где, на первый взгляд, было намного теплее и уютнее без пристальных взглядов сумасшедших и чувства смущённого замешательства. Стилс мешкается, топчется на одном месте, боясь сделать шаг влево-вправо, будто подвергаясь расстрелу. Обнимает себя за плечи, словно прячется ото всех, но думает, что согревается.
Молодая медсестра Эшли пихает её в глубь холла и уходит, оставляя наедине: то ли с этим свихнувшимся детсадом, готовым в любой момент проткнуть её бледное и исхудавшее тело заострённым ярко-красным карандашом, то ли с собой, где не известно, кто быстрее распрощается с разумом: она или они.
Лидия чувствует себя неуютно, оттого и оглядывается по сторонам холла, пытаясь заметить что-то более-менее подозрительное. Но здесь всё подозрительное – Стилс это знает и сощуривается, когда в углу, у второго выхода из комнаты, видит парня с застывшим на ней холодным взглядом. И она не знает, как реагировать на напыщенное выражение бледного лица, натянутую ухмылку и вкрадчивый взгляд, от которого ей становится не по себе.
Девушка ответно осматривает симметричные черты лица, чёрные, как смоль, волосы, подозрительно тёмные глаза, худое телосложение и тонкие фаланги пальцев, что выстукивают на подлокотнике тесного кресла неизвестную мелодию. Парень, кажется, сам что-то подпевает, отчего его бледно-розовые губы слегка двигаются сквозь усмешку.
– Лидия, всё в порядке?
Стилс слегка подпрыгивает на месте, с округленными глазами и испуганным выражением лица разворачивается к источнику столь неожиданного появления и громогласного голоса, привлёкшим к себе ещё пару-тройку сердитых взглядов в холле. На своём плече она замечает руку с дряблой и непривычно шершавой кожей, а после и её обладательницу – приветливую и, пожалуй, самую дружелюбную старушку-сиделку среди всего коллектива свирепых докторов и, о боже, вымотанных за четверть дня молодых медсестёр-практиканток.
