Kitobni o'qish: «На краю бездны»

Что это – обещание покоя или насмешка над моими страданиями?

Мэри Шелли, «Франкенштейн»

ИСПАНИЯ, ПРОВИНЦИЯ САНТАНДЕР

1921 ГОД

Голос из-за каменной плиты

Мария Сантьяго сидела в сыром склепе и плакала, но не от скорби вовсе, ибо эти мертвецы были ей незнакомы – она плакала от боли и одиночества, от безысходности и безрадостности своей жизни.

«Он опять это сделал. Опять», – вертелось в ее голове, и слезы жгли глаза только сильнее.

Хосе – мужчина, с которым она перед ликом Господа связала свою жизнь, – ударил ее за то, что она опрокинула чашку с чаем.

Это было не в первый раз, и, Мария знала, – не в последний. Любое ее неосторожное слово, любое неловкое действие – и сильная большая рука бьет ее наотмашь, бьет с такой силой, что ноги не выдерживают, и она плашмя падает на пол.

В минуты отчаяния Мария убегала из особняка, а поскольку в окрестностях кроме скалистых склонов и бушующего моря ничего больше не было, она забиралась в склеп. Она не боялась. Наоборот – здесь ей становилось спокойно. Мертвые не могут причинить боль; боль причиняют только живые.

Мария сидела на крышке саркофага и неосознанно гладила каменную плиту. Пальцы нащупали резьбу – здесь было что-то выгравировано. Мария посветила лампой, с которой всегда убегала из дома, чтобы в темноте не оступиться на острых скалах, и обнаружила табличку с гравировкой:

Эулохио Фелипе де Энтрерриос-и-Руис

Кто такой, Мария не знала. Однако каждый раз, когда сюда приходила, падала именно на его саркофаг.

Они с мужем поселились в этом особняке совсем недавно. Вероятно, до них здесь жила какая-то дворянская семья, которая продала дом вместе со всем своим убранством и своими мертвецами. Род их, очевидно, был достаточно древний, потому что Эулохио Энтрерриос родился в 1704 году. Можно было только гадать, отчего эта родовитая семья решилась на продажу всего имущества. Марии логичной причиной казалась внезапная бедность, которая порой настигала даже самые богатые семьи.

– Древний, древний мужчина, – прошептала Мария, погладив крышку саркофага. Она испытывала какую-то странную щемящую нежность к лежавшему там мертвецу. – Наверняка слова «достоинство» и «сила» вы понимали иначе.

Мария стёрла со щеки слезу и тут же почувствовала жгучую боль от прикосновения. Наверное, после удара Хосе в этом месте налился синяк.

– Он думает, таскать меня за волосы и бить по лицу – это сила, – пуще прежнего разрыдалась Мария. – Я его меньше в два раза, и если попытаюсь отбиться, то все равно с ним не справлюсь. За что он это делает? Я не знаю. Что бы я ни сделала, все оказывается не так. А как сделать все так? Кто-нибудь бы объяснил мне, как надо!

– Ты не виновата, Мария, – раздался неожиданный голос.

Решив исповедаться мертвецам, Мария не рассчитывала услышать ответа.

– Ты все делаешь так, – продолжил неизвестный. – Но даже если попытаешься что-то изменить, он не остановится. Ему не важно, что ты делаешь. Он создаст повод из пустоты.

Мария сидела бледная, как полотно. Она не шевелилась, будто если неподвижно застынет, то станет невидимой, и некто, с ней говорящий, ее не заметит.

– Не пугайся, – сказал голос. – Ты часто сюда приходишь и плачешь. Сегодня ты впервые заговорила о том, что происходит. Судя по всему, твой муж – сущий демон. Я лишь хотел помочь добрым словом. Доброе слово – все, что у меня есть.

Мария не могла понять, кто говорит. Голос был глухой, как будто действительно раздавался из-под крышки саркофага, но вместе с тем – приятный, бархатистый, тёплый. От каждого услышанного слова по спине бежали мурашки, а сердце в груди трепетало, как пойманная в банку бабочка.

– Кто вы?.. – едва слышно спросила она.

– Эулохио Фелипе Энтрерриос-и-Руис к вашим услугам! – торжественно представился он. – Хотел бы я вежливо поцеловать твою прекрасную руку да, к несчастью, лишён подобной возможности. Я ведь просто мертвец в каменной коробке.

Мария соскользнула с саркофага и упала в пыль.

– Сиди, не стесняйся. Это нисколько меня не оскорбляет. Наоборот, приятно, что рядом находится красивая девушка.

– Я сошла с ума, – прошептала она, схватившись за голову.

Где-то с боку, под волосами, Мария нащупала засохшую кровь.

И откуда она там взялась?

Точно! Когда Хосе ее ударил, она упала и ударилась головой об угол тумбы.

Может, странный голос – следствие этой травмы?

– Ты не сошла с ума, и я тебе не мерещусь. Но если на то пошло, я думаю, нормальных людей вообще не бывает. У каждого есть свои тараканы, просто у кого-то их больше, у кого-то меньше.

Мария стала ползти к выходу, собирая юбкой платья вековую пыль.

– Куда ты?

– Это злая шутка? – спросила она дрожащим голосом.

– Не шутка.

– Все хотят свести меня со свету!

– Это не так, Мария. Ты можешь сейчас убежать, но запомни одну вещь: это не должно сойти ему с рук. Ты должна что-то делать, должна бороться. Ты добрая девушка и не заслуживаешь такого отношения. Ты заслуживаешь лучшего.

Мария уже поднялась и была в нескольких шагах от выхода, но голос слушала. Голос говорил верные вещи.

***

Следующим утром Мария сидела за туалетным столиком и глядела на себя в зеркало, обрамленное резной позолоченной оправой. Было неуютно: личная роскошная комната – они с Хосе редко спали вместе, – была обставлена мебелью, напоминающей произведения искусства, а Мария, побитая, нездорово-бледная и глубоко несчастная, была тут словно не к месту. Это был ужасающий контраст, потому что в таких покоях не живут настолько несчастные девушки.

Мария достала косметику и стала приводить себя в порядок. Полностью скрыть синяк ей не удалось, но он, по крайней мере, теперь уже не так сильно бросался в глаза. Ярко-красная помада делала акцент на губах и переманивала внимание на себя, а волна чёрных, как беззвездная ночь, коротких волос прикрывала покалеченную щеку. Легкое платье изумрудного цвета завершало образ, и Мария превращалась в блистательную аристократку. Внешний лоск, конечно, не делал ее счастливее, но приближал к тому, как должна выглядеть хозяйка богатого особняка.

Когда Мария спускалась в столовую по широкой, устланной мягким ковром лестнице, она словила жалостливые взгляды слуг. Конечно, они знали, что происходит – слуги вообще знают много больше, чем может показаться на первый взгляд, – но сделать ничего не могли. Впрочем, наверное, и не собирались вовсе: чего доброго, и сами получат по первое число.

С гордо поднятой головой Мария прошла через двери столовой и опустилась на бархатный стул. Хосе уже сидел во главе стола и листал утреннюю газету.

– Ты где ночью шлялась? – резко спросил он, не удостоив ее даже мимолетным взглядом.

– Гуляла, – глухо ответила Мария.

– С кем?

– Одна.

– И во сколько вернулась?

– Не знаю.

– Могла бы сообщить своему мужу, что вернулась домой, чтобы я не думал, будто тебя на улице кто-то убил.

– Вероятность того, что меня убьют дома, намного больше, – дерзнула она заявить.

И тут же пожалела о своих словах.

Хосе словно взбесился, отбросил газету, вскочил на ноги, схватил Марию за ворот так, что ткань красивого зеленого платья в агонии затрещала, и отвесил мощную оплеуху. Мария упала на пол и некоторое время боялась поднять взгляд. Когда случалось что-то страшное, она отчего-то застывала, словно каменное изваяние, словно если замрет, то это страшное не заметит ее, закончится, обойдет стороной.

– Идиотка, – сказал он. – Ты должна отчитываться передо мной о каждом своём гребаном действии. Я тебе тут не шутки шучу.

«Я тоже не шучу шутки…» – пронеслось в ее голове.

Глаза Марии жгло, словно кто-то выплеснул ей в лицо миску лимонного сока, но нет, это были всего лишь горькие слёзы обиды.

«Ты должна что-то делать, должна бороться», – советовал ей таинственный голос из-за могильной плиты.

И это было единственное, что она должна.

– Я не твоя вещь, – тихо сказала Мария.

– Ты моя жена, а значит, принадлежишь мне.

– Я принадлежу только самой себе.

– Себе ты принадлежала тогда, когда была в той дыре, из которой я тебя вытащил. Ты должна быть мне благодарна за то, что теперь живешь в этом доме, ешь мою еду и прилично одеваешься. Твоя жизнь была полным дерьмом, но благодаря мне она стала лучше. Взамен я прошу хотя бы каплю уважения. Это так для тебя сложно?

– Я тоже хочу уважения. Я бы уважала тебя, если бы ты делал то же по отношению ко мне!

– Разве я тебя не уважаю? Я трачу на тебя столько денег, покупаю красивые платья, дорогие украшения! Что тебе ещё надо, сука ты неблагодарная?! А знаешь, мне это надоело. Мое терпение не резиновое. Давно пора было заняться твоим воспитанием, ведь каким отбросом ты была, таким и осталась. Вставай.

Одним движением он поставил ее на ноги и потащил куда-то по коридорам особняка.

– Ч… что? Что ты делаешь? Пусти меня! – сопротивлялась Мария, но как ни старалась, вырваться из его стальной хватки никак не могла.

Когда он волок ее, как куль с картошкой, через кухню, на дороге возникла одна из служанок, которая, увидев столь ужасающую картину, закрыла руками рот и спряталась за первым попавшимся поворотом. Мария не могла этого не заметить, поэтому бесконечное чувство одиночества захлестнуло ее с ног до головы. Никто не придёт ей на помощь, никто за неё не заступится, так она и сгинет в этом доме, никому ненужная и глубоко несчастная.

Хосе притащил Марию к чулану, где хранились ненужные вещи, и затолкнул ее внутрь. Мария упала, проехавшись ладонями по шершавому полу, и всадила в кожу несколько крупных заноз.

– Сиди тут и думай о своем поведении, – не без удовольствия сказал он, точно был кровожадным учителем, который придумал нерадивому ученику самое изощренное наказание и теперь предвкушал узнать, что в конце концов из этого выйдет.

– Хосе, пожалуйста! – Мария поползла к выходу, но Хосе уже захлопнул дверь и запер ее снаружи на щеколду. – Хосе! Неужели ты меня тут оставишь?! Хосе?..

Ответом на это ей были только удаляющиеся шаги, от звука которых внутри все сковало холодным ужасом, постепенно переходящим в бессильное отчаяние. Мария скатилась вниз, свернувшись перед дверью в клубочек, будто дворовая собачонка, и тихо заплакала.

Вся его злость, все его наказания были до ужаса утрированными. Возникло ощущение, что ему просто нравится делать ей больно и он ищет надуманный предлог – разлитый чай, «неподобающие» слова с ее стороны или что-то ещё. Может, так он ощущает какую-то силу, которой на самом деле не обладает, ведь разве это сила, когда унижают тех, кто не может дать сдачи?

– Ты не такая слабая, Мария, – услышала она знакомый голос, обладатель которого будто бы находился рядом, хотя на самом деле поблизости никого не было.

– Эулохио? – спросила она и даже оживилась.

Если она и спятила – пусть. Слушать тёплый бархатный голос было приятно. Так она чувствовала себя не такой одинокой.

– Да, – ответил он.

– Вы ведь призрак?

– Вроде того.

– Вы… как вы тут оказались?

– Проследил вчера за тобой и решил, что моя помощь точно не будет лишней.

– Чем вы можете мне помочь?

– Добрым словом. Хотел бы я сделать для тебя что-то большее, но, к сожалению, не могу.

– Я не выдержу этого. Наверное, я должна умереть. Если вы призрак, скажите: мир, в котором вы сейчас находитесь, лучше этого?

– Не скажу, – категорично ответил Эулохио. – Но скажу, что твой конец не должен быть таким. В твоих руках изменить то, что происходит.

– Как я это сделаю? Он… он ненормальный. Я не знаю, как я это могу изменить.

– Он ненормальный, – подтвердил бесплотный голос. – Таких ненормальных не должно быть.