Александрийский квартет

Главное пересилить и прочитать первые две или части части, потом уже не оторветесь это точно. Книга по настоящему великолепна.

У этой книги есть 2 недостатка..1-й это давольно тяжелый слог. 2-й максимально бесячая героиня. Но! Книга, это шедевр! Нужно обязательно прочитать до конца все части, поверьте оно того стоит. Оочень многогранная..я даже не могу сказать, что интересная..это слово не подходит. Это глубокое чтение, как дорогое вино. Советую однозначно!

Характеры героев очень хорошо раскрыты, у каждого свои переживания прошлого, с которыми герои пытаются справиться. я всю книгу старалась понять кому адресован рассказ, но такое было сложно ожидать). Чем-то похоже на «Долину кукол». Хорошая книга, легкая, позитивная.

Всем буду советовать прочитать. книга супер. Всю книгу читала и ревела, не могла остановиться от переполняемых эмоций. легкий, не скучный, который хочешь читать не отрываясь.

Четыре книги. С разными названиями, однако очень красивыми, поэтичными я даже сказал бы. Жюстин. Бальтазар. Маунтолив. Клеа. И венчает это общее - Александрийский квартет.

Ты словно проговариваешь их, и от слетевших слов с твоего языка остаётся сладкая патока. И пиршество, которое решил устроить нам Лоренс Даррелл для любого читателя, даже самого требовательного, взыскательного - настоящий праздник для любого гурмана, можно сказать, достойный лучших библиотек и хранилищ мира.

Одна из красот этого квартета - письма главных героев. Каждый из них описывает мир и окружающих их людей, но описывает не заурядным или же обычным способом, а то, каким его может видеть любовник, философ, художник, врач, писатель и даже дипломат и разведчик. И тут дело не столько в том, о чём они размышляют, каким представляют реальность и вымысел. Вовсе не на этом хочу заострить внимание. Даррелл никого не стесняясь, абсолютно уверенный в своем мастерстве, настоящий литературный сноб если хотите, и в этом плане он ничуть не хуже Набокова, начинает стелить языком так, что вы погружаетесь в эту пучину и порой кажется, никогда уже не сможете спокойно вздохнуть...

Я возьму на себя смелость тоже написать письмо. Однако, не писателю, не самому себе из будущего, нет. Я напишу письмо читателю, который неведомым образом оказался в Александрии. Да, вряд ли я хоть на толику смогу приблизиться к стилю Даррелла, да и не думаю, что это нужно, но лучшего способа выразить благодарность просто не знаю.

"Здравствуй, друг.

Я знаю, тебе сейчас непросто. Эта жара в Александрии может замучить, Кафка, наверное, сказал бы что-то вроде "In endlose Sehnsucht verfallen", но я надеюсь ты поселился поближе к Мареотису с его прекрасной гаванью.

Он врывается без приглашения, мечется по комнате, но ты рад этому нахалу. Ветер, несущий с собой влажную прохладу с озера, он спасёт тебя возможно в самые сложные летние дни. Да и вид приятный, множество кораблей самых разных стран, бойкая торговля у гавани, смешение французского, английского, арабского языков словно дают тебе возможность погрузиться в старую добрую Александрию. В город, где всегда было движение и каждый говорил словно невпопад, тараторил о чем угодно, но люди понимали друг друга.

Знаешь, Александрия - это особенный город. Да, сейчас не назвать этот город чем-то уникальным, непередаваемым. Здесь хватает грязи, бюрократии, преступности, как и в любом другом... Типичное состояние. Но тут важнее символизм, история. Именно в этом с ним мало кто может сравниться. Этот город не менее велик чем Рим или канувший в бездну истории Карфаген. Само имя города говорит о его происхождении. Взращенный в античности, впитавший в себя культуры греков, египтян, римлян, евреев, он моментально стал одним из важных центров человечества и словно маяк, притягивал к себе лучшие умы.

Александрия есть величие, мудрость, новшества и прогресс. Многие тайны были утрачены после сожжения легендарной библиотеки, но порой идёшь вечером по городу, и кажется, что они просто витают в воздухе, раскрытие загадки вселенной будет за очередным поворотом, в одном из многочисленных тесных переулков этого древнего существа...

Но это впечатление обманчиво. Той Александрии больше нет, её поглотила иная культура. И что же остаётся в итоге?

И вот тут я предлагаю скоротать время за прочтением четырёхкнижья «Александрийский квартет». Погружаясь в тексты Даррелла, ты начинаешь понимать и писателя, и тот город, в котором он оказался по долгу службы. Ты ощущаешь, что арабская культура хоть и проникла везде, но дышит этот египетский город не только, и даже не столько ею. Это и европейский город. Здесь свобода словно на грани безумия, здесь любой случай, брошенная невпопад фраза, могут стать началом или концом отношений. Бурных, тихих, не важно, главное, чтобы эта любовь сносила твой разум подчистую и не оставляла ни капли здравомыслия. Здесь каждый из героев готов прощать измену ради самого чувства и идеи. Мало кто из нас на это способен, для этого нужно очень сильно любить.

Эти четыре истории есть словно повторение одного и того же, однако, они расширяются, слой за слоем открывается более глобальная и глубокая картина. Рассказчик вместе с тобой совершает путешествие и удивляется происходящему не меньше тебя и это ценно. Это твой соучастник, друг и партнёр, пусть и не самый надёжный. Персонажи Лоренса меняются, их идеи шлифуются по мере продвижения по этому, иногда очень легкому, а иногда сложному тексту. Ниточки, ведущие от Клеа, Бальтазара, Маунтолива, Наруза, Дарли крепко стягивают Жюстин и Нессима вместе, но на самом деле все эти нити есть часть большого клубка, имя которого напоминает нам о существовании некогда великого македонского полководца.

Зная твой характер, не удивлюсь скептической улыбке и приподнятым бровям. Что же, немного конкретики:

«Все формы сознания обусловлены историей, и я просто обязан воспринимать ландшафт как поле деятельности человеческой воли – распластанный на хутора и деревни, распаханный городами. Ландшафт, меченный росчерками людей, и эпох».

«Если бы вещи всегда были тем, чем они кажутся, как обеднело бы человеческое воображение».

«Факт по самой своей природе – вещь изменчивая. Наруз сказал мне как-то: я, говорит, люблю пустыню за то, что «ветер задувает твои следы за тобой, как свечи». Вот и реальность, сдается мне, делает то же. Так не является ли всякий поиск истины делом изначально обречённым?».

«Может быть, единственный и общий наш недуг – жажда правды, которой мы все равно не в состоянии вынести, вместо того чтобы довольствоваться приготовленными друг при помощи друга коктейлями из лжи и полуправд».

Впрочем, так можно продолжать долго. Но лучшей находкой я считаю такой порядок слов:

«Мы шли из комнаты в комнату, шинкуя шагами тишину».

Не думаю, что ты поддался на этот довольно простой трюк. Красивыми конструкциями не всегда можно завлечь. Наверняка ты можешь назвать меня куда большим александрийцем чем ты, ведь я нашинковал тебе из истины лишь лучшее и предоставил на блюдечке с голубой каемочкой, а то, что может показаться... Не зря говорят, что правда может быть и горькой.

Дело в том, что Лоренс не пишет просто сюжет или просто историю. Да и сама Александрия хоть и является главным персонажем, тем не менее, не есть сама суть его текста.

Даррелл пытается показать о чем он действительно думает, что занимает его голову и поток этих самых рассуждений порой больно бьют словно под дых и ты, как читатель, вынужден окунуться в чан холодной воды. И как же неохота тебе принимать эти смысловые конструкции! Порой они просто кажутся неуместными. Те же письма к Брату Ослу хоть и напичканы юмором, но слишком перегружены талантом автора. Не думал, что когда-то такое напишу.

«Печально-странная фигура явственных половых коннотаций в лондонской сизой дымке – на Эбери-стрит гвардеец ждёт титулованного джентльмена». Или же «Курватура пространства сама по себе даст тебе стереоскопический характер повествования, в то время как человеческая личность, увиденная через посредство континуума... Не возникает ли в этом случае некоего призматического эффекта?».

Поверь, у меня тоже нет ответа на этот вопрос.

И всё же, дражайший мой. Не стоит отвергать литературу, даже если в ней и есть эго писателя. Это легко компенсируется игрой со стилем, переживаниями и наполнением души чем-то особенным, что нам дают эти письма. У нас одна жизнь, и так сложилось, что видим мы её только со своей позиции. Даррелл же словно использовал широкоугольную камеру, и мы увидели целый пласт времени и застывшую в ней Александрию. Пошлую, грязную, отталкивающую, военную и в то же время притягательную, весёлую, музыкальную, хаотичную.

Пусть улица шумит, пусть музыка азана проникает и пускает мурашки по телу. Пусть тот самый ветер будет успокаивать горячий нрав Солнца Египта. Пусть люди остаются самими собой.

Не прощаюсь. Ещё спишемся».