Kitobni o'qish: «Тина»
Уважаемый читатель!
Чтобы лучше понять творчество Шевченко Л.Я., я рекомендую Вам прямо сейчас скачать первую книгу автора, «Надежда», по прямым ссылкам:
В формате fb2:
http://larisashevchenko.ru/files/hope.fb2
В формате epub:
http://larisashevchenko.ru/files/hope.epub
В формате txt:
http://larisashevchenko.ru/files/hope.txt
В формате doc:
http://larisashevchenko.ru/files/hope.doc
Первая книга содержит историю ее детства, которая проливает свет на многие аспекты ее жизни, поэтому читать эту и последующие книги Ларисы Яковлевны будет интереснее, начав с самой первой.
Приятного чтения!
Во избежание возможных недоразумений хочу предуведомить читателей: не стремитесь, пожалуйста, к ложным идентификациям, не ищите себя среди героев книги. Это художественное произведение.
Ярослав
В дверях импровизированной спальни появились Аня с Жанной. Аня держала в руках раскрытый фотоальбом.
– Кто это на фото рядом с тобой? – тихо спросила Жанна. – Смешной, на кота похожий.
– Славик симпатичный, просто здесь заснят в неудачный момент. Он собирался чихнуть.
– Фотография – холодное зеркало образа, – незамедлительно отреагировала Инна.
– Зачем ты так? Было бы правильнее выслушать меня. – обиделась Аня. – Славик из СХИ. Здоровенный деревенский увалень, с которым мы познакомились на танцплощадке, будучи еще на первом курсе. Голубоглазый блондин, круглолицый, с ямочками на щеках, пухлогубый. Удивительно лучезарный, искренний как дитя, открытый. Землю любил, умел работать на всех сельскохозяйственных машинах, прекрасно разбирался в севооборотах, удобрениях, много читал. С какой радостью говорил о сельских людях, о перспективах деревни! Из глубинки приехал. У него на родине тогда даже электричества еще не было. Колхоз отправил его в институт. Первое время всем восторгался. Но в городе все для него было другое, чужое. И люди какие-то не такие…
И что же? Встречаю я его через три года и поражаюсь: он или не он? В кого превратился! Злой, грубый, недоверчивый стал. Оказывается, в общежитии, где он проживал, всегда находились люди, стремящиеся обмануть его, использовать, высмеять его наивность. В деревне его любили за трудолюбие, за покладистый характер, восхищались его разносторонними способностями. Он никак не мог понять, почему издеваются над ним, таким хорошим? Сначала обижался как ребенок, потом обозлился, замкнулся, даже затаился. Все не мог дождаться, когда закончит учебу и вернется домой, где будет счастлив. Он не хотел становиться плохим.
Душевный был. Бывало, поможет любому, не считаясь со временем, как говорится, последнюю рубашку с себя снимет. Не сумел Слава найти себе друга в городе. Жалко мне его было. Такой редкостный, реликтовый экземпляр, ну прямо-таки доисторическое ископаемое. Второго такого не сыщешь. В нем так глубоко сидела, крепко вцепившись в душу корнями, вера в честность, справедливость, добро… В нашей комнате он отогревался душой. Дай мне фото, я еще раз хочу освежить в памяти его милый образ.
– А кто этот красавец, рядом со Славиком? – спросила Жанна.
– Не помнишь Ярослава?
– Сейчас, навскидку, не вспомню, но подожди…
– Не дурак, по-своему интересный был человек, и все-таки с каким-то заскоком. Как теперь сказали бы мои подопечные детдомовские мальчишки, с закидоном.
– Неужто тот самый?
– Да, да. Печально известный Ярослав. Помнится, был у него какой-то пунктик. Сверхнаивный человек с планеты добра. Раскованно у нас себя чувствовал, как у себя дома. Вольготно так на чьей-нибудь кровати развалится… Счастливый! Ему в голову не приходило, что являться в гости без приглашения – моветон, дурной тон, а иногда и недопустимый. Не принимал он в расчет такие мелочи. Это не единственное его «завихрение». Наслушалась я тогда от него разного… Жанна, ты не могла его хорошо знать, потому что не жила с нами в общежитии.
Никто не помнил, откуда появился этот странный парень в моем окружении. Как-то пришел под Новый год в шикарном коричневом пиджаке и светлых фасонных брюках. Ладно на нем вещи сидели. Сам сшил. На все руки мастер был. Каких только «корочек» у него не было! Одних курсов с десяток закончил, два институтских диплома имел. Но нигде не приживался. На заводе, еще до армии, слесарем работал, все нормы перекрывал в два-три раза, а руководство своих на премии и медали выдвигало. Мало того, бит был неоднократно работягами за «золотые» руки.
«Ты, стервец, – говорили ему, – молодой и здоровый как жеребец, из-за тебя нам нормы увеличат, премии срежут. Как мы семьи на гроши кормить станем, если нам уже за пятьдесят?»
«Я у них как кость в горле был, – горько жаловался нам Ярослав, – а я прославиться честным трудом хотел».
Растолковали ему рабочие, что недостаточно хорошо работать, чтобы в герои попасть, надо еще быть родственником какого-либо из крупных начальников. Девушка у него появилась, крановщица. Успокаивала: «Мужчины в нашей бригаде вместо того, чтобы тянуться за женщинами и доказывать на деле, что они лучше, обгаживают, унижают нас, в лучшем случае – стремятся использовать. Им, видите ли, обидно и досадно, что женщины лучше работают. Их самолюбие задето. Ну, так старайтесь стать достойнее! Нет, это трудно. Кончилось тем, что в бригаде одни женщины остались. Не выдержали конкуренции, разбежались по цехам лучшей доли искать, туда, где одни мужчины работают. А нам сказали, что мы дуры, и что они вкалывать и вымахиваться за такие деньги не станут».
В общем, разобиделся Ярослав на всех, ушел непонятым на другой завод и к прежним дружбанам носа больше не казал. Но и там не сладилось у него. И дипломы не помогали жить. Долго терпел издевки, неуважение, наконец, плюнул на город и в деревню подался, предварительно предусмотрительно выучившись на пчеловода. Душу в пасеку вкладывал, по полям, по лесам ее возил. Ел и спал, не уходя с пасеки. Урожай меда получил великолепный. Взял у руководства машинку, которой мед выкачивают из сот, ручная такая есть центрифуга, качает, радуется как ребенок, взвешивает мед, во фляги запечатывает. Откуда ни возьмись, начальство наехало. Ярослав грудью свой труд отстаивает. Говорит: «Пока в ведомостях не зафиксирую и на склад под расписку мед не сдам, никого не подпущу. Хочу, чтобы в районе знали, как я хорошо работал, сколько сумел получить прибыли, хочу, чтобы меня ценили и уважали. Я не какой-нибудь пропойца или дурак набитый, по науке пчелами занимался, для колхоза и страны вкалывал». Любил он красивые, высокие фразы, считал себя достойным их.
Врезал Ярославу председатель собственноручно, так что отлетел тот на несколько метров. И другие из прибывшей компании под радостный хохот тоже навешали ему оплеух и тумаков с превеликим удовольствием, жизни, уму-разуму наивного ученого дурака «поучили», и давай мед в свою тару разливать, что в большом количестве с собой привезли. Поковырялся в траве Ярослав, кое-как встал, утер залитую кровью физиономию, и, шатаясь, побрел вон с пасеки и из села насовсем. Снова его щелкнули по носу, фигурально и реально выражаясь. К нам он заехал попрощаться загнанный, издерганный. Говорят, подался куда-то в Сибирь счастья искать.
– Ярослав больше не появлялся в наших краях?
– Нет. Как сгинул. Хоть чудаковатый, с прибамбасами в мозгах, а все равно жаль малого. Безвредный, добрый был. Сколько мог полезного сделать, если бы попал в хорошие руки. Лишним, ненужным оказался. Тогда его старание не требовалось. Ему цены не было бы теперь, в перестройку.
– А где гарантия, что какой-нибудь предприниматель и сейчас не использует его грубо и нагло? – спросила Жанна.
– Что гадать? Нам остается надеяться, что удача нашла его. Остался в моей памяти Ярослав с бокалом вина в руке, в этакой картинной позе, такой искренне-счастливый! Мы-то его не обижали, прощали ему излишнюю рисовку, болтливость, навязчивость. Понимали, что наша компания – единственное прибежище, где ему, наверное, казалось, что его ценят, уважают и любят. По крайней мере, у нас он мог позволить себе безбоязненно выговориться.
Помню, пока не раскрывал рта, был таким эффектным, симпатичным парнем! А как заговорит, весь шарм пропадал. Как наворочает, наворочает… Он бывал слишком откровенен, не задумывался, как выглядит со стороны, как звучат его слова для окружающих. Не понимал, что иногда кое о чем стоило бы умолчать. Долго не слезал с интересной ему темы. Его обнаженные откровения шокировали нас. Мы часто чувствовали себя неловко. Мы не подтрунивали над ним, боялись, что поймет иронию. Из сочувствия не могли себе позволить развлечься им. Ведь не с равным. Наивность его была за гранью. Все за чистую монету принимал.
И все же, когда мы тактично останавливали бурный поток его излияний, он понимал, что излишне пользовался нашей добротой, смущался, чувствовал себя виноватым, надолго замолкал или выходил покурить. А как-то пробормотал: «Опять меня занесло» и ушел.
– А помнишь, как Лера обиделась, когда мы, слегка подыгрывая Ярославу, восторгались его пиджаком. Она тогда вся раскраснелась от возбуждения, мол, когда я пришла в новом, мною сшитом костюме, никто не посчитал это чем-то особенным. «Я шью, вяжу, вышиваю, и много чего еще делаю, но это воспринимается как должное, – горячилась она. – А Ярослава так сразу на щит подняли».
«Так он же мужчина, а ты женщина и обязана уметь выполнять женские дела», – попытался защитить нас ее муж Володя, чем навлек на себя гнев раздраженной львицы.
«Я кошу сено, за плугом хожу, дрова колю, пилю – любую мужскую работу выполняю, когда в деревню к родителям приезжаю, и все это ни у кого не вызывает ни удивления, ни восторга. А мужчина, выполнивший женскую работу, сразу героем дня становится!» – возмущалась она.
Тут Володька, прямо при всех, обнял Лерку и «пропел»:
«Успокойся, милая. Ценю я тебя, моя пчелка. Или тебе нужно внимание всех мужчин?»
«Да уж хватит и твоего», – кокетливо рассмеялась Лера, пряча счастливые глаза в плечо супруга.
«И почему память удерживает такие пустяки? Зачем случайные детали и легкие бытовые штрихи чужой биографии на всю жизнь застревают в моем мозгу?» – недоумевает Аня.
– И пока наши ребята курили на лестничной площадке, мы еще долго бушевали, спорили о нас, о мужчинах, об уважении и достоинстве, о равенстве и неравенстве. А когда они вернулись, стол был накрыт к чаю, посуда вымыта. И встретили мы их радостными, шутливыми возгласами. И опять звучала музыка, песни, танцы, и опять шумные, беззаботные разговоры хаотично кочевали из одной темы в другую. И все было прекрасно! Молодость, что ни говори, сама по себе – счастье, – вспомнила Жанна.
– Мы тогда все понимающе переглянулись и подняли рюмки за здоровье и благополучие бедняги Ярослава.
– Были такие надежды и ожидания, может, и ложные. – Жанна вздохнула.
– Пусть Ярославу, там, где он сейчас обитает, будет хорошо! Может, нас вспомнит, – сказала Аня, разрежая чуть печальную атмосферу этакого тумана легкой грусти окутавших ее воспоминаний того далекого новогоднего вечера, когда жизнь казалась удивительно прекрасной, не всегда понятной, но от этого не менее интересной и радостной.
Лена погрузилась в размышления. «Чем я отличалась в студенческие годы от Славика и Ярослава в своем наивном желании делать всем приятное и полезное? Да ничем. Помню свой первый день в НИИ на практике. Я очинила всем инженерам карандаши, расставила красиво приборы на столах, потом пыль со всех приборов вытерла – не сидеть же, сложа руки, пока придет мой руководитель? – и вдруг почувствовала на себе удивленные взгляды окружающих… А после все они душевно ко мне относились. Одна из них, Лида Котова, даже добилась для меня у начальства места в общежитии, в котором я очень нуждалась. И денег мне авансом немного выдали, «для поддержания штанов», – так грубовато-весело выразился заведующий лабораторией. Я тогда до слез была всем им благодарна. Повезло мне с людьми. И я старалась всем помочь. У меня было поразительно острое зрение и верная рука. Мои датчики были самыми надежными, и я паяла их всем, кто ни попросит. А, оказывается, этого не стоило делать. Я не догадывалась, что между аспирантами и их руководителями существовала конкуренция.
А потом в лаборатории появился новый инженер Артур Ромулович. И я, перекусывая на ходу, помогала ему целую неделю в свой законный перерыв осваивать вакуумную установку. В последний день обучения, когда я поднялась со стула и начала демонстрировать ему процесс распыления материала, он отставил мой стул и я, закончив цикл, со всего размаха грохнулась на цементный пол и сильно ушибла копчик. Я подумала, что стул он отодвинул случайно, ненамеренно. А он заливисто хохотал, страшно довольный своей шуткой, и даже руки мне не подал, чтобы помочь подняться.
Но этой мелкой пакостью дело не закончилось. Новичок явился к руководителю нашей лаборатории, и в наглой уверенности в своем праве позволять себе делать гадости и без зазрения совести использовать доброту другого, пусть даже не очень умного и неопытного человека, заявил, что я мало загружена своим экспериментом. Он потребовал добавить мне работу над его темой. Не захотел лишаться бесплатной помощницы. Думал, если я помогла ему освоиться, так стану и в дальнейшем за красивые глаза на него пахать. Но я воспротивилась.
Но главная беда была в том, что помогая чужаку, я подвела своего руководителя, будто бы мало занимающегося своими студентами. Ему крепко досталась. Меня все осуждали, а я плакала, не видя своей вины. Потом меня долго «воспитывали» и просвещали на предмет существования некоторых непорядочных личностей, которые ради своей мелкой выгоды подставляют под удар хороших людей. А еще учили не выкладывать все, что приходит на ум каждому встречному. На мое счастье начальник лаборатории все же разобрался в конфликте, и новый инженер покинул нас.
А сколько наивных глупостей в молодости делал мой друг Вовка Рапопорт, прежде чем защитить диссертацию и стать ведущим специалистом? Сколько насмехались некоторые умники над Вовкой Сизовым, а он всех за пояс заткнул, став помощником мэра.
Кто раньше, кто позже взрослеет. Кому-то судьба преподносит встречи с порядочными людьми, кого-то лишает такой возможности. Ярославу не везло. Не нашлось рядом с ним человека, который мог бы длительное время «вправлять» ему мозги».
Лене почему-то ясно представилось, что Ярослава уже нет, а противное сознание как на мониторе компьютера стало четко высвечивать возможные причины его гибели. Ей хотелось изгнать из себя лишнее, мучающее. Она напряглась, перед глазами поплыл красный туман и унес с яркого экрана памяти черные печальные картины.
Мамочка
Лена приподнялась на локте, увидела в альбоме фото Милы и сразу представила лицо ее сына Виталика, тогда еще шестнадцатилетнего. Закружились воспоминания.
Виталик, миловидный, русый, голубоглазый, по-детски пухленький, с яркими полными губами и приятными веснушками под глазами. Умненький, по-юношески самоуверенный мальчик. Как он был похож на маму!
Для верности Мила попросила меня стать для него репетиром по математике. Мальчик пытался произвести впечатление, цитируя теоремы из вузовской тематики. А я объясняла ему, что если он на экзамене совершит ошибку в элементарном материале, то никого в комиссии не заинтересуют его отрывочные знания из высшей математики, потому что без крепкого фундамента школьной программы результат демонстрации им «высоких материй» превратится в ноль.
Виталий послушно учился, но нет-нет, да и вставлял одну-другую фразу из вузовского учебника, то ли проверяя меня, то ли продолжая самоутверждаться и производить впечатление. Я понимающе улыбалась и продолжала вести свою линию. Мне важно было, чтобы он достойно показал себя на вступительном экзамене, ибо не к месту ввернутая самохвальная фраза могла и повредить абитуриенту с наивным гонором.
«Потерпи, поступишь, тогда можешь изощряться сколько угодно», – рекомендовала я мальчику, который из кожи вон выворачивался, желая показать себя взрослым и умным.
Так случилось, что я долго не заглядывала к Миле, а когда встретились, разговорились. Усталые глаза подруги заставили меня обеспокоиться. Конечно, я знала, что Виталик поступил, что хороший студент. Но тут хлынул на меня поток горьких, тихих Милиных слов:
– Ошибся Виталик. Будучи еще первокурсником, он пошел в общежитие к новым друзьям и там впервые выпил вина. Тогда же познакомился с девушкой… А тут еще старшекурсники ободряли, мол, не теряйся, учись… сама в руки плывет. А через три месяца Соня пришла к нам. Мы, конечно, поженили их. Она только что окончила школу, но учиться дальше не стала, не видела смысла.
Ребенком не интересовалась, а Виталик был без ума от сына. В общем, мы с ним вдвоем по очереди с малышом сидели: то я с работы прибегу, то он после практических занятий. На лекции ходить не имел возможности, конспекты у студентов брал. И по дому Соня ничего не хотела делать. Я пыталась приучать ее к кухне, к пеленкам, предлагала ей самой воспитывать ребенка – никакой реакции. Я намекала сыну, что жена его, мягко говоря, странная женщина, но он продолжал играть роль счастливого отца и ничего не замечал. На его усталом, измученном лице всегда сияла гордая, счастливая улыбка. Темные круги под глазами, заострившийся, теперь уже не детский нос, при запавших щеках, выглядел солидным, четко очерченным – все это делало его старше и строже. Но пухлые губы улыбались еще так же по-детски радостно. И тонкие, еще не знавшие бритвы светлые усики над верхней губой топорщились восторженно.
А тут выяснилось, что Соня опять беременна. Я забеспокоилась: «Сынок, к концу второго года обучения ты будешь отцом двоих детей. Задумайся, любишь ли ты эту женщину, хочешь вместе прожить всю жизнь или останешься с ней только потому, что она каждый год будет рожать, а ты исполнять свой долг? Если любишь, живи, но в таком случае уходи на квартиру. Нам с отцом трудно будет вас содержать, но пока ты учишься, мы потерпим. Если Соня сама возьмется нянчить детей, ты сможешь подрабатывать, чтобы заплатить за квартиру. Я не выгоняю вас, но хочу убедиться – семья вы или просто случайное образование».
Послушал меня Виталий. Ушли они на квартиру. Устроился он на полставки в НИИ. Я не выдерживала, забегала к ним. И что я видела? Ребенок орал голодный, пеленки кучей лежали в ванной, на кухне горы грязной посуды. Пол даже не метен. Я хватала белье и уносила домой стирать. Сын ночью гладил пеленки, кипятил посуду для ребенка. Я обратилась к родителям Сони. Они отмахнулись, мол, мы давно не имеем на нее влияния. Может, вы, интеллигентные люди, сделаете из нее человека.
Через полгода начались ссоры. Виталий поставил условие: или занимайся ребенком, или мы разведемся. Она, очевидно, не верила в его угрозы. Родилась дочь. Я заметила, что к ней сын уже не питал таких сильных чувств, но по-прежнему тащил воз учебы, работы и домашних забот. Даже с полуторагодовалым ребенком в институт приходил, когда жена отказывалась с ним сидеть. Я поражалась, с каким старанием он исполнял свой отцовский долг, с какой радостью и гордостью являлся в институт с Алешей на руках. Весь светился. С Олечкой он возился меньше, настаивал, чтобы вторая бабушка ее нянчила. «Моя мама работает и помогает нашего сына ставить на ноги. С нее достаточно», – объяснял он Соне.
Вторая бабушка взялась заботиться об Оле. И тут мы поняли, откуда у Сони такое безразличие ко всему. Она – мамина копия. Прожила за мужем, никогда не работала и ребенка ни к чему не приучала, ничем не увлекала. Приду я к ним, а они обе лежат и либо ссорятся, либо телевизор смотрят, а ребенок в мокрых пеленках на полу, на ковре лежит, чтобы не упал.
Когда Олечке было десять месяцев, Виталик, два года упорно молчавший о своих взаимоотношениях с Соней, вдруг резко, одним днем, заявил мне о разводе:
«Понимаешь, мама, Соня просто самка. Ей ничего не интересно, кроме постели. Ей безразлично, какой я, какие у меня проблемы, к чему я стремлюсь. Ей нужно, чтобы я приносил больше денег и устраивал ее ночью. Я перешел на заочное обучение, но больших денег, будучи студентом, я не могу заработать. Она требует, чтобы я бросил институт и пошел в сварщики. Но моя душа рвется к знаниям, мне хочется быть на переднем плане компьютерных технологий. Соня грозится родить третьего, четвертого. Я люблю детей, но не по силам мне заводить детсад. Я стал избегать супружеских обязанностей, панически боюсь очередной беременности. Я же не смогу допустить аборта. Поддержи меня, мама. В суде я буду требовать оставить мне сына».
Я, конечно, сначала спросила: «А как же любовь?»
Он горько ответил: «Так ведь не было любви с самого начала. Была глупость, потом ошибку исправлял. Сына очень полюбил. Ты знаешь, смешно сказать, как-то по-женски полюбил. Больше матерью ему был, чем отцом. Вот такой я у тебя. У меня уже давно появилась мысль, что люблю я только Алешу, а Соня – просто женщина, которая родила его для меня. Я просил ее не заводить больше детей. Старался для этого, но она перехитрила меня. Обманывала, скрывала дни, когда «нельзя» без предохранения. Она сама мне заявила об этом, когда мы поссорились. Любовь к Олечке у меня с горьким осадком, с привкусом обиды. Не виновата она, но смотрю я на нее как на чужую, не мою. Жалко девочку, а скрыть свое раздражение не могу. Подрастая, она ведь будет чувствовать, что я не люблю ее».
Развели их. Мы Алешу растим. Сын обожает его, всю душу вкладывает. Жениться не спешит, боится вновь ошибиться. Я тоже не тороплю его. Виталик перешел на дневное, в аспирантуру по окончанию вуза собирается. Алешенька мне как младший сыночек. Теперь он подрос, и нам стало намного легче.
Душа болит об Олечке. Я иногда забегаю к ней, а Виталий как отрезал. Обида на Соню в нем застыла. Хотя и винит в основном себя, но никак не оттает у него тот ледяной кусочек в сердце. Только Алешенька его радует. Он – пока что его счастливая семья, его любовь. Другой не хочет. Ничего. Природа возьмет свое, еще полюбит.
Мила смахнула слезу и на прощание сказала:
– Тороплюсь, сегодня моя очередь Алешу из садика забирать. Он здоровенький, веселенький, ласковый, в нас конопатенький. Меня мамочкой зовет. Издали сквозь ограду увидит и кричит на весь двор: «Мама, мама! Мамочка!»
Я тогда долго смотрела вслед Миле, желая ей здоровья и счастья. И все-таки мне было грустно. Не по справедливости судьба воздает таким прекрасным людям. Вспомнила слова знакомого журналиста: «И где это, интересно, вы справедливость видели? Идеалистка!» Немного, но видела, а хотелось бы больше.
Лена, подсчитывая, сколько лет теперь внуку Милы, вспомнила о своем внучонке, и под сердцем сразу потеплело.
Юг
Аня задумалась, пытаясь сменить тему, найти новую отправную точку в тихой, но затянувшейся беседе о несчастьях их общих знакомых студенческой поры. Но неожиданно для всех заговорила Жанна.
– Вот мы ругаем детей за отсутствие у них чувства ответственности, а сами ох как не сразу его приобретали! Каждый из нас может «похвалиться» своей глупостью. Отдыхали мы семьей на юге, в городке с названием Лазаревское. Было нашим детям тогда три и пять. Пошли погулять в сосновый лес и заблудились. Когда выбрались на открытую местность, обнаружили, что находимся на плоской вершине скалистой горы. Сверху эта гора нам показалась невысокой, и мы решили спуститься по ней, чтобы сократить дорогу к месту своего временного проживания. Тропинку не нашли и начали движение вниз по промоине, сухому руслу ручья. Я шла первая, а муж опускал за ручки наших деток на заранее проверенную и утоптанную мной маленькую площадку. Таким способом мы преодолели метров двести.
Вдруг перед нами открылось глубокое ущелье, по дну которого несся бурный сверкающий брызгами поток. На его берегу стояли малюсенькие люди-муравьи. Они энергично махали нам руками и что-то кричали. Меня озадачила непредвиденная смена декораций, но не испугала. Рассудив, что подниматься в гору намного труднее, мы с мужем решили продолжить спуск. К тому же эмоциональное поведение людей, отдыхающих около горной реки, мы приняли за призывные приветствия.
А тут новый сюрприз: тропинка-промоина неожиданно закончилась на крутом обрыве. Мы, оказывается, теперь находились на огромном куске скалы, широким тупым выступом нависающем над пропастью. Но и эта ситуация не заставила нас насторожиться. Мы отступили от края бездны, обогнули опасный выступ и ушли немного вправо. Без тропинки идти стало сложнее. «Нам ли бояться трудностей», – думала я, уверенно, по-деловому ощупывая ногами каждый камень, оценивая его надежность и устойчивость, перед тем, как перенести на него малышей.
«Путешествие» оказался долгим и утомительным, но мы были молоды, здоровы, энергичны и, достигнув подножья горы, ничего, кроме удовлетворения от удачно проведенного спуска, не почувствовали. Радости прибавляло и то, что начавший накрапывать дождик уже не пугал. Крыша домика, в котором мы снимали комнатку, виднелась совсем близко, и у нас появилась надежда успеть вернуться домой, не вымокнув.
Одно удивило: люди встретили нас молчанием и испуганными глазами. Одна женщина покрутила пальцем у виска, другая осуждающе покачала головой. Мужчины изучали нас, как марсиан. Я почувствовала себя неловко под обстрелом сочувствующих взглядов, говорящих о неадекватности нашего поведения, поэтому растерянно оглядывалась вокруг, ища тропинку к своему домику, желая поскорее скрыться от людей и попытаться осмыслить причину такого резкого неприятия нашего появления. И тут я совершенно случайно повернулась лицом к горе, по которой мы только что спустились. И обомлела. Сердце мое упало. «Неужели это мы с детьми только что совершили спуск по этой почти отвесной громадине?!» – ужаснулась я.
«Ваше счастье, что успели до дождя. Здесь, в горах, в считанные минуты образуются мощные бурные потоки. Они с дикой скоростью несутся вниз, захватывая обломки скал, сметая все на своем пути. Эти камни в один миг могут перемолоть кого угодно. Человек, наблюдавший такую трагедию со стороны, больше никогда не сможет пойти в горы. Вы страшно рисковали, отправляясь в такое путешествие. Наверное, впервые в горах? Понимаю. Эйфория. На юге и душа, и мозги отдыхают, безрассудство нападает, а в горах надо быть постоянно начеку», – с интересом разглядывая нас, сообщил человек преклонного возраста.
В тот момент ужас в моем сердце преобладал над стыдом. Я живо представила себе, как мы с мужем в поисках детей беспомощно барахтаемся в пенящемся грязном потоке, несущемся с громадной скоростью, цепляемся за выступы, пытаясь найти точку опоры. Нас бросает на острые камни. Мы видим, как вывернутые потоком булыжники долбят наших малышей, но уже не можем их догнать, не можем помочь, защитить… Потом для всех нас наступает вечная тьма…
Мне стало дурно. Ноги подкосились… Вот что значит отсутствие информации. Не знаешь, чего надо остерегаться и не боишься.
Чтобы сократить путь домой, один из молодых отдыхающих предложил моему мужу интересный вариант. «Тут рядом, в скале есть грот, в нем находится естественный цилиндрический туннель, заполненный спокойной водой. Преодолев его, мы окажемся на другом берегу ручья. Туннель такой, как в знаменитом бассейне, построенном на месте храма Христа Спасителя в Москве, – объяснил он. – Его самостоятельно преодолевают даже дети дошкольного возраста».
«Но в московском бассейне вода теплая, а здесь ледяная. А вдруг судорога ноги сведет»? – испугалась я за жизнь и здоровье малышей.
Молодой человек стал уговаривать моего мужа плыть вдвоем, дразнил, на «слабо брал». Наверное, один не решался спуститься в «трубу». Но я вмешалась, заявив, что нам с детьми приятнее и полезнее вместе вымокнуть под теплым южным дождем, и что мы предпочитаем, чтобы в незнакомых местах наш защитник и помощник всегда был рядом. Муж взял младшенького на руки, и мы заторопились на квартиру. Видно, опыт опасного спуска пошел нам обоим на пользу. Мы больше напрасно не рисковали.
– А Галя, когда в МГУ поступала, совсем не боялась. В школе на выпускных экзаменах она больше волновалась, потому что стыдно было перед учителями и одноклассниками ошибиться. Как же, отличница, и вдруг опозорилась бы, – подала голос Аня.
– Когда человек совсем юный, он сам у себя есть и ничего не боится. И только становясь старше, пытается трезво оценивать свои данные, окружающих его людей и начинает волноваться, бояться, – сказала Инна.
– Она не боялась, потому что экзамены в Москве были на месяц раньше. Если бы провалилась, то в августе могла поступить в любой другой вуз. Страховка успокаивала, – объяснила «мужество» подруги Лена.
– Ой, а что с Лерой в школьные годы было! – Аня душевно вздохнула. – Она со мной этим поделилась, когда я к ней в гости приезжала.
«А я боялась, что Инна и тут руку приложила. Она ко всем пытается пристроиться», – про себя усмехнулась Жанна и засыпала Аню вопросами:
– Твои летние маршруты приобрели определенную географию? На практике науку изучаешь? Всю Россию объехала?
– «Тайна сия велика есть», – отшутилась Аня.
«Наш девятый «А», – рассказывала мне Лера, – включился в городское соревнование по сбору металлолома. Родители одного ученика получили разрешение очистить территорию старого завода. Там оказалось много металла, зарытого в землю. Было нелегко, но мы работали лопатами и ломами с азартом. Нам даже выделили грузовик и подъемник. За проявленное трудолюбие власти города отметили нас премией.
Было решено всем классом отправиться в Крым. На свой страх и риск поехали «дикарями» в сопровождении двух учителей. До Ялты добрались на поезде. Ночевать попросились в школу. Наш город в те годы в сфере образования был передовым и на слуху у всех педагогов страны. Все хотели видеть, как выглядят «жертвы» новых методов воспитания. Мы произвели хорошее впечатление, и нам запросто выделили спортзал и матрасы.
Когда добрались до моря, нам показалось, что неба стало очень много, потому что оно сливалось с морем, и только ближе к берегу превращалось в воду. Это явление произвело на нас внушительное впечатление. Очень оно нам понравилось. У нас дома река серо-буро-синяя, а здесь вода чистая, зеленовато-голубая и такая светлая, радостная, ласковая, притягательная! Глядишь на нее, и из души уходит все мелкое, суетное, горькое. Нанюхались мы соленого морского воздуха, накупались и отправились в Симферополь, а оттуда, не согласовав ни с кем своего решения, – в Севастополь. Очень уж захотелось увидеть город-герой.
Наш путь пролегал через горы. Мы их тоже видели впервые. «Горы – чарующая, но грозная красота! Узкие горные дороги как откровение! Как слезы на ресницах – серпантин! Вам не понять – вы не любили!» – восторженно шутил Женька – мой сосед по парте. А одноклассник, сидящий в классе обычно позади меня подхватывал: «Какое счастье, что мужчины и женщины никогда до конца не поймут друг друга. Поэтому им всегда будет вместе интересно!» И мы все дружно хохотали над шутками наших товарищей. Настроение было приподнятое, хотя с непривычки сердца замирали от страха. Автобус двигался в двух метрах от края обрывов и километровых пропастей. Ни справа, ни слева не было бордюров. Многих тошнило, приходилось останавливать автобус и «дышать» на обочине. Но самочувствие не испортило бодрого настроя, и мы с улыбками и песнями прибыли в город.
