Kitobni o'qish: «Вредность не порок»
– Стасенька, Стася! – Голос громыхнул где-то за садом, я поморщилась и снова уставилась на экран.
– Настенька!
Я молчала, словно гробовая доска, и старалась уменьшиться в размерах, надеясь, что так меня дольше не найдут.
– Настя, ты где?
«В Караганде!» – злобно подумала я.
Ну что за народ! Ни минуты покоя! Фильм мой любимый идет, «Свой среди чужих…», нет, с утра пораньше надо орать.
– Настька, куда ты подевалась?
Вопли раздавались уже под самым окошком. Плюнув, я поднялась с кресла, высунулась в окно и гаркнула:
– Ну?!
Внизу стояла Надька. Услышав меня, она испуганно вскинулась, задрала вверх голову и со вздохом плюхнулась на стоявшую под окном лавку. Я молча взирала на неё, а она, обмахиваясь зелёной веточкой, симулировала сильный испуг.
– Напугала-то, боже мой! – Она затрясла головой. – Чего орёшь?
– Это ты орёшь, словно тебя режут. Чего тебе?
– Чего, чего! – Надька всплеснула руками. – Ты так заорала, что я и забыла чего!
– Кино идёт… – заныла я, решив уладить проблемы по-хорошему. Препираться с Надькой – всё равно, что пытаться договориться с сосновой смолой. – Не хочешь посмотреть?
– Что за кино? – купилась подруга.
– «Свой среди чужих, чужой среди своих», – торопливо сообщила я, услышав за спиной, что сегодня ночью в камере Ванюкина уже убили.
– Ой, это там… этот, как его…
– Михалков!
– Нет ну этот… Красавец такой… Кайдановский, вот! Ой, как я его люблю!
– Не упускай последнего шанса, иди…
– Иду…
Она оторвалась наконец от лавки и потащилась к крыльцу. Воспользовавшись передышкой, я плюхнулась в кресло. Дверь в комнату распахнулась до предела, в проёме возникла радостная подружка.
– Ох, всё-таки здорово здесь у тебя! – Она в очередной раз любовно оглядела мои хоромы.
– Да-а! – протянула я, не отрываясь от экрана. – Садись!
– Здорово! А бабка где? – Не обращая на меня внимания, Надька расхаживала по комнате.
– В город поехала.
– Сколько смотрю, столько удивляюсь: и зачем ты сюда столько денег вгрохала? Живешь здесь только в каникулы, да и то, выпустишь свой класс, ведь уедешь? Уедешь же, скажи, Стаська? Что тебе после Москвы в нашей дыре делать? Нет ну, ей-богу, не видела я другой такой бабы! Оторвись ты от ящика-то!
Конечно, другой такой Надька видеть не могла. Мое мировоззрение иной раз так сильно расходится с привычными, общепринятыми стандартами, что окружающие недоуменно качают головой и разводят руками. Вот как Надька только что… Потому как я – белая ворона. Явление в природе очень редкое. Но здесь, в небольшом провинциальном городе, куда сама судьба направила меня по распределению, я никого об этом не информировала, поэтому просто сказала:
– Надежда! Ты ведь Кайдановского любишь? Да?
– Ну?
– Тогда сядь и уймись. Вот он, смотри, идет, красавец, чего тебе ещё надо? Полчаса всего осталось, будь человеком, дай досмотреть!
Надька обиженно повздыхала и уселась в кресло лицезреть любимого актера.
Но вскоре я убедилась, что о своей страстной любви Надька явно соврала, потому что через три минуты начала вертеть головой и вдруг радостно крякнула:
– А что у тебя там валяется?
В этом вся Надька. Энергия в ней просто плещет через край. Несомненно, она нашла свое призвание в жизни, став учителем физкультуры старших классов. Раньше, конечно, она мечтала совсем о другом. Занимаясь плаванием, она получила КМС, но на одной из тренировок поскользнулась на мокром кафеле, заработав сложный перелом плеча. Но унынию предаваться не стала, а просто пришла в школу. И в отличие от всех известных мне учителей физкультуры она не просто отдает указания своим подопечным, но и сама носится впереди них, словно антилопа.
– Что это, а? – Не дождавшись ответа, Надька, распрямившись, как пружина, вскочила и сунулась под стоящую рядом с окном этажерку с книгами.
Я раздраженно глянула на подругу и подумала: «Ну куда эта козья радость опять полезла?»
– На! – С видом человека, не требующего благодарности за труды, она протянула сложенный вчетверо лист белой бумаги.
– Молодец! Спасибо! – Я уже разозлилась и рявкнула: – Сядь, или, ей-богу, выгоню!
Подруга поджала губы и села. Я, не глядя, скомкала лист и бросила в корзину для бумаг.
Следующие двадцать минут дались Надьке нелегко, но она выдержала испытание с честью, при этом почти даже не шевелясь. Оценив такое самопожертвование, с первыми же финальными титрами я повернулась к грустной подружке.
– Надюха! – Я ласково глянула и улыбнулась, испытывая теперь некоторое чувство вины. – Что тебе надо?
Она надула губы, чтобы показать, как безвинно страдала, но через пять секунд не вытерпела и ответила:
– На улицу 50-летия Октября… ну ту, что за Иркиным домом… Понаехало вчера вечером наро-оду! Пропасть. Машин десять, а то и больше. Всё иномарки… джипы. Огромные! Один с наш сарай, ей-богу! Чистый Голливуд! – Она перевела дыхание. – И всё мужики, мужики. Здоровы-ые!
Надька умолкла и уставилась на меня, видимо, ожидая, какую реакцию вызовет подобное сообщение. Не понимая, чего именно она от меня ждёт, я ответила:
– А! Здорово!.. И что?
– Ничего. – Я собралась взорваться, но Надька торопливо добавила: – Я только хотела уточнить: две семёрки – это ваши, московские?
– Какие семёрки? – не поняла я.
– Ну автомобильные. На номерах.
– Ах, это! – протянула я, обрадовавшись, что отделаюсь так легко. – Это наши, московские.
– Ясно. Значит, из Москвы прикатили! Далековато в гости ездят. Да бог с ними. Пойдем, может, искупнёмся? Чего в жару в доме торчать? – Но я ясно видела, что Надька не выбросила из головы свои вопросы, а крепко задумалась.
– Пойдём. Только быстро. Мне к трём в город надо, Евдокия Ивановна просила в школу заглянуть. А у Лёши Борисенко папа как раз едет, обещал подбросить.
– А что там? – удивилась Надька. – Я ничего не знаю.
– Да это только по моим. По младшим…
– Вот неймется вам! – всплеснула руками Надька. – Лето только началось! Евдокия на школе завернулась, и ты, смотри, с ней чокнешься. Охота с дачи таскаться? Ещё сто раз успели бы.
– Да чего тут таскаться-то, Надь? На автобусе двадцать минут…
– Не двадцать, а полчаса!
– …А на машине вообще пятнадцать! И Евдокия Ивановна попросила, ты же понимаешь, мне ей неудобно отказать. Она женщина пожилая, во-первых, во-вторых, сама знаешь, золотой человек, никому никогда не откажет. Так что я лучше съезжу, зато потом буду свободна.
– И то правда, – согласилась Надька.
Завуча младших классов Евдокию Ивановну в школе любили все и за доброе сердце прощали порой некоторую приставучесть.
Надька вскочила на ноги.
– Давай переодевайся, а я Ирку позову. Она сказала, если ты пойдёшь, и она пойдёт.
– Давай! – кивнула я.
Хотя вообще-то не стоило соглашаться. Но кто ж наперёд знает?
***
Деревня Горелки, расположенная в двадцати минутах езды от старинного промышленного города российской глубинки, где я уже два года исправно трудилась учителем начальной школы, была своеобразным дачным посёлком.
Начавшая активно хиреть вместе с началом перестройки деревня зачахла бы окончательно, не появись у новых русских, еврейских, татарских и прочих «новых» мода на дома в ближайшем пригороде. А поскольку у живущих в этом городе людей, имеющих деньги, ближайшим пригородом оказались Горелки, то участь деревни была решена. Немногочисленные уже старички и старушки, с горем пополам доживающие здесь свой век, были невероятно удивлены, когда в одну из весен на деревню словно свалилась с неба армада строителей, техники и прочих признаков цивилизации. Двух– и трёхэтажные коттеджи росли, словно грибы после дождя. В Горелках появился газ, вполне сносный водопровод, улицы выровняли гравием, похоронив вековую непросыхающую жижу. Вновь стал функционировать местный магазин, появилось несколько торговых палаток и даже такое совершенно невиданное заведение, как бар «У Лизы». Таким образом, увлечение нуворишей принесло ещё одну большую пользу: благополучно забывшие стариков родственнички взяли за правило приезжать сюда на отдых, не имеющие родственников снимали на лето дачи, деревня стала людной и обжитой.
Бывать в Горелках стало модно.
Честно могу признаться, что не приезжать сюда работать у меня было множество возможностей. Но моя беловоронья натура и тут дала себя знать, молча и с удовольствием приняв распределение. Во-первых, по моим понятиям, это должно было закалить мой характер. Во-вторых, знакомство с жизнью жителей глубинки существенно расширило бы мой кругозор. В-третьих, это то, что называют жизненной школой.
О решении своем я не пожалела ни разу. Явившись в первый раз в местное управление по образованию, я наткнулась на секретаршу и объяснила ей суть моего появления. Минут десять после этого я чувствовала себя марсианкой, непонятным образом очутившейся на незнакомой планете. Потому что секретарша, выпучив глаза, разглядывала меня, словно чудо природы, задавала глупейшие вопросы, повторяла их по пятому разу и заикалась. Признаюсь, мне это надоело и я посоветовала ей позвать человека хотя бы говорящего членораздельно. Это немного привело несчастную в чувство, указательным пальчиком она шлёпнула по кнопке селектора, и просипела:
– Вероника Константиновна, к вам тут…
Следующие полчаса также проходили под вывеской «Цирк». Вышеупомянутая Вероника Константиновна некоторое время отказывалась поверить моим клятвам, что я явилась из столицы и намереваюсь отработать в местной школе три года. Мой диплом в красной корочке она разве только не попробовала на зуб. Вскоре в её кабинет сбежалась половина сотрудников управления, с другой половиной я познакомилась лично, в то время когда меня передавали из кабинета в кабинет словно призовой кубок. В конце концов, эйфория кончилась, на радостях властями было решено предоставить мне аж целую однокомнатную квартиру, почти рядом со школой.
Я быстро подружилась с учительницей русского языка и литературы Иркой Кошкиной и уже известной вам Надеждой Семёновной Зусек. Они-то и посоветовали мне жить во время выходных и каникул в Горелках. У подружек там проживали родственники, и девчонки наперебой звали меня к себе. Чтобы не обижать ни ту, ни другую, я решила снять комнату самостоятельно.
Приехав в Горелки, побродив немного по деревне и подивившись размаху и фантазии строительства, я остановилась словно вкопанная, у небольшого, но очень аккуратного двухэтажного домика. Сопровождавшие меня Ирка и Надька переглянулись и в один голос воскликнули:
– Анастасия! Только не здесь!
– Почему не здесь? – удивилась я, решив, что здесь и только здесь. – Что, много народу живёт?
– Один человек живет. Но какой! Бабка Степанида восьмерых стоит. Кто только у неё ни снимал, все сбежали. Чуть что не по ней – всё, крышка! И думать забудь, пошли дальше!
– Ага, – сказала я, направляясь к резной калитке. – Я одним глазком.
– Стаська, вернись, не валяй дурака! Стаська, мы уходим! – встревоженно закричала мне вслед Ирка, но я уже стучала в крашенную синей краской дверь.
– Иду, иду! – услышала я зычный голос, потом недовольное бормотанье: – Ходют, колошматют, как оглашенные…
Дверь распахнулась, и я увидела высокую худую старуху, смотревшую на меня подозрительно и с неудовольствием.
– Здравствуйте! – медовым голосом протянула я, на что старуха кивнула, но поморщилась. – Хозяйка, комнатки сдаются?
Она не торопилась отвечать, словно прикидывая, стоит ли со мной связываться, но в конце концов проронила:
– Комнатки? Это у кого, может, и комнатки, а у меня комнаты. Хорошие, большие да светлые. Да тараканов нет, как у некоторых.
– А посмотреть реально?
Старуха удивленно вскинула брови и качнула головой:
– Ишь ты… Реально! Деньги-то у тебя есть, реальщица? Я дорого возьму. Да кавалеров водить не позволю. Вот это реально?
– Как скажете. Водить, платить – хозяин барин. Идёт?
– Быстрая какая! Может, тебе не понравится у меня?
– Чтобы это узнать, я думаю, надо зайти в дом.
– Я порядка потребую!
– Я тоже… люблю…
Бабка Степанида поджала губы, хмыкнула и отступила, пропуская меня в сени. Воспользовавшись предложением, я прошла внутрь. В доме всё выглядело так, как я и ожидала: просто и чисто.
– А какую комнату предложите?
Хозяйка молча кивнула на одну из дверей. Я зашла в комнату, подошла к окошку и выглянула на улицу. Девчонки маетно топтались на прежнем месте, с опаской поглядывая на крыльцо. Вероятно, они ожидали моего эффектного вылета с вражеской территории. Я улыбнулась и крикнула:
– А кто-то сказал, что уходит!
Они с удивлением перевели взгляд с крыльца на окно и захлопали глазами. Видимо, расстроились, не увидев ожидаемого.
– Ну чего там? – спросила Надежда.
– Ничего. – Я пожала плечами. – Всё в порядке.
Вернувшись к бабке, я спросила об оплате. Она ответила, причем действительно назвав довольно высокую цену. Но цена меня не испугала. Не то чтобы в школе я зарабатывала невероятные деньги, конечно, нет. Зарплату там задерживали, как и везде, безденежье стало привычным. Дело в том, что моя несравненная мама, Вера Николаевна, настояла, чтобы, как она выразилась, мне «немного помогать материально». Небольшая помощь выливалась в ежемесячные переводы, поэтому я, дорожа самостоятельностью, долго пыталась бороться с подобными проявлениями родительской опеки. Но недаром моей мамой была именно моя мама, а не кто-нибудь другой! Неравная борьба ни к чему не привела. В конце концов я решила кончить дело полюбовно и сдалась, выторговав взамен ежемесячных личных посещений любящих родителей еженедельный разговор по телефону. Для чего приходилось идти на переговорный пункт, так как телефона у меня в квартире не было. Мама сначала возмущалась этим обстоятельством, порываясь лично устроить разборки на местной телефонной станции. Мне стоило больших трудов удержать её от этого шага, но мама тут же предложила сотовую связь, на что я радостно ответила, что она здесь не берёт. В результате я получила почти полную самостоятельность, а моя сберкнижка превратилась в некоторое подобие кассы срочной взаимопомощи для меня и моих коллег, с небольшим отличием от привычной схемы – тут был лишь один вкладчик.
– Так что? – спросила наконец бабка Степанида. – Согласна?
– Согласна. – Я улыбнулась. – Сегодня можно переехать?
***
Быстро переодевшись в купальник, я натянула коротенький весёлый сарафанчик, сунула в соломенную сумку полотенце. Пляж здесь замечательный. Сама речка не слишком глубока, зато дно – один песок, безо всякого ила. Эта водная артерия, соседствующая с Горелками самым выгодным образом, сыграла далеко не последнюю роль в популяризации деревни. Купаться летом в городе было негде, если не считать нескольких заросших прудов да фонтана на центральной площади.
Стоя посреди комнаты, я раздумывала, что ещё прихватить с собой, и на глаза мне попалась корзинка для бумаг. И я вдруг вспомнила о Надькиной находке, подошла и достала скомканную бумажку.
– Так, так… Уважаемая Анастасия Игоревна, – я быстро читала, машинально отмечая многочисленные грамматические ошибки, – без подписи, отлично…
Что за белиберда? Бред какой-то… Я повертела листок, на обратной стороне, внизу и вверх ногами, было начато: «Дор…», затем зачеркнуто двумя штрихами. Кто-то сначала решил обратиться ко мне «Дорогая»? А потом передумал, перевернул лист и написал «Уважаемая».
Я снова заглянула в листок и прочитала уже более внимательно:
«Уважаемая Анастасия Игоревна. Хочу вас придупридить что бы вы вели себя осторожна, одни лучше никуда ни ходили. Лучше побыть дома. Особено вечером. Извините если что не так».
Я вертела листок так и этак, но больше никакой информации не получила.
– Если это Надькины штучки, – грозно сказала я вслух, – то она об этом пожалеет.
– Стаська, ты готова? – раздалось за окошком.
– Готова! – крикнула я. – Сейчас ещё кто-то будет готов… для кремации!
Выйдя за калитку, я подошла к подружкам.
– Твои проделки? – спросила я, тряся листком перед Надькиным носом. – Ни капельки не смешно.
– Чего ты? – удивилась Надежда, выхватывая листок. – Что это?
Пробежав глазами текст, она посмотрела на меня. Во взгляде сквозило искреннее удивление.
– Что это ещё такое? Я-то при чём?
– Это я и хочу выяснить. Кто здесь при чём.
Молчавшая до сих пор Ирка взяла листок, прочитала и крякнула, качая головой.
– Знаешь, – неуверенно протянула она, – если бы меня спросили, то я сказала бы, что это почерк Володи Савченко…
– Из десятого? – с недоверием спросила Надька.
– Ну да.
– Это как ты определила? – Я понимала всё меньше.
– Как, как! Учится он у меня. Представь себе: физика, химия и прочее – «пять». Литература и русский – еле-еле трояк. До слез иной раз доведёт, просто не веришь, что человек такие перлы может выдавать. А почерк смотри какой красивый. Как мне его не узнать?
– А он подобными шутками когда-нибудь отличался? – спросила я у Ирки.
– Да нет вроде. Парень он, в общем, серьёзный. Семейка у него так себе, а сам он ничего. Хотя как чужую душу разберешь?
– Это точно, – согласилась Надька и добавила: – Только если мы здесь ещё полчасика протопчемся, ты в город наверняка опоздаешь.
***
На пляже почти никого не было. Только мамаша с двумя детьми да две девчонки лет пятнадцати, растянувшиеся на полотенцах.
– А я такая умненькая девочка! – пропела Надька, доставая из объёмного баула сверток. – Не знаю, кому как, а мне на пляже первым делом есть хочется, потом уже всё остальное!
Она вытащила небольшую салфетку, принялась раскладывать малосольные огурчики, вареные яйца, чёрный хлеб, помидоры и маленькие охотничьи колбаски. У меня сразу же забурчало в животе, хотя я точно помнила, что недавно позавтракала. Ирка задумалась на мгновение, потом достала из сумки бутылку газировки.
– А то вдруг пить захочется? – пояснила она, бухаясь на живот и отрывая зубами кусок колбасы.
Я немедленно последовала её примеру и, весело двигая челюстями, спросила:
– А от меня, я так понимаю, ожидалась пол-литра?
– Ага! – Надька увлеченно чистила яйцо. – Только почему поллитровка? Ожидалась литрушка!
Мы принялись хохотать, пока не выяснили в конце концов, что я теперь должна подружкам пятилитровую канистру чистого медицинского спирта.
– А вы не описаетесь после пяти литров? – вежливо спросила я, а Надька ответила:
– Нет. После пяти литров писаться будет уже некому!
Ирка покатилась со смеху, да так, что чуть не подавилась. Мы с Надькой, конечно же, сразу начали колошматить её по спине в спасательных целях. Она с писком отбивалась от нас и кричала, что у неё давно все в порядке, просто она собиралась чихнуть.
Навозившись, мы плюхнулись в рядок на животы.
– А когда я была маленькой, – сказала Ирка, – на пляже секунды не могла просидеть. Сразу в воду. Пока не посинею. А как посинею, меня начинали вылавливать, а я сопротивлялась. Меня иногда прямо за ноги тащили. За что поймают, за то и волокут. Особенно тяжело было бабушке с дедушкой, они потом со мной купаться идти боялись!
Мы с Надькой от души повеселились, представляя вытаскиваемую за ноги Ирку.
– Все малыши, наверно, любят купаться. Вон посмотри, как та тётка мучается, – я показала на нашу соседку по пляжу.
Её младший пацан, вытащенный из воды, сидел синий и скрюченный на песке, но от полотенца гордо отказывался в знак протеста. Как только матери надоело стоять около него с полотенцем и она отвернулась, он, словно краб, бочком-бочком засеменил к воде.
Мы засмеялись, а Надька крикнула:
– Мамаша, ваш ребенок смылся!.. То есть убежал!
Несчастная мать резво повернулась и увидела сынка почти у самой воды.
– Ну, Колька, – еле сдерживаясь, чтобы не прибить любимое чадо, закричала она, – иди ко мне или тебе конец!
– Славный выбор! – сказала Ирка. – Надеюсь, он не выберет смерть в пучине.
Несчастное дитя, терроризируемое матерью и преданное зловредной тёткой, поплелось с видом каторжника в семью. Проходя мимо нас, он повернул голову и с удовольствием показал Надьке язык. Мы с Иркой ткнулись носами в покрывало и завыли от смеха, а Надька зашипела:
– Ух ты, блоха иерихонская! Сейчас опять матери скажу!
Дитя поспешно ретировалось, а я спросила:
– Что это за блоха такая? Откуда тебе знать, что в Иерихоне были блохи?
– А где их не было? – пробурчала Надька и засмеялась.
Пока мы веселились, семейство вдруг начало резво собираться домой. До этого они вроде не торопились, ели апельсины, Колька с сестрой, конечно, бросались корками. А сейчас мать строго прикрикивала на детей, те быстро и послушно собирали разбросанную одежду. Они поднялись. Перед тем как уйти, женщина сказала:
– До свидания! – потом почему-то тревожно глянула за наши спины и ушла догонять детей.
– До свидания! – в один голос гаркнули мы, а я, конечно, не вытерпела и оглянулась.
Я быстро уяснила причину поспешного ухода женщины с детьми: за кустом, метрах в тридцати от нас, возле маленького симпатичного столика, неторопливо раскладывала вещи компания, человек десять. Состав вновь прибывших был чисто мужским, вероятно, по этой самой причине контролировать в дружеской беседе отдельные слова и обороты считалось излишним. Вели они себя непосредственно, словно дети, и располагались, похоже, надолго.
«Не люблю я подобные компании», – подумала я и вслух сказала:
– Кому где, а меня такие компании не воодушевляют! – и кивнула в сторону мужиков.
Подружки разом посмотрели назад, потом переглянулись.
– Они? – спросила Надька Ирку.
Та кивнула:
– Они самые.
– Никак ваши друзья? Что вы тут, как у гроба с покойником, шепчетесь? В кустики идите или объясните толком: кто «они»?
– Не бузи. – Ирка явно расстроилась. – Главное, искупаться не успели.
– Это те, Стаська, про чьи номера я тебя спрашивала.
– А! Чего ты, Ирка, расстроилась? Пойдем да искупаемся. Боитесь их, что ли?
– Ну не то чтобы… – протянула Надька. – Просто… Как бы это сказать? На академиков они не похожи. На инженеров тоже. Цепи – гляди, в воду полезут, утонут. Расписаны как сервизы гжельские, на целую Третьяковку хватит… Мне в голову только одно приходит…
– Уголовники, – быстро подсказала я.
– Вот-вот! Они самые.
– Хотя, с другой стороны, – рассудила я, – я лично знаю пару человек, отсидевших в тюрьме, и ничего, приличные ребята.
– Так-то оно так, – согласилась Ирка, – но как это проверить?
– Тоже верно, – пришлось мне согласиться.
Посовещавшись, мы решили следующее: искупаться без выкрутасов, выйти, по сторонам не смотреть, на окрики (если будут) не реагировать. Берем вещи, а переоденемся в кустах, что под горкой.
– Только не ходите как циркули, – напомнила я. – Это внимание привлекает, будьте естественны.
От жизнерадостной компании, судя по веселью, уже принявшей по первой, нашу лежанку закрывали кусты. Поэтому мы не торопясь свернули покрывало, убрали весь мусор, оставив только одежду.
– И пойдём, виляя бедрами, и пойдём!.. – веселилась потихоньку Надька.
– Да, ёлки-палки, – сказала Ирка, заталкивая покрывало в сумку. – Как на боевое задание идём. И это у собственной речки!
– Да, дорогая. – Надька приняла сногсшибательную, но несколько неприличную позу. – Если бы на пляже было ещё человек пятьдесят, мы бы им показали, что к чему!
– Таким бугаям, по-моему, хоть сотня. И вообще, мне было бы спокойней, если бы у тебя был скромный, закрытый купальник, а не эти три шнурка.
– В самом деле, Надежда Семёновна, – поддержала я Ирку, – ужали бы как-нибудь свои небесные формы…
– Чья бы корова мычала! Думаешь, если у тебя купальник закрытый, так тебя вообще не видать?
– Ладно, хватит, пошли купаться, а то устраивают здесь цирк! – оборвала нас Ирка и пошла к воде.
Мы дружно бросились вдогонку.
Все наши опасения о неприличном поведении соседей оказались напрасными. Хотя мы и услышали парочку восторженных криков, никто с места не сорвался и на нас не бросился. Косясь незаметно на вражескую территорию, я насчитала девять человек. На нас они больше не обращали никакого внимания.
– Даже обидно, понимаешь! – прошипела Надька и захихикала. – Полчаса готовились, разучивали приемы рукопашного боя, а им хоть бы хны! Ну и мужики пошли!
Мне тоже стало смешно. Конечно, мы развили эту тему дальше и вскоре напрочь забыли и про мужиков, и про то, что я могу опоздать в город. Вода была такая тёплая, что сразу и не поймёшь, где теплее: в реке или на берегу.
Через несколько минут один из мужиков встал, потянулся и пошёл к воде, но не рядом с нами, а немного подальше. Пару секунд, забыв о приличиях, я смотрела на него, чуть не открыв рот: сложен он был словно молодой бог. Оглянувшись на девчонок, я заметила, что они тоже не оставили этот проход без внимания.
– Да-а! – протянула Надька. – Вот это я понимаю!
– Здоровый-то! – Ирка даже потрясла головой. – Где только таких берут?
– Ладно, вылезаем! – скомандовала Надька, и мы гуськом потянулись на берег.
Как оказалось, пока мы обсуждали достоинства молодого человека, на пляже произошли кое-какие изменения. Решив, очевидно, что они вели себя прилично достаточно долго, весёлая братия задумала развлечься более активно. Трое из них небрежной виляющей походкой направились к загорающим девочкам. Тут я сообразила, что девчонки, лежа на животах, не шевельнулись, наверное, с самого прихода сюда этой компании.
– Боже мой, да, по-моему, они просто боятся встать! – прошептала я.
Быстро одевающаяся за моей спиной Ирка пробормотала:
– Всё просто замечательно обошлось. Я уж и не ожидала…
– А ты что тут бормочешь, – подошла ко мне Надька, – чего стоишь отсвечиваешь? Одевайся скорее…
– Послушай, – я уже не отрывала взгляда от съежившихся на подстилке девчонок, – а не забрать ли нам их с собой?
– Кого? – ужаснулась Надежда. – Мужиков?
Тем временем мужики добрались до девчонок, остановились. Один из них присел на край полотенца и принялся гладить одну из девочек по голове, что-то говоря. Девочка быстро поднялась, одной рукой пытаясь подтянуть полотенце к себе. Вторая тоже встала и сделала попытку выдернуть из-под весельчака своё полотенце. Теперь уже вся компания с шутками и прибаутками наблюдала забавную сцену, давая товарищам различные советы. И вот один из троицы вдруг резко вырвал полотенце из рук первой девочки. Она не ожидала рывка, поэтому неловко упала на колени. И сразу же выхватили полотенце у второй. Девочка отскочила в сторону, а мужик средних лет, с седой, коротко стриженной шевелюрой, стал подходить к ней, чуть присев и широко расставив руки в стороны. Друзья надрывались от хохота, а резвые ребята старались вовсю. Подскочив к оцепеневшей девочке, Седой будто бы толкнул её, я не успела понять, но через мгновение он высоко поднял вверх руку с содранным с неё лифом купальника. Она вскрикнула и заплакала, жалко прижимая тоненькие ручки к груди. Ещё двое великовозрастных идиотов поднялись с лавочки, и подошли поближе.
Излишне говорить, что к этому моменту глаза мои были налиты не слезами, нет. Кровью, вязкой и горячей, словно кипяток, обволакивающей мозг приступом дикой ярости. Молча я схватила подвернувшийся под руку Надькин халат и, натягивая его на ходу, рванулась к девчонкам. Сзади в ужасе забулькала Ирка, но я не остановилась.
Подлетев к месту увеселения игривых дяденек, я с размаху толкнула в спину седого мерзавца. Не ожидавший ничего подобного, он, нелепо взмахнув руками, полетел к воде. А я, не теряя времени, изо всех сил оттолкнула от второй девочки другого, маленького и толстого, опрокинув его на спину. Больше, пожалуй, времени на маневры у меня не осталось. Загородив собою ревущих девочек, я сжала кулаки и разве что не оскалилась. Опешившие в первое мгновение мужики опомнились. Кто-то спросил, недоумевая:
– Это что такое?
– Откуда взялась эта психованная?
– Это их мамаша, что ли?
– Это их папаша, говнюк, – зарычала я и, оглянувшись за спину, быстро приказала: – Немедленно взять вещи и бегом по тропинке! Бегом!
Развернувшись вновь к восьмерым мужикам, я почувствовала холодную струйку пота, побежавшую между лопаток. Выражение их лиц не было, в общем, чересчур зверским, но хорошего тоже не предвещало. Покосившись через плечо, я увидела быстро мелькающие босые пятки. Девчонки стремглав неслись вверх по узенькой тропинке, которую я в данный момент героически пыталась собой загородить. Но догонять детей, похоже, никто не собирался.
Мне пришло в голову, что сейчас было бы очень славно вежливо сделать книксен, сказать: «Спасибо за внимание!» – и быстренько удалиться в сторону родных кустов. Но мои новые приятели явно были с этим не согласны. К тому же двое уроненных мной на песочек дяденек поднялись на ноги, отряхнулись и теперь явно направлялись ко мне. Седой проявил больше прыти, оказавшись около меня первым. Он молча выбросил в направлении моего лица кулак, и один бог знает, как мне удалось отклониться на пару сантиметров в сторону и вцепиться зубами в его руку чуть пониже локтя. После этого по инерции я начала заваливаться назад, но руку не выпустила, как хорошая собака. Мужик, взвыв от боли, стал падать вслед за мной. Соприкоснувшись с землей спиной и затылком, я сжалась в комок, а мужик вдруг перелетел через меня кувырком и, наткнувшись на прибрежный бугорок, снова отправился в воду. Руку его я, конечно, к тому времени уже выпустила, чувствуя во рту тошнотворный вкус чужой крови. Вежливо откланяться захотелось ещё больше. Могу поклясться, что никаким подобным приемам по кусанию и прочему я никогда в жизни не училась, но что получилось, то получилось.
И если уж богу захотелось сегодня оставить мои зубы на месте, то, на мой взгляд, ему было пора опять вмешаться.
С трудом поднявшись на ноги, я вновь оказалась лицом к лицу с весёлыми ребятами. И почти что с безразличием увидела, что второй поруганный джентльмен всё ещё не оставляет попыток со мной сблизиться.
– Интересно! – властный голос с лёгкой хрипотцой перекрыл вдруг общий гомон и словно пригвоздил к месту коротышку.
Все как по команде развернулись лицом к лавочке, и я увидела немолодого мужчину, весьма, я бы сказала, привлекательного, если бы встретила его на скамеечке в парке Горького, а не здесь. Получив небольшую передышку, я глянула в сторону наших кустов и увидела Ирку и Надьку, застывших, словно истуканы. А Надька к тому же всё ещё не оделась. Тут я вспомнила, что её халат на мне, и обрадовалась, поняв, что стирать его придётся хозяйке.
«Хоть бы сбегали за кем, дуры!» – сердито подумала я, но тут главный (теперь я в этом не сомневалась) продолжил:
– Так испоганить день!
Он опечаленно качал головой, переживая, будто у него умер близкий родственник. Я же ломала голову, пытаясь определить, про кого он говорит: про меня или про этих паразитов? От этого, по моим понятиям, зависело очень многое. Для меня, по крайней мере.
Вдруг сзади раздалось чуть слышное шуршание. Не успев оглянуться, я почувствовала, что вплотную ко мне кто-то прошел, явно намеренно задев плечом. И поскольку халат на плече тут же промок, я определила, что это тот самый блондин, что плавал рядом с нами. В чем я через мгновение и убедилась. Я незаметно оглянулась. Тропинка позади меня была пуста. А блондин преспокойно встал спереди, загородив необъятными плечами всю панораму. Честно сознаюсь, что созерцание его спины на какое-то время вытеснило из моей головы абсолютно все здравые мысли. Завороженно поморгав на всё это великолепие, я наконец решила, что хорошего понемножку. И стала потихоньку пятиться назад, рассчитывая, что, увидев меня на горке, девчонки догадаются убраться подальше.
