«Кровавый романтик нацизма. Доктор Геббельс. 1939-1945» kitobidan iqtiboslar
«Мы должны сломать стену безвестности, – говорил он своим товарищам 1 января 1927 года. – Пусть берлинцы оскорбляют нас, пусть дерутся с нами, пусть порочат и избивают нас, но они должны о нас говорить. Сейчас нас шестьсот человек. Через шесть лет нас должно быть шестьсот тысяч!»
Он сдержал слово.
Достойная смерть… До последней минуты Геббельса волновало только то, как его смерть будет выглядеть в глазах грядущих поколений. И вместе с тем его совершенно не беспокоило, как выглядит в глазах современников его жизнь. В его понимании он прожил деятельную и полнокровную жизнь, однако вряд ли кто-нибудь назвал бы ее достойной. С точки зрения любой морали он был преступником, прямо или косвенно повинным в гибели сотен тысяч, а то и миллионов людей. Теперь он готовился умереть достойно. Ему казалось, что он уйдет с высоко поднятой головой – он, самый выдающийся выразитель нравственного нигилизма нашего времени, пропагандист до мозга костей, верховный жрец мистического культа, чьей целью было одурманивать людей, пробуждать в них жестокость и заставлять их принимать за действительность пустые слова – не потому, что это было необходимо для правого дела, а ради самоутверждения пропаганды. Он не понимал, что не может быть достоинства в жизни, в которой не было добра.
Геббельс решил вставшую перед ним задачу с помощью лозунга. Как-то Гитлер изрек, что «перед людьми нельзя ставить больше одной цели, точно так же нельзя указывать им больше одного врага».
Геббельс держал в рукаве и множество других трюков. В частности, он распространял листовки с предсказаниями Нострадамуса, которые тот якобы сделал еще сотни лет тому назад и в которых предрекал скорую победу Германии – на самом деле их сочинил сам Геббельс. Кроме того, в его распоряжении были десятки тысяч поддельных экземпляров бельгийского журнала «Ля герр де 1939». Все статьи в них до последней запятой соответствовали настоящим, единственным отличием от подлинника были кроссворды и шарады, в их ответах был заложен деморализующий смысл. Их пересылали французским солдатам через Швейцарию. Разумеется, все подобные издания благополучно прошли цензуру, так как никому и в голову не пришло обратить пристальное внимание на кроссворды.
В окопах французов распространялись фотографии порнографического содержания, вызывавшие у солдат неуверенность и ревность: на снимках неизменно была надпись, что именно так жены солдат изменяют им с англичанами, в то время как их мужья обороняют «линию Мажино». Кроме того, они получали письма, где им сообщали, что их жены пустились во все тяжкие. Следует отметить, что такого рода письма отправляли не только агенты Геббельса, но и французские коммунисты, которые в то время выступали против войны и использовали сходную тактику, чтобы ослабить воинственные настроения. И Москва и Берлин заявили, что война развязана англичанами. В Москве их называли капиталистами, в Берлине – плутократами, но это было единственное различие.
Книга говорит сама за себя. И к ней вряд ли можно найти эпиграф лучше, чем слова самого Геббельса: «Крестьянин и рабочий напоминают человека, сидящего много лет в глухом каземате. После бесконечной темноты его легко убедить в том, что керосиновая лампа – это солнце…»
Настало время действовать, и Геббельс, ни минуты не колеблясь, решил приступить к осуществлению задуманной им операции. Он стал запугивать население. О страшных несчастьях на фронте говорили в специальных сообщениях радио, как это делалось в ту пору, когда германские солдаты победно шагали по Европе. Но теперь к выпуску новостей звали не торжественные звуки фанфар – их заменила старая и печальная солдатская песня «Ich hatte einen Kameraden» в сопровождении глухого барабанного боя. В остальное время радио транслировало только похоронные марши и серьезную классическую музыку. Театры были закрыты.
Спорт в Третьем рейхе тоже относился к ведомству министерства пропаганды и, по мнению Геббельса, был превосходным средством поддержания национального энтузиазма и международного престижа.
В большинстве своем немцы действительно были за Гитлера. Но как долго они будут оставаться бездумно преданными? Вот потому-то и понадобилось изобрести способ сделать так, чтобы немцы ходили по струнке и в то же время радостно улыбались. В этом и заключался главный смысл существования министерства пропаганды, уникального в своем роде, потому что оно было создано не на время военных действий, а на тысячу лет, пока будет сохраняться установленный нацистами режим.
Вот потому-то Геббельс и получил контроль над всеми средствами влияния на умы людей. Сцена в кинофильме, строки в поэме, портрет девушки, скрипичный концерт – ничто не должно было остаться без внимания. Вот потому-то Геббельсу и требовалась власть над такими разными сферами человеческой деятельности. Он должен был стать абсолютным владыкой над новостями и комментариями к ним, над играми и развлечениями, чтобы подавлять в зародыше любую информацию, любые настроения, которые могли бы нанести вред его целям. Он занимал превосходную стратегическую позицию, откуда мог управлять чувствами и мыслями среднестатистического немца.
Вскоре после создания министерства пропаганды среднестатистический немец стал похож на животное, запертое в клетке. Поначалу пленник, возможно, и не был стопроцентным нацистом. Но кем еще он мог стать в итоге, если в его рацион входила только геббельсовская пропаганда? Даже если он не принимал на веру все, что ему вколачивали в голову, у него не было способа отличить правду от лжи. Он был принужден проглатывать то, чем его кормил Геббельс. И он глотал не разжевывая.
Со временем Геббельс все больше и больше приходил к убеждению, что игра проиграна, и тем сильнее он старался укрепить веру народа в конечную победу Германии. В дело шли любые аргументы. И вот настала пора и Геббельсу хотя бы на несколько мгновений поверить своим надуманным доводам и поддаться соблазну ложной надежды. Словом, Геббельс стал жертвой собственной пропаганды. Это было сравнимо с тем, что он пережил, когда впервые встретился с Гитлером. Тогда он словно забыл о присущей ему способности критически мыслить и все подвергать сомнению. Тогда он всем своим существом предался чистой и наивной вере, сейчас им снова овладело непреодолимое желание верить.
Еще раньше он решил держать их подальше от гитлерюгенда. К молодежной организации партии он не питал особого уважения и говорил об этом открыто своим ближайшим сотрудникам. Он был твердо убежден, что они с Магдой сумеют воспитать детей и дать им образование лучше, чем это сделали бы педагоги от нацизма.
