Kitobni o'qish: «Моя Гелла»

Shrift:

* * *

Пролог

Январь

– Меня зовут… э-э… Соня Колчина. Я вроде как выхожу из созависимых отношений, но это не то, о чем вы подумали…

– Кхм…

– Ладно. То самое. Просто… Короче, меня притащил сюда брат, вы его наверняка знаете, Егор. Он вроде как теперь такой преисполнившийся, а я жалкая.

– Кхм…

– Ладно, я не жалкая. Я просто запуталась. Как прошел мой год? Ну я много пила, чтобы ничего не помнить, тусовалась и пыталась себя убить всеми способами, какие мне были доступны. Егор постоянно говорит, что я вроде как не хочу жить и все такое, ой, плевать вообще. Мне. А вот ему почему-то нет. Может, если у него появилась надежда, у меня тоже появится? Мне все время казалось, что я его уже потеряла, знаете? Он как будто был самым пропащим из нас, а оказалось, что я пропащая. Ладно, не надо на меня хмыкать, не пропащая, окей, но… он нашел свой смысл жизни, а я нет. Вы давно его видели? О-о-о, вы удивитесь. Он теперь вроде как крутой тип. Ну, знаете, хату снял, тачку купил, с отцом больше не общается. Блин, он ему врезал. Прикиньте, прямо по лицу дал. Так себе история, нечем гордиться. Но, кажется, с тех пор все стало куда проще… Может, мне тоже с кем-нибудь подраться, как считаете? Егор вышел, так сказать, из созависимых отношений с родителями, перестал давать деньги матери. Он учится в магистратуре и даже стал… типа репетитором? Я вас умоляю. Мой брат, который ненавидит людей, стал репетитором. Я напоминаю, мой брат – Егор Колчин. И он вроде как устроился в какую-то крупную фирму и постоянно занят. И его очень ценят на этой его новой крутой работе, господи, это же смешно. Ну просто мамина радость. А я папина неудачница. Ладно, не смотрите так на меня. Просто немного странно поменяться местами. К этому жизнь меня не готовила, но окей. А еще он… Девушку завел. Она меня бесит, мне плевать, что он там к ней чувствует. Такая серая мышь в очках на пол-лица. Она печет ему печеньки. И играет на фортепиано. Она прям хорошая. Знаете такой тип людей? Вот которые прям хорошие, блин, ни мне, ни ему с такими, как она, делать нечего, это просто не лечится. Даже Ася, его бывшая, ему больше подходила. О, прикиньте, он недавно такой: «Кстати, мы с Асей поговорили, и у нас типа все в норме». Ну что с ним вообще? Эта его девушка… свела его с ума. Он стал хуже, чем был. Боже, они друг за другом таскаются, как попугайчики-неразлучники, он смотрит ей в рот, она – ему. А еще, когда он выкидывает какую-то хрень, она такая типа… «о, мы это исправим». И он вообще больше никого в мире не видит, нас всех просто не существует. Ладно, вру. Я существую. И он каждый день… фу… говорит, что любит меня. Это какой-то вид издевательств? Вы что-то про это знаете? Типа он постоянно мне это говорит. Просто постоянно, я что ему, ребенок?

– Может, поговорим о вас, а не о вашем брате?

– Может быть. Но он главная моя проблема, в остальном я здорова, ясно? Он единственный псих в нашей семье! Полтора года назад, чтобы вернуть бывшую, он разогнался и разбил машину, кто так делает вообще? Взрослый и осознанный человек? А теперь меня называют сумасшедшей.

– Никто вас так не называет.

– Ладно, не называют, но он более ненормальный, чем я.

– Разумеется, так и есть.

– Хорошо, что хоть вы это понимаете. Короче… знаете, чутка пугает, что он понял, в чем его проблема, повзрослел и все такое, а я типа нет. Я всегда была взрослее. Я всегда заботилась о нем, а он… ни о ком в мире не заботился. Так, чисто делал вид. Теперь же он, блин, супер-гипер-ответственный взрослый со стабильной психикой, который полюбил отдых на природе и забрал моего кота! А я… ну, я не спилась, это круто? Или в двадцать два не должно быть таких проблем?

– Может, расскажете, с чего все началось? Когда вы впервые почувствовали себя несчастной?

– Не знаю, лет десять назад? Хотя… кого я обманываю? Всю сознательную жизнь я была несчастна.

Часть 1

Десять лет назад

– И… две тысячи триста шестьдесят очков!

– Да ладно, как? – Соня подползает ко мне, пачкая светлые джинсы в пыли, но ей уже все равно.

Во-первых, на них и так пятно от машинного масла, во-вторых, она точно знает, что папа купит новые.

– А вот так, учись, салага.

Салага закатывает глаза, совсем как взрослая, и отбирает у меня телефон. Ей всего двенадцать, но глаза как у старушки, и меня это раздражает. Кажется, что мы с сестрой взрослеем и стареем быстрее других. Может, мы чем-то больны?

– Сейчас попробую… – бормочет она, утыкаясь взглядом в телефон.

Я чемпион по игре в тетрис, она чемпион по «Кролику и морковке». Я думаю на скорость, она думает на ходы вперед. Я мог бы стать неплохим бегуном, а она шахматисткой, но, к сожалению, мы оба торчим в гараже.

– Когда он нас выпустит? – Соня не отрывается от тетриса, ее взгляд шарит по экрану, пальцы быстро жмут на кнопки.

– Через час обещал, – вздыхаю я, растягиваясь на куртке, расстеленной поверх палет.

– За что мы тут? – Безразличие в голосе Сони меня не то чтобы пугает, скорее заставляет думать, что ситуация совершенно нормальна, и уже вот это в свою очередь нагоняет жути.

– Я попросил у отца записать меня на танцы.

– Что? – Она смеется и отрывает взгляд от телефона, тут же проигрывая.

– Проиграла, салага, давай сюда.

– Какие, к черту, танцы?

– Вот и он так же сказал, – стараюсь говорить спокойно. Стараюсь не слышать в голосе Сони нотки, так похожие на отцовские, и убеждаться в который раз, что был не прав.

Хочется сказать: «Я не сумасшедший», но отец всегда в большинстве.

– Объясни.

– Парни пошли на брейк. Олег и Влад.

– И?

– И я хотел с ними.

Соня вроде собирается что-то сказать, что-то настоящее, но вместо этого пожимает плечами и заявляет, что это глупо и танцы для соплежуев. Я так и думал. Да, к черту, мне это не нужно.

– Давай играть. Я был не прав, посидим пару часов в гараже, подумаем о своем поведении и все, ладно?

– Вот и правильно, – весело говорит она и утыкается в телефон.

Мы уходим каждый в свой мир, и это кажется чем-то настолько обыденным, будто мы наконец-то оказались там, где должны быть.

Меня не существует в этом пыльном темном месте, где источник света – это два налобных фонарика, прицепленных к старому шкафу. Я в мире, где «палка» ложится на «квадрат», «крест» на «т», а «уголок» на «s». Если бы кто-то придумал очки, создающие реальность вокруг, то я бы первым их купил, чтобы просто играть в тетрис и жить в мире, где нет ни одного занятия сложнее, чем поставить «палку» на «квадрат».

Мы с Соней делаем так постоянно, она не обижена, что из-за меня оказалась тут, пропуская ночевку с подругами. И я не был обижен на прошлой неделе, когда у нее нашли пустую банку из-под пива и нас обоих заперли в гараже на шесть часов.

– Сто пятьдесят восьмой уровень! – восклицает она.

– Тише ты, а то он телефоны заберет.

– Заберет – купит новые, – пожимает плечами она. – Папа нас любит, ты же знаешь.

– Когда ты играешь, ты представляешь себя там? – задаю рискованный вопрос.

– Там?

– В игре.

– Что? Среди зайцев и морковок? – Соня начинает смеяться и даже убирает в сторону телефон. – Егор, ты в норме? Он не сильно приложил тебя по голове?

– А он меня бил?

– Ну было немного. Ты не помнишь?

– Нет.

Соня замолкает и опять утыкается в телефон. Мы всегда так делаем, когда не хотим говорить о чем-то, так что я просто возвращаюсь к тетрису.

«Палка» ложится на «квадрат», «крест» – на «т», а «уголок» – на «s».

Глава 1
Я чертовски зол

Сентябрь

Хроническое ощущение пустоты. Когда читаешь эту фразу на страницах медицинских или «около того» сайтов, кажется, что она точно про тебя. Звучит романтично, почти как отличное начало чертовой книги про огромную любовь. Это и правда мило. Если облечь ощущения в слова, ты не ненормальный. Ты герой. Тот самый, кто бросает мир к ногам своей девушки. Кто чувствует отчаянную необходимость оказаться рядом с той, которую считает своей. Кто чувствует ревность, ярость, злость, несогласие, непринятие.

Остаться одному – это выпустить пустоту наружу. Плавать в ней. Пугающая паранойя, что тебя оставили. Желание всех, а особенно себя, на-ка-зать. Сублимировать пустоту во что угодно другое. Алкоголь, ночные гонки на машине, одержимая любовь, курение.

Пустота куда сильнее, если ты раздражен. Сейчас как раз тот самый случай. Пелена никак не спадет с глаз. Я зол, и самое время записать ощущения в дневничок, да только мерзавец куда-то запропастился. Доктор Эльза будет недовольна. Это всегда вызывает улыбку: терапия, групповые встречи, все эти домашние задания – такая чушь! Но раз уж нужно вести дневничок, будем его вести.

Ситуация
Я чертов псих, по мнению родной сестры.
Эмоции. Телесная реакция
Я чертовски зол. Хочу курить.
Мысли
Я пошлю ее к черту, и все наладится.
Действия
Я ушел от раздражителя, можете быть довольны.

Мысленно швыряю воображаемый дневник в стену, и обложка отлетает от блока, по полу рассыпаются исписанные мною листы. Воображаемые, разумеется. Можно пройтись по ним и втоптать в пыльные доски старой сцены заброшенного концертного зала все, что было пережито за последний год.

Падаю на оторванные кулисы, лежащие на полу, как шкура убитого и некогда величественного животного. Эта монументальная картина – моих рук дело. Бордовый бархат растекается по сцене запекшейся кровью, свисает до самого пола. Сорвать кулисы было не самой простой задачей, но при определенных обстоятельствах выполнимой. Рассказывая об этом на групповой терапии, я видел понимание в глазах слушающих. Не справился с приступом злости, не выдержал давление толпы и все такое. Это так смешно, что я не могу не переплетать пальцы в фигу, которую непременно прячу в карман. Они правда верят, будто помогают мне своими заверениями, что это нормально. А я и не в курсе, конечно.

Не верю в психотерапевтов и их чудо-техники. Как болтовня может помочь? С каких пор лечат не таблетки, капельницы или операции на мозге? Но мне обещали, что через год все закончится. Я подожду. Остался всего месяц. Я жду этой даты, когда все станет иначе, а меня отпустят с миром. Давайте. По щелчку пальцев в последний день сентября. Я готов!

Что. Я. Чувствую? Идиотский вопрос, который приходится задавать себе изо дня в день. Смотрю в потолок и выдумываю ответы, которые удовлетворили бы психолога. Ищу их на сетке, растянутой в четырех метрах надо мной, но, увы, ничего там не написано.

Старый концертный зал уже много лет не исполняет своей роли. Тут одни пылесборники, старинный хлам и я. На реквизите, который сюда стаскивают, удобно спать или играть в тетрис. Бархатные полотнища кулис – прекрасное место, где можно с удобством развалиться и покурить. Тут это не запрещено, потому что некому запрещать. Раз – и я опять мальчик, запертый в гараже.

– Ой, – пищит кто-то, спотыкается о мои вытянутые вперед ноги и летит в кучу бархатной ткани.

Вижу только каштановые кудри и обтянутую джинсами задницу. Девчонка. Она барахтается, чтобы встать на ноги, но ступни запутались в кулисах, и приходится ей помочь.

Кудрявая откидывает с лица волосы, садится, убирает ноги с моих коленей и тут же морщится при виде сигареты.

Она нескладная, не особо красивая. В ней все либо слишком маленькое, либо слишком большое. Крошечный вздернутый нос и большие губы, низкий рост и широкие бедра, узкая талия и глаза на пол-лица, маленькая голова и комично огромное количество волос.

– Тут нельзя курить! – первое, что вопит нескладная, прежде чем скрещивает на груди руки.

– Да что ты. Запрети!

– Запрещаю! – У нее смешной возмущенный голос, будто случилось что-то действительно страшное. Такие, как она, должно быть, все время ахают и охают, всех жалеют. Ути, моя букашечка, миленькая моя. Ах ты мой фикус несчастненький.

Нескладная машет ладонями перед лицом, будто это поможет прогнать густой сигаретный дым. Вместо того чтобы продолжить нравоучения, она выдергивает из моих пальцев сигарету и смотрит на нее, явно не зная, куда теперь деть. Кажется, что-то столь мерзкое впервые коснулось пальцев малышки Сандры Ди¹. Тонкая струйка дыма тянется вверх, путаясь в ее кудрях, касаясь рассыпавшихся по лицу коричнево-кофейных пятнышек, отчего девчонка морщит маленький хорошенький носик. Ее рисовали мультипликаторы студии Диснея, не иначе. Она могла бы стать новой Моаной, Меридой или Мирабель Мадригаль. Что ж, Соне такое понравилось бы. Она помешана на диснеевских мюзиклах и поет это дерьмо каждый день на всю квартиру.

– Что ты тут делаешь? – Девчонка наконец находит пепельницу, сделанную из обрезанной жестянки из-под энергетика, и цепляется своим взглядом за мой.

– Сижу. Курю.

– Тут нельзя!

– Я уже слышал. Повторяешься.

– Я пришла по делу. – Она всплескивает руками, осматривается в поисках своего «дела».

– Мешаю? – стараюсь звучать саркастично, но кое-кому, кажется, это слово незнакомо.

– Вообще-то нет, только больше не кури, ладно?

По какой-то причине она решила, что мне нужно разрешение?

Нескладная девчонка спускается со сцены к роялю, стоящему перед первым рядом кресел для зрителей. Открывает крышку, садится на пуфик и набирает в грудь воздух.

– Только молчи и не комментируй, ладно? Я никому не скажу, что ты тут был. – Ее губы изгибаются в таинственной улыбке, будто мы с ней теперь заодно.

Да мне же плевать, если кто-то узнает, где я ошиваюсь, это вообще не тайна!

Она закрывает на пару секунд глаза, поставив пальцы на клавиши, как балерина, приготовившаяся к первому па, и начинает петь что-то очень громкое и слишком красивое для такого пыльного помещения:

Какой беде из века в век обречены?
Какой нужде мы платим дань,
прощаясь с милыми?
И отчего нам эта явь такие дарит сны,
Что дивный свет над песнями унылыми?²

Отвратительная романтика, хуже и быть не могло. Теперь у пустоты есть саундтрек. Опять падаю спиной на бархатные кулисы, закуриваю назло нарушительнице моего спокойствия и закрываю глаза.

Ситуация
Мое одиночество нарушили.
Эмоции. Телесная реакция
Я взбешен, хочу курить.
Мысли
Мне стоит уйти.
Действия
Я останусь и потерплю.

Девчонка выглядит гордой, будто захватила меня в плен своими волшебными песнями.

– Может, начнем сначала?

Не сразу понимаю, что она со мной разговаривает. Мультяшный голос сошел бы за часть представления. Сейчас она поговорит с собой, покривляется и исчезнет.

– Что?

– Знакомство, – пожимает плечами девчонка и убирает пальцы с клавиатуры. – Привет, мой новый друг.

– Я тебе не друг. Какого черта ты забыла в моем концертном зале?

– Он твой? Тут так написано? – Она смотрит по сторонам в наигранном недоумении. – В таком случае… я хотела бы сказать тебе, друг, что я хочу разделить с тобой этот зал. Мне он тоже нужен.

– Я тебе не друг.

Но ей, кажется, все равно.

– Да-да, я слышала, – смеется девчонка. – Так вот, я первая сюда пришла, что бы ты ни говорил. И тут есть рояль… И это такое же твое место, как мое. У меня тут очень важный проект. Если хочешь, наверху есть каморка, можешь курить там. Тебе не кажется кощунственным забирать под курилку целый концертный зал?

– У меня тут тоже проект, и мне нужно… – Зачем мне вообще перед ней оправдываться?

– Знаешь, мне нравится тут репетировать. Я собираюсь выступать на фестивале бардовской песни, представляешь? Давно хотела и наконец-то решилась. Только не могу выбрать песню, но время еще есть. Что тебе больше нравится? Рояль или гитара?

Это. Какой-то. Сюр. Она собирается выступать на фестивале бардовской песни? Она совершенно серьезно предлагает мне идти в каморку? Она хочет и правда приходить сюда репетировать?

– Если ты приходила сюда раньше, подруга, почему я здесь тебя не видел?

– Как здорово, вот ты и понял, что никуда от меня не денешься, – с гордостью заявляет она. – Мы уже почти стали друзьями, а значит, друг другу не помешаем. Понятия не имею, почему ты раньше меня не видел, может, просто не замечал? Я довольно незаметная. – И она снова начинает жать на клавиши, что приводит к появлению очередной мелодии.

– Зато очень громкая, – говорю я, но девчонка это замечание игнорирует.

Я снова закуриваю – она морщится. Мы отличная команда. Я уже почти уверен, что эта особа – живой человек, а не плод моего воображения, сотканный из полумрака и сигаретного дыма. Иначе непременно бы развеялась, смешавшись с пылью, от того количества гневных взглядов, что ей от меня достаются. Но она тут. За это совершенно посредственное лицо сам собой цепляется взгляд. И ее речь звучит так, будто она еще больший псих, чем я.

Закрываю глаза. Так кажется, что это просто сон. Представляю чертовы пылинки в луче света из грязного окна, девушку за роялем, заброшенный зал и кулисы, живописно разложенные по сцене. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Спустя полчаса камерного концерта слышу только тишину и мягкие шаги по пыльному паркету. Чувствую запах меда или чего-то подобного: сладкого, но не приторно-противного. Шею щекочут пушистые волосы.

Борьба с собой длится недолго. Я поворачиваю к ней голову раньше, чем успеваю даже задуматься о том, чтобы себя остановить. Поворачиваюсь и открываю глаза. У девчонки совершенно чистый, ясный взгляд, сверкающий от слез вдохновения, полный огня, будто призванного меня заворожить. При других обстоятельствах и будь я другим человеком, прямо сейчас уже вовсю откликался бы на этот мягкий голос и чарующую улыбку. Девчонка магнетически привлекательна. Не красотой, а скорее несуразностью. Одни ее черты никак не хотят складываться с другими, и я пялюсь, чтобы понять, что же тут не так. Как в тетрисе, ищу бреши, которые можно было бы заполнить и получить идеальную картинку, но эта удивительная головоломка никак не хочет решаться.

– Что с тобой? – спрашивает головоломка.

– Ничего. – Сквозь сигаретный дым выходит сипло. Из-за желания откашляться в уголках глаз собираются слезы.

– Кажешься уставшим, – произносит девчонка.

– Кажется, лезешь не в свое дело.

– О тебе кто-то заботится?

– Мы не друзья, и забота обо мне – это не твое дело.

– При чем тут я? Я спросила… в общем. Так что, заботятся о тебе?

– Не. Твое. Дело.

Забота. Бесячее слово, которое вечно использует Соня. Она вдруг решила, что я ее питомец, и моя цель на ближайшее время – съехать уже от нее и дать нам обоим жить спокойно. У сестры потребность жить во имя кого-то, а у меня потребность… повзрослеть. Снять жилье, купить машину, чтобы спокойно добираться куда надо, по работе, и просто стать самим собой, что бы из этого ни вышло.

– Зачем тогда ты сюда пришел?

Господи, что она несет? Я ее впервые вижу и пришел в свой концертный зал.

– Я, пожалуй…

– Не уходи.

Девчонка ловит меня за руку, хоть я и не собираюсь вставать. Это мое место, уйти придется ей.

– С чего ты взяла, что я тебя послушаю? Ты лезешь не в свое дело.

– Я просто спросила, как ты себя чувствуешь.

Улыбка такая теплая, что не верится в ее искренность. Переигрываешь, подруга.

– И сообщила, что мы с тобой подружимся. Да брось, это неизбежно.

– Тебе делать нечего, кроме как напрашиваться к кому попало в друзья? – Что мне сказать, чтобы ты отвалила?

Моего эгоизма впервые не хватает на то, чтобы позволить себе с кем-то сблизиться. Но этой душевнобольной точно не нужен такой друг, как я.

Я снова закрываю глаза и пытаюсь избавиться от пульсирующей боли в голове. Я о ней напрочь забыл за то время, что мы с девчонкой говорили и пока она пела. Мне нужны таблетка и вода, но сил встать с кулис нет.

Прохладная рука ложится на мой лоб.

– Не надо…

– Брось, я просто проверяю, нет ли температуры.

Руку не убирает, и это на одну секунду облегчает тошнотворный приступ мигрени. Многие ошибочно считают, что холод на лоб – верный способ прогнать головную боль. На самом деле это дает не более чем кратковременное облегчение. Гораздо эффективнее приложить что-то горячее, так что пальцы девчонки – бесполезная слабая анестезия, но я не отстраняюсь.