Kitobni o'qish: «Три минуты вечности»
Часть I.
Глава 1.
…И захочется за ними, дальше, выше
Чтоб лететь сквозь мир, пронзая бесконечность,
Кинуть взгляд прощальный, вскользь, по крышам,
Улетая быстро к солнцу, к звездам, в вечность.
…И тогда началась война. Тогда сошлись две великие и непобедимые силы. Они бились насмерть несколько лет, и их борьба землетрясениями, бурями и цунами, отдавалась по всей земле. Она длилась очень долго. Пока однажды, облитые кровью и изнемогающие армии не посмотрели на подлунный мир и не ужаснулись. От человечества ничего не осталось, одни руины, одни разрушения. Война потеряла смысл. И силы были равны. Все стало уже не важно. Не над чем больше делить власть, некого больше оберегать. Все кончено.
…Мы не должны быть вместе, наш союз обречен, он принесет гибель не только нам, он снова принесет крушение всему человечеству. Так не должно случиться. Слишком много уже было боли.
Его голос то звенел, то звучал приглушенно, словно вот-вот замрет, а я чувствовала, как жизнь медленно, точно пытаясь задержаться, все уходит и уходит из меня по капле…
***
Что есть смерть? Конец всему или начало чего – то нового? Что это – переход в другой мир? Что чувствует человек в то мгновение, когда его тело становится легче на двадцать один грамм? Задумываемся ли мы об этом при жизни?
Иногда я думала о том, что же такое смерть, но это было так вскользь и так поверхностно. Наверное, я боялась представить себе, что же ждет меня за ее порогом. Может быть, моя душа взлетит к небесам, может быть, меня ждет великий Божий суд. А, возможно, я кану в небытие, растворившись в чем– то призрачно-туманном и неведомом. Или может, мне просто казалось, что со мной такого и вовсе никогда не случится. А теперь…
А вот теперь я точно знаю, что умерла. Где – то отдаленно раздаются какие-то странные визжащие звуки, где-то по – прежнему надрывно и протяжно гудят автомобильные сирены. Я все иду и иду. Стараясь уйти как – можно дальше от резкого и дребезжащего шума. Я не вижу яркого и слепящего света, я не слышу голоса, зовущего меня. Я просто иду, потерянная и больше никому не нужная. Это так странно чувствовать.
Кругом зима. Она обволакивает, тонкой пеленой невидимого полупрозрачного снега. Он укутывает меня одеялом, он прячет меня, от надвигающейся и неизбежной реальности, которая грозит настигнуть с каждым шагом. Мне страшно! "Господи, как же мне страшно!!!!" И холодно!!!! Я иду, спотыкаюсь, падаю, снова иду. Моя одежда насквозь промокла. Снег тает на моих губах, на моих ресницах. Снег тает и мне страшно. А в голове смутные остатки воспоминаний. Воспоминания. Я не знаю, то ли это реальность, то ли мои глупые выдумки.
Неожиданно я останавливаюсь, и осматриваюсь вокруг. Везде так темно. Так пусто. И вдруг, как вспышка… Я неожиданно отчетливо понимаю, что не могу сейчас уйти, что где-то там осталось что-то важное и родное. Разворачиваюсь и бегу. Бегу, что есть силы, бегу обратно. Туда, где медленно угасает моя хрупкая жизнь, туда, где неизбежно умирает мое тело, где замирает мой пульс. Обратно!!!! Туда, где больше уже ничего не вернуть.
Неожиданно острая боль пронзает мои глаза. Я падаю, пытаясь осознать, что происходит. Колени, руки, волосы, словно в грязи, они в крови. А может, в снегу?
Я судорожно пытаюсь ухватить руками воздух, пытаюсь дышать, но грудь словно наполнена огромной тяжестью. Мир с безумной скоростью раскачивается перед моими полуослепшими глазами, словно я забралась на опасные качели.
Стараюсь дышать глубже, чтобы успокоится. Закрываю с силой глаза и пытаюсь привести сознание в порядок. Насколько это вообще сейчас возможно. Однако стало легче через пару минут, и постепенно мои мысли заработали в привычном ритме. Страх начинал отступать. Впервые, за это время я понимаю, что могу рассуждать более или менее здраво, или мне только кажется и это?
Я вижу голую, изодранную шинами трассу. Все умерло. Или нет?
Я вижу, скорую помощь. Вижу людей, которые столпились полукругом возле чего-то, что я не могу разглядеть за их спинами. Они переговариваются приглушенными голосами. Я смотрю в сторону. Я узнаю свою машину, вернее то, что от нее осталось. Мой красный Ford, как-то нелепо повис на грязной обочине одним спущенным колесом. Его обгоревшие останки заботливо, словно стремясь прикрыть наготу, застилает снег. Я не понимаю, что произошло. Как вышло, что я стою здесь, совершенно одна, среди зимы в тонкой изодранной кофточке и абсолютно никто не обращает на меня ровно никакого внимания? Я медленно обхожу столпившихся на трассе людей, пытаясь заглянуть в лицо каждому. Но их взгляды прикованы к вытянутому предмету, лежащему посередине дороги и укрытому черным куском брезента.
Высокий мужчина в сером драповом пальто поверх больничного халата быстро подходит к машине скорой помощи, заглядывает вовнутрь и что-то резким голосом кричит двоим парням в белых шапочках, которые сидят в кабине. Они моментально спрыгивают на землю, держа в руках металлические грязные носилки, кладут их рядом с предметом, а потом четким движением вскидывают предмет на них.
В эту секунду из-под брезента высовывается тонкая белая рука, с большим золотым кольцом на безымянном пальце. Моя рука. В полном шоке я смотрю на ту часть тела, которая вроде бы должна являться моей, только теперь начиная до конца осознавать, что же произошло на скользкой зимней трассе.
В кино часто показывают моменты, когда человек осознает, что он больше не является частью этого мира. Пытается привыкнуть к тому, что отныне он принадлежит чему-то непознанному. В этих однотипных фильмах и реакция у главных героев, как правило, однотипна. Паника. Они пытаются привлечь к себе внимание, пытаются что-то изменить. Или убежать от того, что видят. Но у меня было по – другому. Я просто стояла и смотрела, как мое бездыханное тело небрежно кидают в машину. Как люди, для которых – чья-то смерть – обычная работа, спокойно закуривают, переговариваясь о чем-то своем, житейском и подчас, совершенно обыденном.
Я поворачиваюсь на голоса стоящих за моей спиной людей. Двое мужчин, зажав в руках по сигарете, смотрят на происходящее:
– Слушай, как же ее мотало по трассе, еще бы немножко и нас бы зацепила. Ужас! Никогда раньше такого не видел.
– Да, – отвечает второй, – жалко девчонку, такой лед на дорогах. Красивая была.
Слух резануло слово «Была». Плечи передернуло. Я пыталась вспомнить, что же произошло на трассе, но безрезультатно. Казалось, все мои воспоминания стерты чьей-то заботливой рукой. Не зная, что мне теперь делать и куда идти я резко вскинула голову в темное ночное небо и, что есть силы, прокричала в холодную черную высь: "Что мне делать? Что делать? Почему ты молчишь? Почему никто не приходит за мной? Что мне делать?". Я падаю на колени, прячу лицо в ладонях. Я хочу заплакать, но слез почему-то нет. Лишь жалкие попытки сдавленных рыданий больно раздирают грудь.
– Ты не боишься простудиться? Сидишь вот так, на холодной дороге.
Накатывает оцепенение. Я медленно поднимаю голову, боясь того, что я просто сошла с ума и у меня начались галлюцинации.
Передо мной стоит высокий мужчина средних лет со спутанными седыми волосами, в круглом пенсне и длинном белом пальто. Наверное, он красив, но сейчас мне трудно было это оценить. Он нежно и заботливо мне улыбается, потом быстро снимает пальто и накидывает его мне на плечи. В голове у меня вихрем кружатся самые различные мысли: "Кто он? Что со мной? Что мне делать? «Неужели это конец?", но вместо этого я, неожиданно для себя, произношу совсем другое:
– Я совсем не так вас себе представляла.
Он засмеялся, потянулся в карман белоснежного пиджака, достал сигару, закурил и лениво пустил в воздух столб табачного дыма.
– Знаешь, наша любимая добрая старуха с косой уже давно на заслуженном отдыхе. В каком веке мы живем, Кристиночка?
Я удивилась, как нежно прозвучало в его устах мое имя. И вдруг весь страх куда-то ушел. Он осторожно склонился надо мной и одной рукой быстро поднял меня на ноги. Снова ласково посмотрел на меня сверху вниз.
– Ты молодец, – начал он, – я редко с таким сталкиваюсь, признаться, когда мне сказали, что я должен прийти за тобой, я порядком расстроился.. Обычно у всех у вас начинается паника, и мне требуется огромное количество времени, чтобы объяснить новенькому, что ничего уж такого страшного не произошло.
– Кто вы? – только и смогла вымолвить я.
– О, простите Кристина, я забыл представиться. Меня зовут Лоран Стивенсон, граф Стейтон. И я должен стать вашим проводником.
– Моим проводником куда? Вы что же хотите сказать, что я все-таки....все-таки…
– Умерла… Да, пожалуй. Хотя мы уже давно спорим с этим нелепым термином. Что значит смерть? Вы умерли? Но почему же вы стоите и разговариваете со мной, стало быть, вы все – таки живы. Хотя, что -то я увлекся, не думаю, что сейчас подходящее время для таких полемик. Прошу вас, следуйте за мной.
– За вами? Но куда?
– Куда? … Туда, куда всем нам рано или поздно приходиться идти.. Туда, где ты никогда раньше не была, и откуда пока больше нет пути назад.
Я, молча, встаю и подаю ему руку. Моя ладонь беспомощно тонет в его. Он небрежно склоняется и медленно дышит мне на руку, пытаясь ее согреть. Я смущенно улыбаюсь. Делаю шаг вперед. СТОП!!!!! Я не могу так уйти. Ведь там, за клубящейся дымкой осталась моя жизнь, пусть глупая и ничего не стоящая. Но моя. Я не могу уйти...........................
Глава 2.
Я знала, что сейчас заскрипит дверь. Что замок снова неохотно поддастся мне только с третьей попытки. Знала, что за дверью меня ждет полутемный коридор моей однокомнатной съемной квартиры. Я нерешительно вошла и осмотрелась по сторонам. Все, как всегда. Все по-старому. Словно бы и вовсе ничего не произошло.
В комнате послышался дробный топот и навстречу мне выбежала моя собака Бакс. Мое самое, может родное существо в этом мире. Смешно, но так уж вышло. Белесая дворняжка присела передо мной и завиляла хвостом.
– Баксик, милый мой. Ты по мне соскучился, малыш? Я тоже так скучала!!!!
По щекам тонкими дорожками побежали соленые слезы. Вдруг вспомнилось, как четыре года назад, я принесла крошечного плюшевого щенка домой. Промокшего под осенним ливнем и жадно прижимающегося к моим ногам. В ту ночь, лежа с ним рядом, я тихо плакала от счастья, может быть, впервые в своей жизни. От счастья за то, что какое-то маленькое существо любит меня просто так. Всем своим крошечным сердечком. В ту ночь я вдруг впервые поняла, что обрела в маленьком щенке преданного друга. Друга, который каждый вечер будет вот так выбегать мне на встречу, делая меня чуть-чуть счастливее.
Я резко присела и порывисто обняла его.
– Зайчик, ты знаешь, мне теперь нужно идти. Мы расстанемся не надолго, когда-нибудь ты придешь ко мне и мы до конца вечности будем с тобой вместе.
Бакс тихо скулит и все еще жмется к моим ногам, будто не желая меня отпускать. Я медленно, точно, впервые, оглядываю свою квартиру.
Вот знакомые картины на стенах в дешевых, выкрашенных под золото рамках, мой черно-белый портрет. Когда-то я считала его моей самой удачной фотографией, но теперь с квадратного куска бумаги на меня безумно-несчастными глазами смотрела испуганная 17-летняя девочка, впервые попавшая в реальный мир из-за стен детского дома. Я нетвердой походкой ступаю в комнату. В ней царит полумрак. Дома никого нет. Я криво усмехаюсь самой себе. Конечно никого, в это время он никогда не бывает дома, в это время он как обычно на работе. По крайней мере, он всегда хотел, чтобы я так думала. Я присела на диван. Все так странно!!!
В своей жизни мы редко задумываемся о том, что же на самом деле из себя представляем. Мы постоянно за чем-то гонимся, к чему-то стремимся. Подчас, мы просто перестаем замечать все, что окружает нас. Мы только торопимся все успеть, все осуществить. Но парадоксально то, что истина нашего существования на самом деле так близко, а мы остаемся слепы к ней. Вот так и я.
Всегда считала, что живу настоящей жизнью, по крайней мере, последние пять лет. Что вокруг меня все настоящее: работа, дом, любимый человек, друзья, моя начинающая свершаться карьера. И только сейчас, когда ничего нельзя ни поправить, ни изменить, я понимаю, что все это только иллюзия, постоянное убегание от окружающей меня действительности. И, что вот теперь, впервые, моя картонная и выдуманная жизнь накрыла меня с головой....
Я не знаю, когда, и где родилась. Даже не знаю точную дату своего рождения. Моя жизнь началась не так, как у большинства детей. Меня, только что рожденную, с любовью не прижала к груди мама, я не лежала в белой кроватке, накрытая розовым теплым одеялом, окруженная заботой и нежностью. Меня просто кто-то принес и оставил у дверей родильного дома под самое рождество. Поэтому нянечки, наверное, и назвали меня Кристиной, в отличие от большинства других найденышей, получивших имена Маша или Вера.
А потом был небольшой детский дом на окраине моего городка. Я словно заново каждый раз переживаю эти минуты, проведенные там. Некоторые вещи почему-то отпечатались со странной четкостью. Я помню большие просторные коридоры, заваленные дешевыми игрушками, помню пронизывающий зимний холод, который гулял по комнатам, заставляя нас, малышей, теснее прижиматься к друг другу ночью, в узких железных скрипучих кроватях, где мы спали по двое, прячась от сквозняков. Странно, что это настолько сильно отпечаталось в моем сознании, хотя многие, на первый взгляд гораздо более важные вещи, вспомнить не могу. А еще я помню постоянное чувство одиночества и ту, любовь, которая нерастраченным клубком всегда теснилась в моей груди. Я была обычным, ничем не примечательным ребенком, и может быть, поэтому никто не пожелал удочерить меня.
Живыми картинами перед моими глазами встают те дни, когда в наш детский дом, приезжали семейные пары, для того, что бы выбрать себе ребенка для усыновления. С годами, правда, таких дней для взрослеющих детей становилось все меньше, но тем они были ценнее для нас. Помню, как в те редкие моменты мы с особой тщательностью одевались и причесывались, надеясь, что вот сейчас откроется дверь нашего приюта и новые папа и мама посмотрят на каждого из нас нежным любящим взглядом.
Почему-то хорошо запомнился теплый, солнечный день, когда к нам приехал высокий красивый мужчина на белой машине, похожей на каравеллу. Он легко спрыгнул с подножки, обошел ее спереди, открыл дверь пассажирского сидения и подал руку очаровательной черноволосой женщине. Она немного не решительно вышла из машины и осмотрелась. К ним деловитой походкой направилась наша директриса: строгая и волевая женщина, которую побаивались все, даже самые отвязные жители нашего приюта. Какое-то время они постояли посреди двора, о чем-то тихо беседуя, в то время, как все мы прохаживались мимо них, стараясь выглядеть более привлекательно на фоне всех остальных. Я тоже решила привлечь тогда их внимание и, вооружившись скакалкой, начала прыгать недалеко от них, постоянно поглядывая в ту сторону из – за плеча. Видимо, я совсем уж сосредоточилась на том, чтобы их получше разглядеть, так что неожиданно, моя нога сильно запуталась в кольцах скакалки и я с воплем упала на асфальт. Из глаз моментально брызнули слезы: «Ну, вот, – подумала я, – теперь они увидят, какая я неуклюжая, и ни за что не захотят, чтобы я стала их дочкой.» Черноволосая красавица повернула голову в мою сторону и сделала несколько неуверенных шагов мне навстречу. Затем она грациозно присела со мной рядом, нежно подняла мое грязное заплаканное личико рукой и заглянула мне в глаза. Тогда я единственный раз услышала ее чарующий тихий голос:
– Ну, что ты, девочка… не плачь, тебе больно?
Я нехотя подняла на нее глаза и зачарованно посмотрела на ее безумно красивое лицо. Она осторожно запустила руку в карман и достала большую шоколадную конфету в яркой цветной обертке. Протянув ее мне, она осторожно взяла меня под руку и помогла подняться.
– Вот. – произнесла она – все же теперь хорошо!!! – Не грусти, детка, все пройдет.
Я испуганно улыбнулась ей. Ту минуту, наверное, я запомнила на всю жизнь. Ее, красивую и изящную, в тонком облегающем белом костюме, и в шляпе, с огромными полями. Она с такой теплотой смотрела на меня, что тогда-то я решила, именно так и должна выглядеть настоящая мама. Ее спутник бесшумно подошел и бережно обнял ее за плечи. Он тоже улыбнулся мне и в ту секунду моя изорванная детская душа, хотя бы не надолго обрела покой. Тогда, наверное, единственный раз в своей жизни, я почувствовала себя частью настоящей семьи.
А потом, через неделю наш детский дом навсегда покинула Светка Королева. Самая красивая девочка. Ею всегда не переставали восхищаться постоянно сменяющиеся нянечки и воспитатели. Я хорошо помню то летнее жаркое утро, когда она, бесконечно счастливая садилась в ту самую белую машину, держа за руку «мою маму». Ее белокурые волосы большими кольцами лежали на плечах и «мама» нежно дотрагивалась до них. Светка повернулась к окнам детского дома и помахала нам на прощанье.
В тот день я с сумасшедшей скоростью залетела в ванную и упала на стылый кафельный пол. Я плакала так, как никогда еще в своей сумбурной детской жизни. Я плакала от бессильной злобы на то, что не такая красивая и не такая умная, как Светка. И что «моя мама», теперь уходит, бросив меня, оставив здесь, в таком ненавидим мною мире. Я пролежала на этом холодном полу очень долго, наверное, даже уснула, потому что когда пришла в себя, на дворе была уже густая непроглядная летняя ночь. Никто даже не вспомнил обо мне.
И тогда, медленно поднявшись и потирая свое затекшее детское тело, я осторожно подошла к большому тусклому зеркалу, которое неровно отсвечивало темное бездонное небо, заглянувшее невзначай ко мне в окно. Я посмотрела на свое отражение и заплакала. Во мне действительно не было ничего, что могло бы задержать на себе взгляд. Простые черты лица, тонкие соломенные волосы и круглые, как у вороны тусклые глаза. И тогда своим детским неоформившимся умом я подумала, что обязательно должна стать красивой. Потрясающе красивой, чтобы все проходившие мимо смотрели на меня и не могли отвести глаз. И чтобы «моя мама» поняла, как сильно она в тот день ошиблась. Тогда мне было 9 лет.
И я стала красивой. Так неожиданно и непредсказуемо. В 16 лет я стала действительно красивой. Мои соломенные волосы приняли светло каштановый цвет и упали мне на спину ровными блестящими кольцами. Мои бледного неопределенного цвета глаза, засветились ярким поглощающим зеленым огнем и остро прорезались в стороны, губы обрели очаровательную припухлость, а тело неожиданно изогнулось приняв четкие идеальные формы. Тогда моя детская мечта сбылась. В 18 лет я вышла из детского дома, окончив профессиональное техническое училище по специальности – секретарь. Я помню свою первую комнату в общежитии, маленькую, с кое-где отставшими обоями, но мою. Я помню, как впервые шла по залитой весенним солнцем улице и с восторгом чувствовала, как все останавливают на мне свои взгляды. Как мужчины поворачивают головы, не смотря на мой бедный наряд, и мне было несказанно хорошо. В те по-летнему жаркие дни я знала, что передо мной открывается целый мир. И в этом мире я обязательно найду для себя место.
Еще в детском доме я серьезно увлеклась фотографией. Я читала все книги на эту тему, собранные сначала в нашей скудной потрепанной детдомовской библиотеке, а после уже и во всех библиотеках города. Фотографии притягивали меня, словно бы позволяя отделится от окружающего мира и уйти в свой собственный, никому не понятный. Создать в реальности то, о чем я мечтала, чего втайне ото всех желала. Я рисовала этими фотографиями ту жизнь, которой пока у меня не было.
Когда наконец ушла из приюта, решила пойти на курсы фотографии. Днем я зарабатывала деньги на небольшом государственном производстве подшипников для автомобилей, а вечером просиживала на курсах. С трех зарплат смогла скопить деньги на свой первый дешевенький фотоаппарат, и начала делать первое в своей жизни портфолио. Так пролетели еще два года. А потом меня неожиданно, после первого собеседования взяли в фирму, которая специализировалась на проведении свадебных торжеств. С тех пор началась совсем другая глава моей жизни.
Глава 3.
Тогда, спустя 3 года после того, как я покинула детский дом, в моей жизни появился Андрей. Это произошло на одной из многочисленных свадеб, которые я фотографировала. Он был один, из приглашенных гостей. Просто подошел и задал какой-то вопрос, который даже не отпечатался в моей памяти. Свадьба слилась в один сплошной калейдоскоп и я даже не успела опомниться, как стояла поздней ночью на набережной, кутаясь в его пиджак и смеялась его шуткам. Очень быстро Андрей стал частью моей жизни. Мы были разными, совсем не похожими друг на друга, но иногда это и сближало нас сильнее, чем любое родство душ. Может быть дело было в том, что моя мятежная душа, истосковавшаяся по любви, тянулась к нему. Мы сняли вместе с ним квартиру и стали жить вдвоем.
Все начало медленно меняться примерно через год. Когда однажды мои работы заметил один ценитель искусства и предложил продемонстрировать несколько моих работ на небольшой выставке начинающих художников. Он считал, что мои фотографии несут нечто особенное, что – то позволяющее взглянуть на мир под другим углом.
И мои работы имели успех. Тогда я получила свой первый гонорар за проданные фотографии. С тех моя жизнь стала неуклонно, но стремительно меняться. По крайней мере, тогда мне так казалось. С Андреем мы были вместе уже достаточно долго. И наши отношения стали чем-то обыденным. Я никогда не задумывалась над тем, любила ли я его на самом деле, просто он был нужен мне как воздух, чтобы понимать, что я живу. Но все менялось вокруг меня. Моя карьера шла вверх, выставки сменяли одна другую. Мой агент, часто говорил мне, что внутри меня, огромная сила, которая показывает миру то , чего раньше он никогда не видел и не чувствовал. Я и сама это понимала. Иногда мне казалось, что во мне живет такая нерастраченная любовь, нежность и теплота, что ее хватило бы на то, чтобы укутать всех, кому чего-то недоставало в жизни. А Андрей все отдалялся. Спустя некоторое время я и не знала, что так неудержимо связало нас. Когда –то в одном романе я прочитала о том, что люди, любящие друг друга с годами становятся ближе и роднее. Вопреки этому между мной и Андреем стремительно разрасталась пропасть. С каждым днем она становилась все более зияющей и зловещей. Почему? Я не понимала. Или просто старалась не думать. Оставив свои жалкие попытки поправить ситуацию или попробовать разобраться в ней, я махнула на все рукой и ушла в работу. И если глубоко внутри я понимала, что делаю этим только хуже, Андрею я этого никогда не говорила. Я думаю, он тоже понимал. Но то ли не мог, то ли просто не хотел, что-то делать. Он говорил, что я сумасшедшая, что нельзя так любить работу. Но тогда я не представляла, как объяснить ему, что, то, чего я не понимала, все еще давит на меня изнутри. Так и жили….
До сегодняшнего рокового дня. Теперь все изменилось. Я никогда не смогу больше обнять его и сказать, что же медленно убивало меня изнутри. Отчего я бежала в своих снимках, о чем мечтала, что хотела сказать окружающим.
Забавно, но пару дней назад я сняла постановочную фотографию, на которой, нанятая мною модель осторожно, в длинном развивающемся платье входит в глубокое синее озеро. Она вот– вот должна погибнуть. И в ее глазах тоска. Почему? Андрей никогда не воспринимал меня такой, какая я была все это время.
И я все вижу и вижу свою жизнь. Я заново вижу каждую пролитую свою слезинку, каждую свою улыбку, каждую бессонную ночь. Так странно, когда ты смотришь на себя со стороны. Когда ты заново видишь моменты, в которых ты что – то недоделал, что-то не досказал. И все это так живо, так реально. И снова хочется попросить прощения у тех, кого обидел, поблагодарить тех, кого не успел. Но ты не можешь. И так ты сидишь целую вечность, теряя счет времени, исчезнув из реальности…
А твоя жизнь просачивается в каждую клеточку твоего разбитого тела, нет сил пошевелиться, нет сил закрыть глаза. Ты просто заново плачешь, смеешься, так же беззаботно, как в детстве. Переживаешь за свои неприятности. И так день за днем, год за годом… Снова…
Я поднимаю голову и смотрю вокруг. По щекам бегут непрошенные слезы: «Ну, почему все так? Почему же, Господи, я должна уйти. Уйти, ничего не поняв, ничего не почувствовав. Все так быстротечно, все так неосознанно. Почему?»
– Наверное, – раздался в тишине уже знакомый голос, – потому что, так надо. Потому что однажды приходит наше время.
Я медленно подняла голову и с тоской посмотрела на кресло:
– Граф, Стейтон, – неожиданно для себя я усмехнулась, – добро пожаловать, раз уж вы здесь.
Лоран внимательным взглядом окидывает мою комнату.
– У вас, Кристиночка, талант, прямо скажу. Много я насмотрелся за свою дооолгую жизнь.
– Спасибо, – отвечаю я, – сейчас бы выпить чего– нибудь.
– Это, всегда, пожалуйста, – с улыбкой отвечает мне он,– я, знаете ли, Кристина, не равнодушен к хорошему алкоголю. У него в руках совсем неожиданно появляется фляжка и он осторожно, передает ее мне.
Я судорожно выхватываю ее из его рук и прислоняю к губам. В рот мне заливается теплая обжигающая жидкость, и знакомый вкус наполняет меня изнутри.
– Не знала, что на том свете, пьют коньяк – усмехнулась я.
– Знаете, Кристиночка, как вы выражаетесь, на «том свете» пьют еще и не то… Я, например, пью и люблю только водку. Но что –то мне подсказывает, что вы откажетесь.
– Наверное, откажусь, – отвечаю я.– хотя, я и коньяк пью очень редко.
Граф молниеносным движением поднимается и смотрит на меня:
– Пора, Кристина, уже давно нам с тобой пора….
– Послушайте, Лоран, я не могу уйти, здесь остались люди, которых я не должна оставлять.
– Детка, а ты уверена, что они остались? – он смотрит на меня с неподдельной отцовской тоской. – ТЫ УВЕРЕНА?
Я решительно выступаю вперед. Кем бы он ни был, чего бы он не повидал, я никогда не позволю ему вмешиваться в мою жизнь и так безжалостно вытаскивать из моей измученной души, самые больные мои страхи.
– Да, я уверена,
– Тогда, – четко чеканя каждое слово, говорит мне он, – пойдем со мной, я покажу…..
Я даю ему руку…………….
Мы где-то, в до боли знакомом месте. Вот шкаф, даже в темноте я знаю, что он серо– голубого цвета, два шага вправо, здесь коридор, он ведет в спальню. Лоран рядом, Я слышу его шаги. Он со мной, но для чего? Он хочет мне что-то показать. Я ступаю по мягкому ковролину коридора, я чувствую, что это место мне так знакомо. Шаг, шаг, и вот спальня. В комнате горит свет. Здесь темно– коричневая мебель, я знаю, ее, здесь бордово – красные шторы, я так часто пододвигала их от окна. Странное горькое чувство обреченности отчего-то начинает прокрадываться в душу. Мне кажется, что я могу реально почувствовать его вкус. Подхожу к большой, утопленной в полу кровати. Не хочу подходить, но ноги против воли сами несут меня туда. Вижу две фигуры, лежащие рядом. Я ведь точно здесь была….. но, что это за место…. Я не знаю. Фигуры, обнявшись, лежат на кровати. Неожиданно откидывается одеяло. Я замираю в дверном проеме, ко мне уверенной походкой идет Андрей…. Мой Андрей… Его волосы сейчас растрепались, его шаг не твердый, но это он.. Он смотрит сквозь меня и…. проходит мимо… Я ничего не понимаю… Смотрю на него, просто смотрю… как он проходит.. Решительно приближаюсь к кровати и окидываю взглядом девушку, которая лежала минуту назад рядом с ним: – моя подруга Катя, – человек, который был близок мне, как никто. Она потягивается, откидывает одеяло…
– Малыш, ты уходишь? – так рано? Твоя Кристина еще, все равно на работе, вернется не скоро, куда торопиться?…
Я смотрю в ее лицо, как же так? Она же моя подруга!!! Смотрю на ее тело! Я же красивее!!! Красивее и лучше ее. Как же ? Как они могут так бесчеловечно поступать со мной? Я же им доверяла, я же любила их.
Катя – человек, которого я столько лет считала родным. Сестрой, которой у меня никогда не было. Она же всегда была рядом, успокаивала, когда я плакала, подбадривала, когда мне было тяжело. Она-то и заставила меня участвовать тогда в моей первой выставке. Как же так может быть???
Катя и Андрей. Всегда подчеркнуто вежливые и немного холодноватые друг с другом. Как?
Ноги неожиданно становятся ватными, колени подгибаются и я, мешком, падаю на пол. Мою грудь разрывают сдавленные рыдания. Нестерпимая боль обнимает мое уставшее, разбитое тело. Все, ради чего я жила, пошло прахом. Все мои надежды, мои мечты. Люди, которым я доверяла, как себе, так жестоко меня предали! За что же мне все это? За что?
– Лучше не думать об этом, Кристина, – снова, читая мои мысли, шепчет Лоран.– А с другой стороны, может быть оно и к лучшему. Вот когда остаются люди, которые действительно любят, представляешь, как тогда тяжело уходить?
– Как же так? – голос сорван, сил нет – Как же так жестоко! Ведь Катя была со мной рядом с самого детского дома. Она – мой друг. Единственный друг.
Меня затапливает злость, хочется что-то сделать. Чтобы им было больно. Как мне…
Я вскакиваю, подбегаю к столику в коридоре, пытаюсь сдернуть его с места, но мои руки, как сквозь масло, проходят через него.
– Нет, нет, зачем так жестоко!!! – слезы застилают глаза.
Он подходит и обнимает меня за плечи. Он вытирает мои слезы и поправляет волосы.
– Нам пора, девочка, теперь уже точно пора, ты готова?
И вдруг странный лед сковывает душу, я больше ничего не в состоянии чувствовать. Словно бы все внутри меня в одночасье умерло. Как мое тело.
– Да, наверное, готова, – отвечаю я ему, – нам уже действительно нужно идти.
Лоран дотрагивается теплой рукой до моего лба. Мне неудержимо хочется спать, все пережитое мгновенно становится невесомым и неважным. Сейчас я чувствую только усталость. Моя голова доверчиво склоняется ему на плечо.
Мы быстро отрываемся от пола и вылетаем в окно, оставляя там, на ненужной мне больше земле, все, что я всегда считала дорогим и очень важным. Прощайте, все – только и успеваю подумать я, – прощайте….
А потом я снова погружаюсь в спасительную и теплую пустоту, и снова моя жизнь, от которой так хочется спрятаться, укрыться. От которой так тяжело, она заставляет меня снова и снова окунаться в нее с головой. И я все дальше от реальности, но оно, наверное, к лучшему…
Глава 4.
Я медленно, словно после долгого сна, прихожу в себя. Глаза нехотя открываются. Рядом по-прежнему Лоран. Я чувствую его плечо. Поднимаю голову и осматриваюсь. Кругом снег, настоящий белый и такой пушистый. Я никогда за всю свою жизнь не видела такого красивого снега. Большие неровные хлопья напоминают странных экзотических бабочек, которые никуда не торопясь свободно парят в почти осязаемом воздухе.
